День 11. 🦀 Разговор с крабом
Бризвиль, веранда дома тёти Эли, 11 июля
Ночью был шторм. Не такой, как в мой первый день. Настоящий — с громом, который заставлял дрожать стёкла, и молниями, которые на долю секунды превращали чёрное море в кипящее серебро.
Я проснулась от особенно сильного раската и долго не могла уснуть. Слушала, как бушует стихия. Представляла, что наш дом, стоящий на высоком утёсе, — это маленький корабль, который отважно плывёт сквозь бурю. Я даже завернулась в одеяло, как в спасательный жилет.
Утром всё было тихо и свежо. Я вышла на веранду босиком — доски ещё были мокрые и холодные. Подошла к перилам. Хотела посмотреть, как море успокаивается после гнева, и вдруг... что-то быстро-быстро пробежало по моей ноге! Я взвизгнула от неожиданности и отскочила.
Возле моих ног, с вызовом подняв клешню, сидел небольшой краб. Его панцирь был цвета мокрого гранита, а маленькие чёрные глазки-бусинки смотрели на меня без страха.
— Привет! — сказала я. — Ты как сюда попал?
Краб постучал клешнёй по доске. Раз! Прямо как будто ответил: «На волне приплыл!»
Я рассмеялась и присела рядом.
Он замер на секунду, а потом демонстративно повернулся ко мне боком и выставил вперёд свой твёрдый панцирь. «Вот мой ответ».
— У тебя классный панцирь, — продолжила я шёпотом, — Крепкий. Иногда мне тоже хочется иметь такой. Чтобы можно было спрятаться, когда грустно или боязно.
Краб сделал несколько шагов вбок и снова постучал. Два раза. «Он не для этого».
— А для чего же? — спросила я, всё больше увлекаясь нашей игрой.
Он поднял обе клешни, словно хотел обнять весь мир, а потом снова опустил. «Чтобы не бояться быть открытым».
И я вдруг всё поняла. Он не прячется в своём панцире. Он носит его как рыцарские доспехи. Защищает его нежную, уязвимую душу, при этом не мешает ему исследовать мир, поднимать клешни к небу и даже забираться на высокие утёсы. Панцирь — это не тюрьма. Это свобода быть собой и не бояться, что тебя ранят.
— Тётя Эля говорит, что прятаться — это как сидеть в комнате с занавешенными окнами, — сказала я уже больше себе, чем ему. — Никто не увидит тебя, но и ты не увидишь солнца. А ты… ты носишь свои стены с собой, и они не мешают тебе смотреть на солнце.
Внезапно я услышала знакомый крик. На перила веранды приземлилась Мика. Склонила голову набок и долго смотрела на краба. Потом издала один-единственный, тихий и уважительный клёкот. Так, наверное, здороваются два старых капитана, которые пережили один и тот же шторм.
Позже я нашла старую банку, перенесла туда своего нового друга и отнесла его вниз, к скалам у моря. Он ещё немного посидел у меня на ладони — его маленькие лапки ужасно щекотались, а потом юркнул в воду и скрылся в расщелине, помахав мне на прощание клешнёй.
В дневнике я нарисовала себя и краба, сидящих друг напротив друга на досках веранды. Мика сидит на перилах веранды, а за перилами раскинулось бескрайнее море. В облачке над Микой я написала ту мысль, что подарил мне этот урок крабьего языка: «Настоящая смелость — не в том, чтобы не иметь стен, а в том, чтобы не бояться выходить за них».