November 17, 2022
Сказки от сына стряпчего
Александр Николаевич Афанасьев ("исследователь народной поэзии") был сыном уездного стряпчего, в 1849 году стал служить в московском архиве министерства иностранных дел. Ничто не предвещало поворота в его жизни по сказочному адресу. Был бы он чиновником только, не появилась бы на свете книга его версий русских сказок, и не попал бы Иван-царевич так неподражаемо в историю с женитьбой на лягушке, и не стала бы она прекрасной царевной всем нам на радость и многим в утешение, а кому-то в назидание. Сказка эта существует во множестве пересказов по всему миру, как и "Золушка": "«Царе́вна-лягу́шка» — русская народная волшебная сказка, вариация бродячего сюжета о заколдованной невесте". (https://skazki.rustih.ru/avtorskie-skazki/aleksandr-a.. https://ru.wikipedia.org/wiki/Царевна-лягушка).
Параллельные основной работе хобби и события выдернули Афанасьева из мира комиссии по печатанию грамот при министерстве:
в 1860 году Александр Николаевич издал сборник «Русские народные легенды» (Москва), книга вызвала неудовольствие патриархата, что попозже (вкупе с другими событиями, в которых он не был виноват, но из-за состряпанного навета "причастен") привело к тому, что службу в МИДе в возрасте 36 лет Афанасьеву пришлось покинуть.
О слове "стряпчий" и термине "состряпать" (в термине два слова стряпать и стряпчий, полагаю, объединились с оттенком "наспех приготовить"):
Стря́пчий (от слова “стряпать” — “делать”) — чин или должность государственного служащего в России в XVI — XIX веках. Термин относился к трём разным категориям лиц: 1) Категория придворных чинов в Допетровской Руси. 2) Категория военнослужащих в Допетровской Руси. 3) Категория судебных чиновников в Российской империи после реформ Петра I. В Русском государстве в XVI — XVIII веках дворцовый слуга; придворный чин, следующий ниже за стольником.
О чине стряпчего подробнее: https://ru.wikipedia.org/wiki/Стряпчий
Стряпчий/солиситор в англо-русских и толковых словарях Abbyy Lingvo:
состряпать (со-стря-пать) - 1. разг. сварить, приготовить (еду, кушанье). 2. перен., разг. сочинить, создать, смастерить что-либо наскоро, кое-как, небрежно.
стряпчий - В России 16 - начала 18 века: должностное лицо, выполнявшее различные хозяйственные обязанности при царском дворе. В России с 18 до первой половины 19 века: чиновник по судебному надзору. В России до 1917 года: частный поверенный и ходатай по делам.
стряпчий - law agent, capper, solicitor, writer, attorney-scrivener, law-monger стряпчий solicitor.
solicitor [səˈlɪsɪtə] сущ. -
адвокат, солиситор, поверенный, юрист
В Англии есть два типа юристов – солиситор и баристер (solicitor and barrister). Баристер это юрист, который ведет судебные дела, выступает перед судьей, готовит документы для суда<...>солиситоры привлекаются в 90% случаях в качестве юридических советников https://zakon.ru/blog/2012/6/14/kto_takoj_yurist_v_anglii
Авторские сказки, русские сказки в пересказе Афанасьева сейчас "перепрочитать" самое время - предзимье располагает - снег как страницы белые был сегодня утром - и еще темным утром тропу по брусчатке с утра так художественно перьевыми штрихами на моих глазах вымел какой-то спорый дворник - а эффект восприятия одного и того же текста "через годы, через расстояния" сродни радости от картинок калейдоскопа: https://skazki.rustih.ru/avtorskie-skazki/, https://ru.wikisource.org/wiki/Народные_русские_сказки_(Афанасьев)/Царевна-лягушка
Три версии-"вариации" сказки (267,268,269) из Викицитатника:
Из сборника «Народные русские сказки». Источник: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. — Лит. памятники. — М.: Наука, 1984—1985.
Википроекты
Содержание
1267[1]
2268[11]
3269[18]
4Примечания
267[1]
В стары годы, в старопрежни, у одного царя было три сына — все они на возрасте. Царь и говорит:
— Дети! Сделайте себе по самострелу и стреляйте: кака женщина принесёт стрелу, та и невеста; ежели никто не принесёт, тому, значит, не жениться.
Большой сын стрелил, принесла стрелу княжеска дочь; средний стрелил, стрелу принесла генеральска дочь; а малому Ивану-царевичу принесла стрелу из болота лягуша в зубах. Те братья были веселы и радостны, а Иван-царевич призадумался, заплакал: «Как я стану жить с лягушей? Век жить — не реку перебрести или не поле перейти!» Поплакал-поплакал, да нечего делать — взял в жёны лягушу. Их всех обвенчали по ихнему там обряду; лягушу держали на блюде.
Вот живут они. Царь захотел одиножды посмотреть от невесток дары, котора из них лучше мастерица. Отдал приказ. Иван-царевич опять призадумался, плачет: «Чего у меня сделат лягуша! Все станут смеяться». Лягуша ползат по полу, только квакат. Как уснул Иван-царевич, она вышла на улицу, сбросила кожух[2], сделалась красной де́вицей и крикнула: «Няньки-маньки[3]! Сделайте то-то!» Няньки-маньки тотчас принесли рубашку самой лучшей работы. Она взяла её, свернула и положила возле Ивана-царевича, а сама обернулась опять лягушей, будто ни в чём не бывала! Иван-царевич проснулся, обрадовался, взял рубашку и понёс к царю. Царь принял её, посмотрел:
— Ну, вот это рубашка — во Христов день[4] надевать!
Середний брат принёс рубашку; царь сказал:
— Только в баню в ней ходить!
А у большого брата взял рубашку и сказал:
— В чёрной избе её носить!
Разошлись царски дети; двое-то и судят между собой: «Нет, видно мы напрасно смеялись над женой Ивана-царевича, она не лягуша, а кака-нибудь хи́тра[5]!»
Царь даёт опять приказанье, чтоб снохи состряпали хлебы и принесли ему напоказ, котора лучше стряпат? Те невестки сперва смеялись над лягушей; а теперь, как пришло время, они и послали горнишну подсматривать, как она станет стряпать. Лягуша смекнула это, взяла замесила квашню, скатала, печь сверху выдолбила, да прямо туда квашню и опрокинула. Горнишна увидела, побежала, сказала своим барыням, царским невесткам, и те так же сделали. А лягуша хитрая только их провела, тотчас тесто из печи выгребла, всё очистила, замазала, будто ни в чём не бывала, а сама вышла на крыльцо, вывернулась из кожуха и крикнула: «Няньки-маньки! Состряпайте сейчас же мне хлебов таких, каки мой батюшка по воскресеньям да по праздникам только ел». Няньки-маньки тотчас притащили хлеба. Она взяла его, положила возле Ивана-царевича, а сама сделалась лягушей. Иван-царевич проснулся, взял хлеб и понёс к отцу. Отец в то время принимал хлебы от бо́льших братовей; их жёны как поспускали в печь хлебы так же, как лягуша, — у них и вышло кули-мули. Царь наперво принял хлеб от большого сына, посмотрел и отослал на кухню; от середнего принял, туда же послал. Дошла очередь до Ивана-царевича; он подал свой хлеб. Отец принял, посмотрел и говорит:
— Вот это хлеб — во Христов день есть! Не такой, как у бо́льших снох, с закалой[6]!
После того вздумалось царю сделать бал, посмотреть своих сношек, котора лучше пляшет? Собрались все гости и снохи, кроме Ивана-царевича; он задумался: «куда я с лягушей поеду?» И заплакал навзрыд наш Иван-царевич. Лягуша и говорит ему:
— Не плачь, Иван-царевич! Ступай на бал. Я через час буду.
Иван-царевич немного обрадовался, как услыхал, что́ лягуша бает; уехал, а лягуша пошла, сбросила с себя кожух, оделась чудо как! Приезжает на бал; Иван-царевич обрадовался, и все руками схлопали: кака красавица! Начали закусывать; царевна огложет коску[7], да и в рукав, выпьет чего — остатки в другой рукав. Те снохи видят, чего она делат, и они тоже кости кладут к себе в рукава, пьют чего — остатки льют в рукава. Дошла очередь танцевать; царь посылает бо́льших снох, а они ссылаются на лягушу. Та тотчас подхватила Ивана-царевича и пошла; уж она плясала-плясала, вертелась-вертелась — всем на диво! Махнула правой рукой — стали леса и воды, махнула левой — стали летать разные птицы. Все изумились. Отплясала — ничего не стало. Други снохи пошли плясать, так же хотели: котора правой рукой ни махнёт, у той кости-та и полетят, да в людей, из левого рукава вода разбрызжет — тоже в людей. Царю не понравилось, закричал: «Будет, будет!» Снохи перестали.
Бал был на отходе. Иван-царевич поехал наперёд, нашёл там где-то женин кожух, взял его да и сжёг. Та приезжат, хватилась кожуха: нет! — сожжён. Легла спать с Иваном-царевичем; перед утром и говорит ему:
— Ну, Иван-царевич, немного ты не потерпел; твоя бы я была, а теперь бог знат. Прощай! Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве.
И не стало царевны.
Вот год прошёл, Иван-царевич тоскует о жене; на другой год собрался, выпросил у отца, у матери благословенье и пошёл. Идет долге уж, вдруг попадатся ему избушка — к лесу передом, к нему задом. Он и говорит:
— Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, — к лесу задом, а ко мне передом.
Избушка перевернулась. Вошёл в избу; сидит старуха и говорит:
— Фу-фу! Русской коски слыхом было не слыхать, видом не видать, нынче русска коска сама на двор пришла! Куда ты, Иван-царевич, пошёл?
— Прежде, старуха, напой-накорми, потом вести расспроси.
Старуха напоила-накормила и спать положила. Иван-царевич говорит ей:
— Баушка! Вот я пошёл доставать Елену Прекрасну[8].
— Ой, дитятко, как ты долго (не бывал)! Она с первых-то годов часто тебя поминала, а теперь уж не помнит, да и у меня давно не бывала. Ступай вперёд к середней сестре, та больше знат.
Иван-царевич поутру отправился, дошёл до избушки и говорит:
— Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, — к лесу задом, а ко мне передом.
Избушка перевернулась. Он вошёл в неё, видит — сидит старуха и говорит:
— Фу-фу! Русской коски слыхом было не слыхать и видом не видать, а нынче русска коска сама на двор пришла! Куда, Иван-царевич, пошёл?
— Да вот, баушка, доступать Елену Прекрасну.
— Ой, Иван-царевич, — сказала старуха, — как ты долго! Она уж стала забывать тебя, выходит взамуж за другого: скоро свадьба! Живёт теперь у большой сестры, ступай туда да смотри ты: как станешь подходить — у неё узнают, Елена обернётся веретёшком[9], а платье на ней будет золотом. Моя сестра золото станет вить, как совьёт веретёшко, и положит в ящик, и ящик запрёт, ты найди ключ, отвори ящик, веретёшко переломи, кончик брось назад, а корешок перед себя: она и очутится перед тобой.
Пошёл Иван-царевич, дошёл до этой старухи, зашёл в избу; та вьёт золото, свила его веретёшко и положила в ящик, заперла и ключ куда-то положила. Он взял ключ, отворил ящик, вынул веретёшко и переломил по сказанному, как по писаному, кончик бросил за себя, а корешок перед себя. Вдруг и очутилась Елена Прекрасна, начала здороваться:
— Ой, да как ты долго, Иван-царевич? Я чуть за другого не ушла.
А тому жениху надо скоро быть. Елена Прекрасна взяла ковёр-самолёт у старухи, села на него, и понеслись, как птица полетели. Жених-от за ними вдруг и приехал, узнал, что они уехали; был тоже хитрый! Он ступай-ка за ними в погоню, гнал-гнал, только сажо́н десять не догнал: они на ковре влетели в Русь, а ему нельзя как-то в Русь-то, воротился; а те прилетели домой, все обрадовались, стали жить да быть да животы[10] наживать — на славу всем людям.
268[11]
У одного царя было три сына. Он оделил их по стрелке и велел стрелять: кто куда стрельнёт, тому там и невесту брать. Вот старший стрельнул, и его стрелка упала к генералу на двор, и подняла её генералова дочь. Он пошёл и стал просить у ней:
— Девица, девица! Отдай мою стрелку.
Она говорит ему:
— Возьми меня замуж!
Другой стрельнул, его стрелка упала к купцу на двор, и подняла её купцова дочь. Он пошёл просить:
— Девица, девица! Отдай мою стрелку.
Она говорит:
— Возьми меня за себя замуж!
Третий стрельнул, и стрелка его упала в болото, и взяла её лягушка. Он пошёл просить:
— Лягушка, лягушка! Отдай мою стрелку!
Она говорит:
— Возьми меня замуж!
Вот они пришли к отцу и сказали, кто куда попал, а меньшой сказал, что стрелка его попала к лягушке в болото.
— Ну, — говорит отец, — знать твоя судьба такая.
Вот он женил их и сделал пир. На пиру молодые снохи стали плясать; старшая плясала-плясала, махнула рукой — свекра ушибла; другая плясала-плясала, махнула рукой — свекровь ушибла; третья, лягушка, стала плясать, махнула рукой — явились луга и сады; так все и ахнули!
Вот стали они ложиться спать. Лягушка скинула свою лягушечью кожуринку[12] и стала человеком. Муж её взял эту кожуринку и бросил в печь. Кожуринка закурилась. Лягушка учуяла[13], схватила её, осерчала на мужа, Ивана-царевича, и говорит:
— Ну, Иван-царевич, ищи ж меня в седьмом царстве. Железные сапоги износи и три железных просвиры[14] сгложи!
Спорхнула и улетела.
Вот, делать нечего, пошёл искать, взял железные сапоги и три железных просвиры. Шёл-шёл, сапоги железные износил и три просвиры железных сглодал и опять захотел есть. Встречается щука. Он говорит ей:
— Я есть хочу, я тебя съем!
— Нет, не ешь меня, я тебе сгожусь.
Пошёл дальше; встречается медведь. Иван-царевич говорит ему:
— Я есть хочу, я тебя съем!
— Нет, не ешь меня, я тебе сгожусь.
Иван-царевич пошёл опять голодный; летит соколиха. Он говорит ей:
— Я тебя съем!
— Нет, не ешь меня; я тебе сгожусь.
Опять так пошёл; ползёт рак. Иван-царевич говорит:
— Я тебя съем!
— Нет, не ешь меня; я тебе сгожусь.
Иван-царевич опять пошёл. Стоит избушка; он взошёл в неё. Там сидит старушка и спрашивает его:
— Что, Иван-царевич, дело пытаешь или от дела лытаешь[15]?
Иван-царевич говорит:
— Ищу лягушку, жену свою.
Старушка говорит:
— Ой, Иван-царевич, она тебя хочет известь; я её мать. Поди же ты, Иван-царевич, за́ море; там лежит камень, в этом камне сидит утка, в этой утке яичко; возьми это яичко и принеси ко мне.
Вот он пошёл за́ море; пришёл к морю и говорит:
— Где моя щука? Она б мне рыбий мост настелила.
Откуда ни возьмись щука, настелила рыбий мост. Он по нём пришёл к камню, бил, бил — не расшиб и говорит:
— Где мой медведь? Он бы мне расколол его.
Явился медведь и ну колоть — расколол. Утка выскочила оттуда и улетела. Иван-царевич говорит:
— Где моя соколиха? Она б мне утку поймала и принесла.
Смотрит, а соколиха тащит ему утку. Он взял, разрезал её, вынул яичко, стал мыть его и уронил в воду.
— Где мой рак? — говорит Иван-царевич, — он бы достал мне яичко!
Смотрит, а рак несёт ему яичко, он взял и пошёл к старушке в избушку, отдал ей яичко. Она замесила и испекла из него пышечку; а Ивана-царевича посадила в коник[16] и приказала:
— Вот скоро твоя лягушка прилетит, а ты молчи и вставай, когда я велю.
Вот он сел в коник. Прилетела лягушка, железным пихтелем[17] стучит и говорит:
— Фу! Русским духом пахнет; каб Иван-царевич попался, я б его разорвала!
Мать-старушка говорит ей:
— Ну это ты по Руси летала, русского духу нахваталась. На вот, закуси этой пышечки.
Она съела эту пышечку — остались одни крошечки — и говорит:
— Где мой Иван-царевич? Я по нём соскучилась. Я б с ним вот этой крошечкой поделилась.
Мать велела выйти Ивану-царевичу; он вышел. Лягушка подхватила его под крылышко и улетела с ним в седьмое царство жить.
269[18]
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь с царицею; у него было три сына — все молодые, холостые, удальцы такие, что ни в сказке сказать, ни пером написать; младшего звали Иван-царевич. Говорит им царь таково слово:
— Дети мои милые, возьмите себе по стрелке, натяните тугие луки и пустите в разные стороны; на чей двор стрела упадёт, там и сватайтесь.
Пустил стрелу старший брат — упала она на боярский двор, прямо против девичья терема; пустил средний брат — полетела стрела к купцу на двор и остановилась у красного крыльца, а на том крыльце стояла душа-девица, дочь купеческая; пустил младший брат — попала стрела в грязное болото, и подхватила её лягуша-квакуша. Говорит Иван-царевич:
— Как мне за себя квакушу взять? Квакуша не ровня мне!
— Бери! — отвечает ему царь. — Знать, судьба твоя такова.
Вот поженились царевичи: старший на боярышне, средний на купеческой дочери, а Иван-царевич на лягуше-квакуше. Призывает их царь и приказывает:
— Чтобы жёны ваши испекли мне к завтрему по мягкому белому хлебу.
Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
— Ква-ква, Иван-царевич! Почто так кручинен стал? — спрашивает его лягуша. — Аль услышал от отца своего слово неприятное?
— Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал тебе к завтрему изготовить мягкий белый хлеб.
— Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать; утро вечера мудренее!
Уложила царевича спать да сбросила с себя лягушечью кожу — и обернулась душой-девицей, Василисой Премудрою; вышла на красное крыльцо и закричала громким голосом:
— Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь, приготовьте мягкий белый хлеб, каков ела я, кушала у родного моего батюшки.
Наутро проснулся Иван-царевич, у квакуши хлеб давно готов — и такой славный, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Изукрашен хлеб разными хитростями, по бокам видны города царские и с заставами. Благодарствовал царь на том хлебе Ивану-царевичу и тут же отдал приказ трём своим сыновьям:
— Чтобы жёны ваши соткали мне за единую ночь по ковру.
Воротился Иван-царевич невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
— Ква-ква, Иван-царевич! Почто так кручинен стал? Аль услышал от отца своего слово жёсткое, неприятное?
— Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал за единую ночь соткать ему шёлковый ковёр.
— Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать; утро вечера мудренее!
Уложила его спать, а сама сбросила лягушечью кожу — и обернулась душой-девицей, Василисою Премудрою; вышла на красное крыльцо и закричала громким голосом:
— Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь шёлковый ковёр ткать — чтоб таков был, на каком я сиживала у родного моего батюшки!
Как сказано, так и сделано. Наутро проснулся Иван-царевич, у квакушки ковёр давно готов — и такой чудный, что ни вздумать, ни взгадать, разве в сказке сказать. Изукрашен ковёр златом-се́ребром, хитрыми узорами. Благодарствовал царь на том ковре Ивану-царевичу и тут же отдал новый приказ, чтобы все три царевича явились к нему на смотр вместе с жёнами. Опять воротился Иван-царевич невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
— Ква-ква, Иван-царевич! Почто кручинишься? Али от отца услыхал слово неприветливое?
— Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка велел, чтобы я с тобой на смотр приходил; как я тебя в люди покажу!
— Не тужи, царевич! Ступай один к царю в гости, а я вслед за тобой буду, как услышишь стук да гром — скажи: это моя лягушонка в коробчонке едет.
Вот старшие братья явились на смотр с своими жёнами, разодетыми, разубранными; стоят да с Ивана-царевича смеются:
— Что ж ты, брат, без жены пришёл? Хоть бы в платочке принёс! И где ты этакую красавицу выискал? Чай, все болота исходил?
Вдруг поднялся великий стук да гром — весь дворец затрясся; гости крепко напугались, повскакивали с своих мест и не знают, что им делать; а Иван-царевич говорит:
— Не бойтесь, господа! Это моя лягушонка в коробчонке приехала.
Подлетела к царскому крыльцу золоченая коляска, в шесть лошадей запряжена, и вышла оттуда Василиса Премудрая — такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Взяла Ивана-царевича за́ руку и повела за столы дубовые, за скатерти браные.
Стали гости есть-пить, веселиться; Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила; закусила лебедем да косточки за правый рукав спрятала. Жёны старших царевичей увидали её хитрости, давай и себе то ж делать. После, как пошла Василиса Премудрая танцевать с Иваном-царевичем, махнула левой рукой — сделалось озеро, махнула правой — и поплыли по воде белые лебеди; царь и гости диву дались. А старшие невестки пошли танцевать, махнули левыми руками — забрызгали, махнули правыми — кость царю прямо в глаз попала! Царь рассердился и прогнал их нечестно.
Тем временем Иван-царевич улучил минуточку, побежал домой, нашёл лягушечью кожу и спалил её на большом огне. Приезжает Василиса Премудрая, хватилась — нет лягушечьей кожи, приуныла, запечалилась и говорит царевичу:
— Ох, Иван-царевич! Что же ты наделал? Если б немножко ты подождал, я бы вечно была твоею; а теперь прощай! Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве — у Кощея Бессмертного.
Обернулась белой лебедью и улетела в окно.
Иван-царевич горько заплакал, помолился богу на все на четыре стороны и пошёл куда глаза глядят. Шёл он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — попадается ему навстречу старый старичок:
— Здравствуй, — говорит, — добрый мо́лодец! Чего ищешь, куда путь держишь?
Царевич рассказал ему своё несчастье.
— Эх, Иван-царевич! Зачем ты лягушью кожу спалил? Не ты её надел, не тебе и снимать было! Василиса Премудрая хитрей, мудрёней своего отца уродилась; он за то осерчал на неё и велел ей три года квакушею быть. Вот тебе клубок; куда он покатится — ступай за ним смело.
Иван-царевич поблагодарствовал старику и пошёл за клубочком. Идёт чистым полем, попадается ему медведь.
— Дай, — говорит, — убью зверя!
А медведь провещал ему:
— Не бей меня, Иван-царевич! Когда-нибудь пригожусь тебе.
Идёт он дальше, глядь, — а над ним летит селезень; царевич прицелился из ружья, хотел было застрелить птицу, как вдруг провещала она человечьим голосом:
— Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе сама пригожусь.
Он пожалел и пошёл дальше. Бежит косой заяц; царевич опять за ружьё, стал целиться, а заяц провещал ему человечьим голосом:
— Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе сам пригожусь.
Иван-царевич пожалел и пошёл дальше — к синему морю, видит — на песке лежит, издыхает щука-рыба.
— Ах, Иван-царевич, — провещала щука, — сжалься надо мною, пусти меня в море.
Он бросил её в море и пошёл берегом.
Долго ли, коротко ли — прикатился клубочек к избушке; стоит избушка на куриных лапках, кругом повёртывается. Говорит Иван-царевич:
— Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, — ко мне передом, а к морю задом.
Избушка повернулась к морю задом, к нему передом. Царевич взошёл в неё и видит: на печи, на девятом кирпичи, лежит баба-яга костяная нога, нос в потолок врос, сопли через порог висят, титьки на крюку замотаны, сама зубы точит.
— Гой еси, добрый мо́лодец! Зачем ко мне пожаловал? — спрашивает баба-яга Ивана-царевича.
— Ах ты, старая хрычовка! Ты бы прежде меня, доброго мо́лодца, накормила-напоила, в бане выпарила, да тогда б и спрашивала.
Баба-яга накормила его, напоила, в бане выпарила; а царевич рассказал ей, что ищет свою жену Василису Премудрую.
— А, знаю! — сказала баба-яга. — Она теперь у Кощея Бессмертного; трудно её достать, нелегко с Кощеем сладить: смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережёт.
Указала яга, в каком месте растёт этот дуб; Иван-царевич пришёл туда и не знает, что ему делать, как сундук достать? Вдруг откуда не взялся — прибежал медведь и выворотил дерево с корнем; сундук упал и разбился вдребезги, выбежал из сундука заяц и во всю прыть наутёк пустился; глядь — а за ним уж другой заяц гонится, нагнал, ухватил и в клочки разорвал. Вылетела из зайца утка и поднялась высоко-высоко; летит, а за ней селезень бросился, как ударит её — утка тотчас яйцо выронила, и упало то яйцо в море. Иван-царевич, видя беду неминучую, залился слезами; вдруг подплывает к берегу щука и держит в зубах яйцо; он взял то яйцо, разбил, достал иглу и отломил кончик: сколько ни бился Кощей, сколько ни метался во все стороны, а пришлось ему помереть! Иван-царевич пошёл в дом Кощея, взял Василису Премудрую и воротился домой. После того они жили вместе и долго и счастливо.
Примечания
↑ Записано в Шадринском уезде А. Н. Зыряновым.
↑ Кожа, шкурка.
↑ Мамки.
↑ В праздник.
↑ Т. е. чародейка.
↑ Сырое, непропечённое место в хлебе (Ред.).
↑ Кость.
↑ Т. е. свою жену.
↑ Веретеном.
↑ Имение, богатство, скот домашний.
↑ Записано в селе Вановском Шацкого уезда Тамбовской губ. учителем приходского училища Григорием Островским.
↑ Шкурку («кожурина»).
↑ Чутьем почувствовала.
↑ Просфора, просвира — богослужебный литургический хлеб. (прим. редактора Викитеки)
↑ Бегаешь.
↑ Ко́ник — лавка с коробом в избе, у двери, для поклажи вещей.
↑ Пихтель — большой пест. (прим. редактора Викитеки)
↑ Записано в Саратовской губ.