September 10

Диалектическая деконструкция материалистического прогресса

Часть 1.

Наивный материализм утверждает, что в ходе исторического процесса более прогрессивная общественно-экономическая формация неуклонно сменяет менее прогрессивную, а следовательно весь исторический процесс – есть прогресс, которому могут ситуативно препятствовать реакционные силы и тенденции, но такие силы и тенденции неизбежно преодолеваются, и прогрессивная формация сменяет отжившую своё.

Для начала надо понять, что такое прогресс. Прогресс – это усиление какой-либо тенденции. На этом определение исчерпывается. Тут нет положительной или отрицательной окраски, есть только усиление тенденции. К примеру, есть прогрессирующая болезнь, а есть прогрессирующее мастерство. В первом случае усиливается болезненная тенденция к распаду организма, а во втором случае усиливается тенденция овладения мастерством. И напротив, регресс – это ослабление какой-либо тенденции, и здесь тоже отсутствует положительная либо отрицательная окраска самого регресса. Таким образом, сами по себе прогресс и регресс качественно нейтральны. С точки зрения качественной оценки того или иного процесса, значение имеет только то, какая тенденция усиливается или, напротив, ослабляется – положительная или отрицательная. Качеством обладает только тенденция.

Далее, очевидно, что с усилением любой тенденции ослабевает противоположная тенденция. Проще говоря, прогресс «А» это всегда в то же самое время регресс «минус А». К примеру:

- прогресс болезни = регресс здоровья;

- прогресс движения = регресс покоя;

- прогресс организации/порядка = регресс свободы/хаоса;

- прогресс смелости = регресс осторожности;

- прогресс темноты = регресс света.

Этот ряд можно продолжать долго. Итак, налицо закон: прогресс одной противоположности есть всегда регресс другой противоположности. Из этого следует, что любой процесс представляет собой прогресс и регресс одновременно. Если я ненароком сформулировал четвёртый закон диалектики, то не благодарите, но я на это не претендую и скорее склоняюсь к тому, что озвученное здесь следует из первого закона – единства и борьбы противоположностей.

Возвращаясь к формациям и материализму. О прогрессе чего конкретно говорят материалисты, когда утверждают, что формации прогрессивны или регрессивны? Какая тенденция на протяжении исторического процесса усиливается согласно их парадигме? Ответ таков: это прогресс способа производства, постоянно усиливающаяся тенденция возрастания эффективности способа производства, выражающая себя в возможности произвести больше продукта за единицу времени. Прогресс способа производства/средств производства влечёт прогресс общественных отношений, изменяющихся вслед за способом производства. По такому критерию капитализм прогрессивнее феодализма. Однако, как показано выше, прогресс – это всегда и регресс тоже. Так что же деградирует одновременно с развитием способа производства, что прямо противоположно эффективности средств производства? Это видно из классической теории самого Маркса. Прямая противоположность тенденции к совершенствованию средств производства – это стоимость рабочей силы, стоимость труда. Чем совершеннее, эффективнее становится способ производства и дороже средства производства, тем дешевле становится рабочая сила. Рассмотрим этот процесс ниже.

Часть 1. Продолжение.

Стоимость товара = затраченное на его производство время общественно полезного труда. Будучи товаром, рабочая сила обладает стоимостью, которая исчисляется по тому же принципу, с той особенностью, что под стоимостью рабочей силы понимается время, которое нужно затратить на производство того объёма товаров, которого достаточно для воспроизводства человека (владельца рабочей силы). Рост эффективности способа производства и средств производства неизбежно влечёт снижение стоимости любых товаров, так как более эффективный способ производства позволяет затратить на изготовление товара гораздо меньше времени. Следовательно, прогресс способа производства – это регресс стоимости труда, всё большее его обесценивание. Но мало того, что это обесценивание труда, это ещё очевидным образом возрастание стоимости средств производства, а если быть более точным, то возрастание доли средств производства в стоимости товара и постоянное уменьшение доли труда в стоимости товара. Результат прост: средства производства становятся всё ценнее, а труд всё сильнее обесценивается.

Таким образом, если мы примем материалистическую логику о том, что каждая последующая формация прогрессивна, а прогресс – это увеличение эффективности способа производства, но при этом примем во внимание, что прогресс чего-либо есть всегда регресс противоположности этого чего-либо, то вывод будет следующим. С каждой последующей формацией прогрессируют, развиваются, совершенствуются и дорожают средства производства и при этом регрессирует, деградирует и дешевеет труд.

О материалистическом «прогрессе» у меня пока всё, а что с этим делать - предмет отдельного рассмотрения.

Часть 2. Интенсификация труда и уменьшение количества рабочих мест.

В первой части я описал ту прогрессирующую тенденцию, которая свойственна общественно-экономическим формациям: постоянное возрастание эффективности способа и средств производства. Это, в свою очередь, влечёт регресс, обесценивание и вырождение труда. Теперь рассмотрим, как это проявляется в повседневной жизни.

Сравним ткача, который работает руками и ремесленными инструментами, с ткацким станком. Чтобы изготовить изделие, ткач должен обладать мастерством, которому нужно обучаться и к которому надо иметь определённый талант. Для работы на ткацком станке достаточно вовремя нажимать рычаги. Такой же принцип применим при сравнении любых иных ремесленных способов производства с машинными. Ремесленник, работающий ручными инструментами, должен быть искусен, а говоря современным языком – квалифицирован. Рабочий же, который трудится с помощью машины, никаким искусством и мастерством обладать не должен. Из этого следует, что он легко заменяется на любого другого человека. Соответственно ценность такого рабочего стремится к нулю вместе со стоимостью его рабочей силы и уровнем заработной платы. Вместо него, если возникнут какие-нибудь разногласия и т.п., работодатель-капиталист может взять любого человека с улицы, из очереди желающих прокормиться.

Далее, чем более совершенна та или иная машина, тем больше продукции она изготавливает за единицу времени и тем меньше в связи с этим то количество работников, которые требуются для изготовления продукции. Условно говоря, один ткацкий станок заменяет тридцать ткачей. Такое положение вещей порождает два последствия: (1) уменьшение количества рабочих мест, (2) крайняя интенсификация труда. С первым всё понятно из приведённой выше пропорции «один станок/тридцать ткачей». Остановимся подробнее на втором. Офисный клерк, выполняющий нехитрую бумажную работу, мало чем отличается от фабричного рабочего в том контексте, в котором мы ведём данное рассуждение. Поэтому достаточно вспомнить, какое количество однотипных, мелких, кратких манипуляций совершает офисный работник при помощи офисной техники и сколько поручений/дел/проектов он, как правило, вынужден вести одновременно, постоянно перескакивая с одного на другое. Причина в том, что средства производства, которыми он пользуется, позволяют одному человеку очень быстро производить множество самых разных действий и получать от них результаты – вплоть до того, что средства коммуникации дают возможность осуществлять рабочий процесс сразу в нескольких городах (это выражается в звонках по различным средствам связи, пересылке мгновенных сообщений и даже документов, равнозначных оригиналу). Так складывается такая ситуация, при которой один человек, с одной стороны, может заменить четверых, а с другой стороны, вынужден работать если не ровно в четыре раза интенсивнее, то точно существенно интенсивнее, чем если бы те процессы, которые он сопровождает, распределить на четверых работников, обладающих менее совершенными средствами производства.

Если соединить приведённые выше тенденции, то получим следующее: всё более примитивные работники, которых количественно требуется всё меньше, вынуждены работать всё больше. Или по-другому: деградирующие люди, чей труд постоянно понижается в цене, должны работать всё интенсивнее. Параллельно с этим неуклонно улучшаются средства производства, вытесняющие людей из процесса производства, низводящие их до однообразных винтиков.

Часть 2. Продолжение. Интеллектуальный труд и интенсификация.

Отдельно, оставаясь в рамках той же самой проблематики, нужно сказать про работников интеллектуального труда. Может сложиться впечатление, что их-то подобные процессы не затрагивают, но это впечатление ошибочно. Во-первых, их безусловно касается интенсификация труда, так как они тоже пользуются всё более совершенными устройствами, что даёт их работодателям/заказчикам право требовать от них всё большего объёма готовой продукции в кратчайший срок. Ещё недавно никому даже в голову не пришло бы требовать от юриста вести 100 судебных дел одновременно, а теперь это обычная практика, что является прямым следствием совершенствования устройств и сервисов, которыми пользуются юристы. Но (и это очень важно сознавать для понимания картины в целом) интенсификация труда всегда опережает те возможности, которые предоставляют совершенствующиеся средства производства. Причём, судя по всему, это опережение идёт в геометрической прогрессии – то есть, возвращаясь к формациям, с каждой новой экономической формацией тот объём работы, который требуют от человека, всё сильнее превышает тот объём работы, который реально можно выполнить при имеющихся средствах производства.

Возвращаясь непосредственно к интеллектуальному труду, нужно заметить, что мы стоим на пороге такого момента, когда для начала самые простые операции, требующие некоторого умственного и творческого усилия, начнут выполнять нейросети. Скорее даже, уже переступили этот порог. Что это значит? То, что в скором времени часть работников умственного и творческого труда будут вытеснены куда-то в сферу более простого и низкоквалифицированного труда, так как их интеллектуальный потенциал сможет заменить нейросеть. Это касается подготовки несложных документов, отчётности и тому подобного. Одновременно с этим люди тех же профессий, но более квалифицированные и талантливые, столкнутся с той самой интенсификацией своего труда, когда будут вынуждены при помощи сообразительных машин взять на себя тот труд, то количество проектов, которые до этого вели под их руководством несколько работников. Я уже не говорю о том, что сложно даже предположить, насколько умными станут нейросети и какое количество работников умственного труда они вытеснят.

Ну и как вишенка на торте – умнеющая машина точно так же, как совершенствующийся станок, ведёт к регрессу способностей своего хозяина. Элементарный пример: калькулятор, который отучил людей считать в уме.

Итак, для работников интеллектуального труда получаем тот же результат совершенствования средств производства: деградация самого работника и понижение стоимости его труда, уменьшение количества рабочих мест, работа на износ.

В третьей части рассмотрим, к чему приведёт предельное совершенство средств производства и предельное развитие описанных выше процессов.

Часть 3. Предел развития.

Итак, в предыдущих двух частях мы наглядно увидели, что вместе и благодаря прогрессу средств производства работник деградирует и дешевеет. Рассмотрим положение вещей, которое должно сложиться в результате предельного развития данных тенденций.

Во-первых, чем менее искусным и уникальным становится работник, тем большее значение обретает организация труда. Отсюда тот разрыв в уровне заработной платы между обычными работниками (исполнителями) и различными руководителями, от среднего до высшего уровня. Это логично, поскольку масштаб производства разрастается, а функционал и способности работников всё больше сужаются и упрощаются. Следовательно, организовать и направить их примитивный труд - это то, что ценится, а стоимость таких организаторов повышается пропорционально понижению стоимости работников.

Далее, поскольку средства производства дорожают и совершенствуются, а работники при этом дешевеют и нужно их всё меньше, то хозяин средств производства-капиталист не просто начинает обладать всё большей властью. При таких тенденциях он начинает обладать реальным правом на результаты труда, так как именно он собственник того, что переносит львиную долю стоимости на товар - компьютеров, машин и тд.

Таким образом, реальное положение вещей очень отличается от того, которое прогнозируют марксисты. Крайнее противоречие при предельном развитии капитализма заключается не в том, что труд обобществлен, а средства производства находятся в частной собственности. Крайнее противоречие в действительности в том, что предельный прогресс средств производства почти полностью вытесняет работников как из процесса производства, так и из процесса распределения материальных благ и товаров. Ведь поскольку работники реально обесценились, то и их претензии на то, чтобы с ними поделились результатом труда, реально беспочвенны.

Поэтому следствий у такого предельного развития средств производства может быть два:

1) или капиталист добровольно начнёт делиться с работниками тем, чего они объективно не заработали;

2) или прослойка собственников средств производства и организаторов справедливо распределит все блага между собой, оставив работникам минимум для выживания; охранять такой порядок вещей с максимальной жесткостью будет прослойка стражей правопорядка, которые получат чуть более щедрый кусок со стола.

Второй вариант выглядит несколько убедительнее.

Итак, изложенное выше развитие событий - это совершенно логичный и целесообразный промежуточный итог исторического процесса, если мы смотрим на него строго в рамках формационного подхода и материализма. Вот это материалистический прогресс, если говорить честно и последовательно.

Точка зрения классического марксизма, что в результате противоречия между способом капиталистического производства и методом распределения благ/правом собственности на средства производства произойдет обобществление средств производства и перераспределение плодов труда между рабочими, демонстрирует свою наивность и несостоятельность. В действительности тот неконтролируемый прогресс, о котором они говорят, это голодная смерть рабочего человека, смерть труда, царство крупных собственников, бюрократов и полицейских. Удел большинства людей в таком случае - быть самой ничтожной обслугой господ и их машин.