Шаг. Часть 1

Шаг. Шаг. Шаг. Шаг... Только бы не сбиться с ритма. Шаг. Шаг. Шаг… Лучше не смотреть вперед. Конца этому пеклу все равно не видно. Шаг. Шаг… Перед глазами все плывет. Может жар от песка. А может обезвоживание. Шаг. Шаг. Шаг… Сколько я уже без воды? 3? 4 дня? Шаг. Шаг. Шаг. Шаг… И протяну не дольше. Шаг. Шаг… Черт! Заплакал, если бы мог. Даже на слезы воды не осталось. Шаг… Потерпи. Еще немного. Только с ритма не сбивайся. Шаг. Шаг. Шаг. Шаг…

Я не помню, когда я впервые его заметил. Это как с книгами на полке или очередной статуэткой ангелочка или котенка у зеркала. Годами ты смотришь на них и не видишь. Но однажды эта ерунда начинает мешать добраться до пыли или достать какую-нибудь мелочь. И вот ты уже осознаешь её присутствие в доме. Отделаться от этого осознания невозможно. То, что раньше не существовало вовсе, теперь постоянно бросается в глаза.

Только это, черт его возьми, не глиняный котенок! Целая стая раскрашенных котов не смогла бы напугать меня больше, чем это сделал старик Бату. Одинокий, всеми забытый старец Бату, которого в одночасье заметил весь город.

Лето выдалось жарким. Дожди были редкими, да и особого облегчения не приносили. Фермеры причитали над погибающим урожаем. Всё, что не убила жара, погибало от града и ветров. Земля потрескалась под лучами солнца, и на её поверхности обосновался толстый слой пыли. Пыль была везде: в воздухе, водостоках, на крышах домов и в ботинках прохожих. Даже трава приобрела болезненно-серый оттенок. Как, впрочем, и лица людей. Десять минут работы под солнцем оборачивались жуткими ожогами. Кожа покрывалась волдырями, из которых сочился желтоватый липкий гной. Самому пришлось больше недели лечить спину, когда я ненароком уснул на террасе. Мама сдирала омертвевшую кожу лоскутами. «Что же это за напасть? И ведь никакого загара. Будто по тебе газовой горелкой прошлись», - приговаривала она, бросая посеревшие куски кожи в таз.

Старики говорили, что такого пекла в наших краях не бывало никогда. На улицах появились фанатики. То тут, то там стали раздаваться призывы покаяться. Настоятель местной церкви все проповеди посвятил Геенне Огненной, расплате за скверну и страданиям Господа нашего в пустыне. Некоторые верили и сидели в исповедальнях часами. Что до меня, так большую часть происходившего вокруг я воспринимал как плохой спектакль. В кару Господню я бы поверил, только если бы с неба начали падать дохлые страусы, а всё пиво превратилось в луковый сок. Нет уж, перед отцом небесным мы отчитались сполна! Иначе, зачем бы он создал демократию…

В 16 лет ничто не воспринимается серьезно. Правда и тебя 16-летнего никто не воспринимает всерьез. Ты можешь во всю глотку орать, что сядешь на дикобраза, но никто даже не попытается тебя остановить. Потому что никому в голову не может прийти, что человек это сделает. Особенно если он в своём уме. И вот ты лежишь, вцепившись зубами в подушку, а из твоей задницы выдергивают иголки. Ты обижен на весь белый свет за их равнодушие, хотя прекрасно понимаешь, что не стал бы их слушать, даже если нашелся бы сумасшедший, решивший тебя отговорить.

Если из моего зада никто не дергал иголки, так это только потому, что в округе не было ни одного дикобраза. В остальном, я вполне подходил под описание 16-летнего обормота, который днём помогал родителям по хозяйству, а вечера просиживал с такими же «лихачами» в местной харчевне. Мы тайком потягивали пиво и верили, что наступит зима. Зима, в которой не будет жары.

- Мне повестка пришла, - сказал Эдриан, всё так же равнодушно глядя в окно.

Я, Билли Ровер и Зак Ивчински так и подпрыгнули. Еще бы! Минуту назад вы тоскливо потягиваете пиво и жалуетесь на сломавшийся кондиционер. И тут ваш лучший друг говорит, что готовится уйти в Армию. Сюрприз, сюрприз!

- Чтоб тебя черти взяли! Не может такого быть! И куда берут? – Зак буквально подпрыгивал от возбуждения. От природы заторможенный Билли не сразу осознал всю важность сказанного и усиленно делал вид, что что-то подсчитывает в уме.

- В авиацию, - не менее хладнокровно продолжил Эдриан. – Через 2 недели соберу вещички и – прости-прощай родной клоповник! Перееду в новенькую казарму со всеми удобствами.

«Засранец! Ты же прямо светишься от счастья» - думал я, глядя на приятеля. Строит тут из себя героя вестернов. Как бы не так! Специально ведь выбрал момент, когда беседа пошла тоскливее некуда. Фокус удался! Теперь звезда Эдриан «мать его» Вонг купается в лучах славы. И принимает их, надо заметить, как заправский актеришка. Вся таверна сбежалась на бенефис.

- Не особо-то зазнавайся! – я поставил кружку на стол. – Не пройдет и 2-х лет, как я подвину тебя из тепленькой кабины пилота.

Эд вытаращил свои зеленые глаза. Я взгляд не отводил. Пусть поймет, что меня со счетов сбрасывать нельзя. Не знаю, может физиономия у меня была до неимоверности глупая, а может до Эда что-то дошло, только он рассмеялся во все горло. Приятель протянул мне кружку и подмигнул.

- Вызов принят, Микки-бой! Посмотрим, хватит ли нам одного неба на двоих.

Мы вместе выпили, и вечер пошел своим чередом. Все поздравляли Эдриана. В зале то и дело раздавался смех. Мы с Заком размечтались, как наш Долговязый Эд станет героем и, на очередной войне, будет крушить врагов, не зная усталости. Харчевник Том поставил нам по случаю радостных новостей графин лучшего яблочного эля. Он все представлял, что Эдриан станет генералом, и тогда у Тома будет повод повесить над входом вывеску с эмблемой Военно-воздушных сил республики. Билли с удвоенной силой налегал на выпивку и радостно поддакивал окружающим.

- Так говоришь, в авиацию отправляют?

Голос Бату прозвучал хрипло, едва слышно. Только вот слышали его все. И все замолчали. Никто даже не знал, что старик сидит в таверне. Его уже давным-давно привыкли не замечать. И тем более угрожающе прозвучал безобидный вопрос. У меня все внутренности тут же сплелись тугим узлом. Что-то подсказывало, что сегодня смеяться в таверне больше никто не будет. Я бросил взгляд на Эда. У него на лбу выступили капли пота. Парень внимательно смотрел на старика, но лицо его оставалось спокойным.

- Да. Повестка пришла сегодня утром.

- Вот значит как. Занятно… - Бату медленно поднялся со своего места и направился к выходу. – Длинный же у нас первый гвоздь.

- Что за гвоздь, Бату? – крикнул полусонный и уже совсем пьяный Билли.

Старик что-то пробурчал себе под нос и вышел из таверны. Никто не расслышал его слов, но я могу поклясться – он сказал гроб. Вся компания вздохнула с облегчением. Но в таверне, и правда, больше никто не смеялся.