История одного мира

Eine Komödie in 6 Teilen
um Gesellschaftsspiele
voll Spannung, Erregung und Logik
Grausamkeit und Wahnsinn
ähnlich den Märchen
die man Kindern erzählt
ihr Leben zum Tod ertragen zu helfen.

I. Прелюдия

Заключение мира, если это не капитуляция, невозможно без обоюдного желания воющих сторон прекратить боевые действия. Это простая истина, но она требует проговаривания в начале текста, чтобы понять, насколько Брестский мирный договор был проявлением обоюдного согласия. Рассмотрение любого соглашения сложно представить без анализа переговорной ситуации, поэтому обратимся к предшествовавшим событиям.

Вопрос сепаратного мира стал жизненно важным для Центральных держав после провала “плана Шлиффена” и осознания необходимости сражаться на два фронта. Поскольку страны Четверного союза оказались вынуждены вести позиционную войну, испытывая при этом проблемы с поставками по морю, логичным шагом становился поиск идеального варианта сепаратного соглашения. Наиболее вероятными кандидатами дипломатам Центральных держав казались Франция, несшая основную тяготы боев на западе, и Россия, где еще были сильны прогерманские настроения в элите и связи между правящими домами, но попытки вступить в переговоры в первые годы войны столкнулись о непреклонность лидеров обеих стран. Новый этап обсуждений сепаратного мира начался после восхождения на австро-венгерский трон Карла I, попытавшегося ознакомиться с французскими условиями мирного соглашения через принца Пармского, в то время как министр иностранных дел Оттокар фон Чернин был скорее настроен добиваться соглашения с Антантой как блоком. [1]

Поражение в кампании 1916 г. серьезно сказалось на боеготовности Центральных держав, и после Брусиловского прорыва Германии пришлось перебрасывать подкрепления не только на восток, но и на Итальянский фронт. Несмотря на то, что Россия по-прежнему оттягивала на себя значительную часть войск Четверного союза [2] (минимальный уровень от общей численности - 35% на ноябрь 1917 г.), потери в предыдущие кампании сказывались на уровне частей. Отмечается [3], что в 1917 г. Восточный фронт стал для Германии стал направлением отправки ополченцев даже не из ландвера, а из ландштурма - частей, предполагавшихся лишь в качестве вспомогательных и не обладавших кадровым составом в мирное время. Более того, из мемуаров Людендорфа [4] известно о заявлении Военного министерства летом 1917 г. о пополнении только частей Западного фронта, так как резервов для Восточного уже не было.

Теперь же рассмотрим заинтересованность России в заключении сепаратного мира. Как отмечалось выше, прогерманские настроения части элит могли сыграть в пользу Центральных держав, но непреклонная позиция Николая II послужила усилению позиций тех же октябристов и кадетов, выступавших за кооперацию с Антантой. Как консерваторам, так и умеренным либералам, выступавшим за поддержание старого порядка, оставалось лишь постепенно уходить в тень. Характерный момент описывает Д. Уилер-Беннет:

Временное правительство, пришедшее на фоне опасений о возможном сговоре части императорского двора с немцами, заявило о желании выполнить союзнические обязательства, что выразилось в известной ноте Милюкова о “войне до победного конца”. Однако намерения новой власти проводить политику революционного оборончества столкнулись, с одной стороны, с падением боевого духа армии, с другой стороны, конфликтом Керенского с Корниловым, который мог стать ее олицетворением. [6] Ситуация на фронте вдобавок осложнялась тем, что пики политического противостояния совпадали с важными фазами кампании: события февраля-апреля выпали на период подготовки к летнему наступлению, Июньское наступление, которое и не несло эффекта неожиданности в отличие от Брусиловского прорыва, во многом застопорилось благодаря июльским событиям в Петрограде, а стабилизация фронта осенью была сорвана приходом к власти большевиков.

Советская историография называла одной из важнейших причин революции 1917 г. и выхода России из Первой мировой войны рост антивоенных настроений на фронте. Однако анализ ситуации в 1916-1917 гг. дает понять, что на деле значительная часть солдат была готова продолжать как минимум оборонительные действия даже на фоне усталости от боев. Например, А.Б. Асташов отмечает [7], что даже при росте числа высказываний о мире в 1916 г.

Далее Асташов отмечает, что достижение мира с помощью революции появляется в солдатских письмах уже после падения монархии, начиная с апреля [8], и только с распространением большевистской агитации на фронте начала проскальзывать риторика “революционного” мира. Этого опасались и военные, например, генерал Алексеев в письме Гучкову отмечал:

Подводя итоги кампании 1917 г. для России, мы можем увидеть страну, страдающую от внутренних потрясений, но не потерпевшую сокрушительное поражение. Даже несмотря на перманентный политический кризис в России, летняя кампания 1917 г. не принесла значимых стратегических успехов для Центральных держав, за исключением взятия Моонзундских островов и Риги на Прибалтийском ТВД, считавшемся всегда скорее второстепенным направлением [10], в то время как на важнейшем Галицийском театре в ходе Июньского наступления были понесены потери, сравнимые с наступавшей русской армией, а поражения удалось избежать лишь благодаря падению боевого духа в войсках, причем второго эшелона, на фоне июльских событий в Петрограде. Более того, нельзя сбрасывать со счетов Кавказский фронт, где уже в марте 1917 г. войска генерала Баратова соединилась с британцами в Ираке, что привело к потере Османской империей Месопотамии. Также стоит отметить действия Н. Юденича, де-факто взявшего под контроль в конце 1916 г. Восточную Анатолию и предотвратившего разложение своих войск после начала революции, доказав обоснованность политики революционного оборончества.

II. До основанья, а потом

Начиная с 1648 года в международных отношениях существовала негласная закономерность - по мере накопления кризисных тенденций в Европе случается крупный континентальный конфликт, заменяющий старую систему и создающий новые порядки. 1914 год не стал исключением, запустив целый ряд уникальных процессов.

Новый виток радикально сломал старый порядок. Венская система строилась на таких принципах как: доминирование пяти великих европейских держав, коллегиальное урегулирование проблем (“Европейский концерт”), балансирование по принципу “два на три”, наличие идеологического фундамента в лице легитимизма, борьба с революционными движениями и колониальная экспансия.

Несмотря на относительную устойчивость, вторая половина XIX века ознаменовала собой постепенную эрозию порядка. Нарушение изначального баланса сил (из-за объединения Германии и Италии и роста мощи США и Японии), пробуксовка легитимизма, возникновение национализма имперских окраин и завершение колониального раздела предопределили новый конфликт. Начало мировой войны создавало “развилку” действий: либо война будет носить перераспределительный характер (как изначально предполагала каждая из сторон), либо приведет к слому старых принципов. Никем не ожидаемая продолжительность и разрушительность войны способствовали возникновению идей альтернативного порядка, сформулированных В.И. Лениным и В. Вильсоном, чьи тезисы нередко служат предметом сравнения.

Ключевым документом, выражающим позицию В.И. Ленина на международные отношения, является Декрет о мире - первый акт, принятый большевиками. В чём принципиальная новизна данного документа? Во-первых, перенос акцента с правительств стран на народы в терминах рабочего класса, очевидный вызов государственно-центричному подходу. Во-вторых, “дегуманизация” колониальных практик, представление империй как “аномалий” международной системы. Здесь необходимо отметить акцент на термине “аннексия”, подразумевающий в тексте не только факт занятия вражеский территорий во время войны, но и насильственное подавление периферийных народов внутри империй. Подразумевается необходимость предоставления государственной формы, то есть, права на самоопределение, малым народам при одновременном представлении национализма крупных народов как естественной угрозы. В-третьих, критика тайной дипломатии, как исключительно империалистической практики, используемой “к доставлению выгод и привилегий русским помещикам и капиталистам, к удержанию или увеличению аннексий великороссов”.

Каковы были цели декрета? Данный документ необходимо трактовать как попытку реализации идей большевиков. Учитывая контекст, мы можем предположить, что ключевой целью виделся рост революционных настроений. Предложение срочного мира должно было способствовать росту пацифизма в воюющих странах и “бойкоту” войны. Об этом свидетельствуют идеи права на самоопределения, нацеленные на подрыв полиэтничных империй, а также желание опубликовать тайные соглашения для дискредитации Антанты. Поэтому документ носил скорее тактический характер, стремясь перенаправить конфликт с борьбы между империями, на борьбу против самих империй. Завершение документа и вовсе напрямую обращается к рабочим Германии, Франции и Великобритании как “образцам пролетарского героизма и исторического творчества”.

Анализируя данный документ, мы должны отдавать себе отчёт в необходимости разграничить В.И. Ленина как теоретика-марксиста и как политического деятеля, чей подход часто заключался в конкретных тактических маневрах и стремлении из них извлечь политическую победу. Поэтому “Декрет о мире” необходимо одновременно прочитывать и как попытку трансляции марксистского подхода, и как стремление через него достигнуть поставленных тактических целей. Брестский мир продолжал эту логику сочетания достижения идеологических целей и необходимости конкретных шагов, выражаемых в снятии внешнеполитического вопроса с повестки и получения полной власти в России и одновременных попытках действовать на развал империй.

Одновременно с революцией в России альтернативную точку зрения выразил Вудро Вильсон в ранее упомянутых “14 пунктах”. Прежде всего, необходимо отметить уникальность самой ситуации, когда президент США высказывает некие идеи и подходы к устройству мирового порядка. Несмотря на внешнеполитическую традицию изоляционизма, основанную на “Доктрине Монро”, во второй половине XIX века происходил постепенный отход от данных принципов. Во многом этому способствовали рост экспансии США в Азиатско-Тихоокеанском регионе (например, через “доктрину Хэя”), а также частичное копирование атрибутов самих империй по итогу войны с Испанией 1898 года (к примеру, колонии). Поэтому усиление США и выход страны на международную арену также был сломом существовавшей системы.

“Декрет о мире” и сепаратные переговоры с Центральными державами были прямым вызовов Антанте и США, претендуя на радикальное переосмысление международного порядка. Требовался ответ, формулирующий как альтернативу большевикам, так и Венской системе. Во многом именно по этой причине ответ был сформулирован именно В. Вильсоном, так как США, в отличие от Великобритании и Франции, изначально не смотрели на Первую мировую в рамках логики “перераспределения”.

Выступая 8 января 1918 года в Конгрессе, В. Вильсон стремился выполнить сразу несколько задач. Ровно как и “Декрет о мире”, “14 пунктов” не были полностью идеологическим текстом, содержа в себе конкретные тактические цели.

Первую задачу можно определить как непосредственный ответ “Декрету о мире” и формирование привлекательной альтернативы. Об этом отчетливо свидетельствуют пункты 1, 5, 6 и 14. Первый устанавливал принцип отказа от практики тайной дипломатии и был очевидной попыткой перехватить инициативу большевиков. Пятый содержал положения об урегулировании колониальных споров, где признавался принцип уважения суверенитета и права на одинаковый диалог малых народов с империями. То есть, был сформулирован принцип права народов на самоопределение в менее конфликтном варианте для обеих сторон. Пункт 6 напрямую затрагивал будущее России, подчеркивая необходимость самостоятельного определения политического будущего и освобождения ее территорий от войск Центральных держав, тем самым, В. Вильсон оппонировал сепаратным переговорам. Также отмечалась нерешенность будущего России: учитывая, что в этом месяце начало работу Учредительное собрание (где у РСДРП не было большинства), В. Вильсон мог намекать на возможную потерю большевиками власти и переучреждение российской государственности в демократической форме.

Второй задачей было непосредственное привнесение новых принципов и ценностей в международную систему. Такие пункты как 2, 3, 4, 7, а также частично 11, 12, 13 отражали либеральный подход к новому миропорядку. В. Вильсон предлагал закрепление принципов международного права, свободной торговли, использование войны исключительно как средства обороны. Кроме того, автор опирался на идею создания гражданских наций как носителей суверенитета. Особенно чётко это прослеживается в вопросах статуса Польши, турецкой части Османской империи и ряда балканских государств.

Третьей задачей можно определить имплементацию данных принципов в существовавших реалиях. В. Вильсон не мог претендовать на полный слом системы, в отличие от большевиков, предлагая умеренный проект. Требовалось не только учесть возможную оппозицию союзников, но и то, как США будут встроены в новый миропорядок. Поэтому автор несколько “деформирует” собственные идеи в противоречивых ситуациях. К примеру, в пункте 8 утверждается о наличии исторических обид Франции в сторону Германии и необходимости решения эльзасской проблемы исключительно в интересах первой. В пункте 9 В. Вильсон пишет о новых границах Италии в соответствии с национальными признаками, однако в пунктах 10 и 12 чётко выступает за сохранение Австро-Венгерской и Османской империй с предоставлением народам исключительно автономий. Также и в пункте 11 отмечается о том, что независимостью должны обладать не все балканские народы и что региональные исторические практики “лояльности” и “этничности” имеют большее значение.

Таким образом, “Декрет о мире” и начало переговоров в Брест-Литовске ускорили формирование нового международного порядка. С одной стороны, на мировой арене пришли к власти принципиально новые политические силы в лице большевиков с их видением и подходами к радикальному слому системы. С другой стороны, восходящая держава в лице США сформулировала свою либеральную альтернативу, встроенную в существовавшие реалии. Тем не менее, финальный результат получился смежным между разными проектами, создав предпосылки для скорого очередного кризиса.

III. Мы наш, мы новый мир построим

Сразу после захвата власти большевики стали реализовывать свои обещания на практике. В рамках немедленного выхода из “бессмысленной империалистической войны” на заседании Всероссийского съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов был единогласно принят Декрет о мире. Помимо отказа от тайной дипломатии и обещания опубликовать все тайные соглашения предыдущих правительств, Декрет призывал все воюющие стороны заключить мир без аннексий и контрибуций, наделить все народы правом на самоопределение, и закончить империалистическую войну.

Декрет о мире некоторые зарубежные исследователи воспринимают несколько своеобразно. Так, например, американский историк и дипломат Джордж Ф. Кеннан в своих исследованиях рассматривал его скорее как акт “показательной дипломатии”. По его мнению, это значит, что сами большевики не рассматривали его всерьёз как переговорную позицию, а принят он был для провоцирования социалистических революций в воюющих странах. Именно поэтому, как считает Кеннан, ни одна из воюющих стран не восприняла этот декрет как нечто, требующее внимания. Во многом он прав: действительно, ни одна из держав, участвовавших в войне, не могла всерьез воспринимать такие предложения. Ни одна, кроме правительства большевиков.

Для реализации Декрета Комиссариат иностранных дел направил обращение ко всем воюющим сторонам с предложением подписать мир. Страны Антанты, воспринимавшие происходящее в России как временную турбулентность и недоразумение, проигнорировали инициативу большевиков. Однако идея заинтересовала Германию, и Совнарком объявил о начале сепаратных переговоров, начавшихся уже 2 декабря. Советская делегация помимо Адольфа Иоффе (который, по сути, был лицом Троцкого на этих переговорах) и Каменева (чье участие было сложно, но возможно объяснить положением в партии), состояла в том числе из “представителей революционных классов” – солдата Белякова, матроса Олича, крестьянина Сташкова, рабочего Обухова и госпожу Биценко, известную исключительно своим убийством генерала Сахарова. Что характерно, Иоффе с Каменевым и представители революционных классов были равны в своих полномочиях на принятие решений в ходе переговоров. Делегация Четверного союза представляла собой более профессиональный набор: немецкий генерал Гофман (начальник штаба Главнокомандующего Восточным фронтом), австро-венгерский подполковник Генерального штаба Покорный, турецкий фельдмаршал Зеки-паша, а также несколько профессиональных дипломатов в качестве советников (один из них, Вильгельм фон Мирбах, впоследствии станет послом Германской империи в Москве и будет убит левыми эсерами).

Советской делегацией были выдвинуто предложение о перемирии сроком на 6 месяцев, запрет на переброску войск на Западный фронт, а также отвод немецких войск с занятых позиций. Итоги переговоров имели мало общего с этим предложением: перемирие заключалось на 10 дней, войска Союза оставались на своих позициях, а запрет на переброску не распространялся на те войска, отправка которых уже была начата.

Далее десятидневное перемирие было продлено еще на месяц, и 22 декабря делегации снова встретились, уже для обсуждения условий мира. Советская сторона, руководствуясь “Декретом о мире”, выдвинула известные тезисы: мир без аннексий и контрибуций, утверждение прав народов на самоопределение, отказ от дальнейшего захвата территорий. Делегация Четверного союза после внутренних переговоров с некоторыми правками согласилась с предложением большевиков. Однако именно в этих поправках и крылась проблема: советская сторона понимала “без аннексий и контрибуций” как возврат к довоенным границам 1914 года, а дипломаты Союза – как сохранение нынешнего положения. Такая позиция ввела в ступор советскую делегацию, из-за чего дипломаты выехали в Петроград для согласования дальнейшей переговорной позиции.

В столице позиция Союза вызвала негодование, но информация с фронта говорила о невозможности “продолжения революционной борьбы”. В связи с этим Ленин потребовал затягивать переговоры, дожидаясь наступления революции в Германии. “Затягивателем” был назначен Троцкий.

IV. На четыре кулака

Следующий этап переговоров начался 9 января с отказа делегатов Союза перенести переговоры в нейтральный Стокгольм. После этого, делегаты Держав заявили, что из-за нежелания членов Антанты присоединиться к переговорам они не могут согласиться на советскую схему мира “без аннексий и контрибуций”, а сами переговоры стоит рассматривать как сепаратные. Однако на этом проблемы советской делегации только начинались. Вскоре на переговоры прибыла делегация украинской Центральной Рады. Это не входило в планы большевиков: во-первых, Украина только готовилась стать самостоятельным государством, и её внутренняя политика была похожа скорее на период феодальной раздробленности; во-вторых, советское правительство отправило на переговоры “своих” украинцев, которые прибыли позже делегации Рады.

После прибытия переговорщиков от УЦР Гофман поинтересовался у Троцкого, является ли украинская делегация частью советской. Троцкий сразу же ответил, что не является, на что Гофман заявил, что в таком случае Центральные Державы будут считать посланников Рады независимой стороной в переговорах.

Делегатов Четверного союза явно не устраивало затягивание переговорного процесса: каждый день промедления усугублял проблемы с продовольствием. Поэтому немецкая делегация выдвинула ультиматум: прибрежная часть Прибалтики, Польша и часть Украины переходят под влияние Германии, оставаясь формально независимыми государствами.

Во многом именно этот эпизод послужил началом фиаско советской делегации. Предложения делегатов Союза вызвали возмущения в Петрограде, а внутрипартийная борьба продолжала нарастать: за мир на любых условиях выступал Ленин, имевший крайне малую поддержку, формула Троцкого “ни мира, ни войны, армию распустить” была второй по популярности, но большинство на заседании ЦК поддерживало идею левых эсеров о продолжении революционной войны.

На следующем заседании ЦК Ленин, понимая, что его позиция не находит отклика, предлагает дальше затягивать переговоры. Делегация Советов возвращается в Брест.

За время отсутствия большевиков Украина успевает провозгласить независимость, а немецкая сторона, ссылаясь на заявление Троцкого, признаёт легитимной только делегацию УЦР. Во время переговоров происходит попытка переворота в Украине, организованного большевиками. Переворот проваливается, и немецкая делегация предлагает взять очередную паузу.

Большевики, считая это успехом своей тактики, радостно возвращаются в Россию. В это время, Германии удаётся заключить договор с Украиной, который впоследствии назовут “хлебным миром”, который мы разберём в следующей главе.

Далее хочется привести цитату Д. Я. Бондаренко из статьи “К вопросу о легитимности участия Украины на Брест-Литовских переговорах” [11]:

Помимо оккупации, Центральные державы на следующей сессии переговоров ультимативно потребовали Прибалтику по линии Нарва-Псков. Обосновывалось это также действиями Троцкого: его попытки агитировать немецких солдат во время первой поездки в Брест-Литовск делегация посчитала оскорблением и нарушением дипломатических норм.

В столице продолжались внутренние расколы: Ленин выступал за принятие условий, Троцкий продолжал свою линию “ни мира, ни войны”, а левые эсеры настаивали на преобразовании империалистической войны в революционную. Так как с позицией Ленина в тот момент никто не считался, а на переговорах в советской делегации председательствовал Троцкий, он, недолго думая, заявил представителям Центральных держав, что Россия выходит из войны и демобилизует армию. По сути, это означало срыв переговоров, а немецкая сторона объявила о прекращении перемирия и возобновлении боевых действий.

Далее события развивались стремительно: немецкие войска заняли Украину и выдвинулись по линии Нарва-Псков, не встречая никакого сопротивления (советские войска разбегались, только услышав о приближающихся немцах).

В ЦК все еще не было согласия, продолжалась борьба между Троцким и Лениным. Последнему всё же удалось продавить свою позицию, и отправить Центральным державам согласие на подписание мира на немецких условиях. Однако этого уже было недостаточно: на фоне подавляющего превосходства пришёл новый ультиматум. По нему помимо отказа от Польши, Курляндии и Литвы, советские войска должны были быть немедленно эвакуированы с территории Ливонии и Эстонии, то есть линия Нарва-Псков становилась официальным немецким требованием.

В советское время 23 февраля отмечалось как День Советской армии, день первого боя только что созданной РККА. Логично предположить, что такая памятная дата была выбрана с целью прославить подвиги защитников революции, но в реальности события, происходившие и в тылу, и на фронте, были далеки от этого определения. Не будем подробно описывать тактическое отступление революционных солдат и матросов Дыбенко и рассмотрим, что происходило в Петрограде.

В условиях, когда на юге страны зарождалось антибольшевистское движение, а на западе требовалось организовать отряды в полноценную армию, Ленин предпринял в тот день следующие шаги:

• Написал статью “Мир или война?”, посвященную необходимости заключения мира, которая была опубликована в газете «Правда» в вечернем выпуске
• Участвовал в объединенном заседании ЦК РСДРП(б) и ЦК левых эсеров, где выступил с критикой оппонентов
• Подготовил к публикации в “Правде” “Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира”
• Попросил редакцию “Правды” опубликовать воззвание американских социалистов с призывом к иностранцам вступать в ряды Красной Армии

Подобное поведение говорило о желании не столько защищать завоевания революции любой ценой, сколько как можно быстрее избавиться от войны с Германией. 1 марта начался завершающий этап переговоров, походивший скорее на безропотное соглашение с ультиматумом и произвольно начерченной "линией Гофмана", которое закончилось с подписанием мирного договора 3 марта.

По условиям мирного договора РСФСР официально отказывалась от претензий на Польшу и Прибалтику, признавала независимость Украины (что де-факто уже произошло с допуском делегации УНР), обязалась отдать Османской империи Батум и Карс, завоеванные задолго до прихода большевиков и “незамедлительно очистить от русских войск и красной гвардии” [12] все вышеуказанные территории, а также Финляндию и Аландские острова. Территориальные потери составили 1210000 квадратных километров, людские потери составили ⅓ населения европейской части Российской империи (56 миллионов человек), экономика также была ослаблена потерей трети обрабатываемой земли и четверти железнодорожной сети [13], но даже это не было главной потерей России. Главной потерей России стала потеря победы в войне и, что важнее, потенциала развития на десятилетия вперед в обмен на конкретные тактические цели группы профессиональных революционеров, не обладавших абсолютным авторитетом даже в своей собственной партии.

V. The world to come

Qui bono

Заключение мира, если это не капитуляция, невозможно без обоюдного желания воющих сторон прекратить боевые действия. Это простая истина, но переговоры в Бресте не были заключением мира - они были бесславной сдачей на милость. Безусловно, можно возразить, что и Центральные державы, и Советская Россия стремились добиться “передышки” и освободиться от бремени военных действий, но смогли ли обе стороны переговоров получить ту самую передышку, и какой выигрыш они получили от подписания договора?

Ленинский тезис о стремлении добиться “передышки” стал основополагающим для советской историографии [14]. Даже если отбросить тот факт, что большевики использовали Брестский мир для эскалации внутреннего насилия, заключение мира не облегчило международное положение Советской России. Основоположник советской исторической школы и один из участников переговорного процесса М. Покровский отмечал, что "суть Бреста была не в мире с Германией, сколько в разрыве с Антантой" [15]. Разрыв удался: 15 марта 1918 г. страны Антанты выпустили специальную декларацию о непризнании Брест-Литовского мира и начали интервенцию, но фактически действия против большевиков начались еще 6 марта после оккупации Мурманска. Более того, как мы уже отмечали в одном из своих текстов [16], лидеры Белого движения использовали заключение большевиками сепаратного мира как повод признания своей легитимности в обмен на продолжение действий против Четверного союза.

Определить, что Брестский мир на самом деле не был для большевиков "передышкой", не так сложно, но справедливо ли это утверждение для Четверного союза? Во-первых, нельзя не отметить, что австрийские и немецкие войска оставались на территории новых государств для поддержания порядка, во-вторых, они были вынуждены вступать в бои на территории Украины, Финляндии и Прибалтики. Противостояние на востоке перешло в “холодную” фазу и в любой момент могло перейти в “горячую”, учитывая проблемы с ратификацией договора у РСФСР, Болгарии и Османской империи.

Брестский мир, особенно соглашение с Центральной Радой, неспроста в Германии и Австро-Венгрии называли Brotfrieden, “хлебным миром” [17]. Признание де-факто независимости УНР не предполагалось Центральными державами как проявление добродушия, и в скором времени молодая республика полностью попала под их контроль. Это отмечает и немецкий историк Мартин Ауст [18]:

9 апреля 1918 г. УНР, Германия и Австро-Венгрия подписали соглашение о поставках 60 миллионов пудов хлеба до 31 августа. Спустя 2 недели, 23 апреля, последовало подписание общего хозяйственного договора. В качестве благодарности Центральной раде за помощь с продовольствием немецкое военное командование устроило на следующий день встречу с будущим гетманом П. Скоропадским, на которой были согласованы условия поддержки государственного переворота, и выпустило приказ о работе немецких военно-полевых судов на Украине.

В то же время ставка Четверного союза, и, в частности, Оттокара фон Чернина, не оправдалась, поскольку людским ресурсам России оперативно нашлась альтернатива в лице США. Более того, эскалация Гражданской войны в России вынудила, во-первых, оставить часть немецких подразделений на востоке, а во-вторых, затруднила доступ к рынкам продовольствия на территории, казалось бы, вошедшей в сферу влияния. Даже после выхода России из войны на востоке оставалось порядка 600000 солдат для поддержания порядка в новообразованных государствах.

Тем не менее, складывается достаточно странная ситуация, когда германское руководство одновременно рассуждало об "ударе ножом в спину", считало поражение в Первой мировой войне катастрофой - и признавало переговоры в Брест-Литовске успехом. Трактовка брестского переговорного процесса исключительно как стремления Центральных держав добиться "передышки" не является решением загадки, а значит, надо искать другие причины, которые подталкивали бы элиту Второго рейха к таким оценкам.

Сердце Европы

Появление новых государств на территории Российской империи не могло не изменить систему международных отношений в Европе. В последние годы исследователи поднимают вопрос об отдельной Брест-Литовской (под)системе МО, пусть и недолго просуществовавшей.[19] [20] В какой-то степени если на Западе даже самые радикальные аннексионистские проекты опирались на некоторую историческую традицию (времена расцвета Священной Римской империи), то на Востоке от германского командования и правительства фактически требовалось создать государства в границах, в которых они никогда не существовали. [21]

В целом, даже если бы Центральные державы выиграли Первую мировую, долговечность Брест-Литовской системы всё же оставалась бы под вопросом, поскольку появление новых национальных государств напрямую угрожало одному из главных ее акторов - Австро-Венгрии. Более того, в отличие от Декрета о мире или 14 тезисов, немецкие проекты обустройства новой системы МО не носили такой столь всеобъемлющий характер и не решали в полной мере противоречия, накопившиеся за годы Венской системы. Между логикой перераспределения и слома порядка Центральные державы всё же скорее выбирали первый вариант.

Формирование новой системы международных отношений, как мы уже рассмотрели выше, предполагает наличие проекта, выступающего идейным обоснованием, что справедливо и для региональных подсистем. “Операционной системой" модели взаимоотношений в Восточной Европе стала концепция Mitteleuropa, или Срединной/Центральной Европы, занимавшая важное место в немецкой политической дискуссии еще с революции 1848 г.

Mitteleuropa была во многом воображенной областью в силу двух ключевых причин. Во-первых, такой извод великогерманского проекта предполагал включение в сферу влияния земель не только Германской и Австро-Венгерской, но и Российской империи, в которых немцы хоть и являлись компактно проживающей группой, но и не составляли большинство. На размышлениях авторов немецкой геополитической школы также сказывалось отсутствие крупных географических барьеров вдоль всей границы региона. Даже в своей поздней реинкарнации в конце 1980-х гг., как отмечает Р. Каплан [22],

Поражение Германии в Первой мировой войне и рост реваншизма повлияли и на представления о Mitteleuropa. Смешавшись с славянофобскими взглядами движения "фелькишей" (многие из которых были выходцами из Австрии и Восточной Европы), Срединная Европа обрела новую жизнь в качестве нацистского Lebensraum ("жизненное пространство"). Как отмечал Д. Уилер-Беннет,

Идея Срединной Европы продолжила жить и после Второй мировой: дискуссии о послевоенном облике Германии предполагали определение роли страны на континенте в условиях борьбы двух сверхдержав, и эта концепция стала предметом заочной полемики между К. Аденауэром, Куртом Шумахером и Якобом Кайзером [24], принимая впоследствие форму то идей европейской интеграции, то Ostpolitik Вилли Брандта, то Вышеградской четверки.

Второй рейх потерпел поражение, но проект Mitteleuropa одержал победу.

В завершение размышлений о конструировании Центральной Европы хотелось бы обратить внимание на одну цитату. 14 июня 1919 г. публицист В. Шульгин привел в своей газете «Великая Россия» выдержки из интервью Гофмана британской газете Daily Mail, в котором немецкий генерал приписывал себе заслуги в возникновении на оккупированных Центральными державами землях независимых государств. В частности, Шульгин приводит следующую фразу:

Подобные высказывания часто привлекают к себе внимание идеологических оппонентов, да и просто заинтересованных лиц, резкими формулировками и однозначным посылом. Принимая во внимание, что мы имеем дело не с первоначальным источником, а с его цитированием вполне предвзятым лицом или же перепечатками материала [26], тем не менее, можно задаться вопросами о подлинном смысле этих слов. На момент появления этой фразы Макс Гофман был уже не помощником героя нации Гинденбурга, а всего лишь генералом на грани отставки, недовольным переговорами в Версале, и что же тогда могло сподвигнуть его на такие высказывания?

В первую очередь, как мы уже отметили выше, Гофман был представителем немецкого офицерского корпуса, противившегося признанию поражения Германии, и, следовательно, подобное высказывание в интервью британской газете было призвано продемонстрировать внешней аудитории (в том числе и участникам переговоров), что положение на момент перемирия не было таким уж безвыходным: на Западном фронте боевые действия не перешли на территорию страны, а на Востоке получилось выбить ключевого противника и приступить к созданию нового регионального порядка. Во-вторых, подобные высказывания были и нацелены на внутреннюю аудиторию, а именно политическую элиту, и были направлены на обеление действий генералитета, что впоследствие привело к мифу об "ударе ножом в спину" и росту реваншистских настроений. И наконец, самое простое и самое неочевидное ­­­- банальное стремление преувеличить личные заслуги, что характерно для военных, вышедших на пенсию или просто оставшихся не у дел, что особенно актуально в случае Гофмана.

Как дорогой читатель распорядится таким анализом громогласных высказываний отставных военных - решать лишь ему.

[1] Stone D.R. The Russian Army in the Great War: The Eastern Front, 1914-1917 / D.R. Stone. – University Press of Kansas, 2015, с. 273

[2] Олейников А.В. Удельный вес Русского фронта в контексте коалиционной войны Антанты в свете войсковых перебросок соединений армий стран германского блока в 1914-1917 гг / А.В. Олейников // Известия Лаборатории древних технологий. – 2014. – № 1 (10). – С. 55-68.

[3] Ланник Л.В. Русский фронт, 1914-1917 годы / Л.В. Ланник. – Санкт-Петербург: Наука, 2018. – 287 с. , с. 196

[4] Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг. М., 2005, с. 433-436

[5] Уилер-Беннет, Д. Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии / Д. Уилер-Беннет. – Центрполиграф, 2009. – 415 с. с.20

[6] Селезнев Ф.А. Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.) / Ф. А. Селезнев. – СПб.: Алетейя, 2017. – 180 с., с.123

[7] Асташов А.Б. Русский фронт в 1914 — начале 1917 года: военный опыт и современность. М.: Новый хронограф, 2014, с. 668

[8] Там же, с. 672

[9] Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. Т. 2 / Н.Н. Головин. – Париж: Т-во объединённых издателей, 1939. – 245 с.

[10] Олейников А.В. Театры военных действий русской армии в кампании 1917 г. в оперативно-стратегическом контексте / А.В. Олейников // Исторический вестник. – 2017. – Т. 21. – № 168. – С. 28-53.

[11] Бондаренко Д.Я. К вопросу о легитимности участия Украины на Брест-Литовских переговорах / Д.Я. Бондаренко // Via in tempore. История. Политология. – 2010. – Т. 13. – № 1 (72).

[12] Полный текст Мирный Договор между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией с одной стороны и Россией с другой / Баварская государственная библиотека (БСБ, Мюнхен) [Электронный ресурс]. – URL: https://www.1000dokumente.de/index.html?c=dokument_de&dokument=0011_bre&object=translation&l=ru (дата обращения: 12.06.2022).

[13] Chernev B. Twilight of Empire: The Brest-Litovsk Conference and the Remaking of East-Central Europe, 1917 1918 / B. Chernev. – University of Toronto Press, 2017 , p.262

[14] Сталин И.В. История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков): Краткий курс. Глава 7 [Электронный ресурс]. – URL: https://c21ch.newcastle.edu.au/stalin/vkpb_hist/chapt07.htm#p7 (дата обращения: 12.05.2022).

[15] Полторак С.H. Брест-Литовск. 100 лет истории переговоров о мире. - СПб.: ООО «Издательский центр «ОСТРОВ», 2018. — 292 с., ил. с.8

[16] https://teletype.in/@wittekreis/white-movement-diplomacy

[17] Wargelin C.F. A High Price for Bread: The First Treaty of Brest-Litovsk and the Break-Up of Austria-Hungary, 1917–1918 / C.F. Wargelin // The International History Review. – 1997. – Т. 19. – № 4. – С. 757-788.

[18] Шуман Е. Брестский мир: что он дал России, Германии и Украине | DW | 03.03.2019 [Электронный ресурс]. – URL: https://www.dw.com/ru/%D0%B1%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%BC%D0%B8%D1%80-%D1%87%D1%82%D0%BE-%D0%BE%D0%BD-%D0%B4%D0%B0%D0%BB-%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B8-%D0%B3%D0%B5%D1%80%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B8-%D0%B8-%D1%83%D0%BA%D1%80%D0%B0%D0%B8%D0%BD%D0%B5/a-42769917 (дата обращения: 12.05.2022).

[19] Ланник Л.В. После Российской империи: германская оккупация 1918 г. - СПб.: Евразия, 2020 - 528 с.

[20] Chernev…

[21] Ланник Л.В. Русский… , с.201

[22] Каплан Р. Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неизбежного / Р. Каплан. – Москва: Колибри, Азбука-Аттикус, 2015. – 384 с., с.25-26

[23] Уилер-Беннет, с. 15

[24] Brechtefeld J. Mitteleuropa and German politics: 1848 to the present / J. Brechtefeld. – Palgrave MacMillan, 1996.

[25] Рыбас С.Ю. Василий Шульгин: судьба русского националиста. — М.: Молодая гвардия, 2014. — 543 с.

[26] Sefton Delmer F. A GERMAN BOAST. / F. Sefton Delmer // Maitland Daily Mercury. – 1919.