ТРАВЕНГИЛ

— Я бросал пить несколько раз, Альберт.
— Почему?
— Потому что были неудачи, — пожал я плечами. — Это же очевидно.
— Так, а почему они были?
— Потому что в какой-то момент я понимал, что погорячился с выбором. Вот и всё.
— С выбором свободы?
— Разве избавляясь от одной зависимости, человек становится свободным?
— А разве нет?
— Нет.
— Отчего же?
— Почему, отчего, — нахмурился я. — Что за вопросы такие?
— Это нормальные вопросы, Ян, — вздохнул Альберт. — Я лишь хочу услышать твоё мнение.
— Свободы нет в нашем мире.
— Ох, как мы заговорили, — улыбнулся собеседник. — А куда же она делась?
— Никуда. Она и не существовала.
— Иоган Лафатер говорил: «человек свободен, как птица в клетке: в известных границах он может свободно двигаться». Скажешь, он не прав?
— Кто он такой?
— Иоган?
— Да.
— Это писатель, который основал криминальную антропологию.
— По мне так свобода – это лишь иллюзорный айсберг, на верхушку которого взбираются безумцы, считающие, что под водой ещё много льда, тогда как в действительности его нет.
— А почему тогда айсберг иллюзорен?
— Потому что тоже является вымыслом, — ответил я. — Очередной придумкой для наивных граждан, коим не по душе суровость реального мира.
— Настоящий мир не суров, Ян, — Альберт поправил очки. — Лишь наша ложная интерпретация тех или иных событий добавляет ему жестокости и беспощадности.
— А на самом деле – всё замечательно?
— Именно так. Замечательно.
— Ты романтик, Альберт.
— Не вижу связи.
— Зато я вижу.
— Давай немного вернёмся назад, — предложил собеседник. — Ты сказал, что бросал пить несколько раз. Зачем ты это делал?
— Я мечтал бросить пить, — ответил я. — Бросить по-настоящему.
— Что значит, по-настоящему?
— Когда ты бросаешь окончательно, точно усвоив для себя, что больше никогда не вернёшься в этот замкнутый круг.
— Но ведь если круг замкнут, то как из него можно выйти? Разве человек не обречён вечно повторять одно и то же действие, даже теоретически не имея ни единого шанса на успех?
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты редкостная зануда?
— Я лишь хочу разобраться. Понять тебя.
— Всегда есть шанс бросить вредную привычку. Нужно лишь захотеть.
— Но ведь многие хотят, нет? Почему же это даётся не всем?
— Они совершают главную ошибку.
— Какую?
— Считают, что теряют нечто ценное, то, что даёт им надежду.
— Надежду на что?
— На существование смысла их жизни. А это не так.

Альберт немного помолчал, переваривая услышанное.

— Получается, банальный пьяница продолжает пить только из-за того, что алкоголь дарует ему смысл жизни?
— Да, — ответил я. — Лиши его этого и жизнь для него померкнет.
— Тогда зачем они задумываются о прекращении ужаса? Для чего они пытаются бросить?
— Это шизофрения, Альберт. На одном плече расположен здравый смысл, а на другом несусветная глупость. — Я посмотрел на него. — Ты мечтаешь бросить. Ты желаешь избавиться от назойливых мыслей, направленных на удовлетворение наркотического угара, и в это же время пьёшь второй литр пива. Пока правильное решение не перейдёт в действие, игра настолько бессмысленна, насколько и беспощадна. Это трудно понять здоровому человеку.
— Мне кажется, не трудно. Всё можно понять, если это грамотно истолковано, — пробубнил Альберт, делая какие-то пометки в блокноте. — А вот твои сегодняшние словесные выпады лишены грамотности.
— Это почему?
— Не знаю, спрашивай у себя.
— По-моему, я отлично обрисовал алкоголизм, — ответил я. — Ты просто придираешься, так как это твоя профессия.
— Придираться? — улыбнулся Альберт.
— Да.
— Какого плохого ты обо мне мнения. Если не хочешь меня больше терпеть, можешь идти на все четыре стороны.
— А что, время уже на исходе?
— Половина первого, да. Пора заканчивать.
— Мне торопиться особо некуда, у меня выходной.
— Тогда пойдём, пообедаем, что скажешь?
— Пошли.
— И ты продолжишь меня пичкать фактами. Надеюсь, деньги у тебя с собой, а то я принципиально никого не угощаю.
— Даже девушек?
— Я женат, дружок.
— Деньги с собой, жмот, идём, — сказал я, после чего мы вышли из кабинета.

***

Альберт работал психотерапевтом, и ему можно было о многом поведать, не боясь нарваться на осуждение и недопонимание, столь часто свойственным родственникам или близким знакомым.

Я рассказывал ему о покорении телевизионной вышки, высотой сто пятьдесят метров. Говорил о многочисленных стычках с людьми. Рассказывал, как однажды с одним товарищем подпалил незнакомый подъезд и наблюдал, как его тушат пожарные. Как гулял по взлётной полосе военного аэродрома и фотографировал широкое асфальтное полотно с различных ракурсов.

Всё это происходило в алкогольном опьянении. Тогда я ни дня не позволял себе быть начисто трезвым. Меня могло остановить лишь отсутствие денег, но я быстро брал в долг и продолжал бурно начатую заварушку.

К сожалению, так и было, хотя в далёкой юности моя система взглядов кардинально отличалась от того, что царило на её месте сейчас. Тогда не имело значения, чудовищен окружающий мир или прекрасен, если уж родился, будь добр, живи, и неважно в какой среде обитания, просто делай, что ты должен делать и пробивайся дальше. Эти установки избиты, они наивны и банальны, но я считал их единственным правилом.

Я хотел выстраивать свою судьбу, придерживаясь таинственного порядка, недоступного мне самому, но превосходно ощущаемого оборотной стороной разума. Я был готов поспорить на самое драгоценное, что моя жизнь – это не очередная жизнь во вселенском водовороте, а нечто исключительное, то, что заставит многих переосмыслить самих себя.

Да, я глубоко ошибался, признаю. И да, я рассказывал Альберту практически всё, что сидело в душе, требуя освобождения.

Я не говорил ему лишь о травенгиле. Потому что боялся. Боялся именно того самого осуждения и неприятного, выворачивающего наизнанку, недопонимания.

И мне было дико некомфортно, так как травенгил стал для меня неотъемлемой частью жизни. С тех самых пор, как он подчинил себе мой организм, время разделилось на «до» и «после». Непостижимо трудно убеждаться в том, что конструкция пошатнулась, накренилась и простоит совсем недолго, когда на глаза напялены розовые очки и галактика прекрасна. Фарма подменяет реальность.

Я не знал похожих случаев, я не проводил социальные опросы и не выискивал факты в архивах больниц или сети, но я понимал, в чём заключалась загвоздка.

Ты становишься неуправляемым из-за примитивного страха. Всё, что тебя окружало до знакомства с наркотиком, испарилось в толще истории, и ты веришь в это, потому что в глубине души понимаешь: какой-либо контроль в твоих действиях отсутствует напрочь. Ты не в состоянии вернуться обратно, так как это потребует неимоверных усилий, и всё что тебе остаётся, это быть под действием вещества всю оставшуюся жизнь.

Отвратительные зелья разрушают не просто целостность сознания, они упорядочивают мысли, проводят в мозгу параллельные варианты развития твоей жизни, они с гордостью заявляют, что лучших друзей, кроме них, ты никогда не сыщешь, а потом уходят в тень, забирая вымышленный позитив и оставляя после себя кучу безысходности и печали. Не каждый устоит перед соблазном побыть супергероем ещё немного. Сильные люди пали перед обманом мерзкой отравы. Что уж говорить о слабых?

Это крах того, что собралось за твоими плечами до настоящего момента времени. Ты жертвуешь даже не своим телом и не своими вещами. Ты предаёшь собственные принципы, раскидываешься тщеславием, размениваешь крупицы здравого смысла на одурманивающие иллюзии. И всё потому, что иначе не можешь. Потому что ты зависимое, загнанное в угол, жалкое существо.

Никто никогда не завидует тем, кто потерял управление над жизнью. Ты сидишь в чёрном углу комнаты и представляешь полёт на седьмом небе. Ты на сцене, перед огромным количеством людей. Тебе аплодируют стоя, кричат овации, улыбаются, искренне давая понять, как ценят и дорожат тобой. Ты лучше всех, поэтому ты здесь. Камеры направлены на твоё лицо и тебя увидят миллионы. И ты понимаешь это, чувствуешь фантастический момент и недоумеваешь: почему это не реальность, а лишь крохотная фантазия твоей головы, пока ты сидишь на стыке двух стен.

Всё есть яд и всё есть лекарство. Количество – вот та грань, которая отделяет больного от наркомана. И я перешёл эту черту, с полным пониманием ситуации. Я взял ответственность за свою судьбу, а если вернее, сбросил её в бездонную яму на растерзания страшным демонам, и отныне стал жить периодами, от старой дозы к новой.

Окунувшись во власть наркотика, ты окунаешься во власть цепкого беспощадного страха. Я знаю это. Именно он является главным препятствием на пути к свободе. Нужно прыгнуть с одного конца обрыва на другой, но расстояние между ними слишком велико, и ты опасаешься совершить промашку, хоть и прекрасно знаешь, что обрыв напротив вовсе и не обрыв, а начало материка, многочисленные дорожки которого приведут тебя к нормальной жизни.

Я не хотел этого и хотел одновременно. Разум давным-давно раздвоился на ангела и беса, бессмысленно спорящих о плюсах и минусах нынешнего положения вещей. Но ты знаешь истинные оценки. Тебе не нужны сомнительные подсказки чокнутых фантазий. Ты настолько устал, что замучился до всех мыслимых пределов, но юмор в том, что это тоже обман, очередная ложь, порождённая угнетённым организмом, который ещё имеет достаточно пороха в пороховницах, чтобы продолжать забавный синтетический марафон.

Да, абсолютно верно.

Я находился, и нахожусь на крючке по сей день. И это выбивает из колеи, превращая каждые сутки в мучительные поиски ответа на простой вопрос: когда же всё закончится?

Споры с самим собой надоедают, утомляют, выжимают из мозгов все соки. Они постоянны и бесконечны, хотя решение всех бед лежит на поверхности, как в любой логической задаче. Всё, что необходимо сделать, это бросить принимать наркотик, уничтожающий тебя как внутренне, так и внешне. Я похудел, лицо осунулось, глаза впали в глубокие отверстия черепа, превратившись в невзрачную перфорацию.

Одним словом, тот ещё кошмар.

***

— Всё лето дождливым будет, — сказал Лев, глядя на хмурое небо.
— Плевать, — проговорил я, закуривая сигарету. — Что там с таблетками?
— Завязывал бы ты с этим, — предложил Лёва.

Мы стояли возле запасного выхода аптеки, в которой он работал, и я, как обычно, испытывал тихую леденящую ненависть. Я терпеть не мог Льва. Отчасти потому, что благодаря ему сумел подсесть на чудовищное лекарство, а отчасти из-за того, что он просто был противным козлом.

— Я не могу сейчас завязать, — честно признался я.
— Так все говорят. С чего вдруг ты не можешь?
— Какой толк сейчас об этом трепаться?
— Потому что, в конце концов, они сведут тебя в могилу. Рано или поздно придётся расставаться с ними. Так почему не сейчас?
— Блядь, Лёва, думаешь мне нужны твои «дружеские» советы? — занервничал я. — Ты действительно думаешь, что говоря подобную чепуху, ты мне помогаешь?
— Не знаю, — безмятежно пожал он плечами. — Может быть.
— Всё, что мне от тебя нужно, это узнать про партии.
— Про политические партии? — усмехнулся знакомый.
— Давай серьёзно.
— С партиями всё нормально. Пока что они будут регулярными, как и раньше, — ответил Лев.
— Что значит, пока что?
— А ты как думаешь? Таблетки – это тебе не хлеб, тем более такие, как травенгил. Это же тяжёлый наркотик в чистом виде. Всё может случиться. Прикроют лабораторию и трындец – до конца жизни не найдёшь ничего похожего. Поэтому я и говорю, чтобы ты с них слезал, как можно скорее.
— Но пока ведь всё хорошо, так?
— Да, — ответил Лев. — То, что я слышал, будто их поставки урежут, похоже, отменяется. Так что разожми булки.
— А ценник, случайно, производитель не желает сбить? Две триста за одну пачку многовато.
— Так бросай и не плати, делов-то!
— Ага, смешно.
— Такой ты приколист. Да хоть пять тысяч будет стоить, всё равно будешь их брать, как миленький. А всё почему? Потому что ты наркоман, дружочек.
— Заткнулся бы.
— В чём дело? Правда глаза режет? — уставился он в упор. — Оно так всегда и происходит. Стоит назвать вещи своими именами, как мир отворачивается, изгоняя тебя на шершавую обочину. Поэтому, нарики и чувствуют себя изгоями.
— Я вообще-то из-за тебя в этой петле!
— Да что ты? Правда? — округлил глаза знакомый. — По-твоему, я заставлял тебя их принимать конскими дозами, когда твою бедную руку выворачивало наизнанку? Или я говорил, чтобы ты даже и думать не смел их бросать в надежде снова стать нормальным человеком?
— Ты продал мне эту херотень, — прорычал я. — До этого я и не знал, что такое вообще может быть.
— Не мели чепуху и не пытайся как-то себя выгородить. Я предупреждал соблюдать дозировку, разве нет? Я сто раз тебе сказал: по одной в день, а то и по половинке!
— Но ты не сказал, что от них будет бешеная эйфория! И что я буду чувствовать себя, словно обожрался килограммом экстази! Вот о чём ты умолчал, дружок, а об этом стоило упомянуть!
— Да пошёл ты на хуй, Ян, — проговорил Лёва. — Я фармацевт, а не наркодилер. Я не имею понятия, как твой гнилой организм воспримет тот или иной препарат. Я ориентируюсь на состав.
— Он у них явно не как у цитрамона. Хватит свистеть.
— Ещё раз: один почувствует эйфорию, а другой будет блевать целую ночь. Всё дело в реакции организма. Так что не брызжи слюной.

Яростно выбросив сигарету и окинув взором невероятно мрачный двор, встречавший счастливые лица людей разве что во времена динозавров, я решил поскорее ретироваться.

— Ладно, всё, до встречи.
— А таблетки?
— Сегодня покупать не буду. Заскочу в пятницу. Ты работаешь?
— Нет, — ответил Лёва.
— А когда работаешь?
— С воскресенья по среду.
— Тогда завтра забегу.
— С деньгами напряг?
— Нормально всё, — кинул я через плечо, быстрее унося ноги.

***

Травенгил не продавался в других аптеках. Это была самая настоящая странность, которая попахивала диким заговором. С одной стороны можно махнуть рукой и радоваться, что у тебя есть к нему доступ, а с другой начинаешь нервничать, когда понимаешь, что аптечные сети не торгуют препаратом, на котором ты сидишь.

Да, разумеется, где-то нельзя приобрести катадолон, феназепам и протексин. Но не найдя их в одном месте, с лёгкостью находишь в другом.

С травенгилом этот номер не проходил. Мерзавца поставляли только туда, где работал Лев и я крепко напрягался, когда в памяти всплывал этот неприятный факт. Как-то раз я упомянул об этом и его рассуждения мне показались весьма странными.

— Это обычное явление. Какой-нибудь тримеперидин точно так же валяется лишь в одной аптеке. Ты же в этой области не вращаешься, много не знаешь.

Было очень не просто предполагать, что я являлся единственным покупателем сомнительного лекарства, которое даже не значилось в списках запрещённых препаратов, что, кстати, наводило на ещё один густой поток тревожных мыслей.

Возможно руководство аптеки знало о моей зависимости, ведь в их арсенале таблетки периодически заканчивались, следовательно, их кто-то постоянно приобретал, и вычислить, кто же этот таинственный персонаж для администрации не составляло никакого труда.

Я часто ощущал на себе их взгляды, когда подходил к окошку фармацевта. Я был уверен, что они смотрят на мою физиономию через камеры видеонаблюдения. Смотрят и хихикают, обсуждая между собой – надолго ли меня хватит, через сколько я загнусь или же как буду жить, когда производство вещества закончится?

От паранойи никуда не денешься. Она постоянный спутник, лишь ненадолго ослабевающий свою стальную хватку. Можно невозмутимо шагать по улице, после насыщенной тренировки в спортивном зале, и неожиданно понять, что люди вокруг тебя прекрасно догадываются, чем ты, тайком от всех, занимаешься.

Ты ловишь взгляды и замечаешь в них неестественное озарение, совместно с едким осуждением и насмешливой брезгливостью, и всё – превосходный день растворяется в чёрном облаке депрессии и уныния, одновременно погружая тебя в мрачные воды зыбучего безумия.

Подобная игра на психике не исчезает бесследно, а приводит к тяжёлым формам невроза. Всё больше и больше я становился зацикленным на здоровье, предполагая, что ударные дозы травенгила нанесут непоправимый ущерб моей печени, почкам и желудку. Проглатывая таблетки каждое утро, я представлял, как они прожигают своим атомным составом слизистую оболочку пищевода, как оставляют в моей крови космическое количество шлаков, как вредные вещества проникают в сосуды мозга и разрывают их, неминуемо вызывая деменцию.

Я был истощён этими рассуждениями, но не мог их остановить, так как соответствующая кнопка была ещё не изобретена.

Я был похож на птицу в клетке, которая имела возможность покинуть её пределы, но опасалась этого, по причине ожидающей за тонкими прутьями неизвестности. Смех, да и только.

***

Меня выгоняли с работы три раза. Причина была одной и той же – пьянство. Я любил выпить. Алкоголь прибавлял уверенности, раскованности, ощущение наполненности чем-то важным и приятным. Я пытался дважды бросить пить, но ничего не получалось. Меня хватало лишь на пару месяцев, после чего дьявольская карусель продолжала вращаться дальше.

Без горячительных напитков становилось скучно. Банальная тоска заставляла мозги вжиматься в стенки черепной коробки и искать выходы из ситуации. А поскольку выход был один, то всё и сводилось к очередному походу в магазин. Вот так прозаично и безнадёжно.

Как-то в одно прекрасное летнее утро, проснувшись с дикой головной болью, я решил поскорее опохмелиться, но не нашёл ключей от квартиры. Я перерыл всё, что мог, но эти маленькие железки буквально испарились. И тогда в голове родилось гениальное решение.

Моё скромное жилище находилось на втором этаже кирпичного девятиэтажного дома в тихом районе. Недолго думая, я перелез через балконное ограждение, спустился на тонкую газовую трубу, протянутую между первым и вторым этажами, зацепился за неё и спрыгнул вниз, сломав при этом правую руку, что, безусловно, никак не входило в будущие планы.

Сильнейшая боль моментально отрезвила, из глаз полыхнули искры, а запястье стремительно вздулось, подобно воздушному шару. С трудом вытащив телефон из кармана, я позвонил своей старшей сестре.

— Алло, Женя, — прохрипел я, когда она ответила. — Привет.
— Привет, чего тебе? — послышался её мягкий и тонкий голос.
— Слушай, я руку сломал только что. Не скажешь, что делать?
— Что сломал?
— Руку.
— Как?
— Да я упал. Что делать-то? Жутко больно.
— Так езжай в травмпункт, чего тормозишь?
— А ты не можешь меня подвезти?
— Нет, не могу, я на работе.
— Вообще никак?
— Ты, что, пьяный? Не понимаешь, что говорю? Куда я сейчас уеду?
— Ладно, хорошо.
— Вызови «скорую», если не можешь добраться самостоятельно, — на прощание сказала она и отключилась.

В последнее время мы с ней не шибко ладили и всё из-за моих пьянок. Совсем недавно я просил у неё денег в долг и писал в сообщении, что если она их не даст, то я попросту спрыгну с крыши.

Как оказалось, она достаточно серьёзно отнеслась к этим словам, позвонила матери и спросила, что ей делать. Мама была в своём репертуаре, ответив, что кишка у меня тонка, совершать такие поступки. Что ж, она была права. Тот, кто пишет в письмах о самоубийстве, выставляя его как угрозу, никогда не наложит на себя руки.

В любом случае с сестрой мне всё же предстояло увидеться, так как у неё имелись запасные ключи от моей квартиры. Перед спуском я хорошенько захлопнул балконную дверь, так что о вторжении домушников особо не беспокоился. Да и будешь ли переживать, когда рука пульсирует огненным очагом мучительных прострелов?

Я добрался до травмпункта на автобусе, чувствуя себя невероятно убого. Диагноз оказался одним из зауряднейших – перелом ладьевидной кости. При падении ладонь вывернулась до такой степени, что мои пальцы коснулись внешней стороны предплечья. Как поделился врач, событие это было распространённым, так что сильно негодовать не стоило – два месяца в гипсе и конечность станет как новенькой.

Но, несмотря на всю обыкновенность ситуации, переносить её было крайне непросто. На второй неделе этого, казалось бы, любопытного опыта я лез на стену от тупой, а порой и пронизывающей, боли. Создавалось ощущение, что запястье сдавливал гидравлический пресс, превращая кости в карикатурные осколки, распадающиеся на ещё более мелкие фрагменты. Я сжирал различные анальгетики пачками, не замечая от них особого толку, но не осмеливался отказаться от лекарств полностью. Сама эта мысль бросала в холодный липкий пот, заставляя истерично хихикать.

Три недели спустя, я в очередной раз стоял у окошка фармацевта, покупая пачку кеторола, как вдруг парень за стойкой указал на руку и спросил:
— Так сильно ноет?
— Не то слово. Спать не даёт.
— Извините, что спрашиваю. Просто частенько заходите.
— Да ничего.
— Могу предложить кое-что поэффектнее.
— Что?
— Есть один препарат, — буднично произнёс он. — Правда с ним нужно быть осторожным, чётко следить за дозировкой и не пропивать долго, иначе действует агрессивно. Но со своей задачей он справляется намного лучше других лекарств.
— Точно поможет?
— Однозначно, — улыбнулся парень. — Просто контролируйте его употребление, действуйте по инструкции и всё пройдёт замечательно. Боли при переломах порой невыносимые.

Так в моей жизни появился травенгил.

Стоимость одной пачки равнялась примерно двум тысячам и поначалу я решил отказаться от этой затеи, но настойчивые заверения фармацевта относительно результативности препарата, звучали убедительно, после чего я – дурак – согласился.

Таблетки находились в алой прямоугольной упаковке, на которой красовалась лишь одна надпись белого цвета, – два блистера, по десять штук, и короткая инструкция, которую я аккуратно развернул и принялся изучать сразу же придя домой, после покупки.

Произведено: фармацевтический завод «ПОЛ-Лакта Вайм», (Россия). Код ATX: N02AX08 Активное вещество: travengil.
Таблетки Травенгил, 30 мг. Вспомогательные вещества: крахмал картофельный, тальк, калия гидроксид, лактоза, магния стеарат.

Препарат применяется в качестве обезболивающего эффекта при таких состояниях, как мышечная боль, артриты, переломы, спортивные травмы и невралгия, ревматические боли, боли при онкологических заболеваниях.

Абсорбция – высокая. Максимальная концентрация в крови достигается в течение одного часа. Связывание с белками плазмы составляет 30%. Действие препарата начинается через несколько минут после приёма. Метаболизируется в печени. Выводиться почками, преимущественно в неизменном виде.

Препарат влияет на общую работу GPSRs (серпентинов), выступая агонистом мю, дельта и каппа рецепторов, тем самым осуществляя закрытие ионных каналов, что приводит к уменьшению выброса возбуждающих нейромедиаторов. Взаимодействуя с организмом, активное вещество оказывает подавление на афферентные ноцицепторы: А-дельта и С-сенсорные волокна, преуменьшая деятельность периферической нервной системы. Снижая возбудимость концевых отделов афферентных чувствительных волокон, подавляя промежуточные нейроны, угнетает моно- и полисинаптическую передачу нервных импульсов, при помощи активации GABA(b)-рецепторов.

После приёма препарата, следует остерегаться потенциально опасных видов деятельности, связанных с повышенным вниманием и быстрой психомоторной реакцией.

Препарат принимается внутрь, после еды.

РЕЖИМ ДОЗИРОВАНИЯ: 15 мг (полтаблетки) в день при повышенном болевом синдроме. В случае тяжёлых ситуаций: 30 мг в день. Максимальная суточная доза: 45 мг (30 мг днём и 15 мг на ночь).

Строго придерживаться рекомендуемых дозировок. При передозировке немедленно обращаться в ближайшее отделение больницы. Лечение: приём диуретиков, обильное питьё, при угнетении дыхания – ИВЛ. Антидота не существует.

Резкая отмена препарата при длительном употреблении может привести к глубокой депрессии, излишней возбудимости, суицидальным мыслям, паническим атакам, психозу, галлюцинациям и другим тяжёлым последствиям психического характера.

Продавец не соврал: лекарство явно пополняло список «грозных» препаратов. Механизм действия мне показался туманно-мистическим, а последствия долгого употребления и вовсе наводили параноидальный ужас, будто рядом со мной лежала жуткая субстанция, при помощи которой многие сломали жизнь, оставшись безумными в потаённых коридорах собственного искажённого рассудка.

Я не хотел его принимать и даже отругал себя за то, что потратил приличные деньги впустую. А когда руку вновь начало выворачивать на сто восемьдесят градусов, придавливая кости и натянутые ниточки нервных окончаний воображаемой бетонной плитой, я особо не раздумывал над тем, что собираюсь закинуть в свой организм.

Мгновенно сориентировавшись, я вынул из коробочки блистер, выдавил на ладонь круглую белую таблетку и запил её холодной водой из чайника.

А дальше принялся ждать.

***

Всё началось с удивительной лёгкости.

Она окутывала каждую клетку моего организма, заставляя тем самым прочувствовать невероятную безмятежность и умиротворение.

Я никогда не был так спокоен.

Первые мгновения после употребления одной таблетки травенгила оказались не просто волшебными, они обернулись равномерным откровением.

Это был распад правды и истины на мелкие дозы, предназначенные лишь для того, чтобы получившее их существо, наконец-то увидело смысл.

Выворачивающая наизнанку боль прошла за минуту и осталась в моей памяти в виде изображения маслянистого пятна на асфальтной дорожке солнечной набережной, которую я продолжал рассматривать в своём воображении, одновременно оценивая яркие чарующие блики на ровной поверхности воды.

Моё состояние было таким же ровным и прозрачным, без нелепых изгибов и гротескных линий пресловутого человеческого образа, филигранно созданного тем, кто явно имел трансцендентальные возможности.

Я был чистым и лёгким, словно моя душа вырвалась за пределы темницы, открывая для себя новые пейзажи и горизонты. Я стал тем, кем и должен был стать с самого рождения, – абсолютно свободным человеком, мыслящим масштабно, с гигантским охватом интринсивного взора, наблюдавшего всю тщетность и вопиющую глупость окружающих людей.

Отныне во мне растворились страхи, недосказанности и иллюзии. Я увидел реальность такой, какой она по-настоящему и была. Без лишних деталей, прикрас и надуманных фантазий человеческого разума.

Не существовало плохих и хороших людей, паршивых и безупречных поступков, злостных потрошителей устоявшихся ценностей и добродушных почитателей благой вести.

Присутствовал исключительно случай, – независимый и мимолётный факт, взявшийся будто ниоткуда, сложившийся из гигантского количества алгоритмов и приведший лишь к тому результату, для которого и был предназначен.

Нами повелевали обстоятельства, и мы были не в состоянии им возражать, так как не фиксировали этого управления. Мы не имели никаких возможностей стать сторонними наблюдателями и увидеть власть случая над нашим поведением. Так глубоко мыслить было для нас чуждо и странно, но фокус в том и состоял, что подобное запредельное мышление давало шанс сбросить с глаз пелену и обратить внимание на настоящую реальность, а не мифическую сказку, созданную в нашей голове этой же самой головой.

Мы выстраивали отношения друг с другом руководствуясь нормами культуры, которая давным-давно канула в Лету, превратив очевидные аксиомы в обломки загадочных искажений.

Мы перестали совершать добро только из-за того, что на него прекратился спрос. Мы начали мошенничать только потому, что в современной среде обитания это воспринималось людьми как наличие у нас эксклюзивного и оригинального ума. Сами по себе честность, добропорядочность и сочувствие продолжали цениться, но от них робко отворачивались, а затем просто смело забыли, оставив пылиться в гниющем подполье одни лишь названия, ассоциирующиеся с чем-то диким и первобытным.

Мы навешивали на знакомых ярлыки, подсвечивали над ними заголовки и термины, приписывали их к определённому типу людей и считали, что прекрасно их знаем, тогда как в действительности всё обстояло совсем иначе: мы не знали самих себя, не говоря уже о других.

Все наши представления о мире являлись колоссальной ошибкой, чудовищным мифом, из-за чего мы постоянно натыкались на всевозможные препятствия и незримые барьеры. Мы испытывали чувства уныния и печали, регулярно тонули в меланхолии и депрессии, относились к себе как к вечным страдальцам и аутсайдерам, и всё потому, что не умели правильно смотреть на вещи.

И я видел эту деформацию. Она закралась в каждую пору моего тела, умоляя осознать тот факт, что никаких высших смыслов никогда не было. Всё представляло собой искривлённую фальшь и редчайшую ошибку, сотворённую извращённым человеческим сознанием.

Это понимание одновременно вызывало восхищение и страх, неподдельное ликование и щекочущую нервы оторопь. Я словно поднялся на огромную высоту и посмотрел на ситуацию сверху, наблюдая все элементы социальной конструкции целиком.

Я вдруг понял, что мысль дана нам для достижения наших же целей, что без качественного разбора аспектов окружающей реальности мы далеко не продвинемся и никогда не поймём истинного значения нашего присутствия на земле.

Эти выводы оглушали, они заставляли взглянуть на себя со стороны и ужаснуться от некорректной работы собственных мозгов.

Я будто обрёл вторую жизнь, уничтожив старую. Словно второе дыхание, формируясь во мне долгие годы, наконец-то открылось и разоблачило секреты, коих я не мог раскусить за всё это время.

И да, я прекрасно понимал, что меня преобразила одна таблетка ударного обезболивающего, однако вместо адекватного испуга ощущал чрезмерное блаженство и всемогущество. Я чувствовал себя одиноким мудрецом, разгадавшим одну из самых сложных загадок человечества. Отныне я был осведомлён о реалиях жизни, и эта осведомлённость, сама по себе, вызывала феноменальную бурю эмоций. Меня завораживал её вид, её схематичность, поэтому я легко принял решение повторить этот удивительный опыт снова, независимо от того, вредила ли мне такая терапия или же приносила исключительно волшебную пользу, не забирая ничего взамен.

***

Любой здравомыслящий человек скажет, что принимать вещество, которое тебя бодрит, веселит, одухотворяет и изумляет своими несравненными эффектами, опасное предприятие, что отныне ничего хорошего ждать не приходится и держаться от такого нужно подальше.

Когда я страдал алкоголизмом, то об этом знали чуть ли не все родственники. Моя мать постоянно недоумевала: как же такое могло произойти, что её любимый сын ввязался в такую пакость? Отца у меня не было, он скончался, когда мне было двенадцать, но я уверен, что он находился бы в шоке от моего паскудного поведения. Нет, он не желал бы видеть меня таким, каким я был под градусом. И он не стал бы терпеть, как мама, просто отхлестал бы меня ремнём и выгнал бы из дома.

Когда я пил об этом знали. Меня пытались вразумить, помочь психологически, неоднократно повторяли, что я хороший человек, сошедший со своего истинного пути. В общем, проявляли заботу и за это я неподдельно благодарен.

Но вот про травенгил не знал никто и уже на третьем месяце своей зависимости, я ощутил смутную удрученность от того, что не мог обсудить своё положение с кем-либо. А положение было, честно сказать, незавидным: я уже не понимал, как, проснувшись, не потянуться за новой дозой.

В первый месяц я поднял дозировку до двух таблеток в день. 60 миллиграмм активного вещества полностью уничтожали тоску и врождённый пессимизм. Моя рука больше не испытывала инквизиционных мук и я неторопливо шёл на поправку.

Спустя время я решил поэкспериментировать и увеличил рацион на ещё одну таблетку, которую принимал после обеда. Я догадывался, что это тревожный звоночек, но ненатуральная раскрепощённость и лёгкость перевесили здравый смысл, отшвырнув его за горизонт нового идиллического бытия.

День за днём, неделя за неделей, и я вошёл, что называется, в систему. Рука срослась, хоть поначалу и плохо функционировала, и теперь нужно было искать работу, так как сидеть на шее у матери представлялось постыдной деятельностью.

Я устроился менеджером в фирму, размещающую определённые бренды смартфонов в салонах сотовой связи. По городу таких точек было свыше десятка. В мои обязанности входило четыре дня в неделю фотографировать каждый стенд гаджетов в каждом салоне, осуществлять переоценку и регулярно переставлять телефоны с одного места на другое. Скукотища смертная, а не работа, но за неё платили хорошие деньги, поэтому я быстро смирился с некоторыми минусами, приравнивая их к досадной неизбежности.

Я перестал пить алкоголь, посчитав, что превосходно себя чувствую без него. Я, без шуток, был крайне удивлён, когда за относительно продолжительный срок у меня не возникло тяги ни к одному напитку, даже к пиву, и был неописуемо счастлив, что зловещая дрянь наконец-то освободила мой скованный долгие годы разум.

Но реальность была совершенно иной.

В реальности я заменил одну зависимость на другую и впредь рассуждал сам с собой о собственном скверном положении, пытаясь решить головоломку, не прибегая к помощи работников наркологического диспансера.

Это было начало конца.

***

Неврозы плохо сказываются на общем состоянии здоровья. Я принимал травенгил уже больше шести месяцев, когда записался на приём к психотерапевту. Так я и познакомился с Альбертом.

— Мне почему-то кажется, что у меня проблемы с организмом, — поведал я на первом приёме.
— А почему вам так кажется? — спросил он.
— Я постоянно прислушиваюсь к своему сердцу. Считаю пульс, и если он выходит за норму, начинаю паниковать.
— Так почему вы это делаете?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Это происходит рефлекторно.
— И что значит «выходит за норму»?
— Ну, когда сердце быстро бьётся, — пояснил я. — Допустим, больше восьмидесяти ударов в минуту.
— Знаете, мы так устроены, что когда концентрируемся на важном органе, начинаем ощущать некий сбой в его работе. Как только вы сосредоточились на сердце, оно выходит из привычного ритма и отбивает чечётку. В этом нет ничего удивительного.
— Да, но в такие моменты я не думаю, что всё прекрасно. Стоит ему интенсивно забиться, как у меня вспыхивает страх того, что инфаркт не за горами.
— Вам тридцать лет, Ян, — улыбнулся Альберт. — Рановато думать об инфаркте.
— Может быть, но в интернете пишут, что эта болезнь помолодела.
— Правило номер один: вы никогда не будете читать в интернете о болезнях и их симптомах, договорились?
— Почему?
— Потому что это напрасная и, грубо говоря, бестолковая трата времени. Да, можно нырнуть в сеть и ради интереса почитать симптомы рака желудка. Только потом не нужно удивляться, что в голове закрадывается подозрение о том, что им страдаешь. Описанные в интернете симптомы никогда не помогают поставить правильный диагноз, они лишь путают и дезориентируют беззащитного пользователя. Запомните: для точного диагноза необходимо тщательное исследование. Только так и никак иначе.
— Я проверял сердце, — признался я.
— И что же?
— Терапевт сказал, что оно в норме.
— Тогда в чём дело?
— Я не знаю. Мне будто этого недостаточно. Я всё равно, порой, начинаю загоняться, накручивать себя и страдать от этой чёртовой фобии.
— Вы принимаете наркотики, Ян?
— Нет, — ответил я на неожиданный вопрос.
— А раньше принимали? Только честно.
— Я... — почесал я висок. — Я пил.
— Значит, алкоголь? — вскинул брови Альберт. — И много пили?
— Много. Я отлично знаю, что такое запой.
— А сейчас вы пьёте?
— Я бросил.
— Окончательно? Или вы не уверены?
— Думаю, что окончательно.
— Зависимость от спиртных напитков могла навредить вашей нервной системе, расшатав ключевые центры. У человека есть не только такие органы как лёгкие, сердце, поджелудочная, печень и так далее. Существует ещё центральная нервная система, и она точно так же может, условно говоря, сломаться. Вы прислушиваетесь к своему организму, начинаете выявлять какие-то сбои и, тем самым, запускаете процесс колебаний. В голове начинают крутиться одни и те же мысли: всё плохо, со мной что-то не так, мне никто не поможет, и по мере раскручивания этого маховика вы чувствуете себя всё хуже и хуже.
— Так оно и получается, — согласился я.
— Помимо сердца вас беспокоит что-нибудь ещё?
— Не знаю... нет вроде. Разве что почки.

Это было правдой. Травенгил выводился почками в неизменном виде, и я постоянно гадал, в каком они состоянии.

— Хорошо, — кивнул головой Альберт. — Правило номер два: вы проверите те внутренние органы, которые вас беспокоят. Сердце у вас в порядке, поэтому сегодня придя домой возьмите лист бумаги и напишите, что оно прослужит ещё очень долго, потому что никаких изменений и патологий в результате проверки не выявлено. Поймите, вы сколько угодно можете витать в своих негативных фантазиях, и мается от бессмысленных заблуждений. Доверять сомнительным мыслям – это заранее плохая идея, нужно учитывать лишь факты. Вы проверили своё сердце и не обнаружили нарушений, – это факт, который невозможно оспорить. Обязательно пометьте это в записях. Ваш мозг должен отмечать каждый такой факт.
— И что дальше?
— А дальше вы будете записывать историю каждого органа. Проверили почки, получили результаты, записали факты на листок. Проверили что-то ещё, получили результаты, записали факты на листок. Таким образом, перед вашими глазами будет появляться карта состояния вашего здоровья. И как только вы задумаетесь, к примеру, о почках, то при помощи этой карты тут же вспомните о том, что они проверены, что в их работе нет нарушений, а, следовательно, беспокоиться о них абсолютно незачем.
— И такая методика может помочь?

Альберт улыбнулся:
— Человеческий мозг удивительная штука, Ян. Он ленив, водит нас за нос и полностью контролирует наши действия и стремления. Вы курите?
— Да.
— Как долго?
— С девятнадцати лет.
— Пробовали бросать?
— Да, продержался около месяца.
— Целый месяц, а всё дело лишь в ацетилхолине. О чём это говорит?
— О чём? — не понял я.
— О том, что человек ничего не бросает. Всё то, что даёт ему никотин у него уже есть от рождения. Ацетилхолин помогает деятельности парасимпатической нервной системы. Это система, которая нас, в буквальном смысле, замедляет. Она восстанавливает пульс и приводит общее состояние в норму после того, как вы, Ян, убежали от четырёх агрессивных собак. Ацетилхолин следит за нашими эмоциями. Если мы нервничаем, он нас успокаивает, а если мы шибко медлительны, то он старается нас разогнать до приемлемых показателей. У курящих людей ацетилхолин не вырабатывается, так как заменён никотином. Поэтому когда курящий нервничает, он курит, когда желает сосредоточиться – снова курит, а когда хочет расслабиться, то просто обязан закурить. Понимаете абсурдность ситуации?
— Кажется, — неуверенно ответил я.
— Человек убивает свой организм угарным газом, ацетоном, мышьяком и формальдегидом только потому, что заменил естественную выработку одного важного нейромедиатора на искусственную. Как только он это поймёт, как только осознает этот пируэт во всей красе, он бросит курить.
— И ацетил... ацетил... как его?
— Ацетилхолин.
— Ацетилхолин начнёт заново вырабатываться?
— Конечно же, а как иначе? Это естественный процесс, который обязательно наступит через несколько дней. Главное расписать факты на листе бумаги, увидеть общую картину реальности и начать правильно мыслить. Именно это даёт мозгам пинок и бросает их на подвиги.

Я не последовал его совету. Я не стал исписывать листы, не отправился проверять почки, я даже не подумал исправлять сложившуюся ситуацию, просто время от времени начал ходить на сеансы и успокаиваться во время бесед.

Альберта было приятно послушать, хоть и в некоторых вещах наши точки зрения не совпадали. Мы очень быстро перешли на «ты» и я чувствовал от него колоссальную поддержку при решении тех или иных вопросов. Почти всегда он понимал, о чём я говорил, и частенько высказывал интересные соображения.

Он был на три года старше меня, имел супругу и дочь, и я завидовал ему белой завистью, когда прокручивал в голове мысли о его жизни, беззаботно покуривая сигареты на балконе. Он был предельно собран, ответственен, успешен и для этого ему не требовался травенгил. Он держал свою жизнь под контролем, а мне ещё только предстояло этому научиться.

И от этой мысли становилось не по себе.

***

Моё прошлое – это разноцветная мозаика из капли веселья, крупицы счастья и кучи беспросветного трагизма.

Вчера я повздорил со Львом.

Он сказал, что я наркоман.
Сказал, что правда режет мне глаза.
Сказал, что я чувствую себя изгоем.

Я возмутился такой наглости, послал его и убежал домой, всю дорогу оспаривая каждый высказанный тезис.

Однако зачем врать самому себе?

Я же не мог жить без травенгила. Впервые попробовав его, я попался на крючок, предполагая, что разгадал смысл жизни. В какой-то степени это было правдой, но я никак не изменил свою судьбу, а продолжал топтаться на месте, кайфуя от коварного стимулятора.

Я просыпался, принимал девяносто миллиграмм, отправлялся работать, а вечерами прожигал время в топке легкомыслия. Уже как год я совершал эти действия, молясь о том, чтобы не случилось чего-нибудь непоправимого.

Но кое-что всё-таки случилось.

***

На следующий день мою аптеку накрыли правоохранительные органы. Это произошло утром, около одиннадцати часов. Новость разместили на одном из городских порталов, назвав «удачным рейдом». Я увидел её во время обеда, сидя в кафе в центре города, и сказать, что дико испугался, значит, ничего не сказать.

Это был гром среди ясного неба. В первые минуты я не поверил в случившееся, не переставая раз за разом перечитывать пост. У меня оставалось полпачки травенгила, и оглушающее событие полностью парализовало умственную деятельность.

Что делать?

Этот вопрос стоял у меня перед глазами, безответно витая в воздухе. Буквально за считанные мгновения от моей энергии не осталось ни следа – я был начисто подавлен, насквозь пропитан страхом и тотально разбит.

Выхватив из кармана телефон, я позвонил Льву. Возможно, это было ошибкой, но я не мог себя сдерживать. Мне было необходимо узнать хоть что-то.

Он ответил на девятом гудке:
— Алло.
— Привет, — прохрипел я. — Как ты?
— Слыхал, что произошло?
— Да, только что.
— И чего тогда звонишь?
— Расскажи поподробнее, что случилось-то?
— Кто-то слил ментам, что мы свободно толкаем запрещёнку без рецепта, вот и всё.
— И что теперь будет?
— Откуда я знаю? Завтра меня ждут для дачи показаний – по сути, ничего страшного. Скажу, всё как есть, да и уйду, делов-то.
— Так это получается, что вас закроют?
— Да откуда мне знать, Ян? Директора либо оштрафуют, либо посадят. Может так получится, что и не закроют.
— А ты как собираешься выкручиваться?
— А я-то что? — усмехнулся Лев. — Я человек маленький, ничего противозаконного не совершал, продавал строго по рецепту, а по поводу всего остального не в курсе.
— А если менты по почкам твоим пройдутся, так же будешь петь?
— Ты фильмов что ли насмотрелся? Это же аптека, а не наркопритон. Ты лучше о своих почках беспокойся, они у тебя за год ещё не отвалились?
— Лёва, как мне быть? У меня меньше пачки!
— Растягивай как можно дольше. Это единственное, что могу посоветовать, дружок. Раньше нужно было думать. Я предупреждал о всяком подобном дерьме, разве нет?
— Я не смогу выдержать такого.
— Тогда дуй в ПНД, не тяни.
— Я не буду ложиться ни в какой диспансер, это же дичь! — прошептал я в трубку.
— Тогда станешь дураком дома, разница невелика.
— Что можно придумать? В какой аптеке он может быть?
— Ты же мне сам говорил, что, кроме как у нас, он больше нигде не продаётся. О чём ты спрашиваешь?
— Я не знаю! — вспылил я. — Придумай что-нибудь! Помоги мне!
— Как, блять?! — прокричал Лев. — Высрать его?!
— Может, есть возможность его заменить?
— Он влияет на опиоидные рецепторы и на гамки. Это очень хреново, Ян. Тебя даже фенибут не спасёт. Он снимет ломку лишь на чуть-чуть, тогда как тебя начнёт крутить конкретно, дружок. Здесь нужна смесь трамала с прегабалином, но ты нигде не сможешь её достать.
— Почему?
— Потому что тебе никто не продаст её просто так. Сейчас барыжные аптеки подожмут хвост, и первое время будут отдавать запрещёнку только своим. Так всегда происходит. Всё, что тебе остаётся, Ян, это терпеть.
— Я чокнусь, ты понимаешь?
— Скорее всего, да.
— Я не вытерплю этого, — пролепетал я.
— Тебе придётся туго, поэтому я и советую лечь в ПНД.
— Нет.
— Ян, включи голову! Ты должен понимать, с чем столкнулся. Ты не переживёшь это в одиночку.
— Я не буду никуда ложиться!
— Упёртый ты баран, — хмыкнул Лев. — Сколько у тебя таблеток?
— Девять штук. Ровно на три дня.
— И никакой заначки?
— Нет.
— Ну ты даёшь. Разве так можно?
— Я не думал откладывать.
— Тебе нужны ноотропы, типа аминалона и пирацетама, куча витаминов, плюс транквилизаторы: у тебя начнётся такой психоз, что без них ты сдохнешь. Как ты собираешься такое перетерпеть, а? Это тебе не похмелье, дурачок!
— Посоветуй, что делать?
— Нет, ты точно дурак, — вскипел Лев. — Повторяю: ложись в ПНД. Ты загнал себя в такую жопу, Ян, из которой просто так не выберешься. Сколько ты принимал? Девяносто миллиграмм каждый день на протяжении года? Ты хоть представляешь, как за это время изменились твои мозги? Я сотни раз говорил тебе скидывать дозу лесенкой, на кой хер ты меня не слушал?
— Да пошёл ты, мудак! — проорал я в трубку. — Это из-за тебя я просрал этот год!
— Начинается! Я это говнище слушал вчера! Если будешь продолжать в том же духе, то иди на хер, нарколыга конченный! Обвиняй самого себя! Никто в твоих бедах больше не виноват!
— Прекращай морали читать!
— Ей богу, Ян, ты достал своими обвинениями. Иди мамке жалуйся, как тебя – такого святого – втянули в чудовищную кабалу.
— Короче говоря, ты предлагаешь ложиться в ПНД, да?
— Именно, и никак иначе, — ответил Лев. — Дома ты не выдержишь. Тебе будут нужны витамины, всякие лекарства, которые смягчат ломку, типа пирроксана и клофелина. В диспансере тебя этим обеспечат, а дома ты протянешь ноги.
— Ладно, понял, — выдохнул я. — Спасибо.
— Так и что ты решил? Будешь ложиться?
— Не знаю я пока.
— Ян, говорю тебе, это правильное решение. Не бзди, всё пройдёт топ-топ. Проваляешься недельки три и вернёшься в мир здоровым человеком, а потом забудешь обо всём, как о кошмарном сне. Я бы сделал именно так.

Хорошо тебе говорить, Лёва. Просыпаясь с утра, ты же не думаешь закидывать в свой организм какие-то непонятные таблетки?

Для тебя выражение «лечь в диспансер» – всего лишь слова, абсолютно ничего не стоящие, пустые и бессмысленные, дешёвые и прозрачные, сформулированные в твоей бесполезной башке только затем, чтобы что-то ляпнуть в критическую минуту.

Ты не ведаешь, что это такое – оказаться в моей шкуре.

Думаешь, я выбирал эту проклятую зависимость? Думаешь, у меня был шанс не попасться в эти жуткие сети грёбанного фармацевтического завода «ПОЛ-Лакта Вайм»? Ты действительно думаешь, что если что-то предначертано, то есть шанс этого избежать?

Нет, Лёва, всё рассчитано с момента моего рождения. Невыносимое детство, в котором я не мог найти общего языка со сверстниками, стало причиной многих эксцессов, сокрушающих мою жизнь.

Теперь я вырос и хочу ЖИТЬ.

Я хочу НЕ БОЯТЬСЯ, быть НАХОДЧИВЫМ и ОБАЯТЕЛЬНЫМ, вести за собой людей, показывая им, ЧТО Я МОГУ БЫТЬ ВЫДАЮЩИМСЯ!

И разве ты в силах это понять?

— Сообщи если аптечные дела придут в норму, — пробормотал я.
— Подумай хорошенько о том, что я сказал, Ян. Впереди у тебя нелёгкие дни, мужик.
— Я подумаю. Пока.

Я положил телефон на столик и уставился перед собой, стараясь не замечать мимолётных взглядов остальных посетителей.

Мне нужно было взять себя в руки. Нужно было настроиться на позитивную волну, рассчитывая на то, что весёлая фальшивка уймёт бушующий внутри меня ураган и заставит уйти из помещения с высоко поднятой головой.

Смешно, но я всерьёз думал об этом. Меня ожидал ад, а я беспокоился о своём визуальном виде, надеясь, что другие люди разглядят во мне образ счастливого человека. Но если внутри тебя разворачивается смертельный шторм, то сохранить невозмутимую оболочку способен лишь первоклассный актёр.

А им я, похоже, не был.

***

Решая задачу нужно смотреть правде в глаза. Даже если ненавистная аптека и заработает, не факт, что владельцы возобновят свободную продажу запрещённых препаратов. Но если вдруг они сделают это, то через сколько? Сколько мне ждать? Пару дней? Неделю? Месяц?

Всё это путь в никуда. Мои смятения, внутренние противоречия, разборки с самим собой, естественным образом подошли к концу. Настало время ставить жирную точку в этой истории.

Удивительно, как случай меняет восприятие мира, надежды и стремления. Ещё вчера я не верил, что когда-либо брошу травенгил. Я даже не мог вообразить такой безумной мысли в своей голове, а сейчас принял железобетонное решение завершить это зловещее и бесцельное путешествие.

Я позвонил матери, предупредил её, что уезжаю по работе в другой город примерно на месяц, поэтому, пусть не переживает. Она ответила, что рада за меня. Рада, что всё складывается хорошо, и что я не пью. Она постоянно напоминала, что моё отвращение к алкоголю благоприятно влияет на её психологическое здоровье, хотя, в глубине души – и я знал об этом – она всё же была не уверена в том, что я бросил пить навсегда. Ох, мама, знала бы ты, с каким сейчас трудом мне даётся разговаривать с тобой беспечным тоном...

Затем я связался с главным менеджером компании и сообщил, что мне срочно необходим отпуск из-за резко возникших семейных проблем. Он недоуменно пробормотал, что, мол, в отпуске я не так давно был и предоставить мне такую шикарную возможность, к сожалению, не в состоянии. Что ж, видно не судьба, ответил я и добавил, что увольняюсь прямо сейчас, несмотря на то, что работать мне у них нравилось. Разумеется, я слегка приврал в последней реплике, однако, стоит заметить, работа была непыльной, да и начальство вело себя более-менее адекватно, так что потеря доходного места действительно вызывала огорчение.

После этого я курил на балконе и плотно размышлял о ситуации. Я понимал, что мне нужно привести мозг в согласие с реальностью, но он упрямо не желал воспринимать данность, реагируя на неё кровожадным страхом.

Да, я боялся.

Во-первых, я боялся, что во время ломки стану сумасшедшим. А во-вторых, боялся не выдержать этого состояния и умереть.

По пути домой я заехал в канцелярский магазин, купив маркеры и ватман. Это действие было абсолютно спонтанным, продиктованным чуть ли не инстинктом самосохранения, и на тот момент я с любопытством наблюдал за неосознанным побуждением со стороны, не предпринимая попыток вмешаться и остановить забавный процесс.

Я хотел записать на бумаге очевидную истину, чтобы она каждый день находилась перед моими глазами и доказывала, что путь вперёд – это то, что принесёт мне спасение сейчас и преимущество в дальнейшем. Я хотел, чтобы мои мозги видели её и понимали, что ломка – это то, что вернёт мне здоровую жизнь.

Я решил бросать как можно скорее, так как тянуть резину не имело никакого смысла. Оставшиеся таблетки я положил в комод, обещая себе ни при каких обстоятельствах к ним не притрагиваться, после чего, развернув ватман и взяв маркер в руку, я вывел на белоснежном полотне несомненную формулу: ПРИНИМАТЬ ТАБЛЕТКИ – ЭТО НЕНОРМАЛЬНО. НОРМАЛЬНО – ЭТО ИХ НЕ ПРИНИМАТЬ.

Честно, я не был готов к предстоящим мучениям и страданиям. Но встреча с ними была неизбежна, поэтому я принялся делать лишь одну единственную вещь, которую мог.

Я принялся ждать.

***

Яркие лучи врывались в комнату, заставляя открыть глаза и признать, что следующий день всё же настал.

Внутри меня расползались вибрации.

Они брали начало откуда-то из позвоночника, чуть выше поясницы, и медленно опутывали всё тело, погружая его в отвратительный кокон.

Я испытывал это мерзкое ощущение каждое утро, но быстро глушил его травенгилом. Сейчас же мне предстояло познакомиться с ним плотнее, что вызывало невыносимое беспокойство.

Часы показывали девять утра. Я отправился на кухню и поставил чайник, решив вести себя как обычно. Заострять внимание на своём самочувствии было смерти подобно – тут вам целый букет из покалываний, лёгкого онемения и общего недомогания. Необходимо было всячески отвлекать себя от паршивых мыслей, что я и принялся делать.

Включив привычный плейлист, я пошёл в душ, в надежде смыть с себя всю накопившуюся пакость. Я бы поверил в Создателя, если бы это даровало освобождение, но выходя из ванны, я чувствовал себя значительно хуже.

Это трудно поддавалось описанию. Я мог лишь заключить, что вибрации усилились, но был не в состоянии расписать это во всех красках. Внутри меня будто существовал центр угнетения, который с каждой минутой всё сильнее подавлял любые мои действия и желания. Меня словно наполняли свинцом, делая тяжелее и раздражительнее, и в какой-то момент я осознал, что не могу ни на чём сконцентрироваться; что играющая музыка вызывает во мне тошноту и отвращение ко всему творчеству в целом; что звуки вокруг являются ядовитым излучением, медленно убивающим моё тело и дух.

Время остановилось, а пространство вокруг сжалось до критической точки. Я желал вопить и кричать, хотел выбежать на балкон и молить о спасении, но не мог пошевелиться, так как считал, что любое моё движение выглядит нелепо и дико.

Я предполагал, что за мной наблюдают. Неважно, кто это был – Бог или руководство злосчастной аптеки, – важно, что я чувствовал каждой своей частицей, что этот «кто-то» всё обо мне знает и ставит на то, что я умру.

Я старался не двигаться, пытаясь обрести спокойствие и наладить связь с окружающим миром, но многочисленные попытки провалились на дно бездонной ямы, окуная меня в подлинный мрак и ужас.

Меня тянуло туда, где вместо минут существовали годы, свирепая стихия заменяла дыхание, изображение в глазах размывалось и дробилось, превращая предметы в непонятную субстанцию, а неизвестный механизм вскрывал череп и взбалтывал алюминиевым стержнем мозги, образовывая единую желеобразную массу.

Я не мог заставить себя сидеть, стоять, лежать, так как любое состояние воспринималось мной повреждением и несовершенством. Дефицит активного вещества вызывал во мне токсические ожоги и эрозии, образовывал невыносимый вакуум и аномальную тишину, освещал нарушения моей психики и уродливость внутреннего мира.

Я хотел уничтожить себя, раздробив голову на мелкие фрагменты бесформенного пазла, избавляясь от противоестественных неровностей и шероховатостей поломанного рассудка. Я сходил с ума от пустоты в сознании, но одновременно с этим не мог что-либо помыслить, так как от идей и голосов в голове меня скручивало и болтало, словно на покорёженном аттракционе.

Я был несоизмерим с Абсолютом, так как трансформировался в него и находился в разных частях одновременно, исторгая из своей сущности роковую прямолинейность мироздания и безнадёжную непропорциональность природы.

Тихо-тихо, Ян. Возьми себя в руки, дружище. Это реакция организма, ты же понимаешь. Это ненастье скоро исчезнет. Ты должен помнить ради чего это испытание. Ты же освобождаешься, только и всего. Ты будешь летать там, где захочешь. Будешь просыпаться и знать, что цепкая тварь отныне не властна над тобой. Ты будешь делать то, что нужно, и никогда не попадёшься на крючок снова! Всё, что происходит сейчас, – лишь опыт. Всё, что тебе после этого достанется, – всего лишь жизнь, о которой ты мечтаешь.

Посмотри: время показывает полдень, а ведь это значит, что ты держишься больше двух часов. Ты никогда не заходил так далеко. Тебя пугала эта мохнатая тьма и вот ты здесь. Оглянись и скажи: что ты видишь?

Боль и отчаяние? Агрессию и страх? Поражение и слабость? Истощение и обречённость?

Ты не должен тонуть в иллюзиях и верить, что мир отвернулся от тебя. Посмотри на истину своими безумными глазами. Посмотри и скажи, что в ней сформулировано не так? Это твоё умозаключение. Это твой окончательный вывод. Так, где же ты ошибся? В какой части ты совершил просчёт?

Нет, дружище. Всё так, как ты и написал. Держись за эту соломинку, как за спасательный круг. Плюнь на тошноту, головокружение, клыкастое подавление всего живого, что есть внутри тебя! Сейчас тебе плохо, но будет ещё хуже. В этом нет ничего страшного. Это закон любого боя, а сейчас ты в бою. Ты должен смириться, потому что у тебя нет выбора.

Не погружайся в иллюзии. Мир не желает твоего исчезновения. Сторонним людям безразлично твоё существование. Тебя никто не считает бездарным оборванцем, убогим неудачником и обречённым на вечные беды тупицей.

Всё это ложь, порождённая свирепым противником, против которого ты начал бороться. Иди до конца, не думая о поражении!

В самом деле, я никогда не ощущал ничего подобного. Это было что-то чёрное, демоническое. Такого паршивого состояния я не пожелал бы даже врагу, не говоря уже о ком-то другом. Мою голову словно поместили в центрифугу и принялись интенсивно раскручивать, тогда как тело было опутано густыми вибрациями, терзающими внутренности, подобно голодным шакалам.

Я был полностью дезориентирован и потерян. Создавалось впечатление, что действительность – гадкая игра, где главным игроком выступала моя психика, и цель заключалась в том, чтобы затащить её в непроглядную черноту, оставив гнить и разлагаться, распространяя на округу невыносимый смрад. Это был заговор чистой воды, в котором участвовали абсолютно все, начиная от моих близких родственников и заканчивая незнакомцами за окном.

К вечеру поясницу начало ломать, а почки загорелись острым изнеможением. Я валялся на полу, обхватив голову руками, и просил у неизвестных сущностей помочь мне побороть убийственный абстинентный синдром. Я убеждал их, что всё понял и впредь прекращу пичкать себя мерзопакостной дрянью. Я уверял, что чище меня на этом свете не будет никого, и что отныне я перестану искажать то, что дано мне природой.

Заснуть я не смог, так как запросы несчастного организма на сон полностью исчезли. Промучившись до пяти утра, я словил паническую атаку, длившуюся около пятнадцати минут. Сердце вырывалось из груди, заставляя ходить по комнате из угла в угол и отчаянно молиться. Пару раз я порывался вызвать «скорую», но останавливал себя, вспоминая Альберта. Он говорил, что паника – это неопасное состояние, несмотря на стойкое ощущение надвигающегося конца. Это всего лишь адреналин в крови, Ян, и ты не должен думать о смерти. Твой мозг реагирует на неизвестную тебе угрозу, точно так же, как среагировал бы на стаю собак, окруживших тебя на пустынном участке дороги. Просто собак ты видишь и понимаешь, чем вызвана паника. А здесь факты скрыты от тебя.

С каждой секундой я падал в глубокое ущелье чёрного безумия, агрессивного психоза и яростного помешательства. Дожив до утра следующего дня, мокрый от пота, я лежал на диване и с трудом раздумывал о химических процессах в моём теле. Сколько мне ещё предстояло мучиться? Я был так вымотан жутким самочувствием, что мечтал об отключке. Господи, да я был бы не против и умереть!

Но как выяснилось в дальнейшем, зверский марафон только начинался...

***

— Почему ты не сказал, что принимал таблетки? — спросил Альберт, вертя в руках шариковую ручку.
— Я стеснялся.
— Стеснялся? Чего именно?
— Ну, мне было как-то стыдно рассказывать тебе об этом, — пробормотал я. — Я же частенько восхвалял себя любимого, мол, сам бросил пить, такой молодец... А на деле просто заменил одно на другое.
— Сколько длилась отмена?
— Шестнадцать дней.
— Шестнадцать дней?! — присвистнул Альберт. — И как?
— Кошмар, — поделился я. — Будто побывал в аду.
— Эти таблетки оказывают влияние на опиоидные рецепторы, — Альберт указал на пачку травенгила, лежащую на столе. — Плюс являются агонистом гамма-аминомасляной кислоты. Если доходчиво разобраться, это жуткая смесь, Ян.
— Мне ли не знать, — робко улыбнулся я.
— Какие были симптомы?
— Ломота, постоянные боли в пояснице, в почках, — я пожал плечами. — На третий день меня тошнило и поносило, плюс в башке была такая каша... жесть. Сон возобновился дня через четыре – и то был поверхностным. В общем, я такого никогда не испытывал.
— Ну ты и дурак, — усмехнулся Альберт. — Думаешь, фармацевтические препараты весьма безобидны и просты?
— Нет, я так не думаю. Уже нет.
— Надо было сказать мне, Ян. Я бы нашёл лекарства, которые смягчили бы абстиненцию. Резко бросать такие вещества чревато для психики.
— Уже бессмысленно это обсуждать, Альберт. Сделанного не воротишь.
— И как ты себя чувствуешь сейчас?
— Не очень весело, — ответил я. — Какой-то я подавленный.
— А что ты хотел? Сидеть год на стимуляторе – это тебе не в запой уйти на недельку. Это кое-что посерьёзней.
— Надо приходить в форму, верно. Нормализовать питание, найти работу и всё такое.
— А во время отмены было желание добить оставшиеся таблетки?
— Да, конечно, — кивнул я головой. — Я захотел это сделать ещё в первый день, но зачем? Всё равно бы остался без них, так какой смысл?
— Я помогу тебе подобрать нужные витамины. Можешь положиться на меня.
— Спасибо, Альберт.
— И ты здорово сглупил, скрыв от меня свою зависимость. Это было опрометчиво с твоей стороны.
— Я думаю, что всё-таки хотел справиться сам, — проговорил я. — И пускай мне помог бросить случай, я считаю, что у меня получилось достичь уровня, когда слова и мысли переходят в конкретные действия. — Я посмотрел на него. — Меня пугало то, что со мной происходило, Альберт. Каждый день я думал, как быть и что делать? А теперь я свободен от этого. Мне больше не нужно волноваться. И я уверен, что любая зависимость неминуемо гибнет перед человеком, решительно настроенным против неё. Я, кстати, бросил курить. Во время абстиненции курить совсем не хотелось, так что не было бы счастья, да несчастье помогло.
— То есть ты хочешь сказать, что одержал победу над тремя зависимостями? — улыбнулся Альберт.
— Не знаю, — улыбнулся я в ответ. — Время покажет. Но надеюсь.
— Как смотришь на то, чтобы перекусить? Или с едой ты тоже решил завязать? — засмеялся друг.
— Пошли, — я поднялся на ноги. — Правда, аппетит в последнее время ни к чёрту.
— Мы поправим это, Ян. Я угощаю.
— Это что ещё за новости? Ты же никого не угощаешь, мракобес.
— Считай это единственным исключением. Сегодня ты заслужил, — сказал Альберт, после чего мы вышли из кабинета.