СДВИГ ПО ФАЗЕ

— Скажи, что с тобой не так, друг? — спросил у Лариона его близкий знакомый Алексей, сидя перед пухлой столешницей бара «Колос».
— А что не так? — посмотрел на него Ларион. — Какие проблемы?
— Мы с тобой прошли через огонь и воду, — ответил Лёша, — а ты, похоже, начал отдаляться.
— То есть?
— Так и есть. В последнее время ты начал отдаляться, забывая о наших совместных достижениях.
— И что же у нас с тобой за достижения? — откинулся на спинку стула Ларион.
— Ты ещё спрашиваешь? — выпучил от удивления глаза Алексей. — А как насчёт наших походов по Хо Ши Мине, поездок в Тригорское, зависания в «Niko», да и здесь? Ты просто решил выкинуть это из головы?
— Нет, конечно. Разве такое забудешь?
— Чушь всё это, брат, — упрямо протянул Лёша. — Ты говоришь сейчас так только для того, чтобы я перестал тебя доставать.
— Нет, правда, такое даже в страшном сне не приснится. Помнишь, как мы делали шашлыки рядом с Вуоксом, без гроша в кармане?
— Не представляя, как добраться обратно домой, да уж, — тут же усмехнулся Лёша. — А помнишь, как остановили тачку и представились путниками холода и чёрной воды?
— Да ещё и с ножами в руках, — замотал головой Ларион. — Вот же психи.
— Водила тогда серьёзно струхнул.
— Его можно понять.
— Да, точно.
— Или вспомнить тот случай в аптеке, когда мы хотели купить несуществующий носопатин, а фармацевт грозился вызвать охрану.
— Я тогда чуть со смеху не сдох. Это было сильно.
— Видишь? — сказал молодой человек. — Я ничего не забыл.

Действительно, Ларион вспоминал о родных безрассудных похождениях с внутренней патетической теплотой, смешанной с зыбкой и приятной ностальгией. Он считал, что эти авантюры предназначались исключительно для одной вещи: чтобы взбодрить в нелёгкие моменты сегодняшней жизни и указать дальнейший путь развития, который помог бы вырваться ему если не из болота дерьма, то уж из кучи вязкой грязи точно.

Тем не менее, он прекрасно осознавал, что минувшие приключения уже никогда не имели шанса вновь воспроизвестись и прокрутиться на мерцающем экране жизни.

Те регулярные вылазки, навсегда оставшиеся в застенках колеблющегося на периферии человеческой памяти прошлого, канули в Лету точно так же, как и покидает любого из нас ощущение радости или тревоги, лишившись своего Верховного Творца в виде сформировавшихся случайным образом событий, движений и неожиданных пассажей.

Дело заключалось во времени.

Подменяя собой вечность, оно заставляло меняться, целенаправленно подчищая обрывки юности, отчаянных подвигов и глупых решений, разлагающих когда-то разум и душу. Былые экспансивные прогулки, кровоточащие безудержной опасностью и штормовым предупреждением, вызывали чувство опьянения и вседозволенности, прикидываясь истинным счастьем и коварным наплевательством на любой исход событий. Это было самой настоящей ловушкой, навеянной Лариону духом молодёжного периода, кипучего по своей структуре и бессмысленного по содержанию.

И сейчас он старался забыть всё это, оставить за невидимой стеной, похоронив в самом дальнем уголке своих реминисценций, попутно открывая для себя новую, более спокойную и адекватную жизнь, без крутых вихрей и катастрофических поворотов.

— Мы бесились так, чтобы было о чём рассказать утром, — протянул Алексей. — А сейчас?
— А что сейчас?
— Вот об этом я и толкую, брат. Ты забросил дружбу и занимаешься не пойми чем. — Он выпил рюмку рома и налил ещё. — Мужики так не поступают.
— Пьяный бред.
— Ничего подобного, хватит этих отговорок. Ты даже не пьёшь вместе со мной, а тянешь ссаньё безалкогольное! — указал Лёша на банку «нулёвки» Лариона. — Как это понимать?
— Вот так и понимай, — пожал плечами Ларион. — Не хочу я напиваться.
— Пропустить стаканчик – это напиваться? Раньше ты считал иначе.
— Ты же знаешь, что я из той породы, которая не ограничивается стаканчиком. Зачем ты меня уговариваешь?
— Потому что по трезваку этот мир невозможно воспринимать. Он же покрыт плесенью и засеян паразитами.
— Завязывай.
— Нет, послушай, — продолжал Алексей, — ну вспомни, как раньше мы проводили вечера. Это же был эталон отдыха.
— Завязывай, Лёх, нести эту чушь!
— Ага, как же, чушь! В этом весь ты − знаешь больше каждого! Сладкая конфета, по сравнению со мной – говном! А ты в курсе, что я тоже могу что-то там думать, а? Не приходило тебе в башку, что и меня посещают всякие цитаты, идеи и прочий заумный хлам, а?
— Не слишком часто, но я об этом рассуждал, да, — ответил Ларион. — И знаешь, что я понял?
— Что?
— Не такой уж ты и дурак, каким кажешься.
— Чего?
— Да-да, ведь ты ничего не смыслишь в экономических процессах, духовных практиках и содержаниях того или иного мировоззрения, верно? Ты абсолютный ноль в вопросах психоанализа и когнитивных искажений. Не имеешь представления, что такое деньги на самом деле и откуда они произошли, хоть и крутишься всю сознательную жизнь, пытаясь урвать жалкую копейку. Если я начну рассказывать байки о ростовщиках, выдающих бумаги, обеспеченных золотом, то ты ни черта не поймёшь. Ведь твой мир сформирован из простейших примитивных действий: пожрать, посрать и поспать, заглотив две-три бутылки дешёвого пива, выкурив пачку сигарет и просмотрев очередную серию популярного в маргинальной среде сериальчика, чтобы было о чём поболтать в компании товарищей. Оглянись вокруг. Разве так выглядит жизнь, которая в пятилетнем возрасте представляла собой чистый оазис посреди райского поля? Ты упускаешь всё больше и больше времени, а ведь это то, что никогда к тебе не вернётся, Лёша. Послушай, что ты говоришь! Ты упрекаешь меня в том, что я не выпиваю с тобой за компанию, и всё, что я хочу сделать в ответ на такой обезбашенный манёвр, это узнать: неужели ты, блядь, серьёзно решил, что эта мерзкая алкашка способна удержать нас в дружеских отношениях, братец? Каждый твой день – праздный пустозвон, каждый год – путь вниз из-за убогой деградации. — Ларион на мгновение перевёл дух и продолжил. — Но хотя с тобой и не поговорить о законе ускоряющейся отдачи старика Курцвейла, нужно отдать должное – в некоторых вещах ты действительно шаришь. Без зачистки спаяешь медный провод, используя аспирин, и без труда повесишь карниз над окном. К тому же легко переберёшь движок на двенашке и заставишь отечественное ведро ездить ещё очень долго. И это твои сильные стороны, дружок, − именно конкретные знания, а не витание в облаках и прощупывание мироустройства, с помощью философского подтекста и абстрактных установок.
— Закончил? — высокопарно спросил Алексей.
— Закончил, — ответил Ларион, получая резкий удар по лицу.

* * *

Ларион Гроза никогда не считал себя умнее других, смелее многих и отзывчивее остальных. Он просто старался жить в соответствии со своими новыми принципами – честностью, адекватностью и дружелюбием. Именно правильное поведение и невозмутимый разум создавали твёрдый фундамент успешной личности, и Ларион верил, что настанет день, когда ему не придётся имитировать свой внутренний мир, как он делал это сейчас, испытывая кратковременные приступы неловкости, а порой и уж совсем тягостный дискомфорт.

Вот это яркое различие в темпераменте и замечали его знакомые. И именно про это несоответствие говорил Алексей, утверждая, что близкий товарищ как-то уж совсем отдалился. Но дело было в том, что «близкого товарища» больше не существовало, на его месте сформировался другой человек, с другими целями и другой позицией, совсем не жаждущий атмосферных приключений и грозных вечерних походов по злачным городским местам. Когда меняешь свою натуру, то непременно сталкиваешься с непониманием друзей. «Но ведь и друзей больше нет, — рассуждал Ларион. — Они так же исчезают, как и ты для них».

Однако Ларион лукавил. Его отторжение от всех и вся было вызвано не внезапным пониманием того, что спокойная размеренная жизнь – это залог успеха и прекрасного самочувствия в будущем, а от того, что его, казалось бы, вполне уравновешенная психика страдала от крохотного и практически незаметного для окружающих отклонения.

Впервые оно дало о себе знать, когда ему стукнуло двадцать. Собираясь на вечеринку, молодой человек обнаружил, что одна из пуговиц его любимой бордовой рубашки держалась, как выражался в таких случаях Алексей, «на соплях». Поискав среди бесполезного хлама нить и иголку, Ларион с решительным лицом сел за стол и принялся её пришивать, как вдруг в его голове возник любопытный вопрос: а что, собственно, будет, если он, двадцатилетний увалень, проглотит иглу?

На какое-то мгновение эта идея застала его врасплох, выбивая из-под ног почву. Ларион понимал, что ни в коем случае не должен этого делать. Если бы ему рассказали о чудаке, который сознательно проглотил острый предмет, он безоговорочно посчитал бы его кретином. Разумной жизни свойственно совершать разумные поступки, ведь так? Поэтому рассуждать о том, какую выгоду несёт в себе подобная выходка, было даже не глупо, а просто бессмысленно.

Тем не менее, Ларион уже не мог жить дальше, как ни в чём не бывало. Поток его мыслей был необъясним: с одной стороны он признавал безумие этой проделки, с другой неимоверно желал проглотить иглу и посмотреть, что из этого выйдет. Это было самое настоящее противоречие, разрывающее голову изнутри. Омрачало ещё и то, что от резкой одержимости было никуда не деться, она засела в мозгах словно заноза, медленно уничтожая волю свирепым ядом.

Выбежав на балкон и закурив сигарету, Ларион начал размышлять о безмятежных ландшафтах Исландии и бурлящей азиатской промышленности. Подумал о предстоящем конце света (2012-ый был не за горами) и стабильности государственной экономики. Вспомнил ряд забавных случаев в армии, драки в студенческом общежитии, застенчивые беседы внутри школьных стен и многое другое...

Но ничего не помогало.

Идея проглотить иглу сверлила голову так сильно, что с определённого момента Ларион буквально начал верить, что если он этого не сделает, то попадёт в водоворот самых жестоких неудач, преследовавших его чуть ли не до конца жизни.

Скрипучий голос нашёптывал ему, что он просто обязан опробовать на себе данное испытание. Не потому, что избранный или выдающийся. Не потому, что после этого откроются некие тайные знания и жизнь засияет радугой здоровой просветлённости, состоящей из практичной саморегуляции и максимальной сосредоточенности. А потому, что, НЕ СДЕЛАВ этого, он превратится в ничтожество; в банального труса, который будет не в силах смотреть в глаза родственникам и друзьям, зная о своих жалких колебаниях и убогом малодушии.

С такой насыщенной нереальностью происходящего молодой парень ещё не сталкивался. Он будто оказался в древней компьютерной игре, с размазанной текстурой, а его персонаж, состоящий из неровных линий, пребывал в ужасе от выпуклых и заострённых предметов, окружающих пиксельное пространство.

Вернувшись в комнату, он сел за стол и уставился на иглу. Тонкий блестящий инструмент неподвижно лежал рядом с рубашкой, показывая своим видом абсолютную непричастность к бушующему хаосу в голове Лариона. Ты, должно быть, сошёл с ума, раз уж вздумал меня проглотить. Советую плотно подумать, прежде чем переходить к действиям.

Но думать дальше не было сил. Либо он делает это и успокаивается, либо продолжает пришивать пуговицу и отправляется на танцы в мрачном настроении. Одно из двух. Всё очень просто.

И вместо того, чтобы свободно вздохнуть, доделать работу и уйти развлекаться, Ларион схватил иголку, сунул её в рот и произвёл рефлекторный мышечный акт, известный в народе, как глотание. Ну, а дальше началась самая неподдельная веселуха.

Чёртов металлический предмет, несколько раз уколов гортань, вонзился в пищевод, вызывая хищную боль где-то в центре грудины, отчего в глазах у Лариона пробежали тёмные круги наступающего страха. Он моментально встал на ноги и прислонился рукой к стене, пытаясь настроить нервную систему на привычный ритм работы – потушить огненную волну беспощадной тревоги и понять, как действовать дальше.

Ну я и дурак, — пронеслась внутри здравая мысль. Ситуация казалась явно не стабильной. В любую секунду его сердце могло остановиться от атаки острой штуки, которую он же сам и проглотил на добровольных началах. Да чтобы так поступить, ещё на старте надо быть сумасшедшим полудурком, разочарованным в бессмысленном существовании и тленности бытия. Но это всё дешёвая лирика, ибо для двадцатилетнего Лариона смысл жизни заключался в каждодневном получении удовольствия, потеря которого явно не входила в ближайшие планы. Или входила? — с ужасом подумалось ему.

Теперь бы он мог развернуть грандиозную цепь умозаключений по поводу напористого и искажённого желания, его природы и причин появления, однако сейчас главная задача заключалась в том, чтобы благополучно избавиться от иглы, вернув тем самым беззаботную молодость и радость летних денёчков.

Нужно было сконцентрироваться и хорошенько поразмышлять. По всей видимости, звонок в скорую помощь – единственное, что могло точно огородить от наступающей смерти. Он помнил рассказы родителей, что иголка, попадая в организм, мгновенно устремляется к сердцу. А раз так, жить ему осталось ничтожно мало, поэтому любой удар по тормозам грозил абсолютным исчезновением с поверхности земли. Ларион не верил в Бога, но сейчас он бурно молился, призывая спасти его и открыть глаза, направить на путь истинный и дать доброго пинка за все прошлые грехи.

Врачи приехали спустя двадцать минут после вызова. Невысокий фельдшер с крючковатым носом и голубыми глазами, осматривая Лариона, пару раз разряжал атмосферу:
— Чего ты всё истеришь? Дело сделано – игла уже внутри, поэтому достойно жди конца.
— Я знаю, что она сразу метит в сердце, — прохрипел Ларион, лёжа на диване.
— Это городские байки. Ты же чувствуешь, что она в пищеводе, правильно?
— Похоже на то. Колит за рёбрами.
— Когда колит?
— При вдохе и выдохе.
— Эка тебя угораздило, — помотал головой мужчина. — Как так получилось-то?
— Я пришивал пуговицу и сунул её в рот. Случайно проглотил.
— В мире нет случайностей. Если уж ты решил полакомиться иглой, то значит так и задумано. Но задумано только для нас, людей, а для высшей субстанции – это закономерно.
— Что?
— Не бери в голову. Ходить можешь?
— Могу.
— Тогда вставай. Поедем в отделение.
— А это не опасно?
— Боишься больниц?
— Я про ходьбу. Идти не опасно? Мало ли она куда проскочит.
— Куда она проскочит? — усмехнулся фельдшер. — К сердцу?
— Ну да.
— Прекращай молоть чепуху. Не спеша выходи на улицу, и поехали.

В больнице Лариону сделали рентген, после чего оставили в палате, предупредив, чтобы он лежал и никуда не выходил (даже в туалет). Молодой парень не перечил, а, наоборот, выполнял приказание со всей ответственностью, стараясь меньше дышать и двигаться.

Прошло около получаса, прежде чем его отправили на фиброгастроскопию, где вытащили пресловутую иглу при помощи специального оборудования. Процедура оказалась мало привлекательной, учитывая, что желудок пациента был не совсем пуст. Ларион испытал тяжелейший стресс, извергая из гортани ужасные звуки и проливая от напряжения слёзы. После операции его отпустили домой, порекомендовав больше не глотать острые предметы. Он и не собирался.

По крайней мере, на тот момент точно...

* * *

В двадцать один год Ларион расковырял розетку и ухватился за первый попавшийся провод. Словно глупый ребёнок. Удар током отбросил его на пару метров и потушил сознание. Очнувшись с дикой головной болью, он собрал розетку обратно и попытался вычеркнуть идиотский эпизод из памяти.

В двадцать два он ни с того ни с сего бросился под машину. Водитель ехал с невысокой скоростью, что, собственно, и спасло «горе-самоубийцу». Посчитав Лариона обыкновенным мошенником, он надавал ему лещей и пригрозил грубой расправой, если встретит его физиономию ещё раз.

В двадцать три он спрыгнул с балкона третьего этажа. Дело происходило в квартире Игната (одного из знакомых Алексея), и парни очумели от такого внезапного и опасного эксперимента. Молниеносно спустившись вниз, они обнаружили Лариона на земле, без каких-либо травм и прочих устрашающих ссадин. На вопрос «что это было?», Ларион вздёрнул плечами и задумчиво проговорил: «упасть с третьего – не значит погибнуть».

В двадцать четыре он целенаправленно ввязался в драку, прекрасно понимая, что не выйдет из потасовки победителем. Всё началось и закончилось в баре «Niko», куда Ларион зашёл пропустить пару бокалов пива, а заодно и скопище ударов по голове. На следующий день Алексей бегал по его комнате и гневно допытывался, ради чего друг пошёл на такое скверное предприятие. Не услышав в ответ ничего вразумительного, он поклялся отомстить негодяям, чего, впрочем, так и не сделал.

Начиная с двадцати пяти подобные наваждения стали появляться чаще. Тенденция было очевидна: дьявольские противоречия не просто мешали жить, а пытались закончить существование. Ларион не желал принимать такое мерзкое положение вещей, но факты кричали именно об этом. Обдумывая день ото дня жуткую проблему, он приходил к банальному выводу, твердя себе, что необходимо бороться. Однако как это делать было абсолютно не ясно. Более того, с каждым разом противостоять «приступам» становилось всё сложнее.

Как-то раз он «захотел» запихнуть ногу между рельсами и дождаться поезда. Стоя возле переплетений железной дороги, Ларион с ужасом осознал, что так и поступит, если в ближайшую минуту не придёт в себя и не убежит подальше от зловещего места. В тот день он справился, одержав над адским намерением сокрушительную победу, и только ночью, лёжа в постели, догадался о том, что бежал не от места, а от самого себя.

Открытым оставался вопрос: как долго он сможет продолжать это соревнование?

* * *

— Хочешь сказать, что ты потенциальный самоубийца? — спросила Катя.
— Именно так, — ответил Ларион, потягивая горячий американо. — Только никому не говори. Я, вроде как, научился контролировать это.
— Ты меня разочаровал.
— Правда? Почему?
— Ты же умный человек, Ларион, — сказала девушка. — Неужели ты рассчитываешь, что я поверю в эту ахинею? Придумай что-нибудь увлекательнее.
— Ты мне не веришь? Серьёзно?

Они познакомились около полугода назад в покерном клубе. Катя следила за игрой в зале, стоя у барной стойки, а Ларион склонился над своим томатным соком и прикидывал, как бы начать с ней разговор.

— Не хочешь выпить? — спросил он, после мучительных раздумий.
— Пину коладу, — согласилась Катя.

Ларион сделал знак бармену, но тот покачал головой:
— Тут такого нет.
— А что есть похожее?
— Просто ром подойдёт?
— Нет-нет, — вмешалась девушка. — Просто ром − не сегодня. Можно эспрессо?
— Конечно, — ответил бармен.
— Два, пожалуйста, — сказал Ларион и подошёл к Катерине поближе.

Она была очень красивой. Прямые чёрные волосы, шикарно ниспадающие на плечи, изумрудные глаза и утончённо очерченные губы разом приковывали взгляд, а изумительная фигура, бесспорно, доставляла неподдельное удовольствие представителям сильной половине человечества. По крайней мере, так посчитал сам Ларион.

— Ты здесь одна? — поинтересовался он.
— Угу.
— Пришла просто посмотреть? Или хочешь сыграть?
— Смотреть за чужой игрой мало удовольствия, — ответила девушка, метнув взгляд на посетителей. — Я хочу кое с кем пообщаться.
— И с кем?
— Тебе, правда, интересно?
— Ну... — замялся Ларион.
— Возможно, когда-нибудь я расскажу об этом, — улыбнулась Катя, — но не сейчас.
— А что такого? Это строгий секрет?
— Ты даже вообразить себе не можешь насколько, — она демонстративно закатила глаза.
— О’кей, не лезу не в своё дело, договорились. Тогда просто дождёмся кофе.
— А ты здесь зачем?
— Я поигрываю иногда, — пожал Ларион плечами, — но не так, чтобы много. Не такой я азартный, как эти ребята, — он указал на людей за столами. — Честно сказать, не очень-то люблю такие заведения.
— Зачем тогда ходишь?
— Хожу, когда позволяет настроение, — он протянул руку. — Ларион.
— Екатерина, — ответила девушка.
— Знаешь, впервые приходя в подобные места, я не совсем свободно себя чувствую. Кажется, что каждый из присутствующих смотрит на тебя и думает, какого лешего тебя сюда занесло? С тобой бывало такое?
— Порой.
— Вот-вот, а со мной достаточно часто. Даже сейчас, разговаривая с тобой, я думаю о бармене, который может подслушать всё, что я говорю и думать, как глупо я к тебе подкатываю.
— Не надо думать о бармене разговаривая со мной, — улыбнулась она.
— Легко сказать. Я просто волнуюсь: ты очень классно выглядишь, и я думаю, что у тебя должен быть парень, а, следовательно, я бьюсь головой о непробиваемую стену.
— Хочешь знать моё мнение?
— Слушаю.
— Ты слишком много думаешь.
— Может быть, — кивнул головой Ларион, — но это только сейчас. Дальше я адаптируюсь. Наверное.
— Мне нужно поговорить кое с кем по делу, — сказала Катя. — Фактически это работа. Но она настолько тайная, что распространяться мне не позволительно.
— Ты секретный агент?
— Вроде нет, — усмехнулась она. — Никакими секретами не владею.
— Но ты играешь в покер?
— Очень редко. Не моя игра.
— А какая твоя?
— Может, шахматы.
— Ни разу не играл.
— Очень интересная игра.
— Ты должна будешь научить меня.
— Считаешь? А если мы больше никогда с тобой не встретимся?
— В таком случае моё сердце разобьется, и я превращусь в брюзгу.
— Начнёшь кудахтать о коварных женщинах?
— Что-то типа того, — согласился Ларион. — Буду советовать парням сторониться девчонок, ибо из-за них страдает светлая мужская душа. Прослыву на районе вечным холостяком.
— Как грустно.
— Ваш кофе, — бармен поставил перед ними две небольшие чашки.
— Сколько себя помню, всегда пил кофе с нормальных кружек, — поделился Ларион, — а не вот с этих вот карликовых ёмкостей.
— Если ты выпьешь большую кружку эспрессо, то вспотеешь и устанешь от тахикардии.
— Видимо я в чём-то не разбираюсь.
— Так как ты с этим справляешься?
— С чем?
— Со стрессом, когда впервые заходишь в такие заведения.
— Раньше при помощи алкоголя, — ответил Ларион. — Каким-то образом он тушил скованность, и я чувствовал себя уверено. А сейчас я напоминаю себе, что людям вокруг глубоко плевать, а возникающие в голове спутанные образы являются лишь глупыми фантазиями.
— Как же ты пришёл к таким выводам?
— Читал литературу. В основном, психологию.
— Наверно было скучно.
— Почему?
— Достаточно открыть учебник по психологии, чтобы сразу понять насколько это чтиво утомительно, — ответила девушка. — Разве нет?
— Ты не поверишь, но в наше время психологи стараются развлечь читателя, — сказал Ларион. — Поэтому подают материал легко.
— Легко значит поверхностно.
— Не скажи. Есть авторы, которые умеют объяснять сложные вещи простыми словами.
— Знаешь, для чего это делается?
— Для чего?
— Чтобы вовлечь в игру как можно больше людей.
— В смысле? В какую игру?
— Человек должен быть уверен, что знает некую закрытую информацию. В противном случае он ощущает неудовлетворённость. А обладая уникальными знаниями, воспринимаешь себя намного серьёзнее.
— Но ведь информация в открытом доступе. Скачал с Интернета книгу – и вот тебе уникальные знания.
— В этом-то всё и дело. Большинство уже открыло для себя те же истины. Но человек, как отдельная структура, в глубине души так не думает. Для него большинство – это абстракция, со скудным мировоззрением и неприятными качествами. А он сам – один из лучших кандидатов на Нобелевку.

Ларион сделал глоток кофе и проговорил:
— В твоей теории что-то есть.
— Это не теория, а правда жизни, — сказала Катя. — Так уж повелось, что психологи пишут одно и то же, только другими словами. Вот они советуют не думать о других людях, так как им на нас, якобы, плевать. Эту аксиому поддерживает ряд других психологов, и люди верят, что так оно и есть в действительности. Но это ошибка.
— Разве?
— Конечно. Неужели ты никогда не изучал незнакомца на улице? А незнакомку? — посмотрела на него девушка. — Неужели ты не рассуждал о её внешности, одежде? Не размышлял о том, как она двигается? Какой у неё голос и характер?
— Ну...
— Именно, — сказала Катя. — Такое происходит регулярно и происходит на автоматизме. А это говорит о том, что плевать далеко не каждому.
— То есть ты хочешь сказать, что психологи намерено лгут?
— Они не лгут, Ларион.
— Тогда что же?
— Они, мягко говоря, не очень сильно разбираются в том, о чём пишут. Настоящие специалисты книг не выпускают и интервью не раздают. Запомни это.
— Получается, что все эти рассказы о саморазвитии, которые сейчас популярны, ерунда?
— Настоящее саморазвитие приходит с опытом, — вздохнула Катя. — Можно прочитать тысячи книг и всё понять, но только с опытом приходит осознание того, как оно есть на самом деле.
— А ты крутая, — улыбнулся Ларион.
— С чего ты взял?
— Можешь поддержать разговор в таких интересных темах. Думаю, не каждая девушка на такое способна.
— Первый вопрос, в каких это таких темах? А второй, почему ты считаешь, что эти темы интересны?
— Послушай...— было начал Ларион, но Катерина остановила его жестом руки.
— Но на эти вопросы ты ответишь на следующей встрече, договорились? — сказала она. — Мне нужно идти.
— Да ладно, — досадно пробормотал Ларион. — Серьёзно?
— Серьёзно, — ответила Катя. — Я не могу упустить свой шанс. Ты собираешься записывать мой номер телефона?
— Разумеется.
— Тогда пиши.

Продиктовав цифры, Катерина поблагодарила за кофе и удалилась в противоположный конец зала, где подошла к какому-то светловолосому парню. Ларион тут же испытал острый приступ ревности, но постарался поскорее прогнать мерзкое ощущение на выход, напоминая себе, что телефон девушки лежит у него в кармане.

К сожалению, это не особо помогло.

Написав на следующий день сообщение о встрече, он получил в ответ несколько строчек: Извини. Встретиться пока не удастся. Очень занята.

Ларион пустился во все тяжкие, анализируя до боли короткие слова. Ему казалось, что за время беседы они сблизились, нашли общий язык, прочувствовали друг друга, в конце-то концов! Но ответ был сухим, словно песок Сахары, и это выбило его из седла, где он горделиво восседал до получения злосчастной эсэмэски.

Позвонив через неделю, он снова застал её, как выразилась сама Катя, «за рабочим процессом». Она вновь затруднялась сказать, когда может состояться следующая встреча и закончила разговор очень быстро, сославшись на плотную загруженность.

«Да она меня динамит, — с ужасом догадался Ларион. — Я ей не понравился! Но тогда зачем нужно было оставлять телефон? Давать какую-то надежду?» «Чтобы отшить тебя по телефону, а не с глазу на глаз, дурачок», — тут же ответил внутренний голос, уничтожив все другие предположения.

Сказать, что после этого Ларион глубоко разочаровался в людях, значит сказать неправду. Он вполне допускал такой исход событий и не пытался мысленно обвинять Катерину за то, что его ожидания не оправдались в реальности. Единственное, что он старался понять – это где он оступился? В какое мгновение он совершил просчёт и произвёл неприятное впечатление? Ларион считал себя вполне харизматичным и забавным. Он обладал неплохим чувством юмора и старался взирать на жизнь с улыбкой, несмотря на тот ужас, который с ним время от времени происходил. Поэтому в свободное время он прокручивал их диалог в уме, с целью отыскать то коварное место, которое свело на нет дальнейшее общение. Однако это не давало заметных результатов, и вскоре он устал от такой изнуряющей деятельности.

Какого же было его удивление, когда Катерина позвонила сама и поинтересовалась, не желает ли он отведать вкусных блинчиков в уютном кафе на Большом проспекте Петроградской стороны? Предложение прозвучало настолько буднично, будто они попрощались только вчера! Собрав всю свою гордость в кулак, Ларион мысленно отказал девушке, но на деле, конечно же, согласился, быстро забыв о бесстыдном исчезновении красотки.

— Ты мне не веришь? Серьёзно?
— А в это можно поверить? — удивленно произнесла Катерина, разрезая блинчик с творогом.
— Лучше скажи, где пропадала? Выполняла секретную миссию?
— Это ты куда-то пропал, разве нет? Вообще-то я ждала от тебя весточки, но так и не дождалась.
— Неплохо выкручиваешься, — усмехнулся Ларион.
— Поверь, Ларион, мне скрывать нечего. А когда нечего скрывать, то и выкручиваться не приходится.
— Я, между прочим, писал тебе, звонил.
— Пару раз – и на этом остановился?
— О, так нужно было побегать подольше? Понятно.
— Ничего тебе не понятно, — ответила Катя. — Я не из тех, кто требует к себе постоянного внимания. Просто на тот момент я действительно была сильно занята. Думала, ты поймёшь.
— Когда девушка несколько раз посылает тебя, Катя, напрашивается один-единственный вывод.
— Какой же?
— Что ты ей неприятен, к примеру.
— А я тебя посылала? Не припомню такого.
— Этот диалог ни к чему не приведёт, — вздохнул Ларион.
— Только потому, что ты не в состоянии объяснить логичность своих рассуждений.
— Ответив на моё сообщение, ты сослалась на занятость, — загнул палец Ларион. — Потом повторила этот трюк при телефонном разговоре. Я умею складывать два и два, Катя.
— Вот же чушь, — фыркнула Катерина. — То есть, по-твоему, я лгунья?
— Я так не сказал.
— Но ты так считаешь, верно?
— Порой люди затрудняются говорить правду в лицо. Легче поступить иначе.
— Корректно смошенничать, да? Прикрыться работой или семейными проблемами?
— Быть может, в этом нет ничего плохого, — пожал плечами Ларион, — ведь говорить правду сложно. На днях мы сидели с другом в баре, и я выложил всё, что о нём думаю. После этого он ударил меня.
— Это потому, что слышать правду тоже сложно. Ведь при таком раскладе исчезает иллюзия поддержки.
— Наверное.
— Если бы я не захотела встречаться с тобой в дальнейшем, Ларион, — внимательно посмотрела на него Катерина, — я бы так и сказала. Мне не свойственно лукавить в таких вещах. Я дала тебе свой номер телефона не просто так, а чтобы ты позвонил.
— Я и позвонил.
— Один раз, и то не вовремя.

Ларион не выдержал и засмеялся:
— Ну, извини.
— Ты правильно делаешь, что извиняешься, — проговорила Катя без тени улыбки. — Напридумывав какую-то чепуху в своей голове, ты решил, что я банальная обманщица. Это так жестоко. Но самое печальное в том, что ты не осознаёшь этого.
— С моей стороны всё представляется иначе.
— В этом вопросе не существует твоей стороны. Есть лишь кучка ущербных домыслов, основанных на глупых стереотипах. Ты что-то обмыслил, поверь в это и принял. Короче говоря, обманул сам себя. Это не сторона, Ларион, а банальная неуверенность.
— Так, значит, я ошибся? И ты совсем не против провести со мной время?
— Ну, раз позвонила, то значит не против. По-моему это очевидно.
— Тогда давай проведём жирную черту и начнём сначала. Оставим мои ложные умозаключения в небытии и поговорим о другом.
— Оставляешь за чертой нашу первую встречу, — с укором произнесла девушка. — Интересно.
— Послушай, я заколебался чувствовать себя виноватым, — ответил Ларион. — Ты так всё грамотно обставляешь, что я выгляжу трусливым идиотом. Видишь ли, я сталкивался с девчонками, которые в первую встречу заверяли, что всё прекрасно, а потом бесследно исчезали, словно деньги из кармана. Я не из тех, кто будет навязываться.
— Я тебе нравлюсь? — резко спросила его Катя.
— Что?
— Нравлюсь я тебе или нет?
— Да, — сказал Ларион. — Нравишься.
— Чем?
— Ты красивая. И умная.
— Что-нибудь ещё?
— Ты чего добиваешься? — улыбнулся Ларион.
— Разумного ответа. У тебя с этим беда. Ты же ратуешь за правду, а сам сказать её не можешь.

Ларион допил кофе и попытался собраться с мыслями. Что ему было говорить? Когда прокручиваешь ощущения в голове, всё выглядит цельно и нерушимо. Каждый элемент логической цепочки тщательно подогнан к следующему. Но стоит только прибегнуть к словам, как ювелирные образы превращаются во что-то блеклое и невыразительное. Слова всё портят, они уничтожают величие и глубину сформировавшихся эмоций.

— Когда до меня дошло, что мы больше не увидимся, я расстроился. Мы знали друг друга пару минут, но ощущения были такими, словно знакомы годы. Уверен, что будь мы вместе, всё было бы замечательно. Не только потому, что у тебя сногсшибательная внешность, но и потому, что ты... живая. И ты моя. Я считаю, что это круто, когда ты видишь, что человек твой.
— А что, бывают мёртвые девушки? — впервые улыбнулась Катя.
— Я имею в виду, что ты находчивая, свободная и... и...

Он не мог подобрать подходящего выражения, потому что чувства не имели наименований. Как он сказал? Живой? Чёртов кретин, не иначе. Как он мог объяснить то, что не поддавалось объяснению? То, как она выглядела, двигалась, говорила, – завораживало его, пробуждало яркое напряжение и разжигало первобытные инстинкты. Он боялся даже притронуться к ней, не говоря уже о чём-то большем.

— Хорошо, Ларион, — сказала Катя. — Более-менее ясно, что ты пытаешься донести. Расслабься уже. И перестань краснеть.
— Здесь как-то душновато, — отшутился Ларион.
— Особенно когда озвучиваешь мысли, ага, — усмехнулась Катерина и отрезала очередной кусочек блина. — Ну, а теперь, рассказывай про свои суицидальные наклонности. Не похоже, что у тебя депрессия, апатия и прочая лабуда, коей страдают самоубийцы.
— Смысл рассказывать? Ты всё равно не поймёшь.
— Ты говоришь так специально? Чтобы я заинтересовалась ещё больше?
— Нет.
— Но мне всё равно интересно. Поэтому не тяни.

И Ларион начал рассказывать, стараясь не упускать даже самые незначительные детали. Всё, что тревожило долгое время; всё, что наводило тихий ужас; всё, что не давало расслабиться и окунуться с головой в безмятежность, – всё это вырывалось наружу, словно гной из зудящей раны. Он полностью сосредоточился на своём монологе, постепенно понимая, как было ему нужно выговориться, не опасаясь проболтаться о чём-то страшном и безумном. Опустошая нутро, он разрушил все сдерживающие преграды, впустил в себя глоток свежего воздуха и перестал закрываться от мучительной проблемы, старательно рассматривая её силуэт в мутном свечении сознания.

Катя слушала очень внимательно, удерживая взгляд на его глазах, губах и руках. Его пальцы, потрёпанные жизнью, но всё же сохранившие в себе очертания мужественности и внутренней силы, больше всего привлекали её. Это было так необычно и парадоксально, что она в какой-то момент потеряла нить повествования, поймав себя на мысли, что тягостно ждёт, когда же он к ней прикоснется.

— Ты веришь в знаки, Ларион? — спросила она по завершению его рассказа.
— В какие?
— В неслучайные встречи, например?
— Слишком я деревянный для таких вещей, — проворчал Ларион. — Если постараться, можно связать всё, что угодно.
— Когда-то я училась в медицинском, — поведала Катерина. — Проторчала там два года, а потом окончательно решила завязать. Слишком нудно, да и не моё совсем.
— Бывает.
— Я жила в общежитии, делила комнату с одной девушкой. Её звали Валя.
— Прекрасное имя, — слегка улыбнулся молодой человек.
— Да, как и Ларион, знаю, — сказала Катя и продолжила: — Так вот Валя сейчас работает в психиатрической больнице интенсивного наблюдения. Редко, но мы с ней списываемся. Раньше общались больше, а теперь привет-привет, пока-пока – всё в таком духе. Пару лет назад она обмолвилась о том, что у них в отделении находится странный тип, который пытается себя убить, хотя жить, по его собственным словам, очень хочет. Ничего не напоминает?
— Намекаешь, что мне пора в психушку? — нахмурил брови Ларион.
— Намекаю на то, что ты должен с ним поговорить.
— Зачем это?
— Потому что между вашими историями прослеживается явное сходство.
— Да ну, бред.
— Ларион...
— Я не отправлюсь в психушку! Как ты себе это представляешь?
— Очень просто: придёшь и обо всём его расспросишь. Если где-то существует человек с такой же проблемой, ты просто обязан с ним увидеться.
— Всё, что я должен сделать, это сходить к врачу.
— К мозгоправу? Ни к чему, ты абсолютно вменяем.
— Догадываюсь, что сам по себе я нормален, — пробасил Ларион, — но это не означает, что я не могу внезапно выйти из этой кафешке и кинуться под первый попавшийся автомобиль. Однажды уже такое было.
— И чем тебе поможет врач? Да он подумает, что ты дикий выдумщик. Решит, что ты косишь от армии.
— Я уже был в армии, — усмехнулся молодой человек.
— Не важно.
— Даже если я наведаюсь к нему, то, что скажу? — вздохнул Ларион. — Здравствуйте, похоже, у нас одна и та же проблема! Хотите, будем соседями?
— Прикинься журналистом какого-нибудь журнала, — предложила Катерина. — Наври, что пишешь статью о самоубийцах. Распиши всё в красках, включи воображение. Почему я должна подсказывать такие очевидные вещи?
— А как договориться с работниками? Да они вмиг раскусят, что дело нечисто.
— Не следует беспокоиться, я улажу этот вопрос. Поговорю с Валентиной, и она всё устроит, — подмигнула Катя. — Поэтому я и спросила про знаки. Наша встреча даёт тебе возможность разобраться с трудностями. И разве можно назвать её случайной после этого?
— Думаешь, стоит попробовать? — с сомнением произнёс Ларион.
— Тебе не идёт быть пессимистом. Что за колебания?
— И ты действительно готова помочь? — посмотрел на неё Ларион. — Почему?

Катя выдержала недолгую паузу, будто обдумывая и тщательно формулируя ответ:
— Потому, что ты мне уже не безразличен, Ларион. И раз я могу помочь, то сделаю это.

Он кивнул головой и посмотрел на утопающий в солнечном свете проспект. Всё было так, как и прежде: строгие прямые линии монолитных зданий, безмолвные пешеходы, спешащие по личным делам, пролетающие мимо машины, сокрушающие своим рёвом пространство и хаотичность времени, ритмичная пульсация которого впитывала в себя всё живое и мёртвое.

— Не желаешь прогуляться? — предложил он.
— Почему бы и нет, — с улыбкой ответила девушка, которая ему безумно нравилась.

И в это мгновение Ларион понял: несмотря на то, что всё оставалось таким, как и прежде, его жизнь сворачивала в неизведанную сторону, где переставали действовать прошлые привычки и знания, уступая место новым дилеммам и препятствиям, которые вместо дрожи в коленках, вызывали странное воодушевление и непривычный энтузиазм. Совсем недавно он силился поменять судьбу искусственно, обволакивая себя фальшивым образом внутренних перемен, а теперь столкнулся лицом к лицу с переменами реальными и неоспоримыми, что давало туманную надежду на благоприятный исход событий.

* * *

Психиатрическая больница интенсивного наблюдения представляла собой двухэтажное сооружение из красного кирпича, словно перешедшее из добротного триллера в настоящий мир. Расположенное на Арсенальной улице, своим видом оно вводило не просто в уныние и безбрежную подавленность, а впрыскивала в кровь долю ужаса, ошеломлённого кошмара и первобытного страдания. Ни за что на свете Ларион не захотел бы здесь оказаться, но сейчас он оживлённо подходил к главному входу, ощущая внутри адреналин и щекочущий нервы мандраж.

Валентина оказалась невзрачной молодой особой, с короткими волосами, маленьким ростом и бледным лицом. Быстро шагая рядом с Ларионом, она тихо сообщала тонким голосом:8
— Язев Виталий Борисович. Вообще он спокойный, достаточно здравомыслящий человек. Проживает один, в отдельной палате. Подселять кого-то к нему запрещено.
— Почему?
— Он может использовать любого против себя, — пояснила она. — Из предметов у него только матрац. Никаких тумбочек, книг и прочих вещей. Всем этим он может воспользоваться для убийства.
— Всё настолько плохо?
— Катерина сказала, что вы репортёр интернет-издания, — вместо ответа проговорила девушка. — Скажите, для чего вам это?
— Я всего-навсего выполняю свою работу.
— Моё мнение − он не прочь с кем-то поговорить, но руководство криво смотрит на такие мероприятия. Я договорилась с заведующей, что встреча пройдёт не больше часа. Попытайтесь, пожалуйста, уложиться.
— Договорились.

Они остановились возле двери кабинета, и Валентина впустила его внутрь. В маленьком помещении одиноко стояли стол, два стула и старый обшарпанный стеллаж, хранивший на своих полках пыльную документацию. В такой комнатке самым лучшим решением было застрелиться от бессмысленности существования, настолько она давила на психику своим горестным содержанием и гнетущей атмосферой.

На вид Виталию Борисовичу было около пятидесяти. Его лицо показалось Лариону олицетворением неизмеримого уныния, серые глаза отражали усталость и вечную скуку, впалые щёки явно свидетельствовали о каждодневном недоедании и внутреннем напряжении, а лысина на макушке как будто сообщала, что этого человека уже не спасти.

Ларион отодвинул стул и уселся напротив:
— Виталий Борисович, здравствуйте. Меня зовут Ларион Гроза, я корреспондент интернет-издания «Нож». Слышали о таком?
— Гроза? — переспросил мужчина спокойным тоном. — Что за фамилия такая?
— Обычная, — вздёрнул плечами Ларион. — А что?
— Не сказал бы, что обычная. Это не псевдоним?
— Нет.
— О чём пишите?
— Мы? О, обо всём на свете, — попытался улыбнуться Ларион. — Мы интересуемся наукой, искусством, психологией.
— И чем же вас привлёк я?
— Сказать по правде, вы очень любопытная персона. Главный редактор настоял на том, чтобы я выпустил статью о самоубийцах – на него иногда находит. Я уже пообщался с несколькими подростками, пытавшимися наложить на себя руки, — солгал Ларион. — Поговорил с матерью одного мужчины, который бросился с моста. А после этого узнал о вас.
— Откуда?
— У меня свои источники, Виталий Борисович. Люди из органов, из поликлиник, из государственных учреждений. Я хотел бы побольше о вас узнать, а заодно понять, что же толкает человека на суицид. Надеюсь, вы не будете против?
— Раз хотите пообщаться, давайте пообщаемся.
— Здорово, — Ларион вытащил из кармана куртки телефон. — Не страшно, если наш разговор будет записываться, чтобы точно ничего не упустить?
— Не страшно, молодой человек.
— Тогда начнём? Уточните ваш возраст, пожалуйста.
— Сорок четыре года.
— И как долго вы находитесь здесь?
— В психушке?
— Ну да.
— Около шести лет.
— Как вы попали сюда, Виталий Борисович?
— Всё из-за врачей, которые почему-то сочли меня психом.
— В каком смысле?
— Видите ли, оказавшись на воле, я использую различные способы наложить на себя руки. Они считают такое поведение девиантным.
— А разве это не так?
— Так, но только в тех случаях, когда человек кончает с собой, подвергшись нападкам невыносимой депрессии. Я из другой категории.
— Из какой же?
— Это очень интересная тема, — проговорил мужчина. — Настолько интересная, что распространяться о ней непозволительно. Тем более журналисту.
— Виталий Борисович, кажется, мы достигли понимания минуту назад.
— Мы лишь договорились пообщаться.
— И в чём проблема?
— Проблема в том, что есть темы, не вызывающие в современном обществе так называемого доверия.
— Забудьте сейчас об этом, — махнул рукой Ларион. — Попытайтесь сосредоточиться только на своём расстройстве, если так можно выразиться. Всё, что вы скажите, не будет осмеяно или очернено. Если ваша история уникальна, позвольте ей выбраться в мир.
— Обычно человек вешается из-за какой-то неудовлетворенности в жизни, — сказал мужчина после недолгого молчания. — Он в чём-то разочаровывается, либо становится объектом шантажа, либо теряет всё состояние и стреляет в башку с сайги. Как правило, люди накладывают на себя руки из-за внешних факторов, понимаете?
— Да.
— Вы не поверите, но я люблю жизнь. Я мечтаю вновь пройтись по улице, оказаться на шумном проспекте, пробежаться по полю. Я настолько отвык от всего этого, что лезу на стену каждый раз, когда об этом задумываюсь. Я говорил это и врачам, но они мне не верят. Оно и понятно: мои слова расходятся с делом.
— В таком случае, что вас мучает?
— Мозг, — коротко ответил Виталий Борисович. — Эта адская машина желает себе смерти, а я лишь невезучий попутчик.
— То есть?
— Я слышал, что американцы разрабатывают компьютер, который будет знать ответ на вопрос человека за десять секунд до его озвучивания. Можете такое представить?
— Не понял.
— Это же кошмар, если вдуматься. Вы ещё не задали вопрос, даже, возможно, ещё не сформулировали его, а машина уже знает ответ. Звучит как самая настоящая фантастика, верно?
— И при чём здесь это?
— Вы же говорили, что ваше издание пишет о науке – и вы такого не слышали? Тогда не очень-то он и полезен, ваш «Нож».
— Подождите, Виталий Борисович, давайте вернёмся к теме. Оставим журнал в покое.
— Да это же очевидно, дорогой репортёр. Мозг вырабатывает идеи, действия и устремления, а мы лишь беспрекословно ему подчиняемся.
— Но ведь мы и есть наш мозг.
— Отчасти это так. Но когда вы решили подпрыгнуть от блаженства – кто отдал команду? Вы?
— Конечно.

Виталий Борисович покачал головой:
— Вы ничего не решаете. Указание вступает в силу за десять секунд до того, как вы, якобы, решили подпрыгнуть. На деле же у вас просто нет другого выбора. Вы делаете то, что приказано.
— Но всё же это я приказываю, а не кто-либо другой, не так ли? Ведь я и есть свой мозг.
— А кто это – вы? — задумчиво пробормотал Виталий Борисович. — Человек, контролирующий свою жизнь?
— Пытающийся, да, — ответил Ларион.
— Люди зарекаются не есть после шести и терпят неудачу. Желают бросить курить, но не могут. Хотят вести здоровый образ жизни, но не в состоянии начать. Они ненавидят свою сидячую работу, но почему-то продолжают на неё ходить. Не кажется ли это странным?
— Ожидания не всегда совпадают с реальностью, — проговорил Ларион.
— Да здесь и ежу понятно, что действия человека скованны непостижимой силой, — рявкнул Виталий Борисович. — Большинство ответит, что это лень. Но большинство глупо.
— А вы ответите, что это мозг?
— А что же ещё? Когда мозг бросает курить, он бросает навсегда. То самое вы, о котором мы только что говорили, это не более чем кусок сознания, абсолютно не владеющий телом и духом.
— Хорошо, — шумно выдохнул Ларион. — Вернёмся к тому, с чего начали. Получается, ваш мозг желает себе смерти, так?
— Я хочу жить, — протянул мужчина, с печалью в глазах. — Сознанием я хочу здесь быть. Общаться с людьми, гулять по паркам, работать... Но главная часть меня противиться этому, стремиться к переходу.
— К переходу?
— Да, — пробормотал отстранённо Виталий Борисович.
— А зачем вашему мозгу убивать себя? Вы задавались этим вопросом?
— Вы чем слушаете, молодой человек? Жопой, что ли? Не удивительно, что вы пользуетесь диктофоном. Из головы всё валиться.
— Прощу прощения, я не совсем понял.
— Я же сказал: мозги стремятся к переходу. Это когда из одного состояния попадаешь в другое.
— Вы говорите про загробный мир?
— Да нет никакого загробного мира, бросьте вы, — поморщился мужчина. — Эти сказки для взрослых придуманы пытливыми умами древности. На деле существует лишь перерождение, но не в том плане, как это представляют люди.
— Вы говорите так уверено, Виталий Борисович, будто у вас есть железные доказательства.
— Вы сами просили меня рассказать всё. Я вот и излагаю.
— Разумеется. Продолжайте.
— Это сложно объяснить, — пробурчал мужчина. — Внутри меня что-то просыпается. Некое давление, одержимость, если хотите. В самом начале, я зашёл в свой гараж, завёл машину и стал вдыхать дым. Это было так глупо, но так необходимо. Я вдруг понял, что должен умереть. Это являлось настоящим озарением, посланием от самой вселенной. Я кричал про себя: очнись, дурень, встань и выйди вон! Но сила держала чертовски крепко. — Он остановился и посмотрел на свои бледные руки. — В конце концов, я выбрался. Сам не знаю как. Ноги были словно в цементе, но я выбрался.
— И что было дальше?
— Становилось только хуже, — бросил Виталий Борисович.
— А как вы объяснили случившееся самому себе? — впился в него взглядом Ларион.
— А никак. Я просто стал изучать это, искать похожие случаи. Перелопатил гору газет, журналов. Перерыл интернет. И наткнулся на кое-что любопытное.
— На что?
— На одну статью. Она была написана одним физиком и двумя докторами медицинских наук. Фамилий не помню, но это и не главное. — Виталий Борисович криво ухмыльнулся. — В этой статейке как раз говорилось о переходе.
— Что они упоминали?
— Их анализ просто кишел научной терминологией. Для такого тугодума, как я, продираться через это болото было не просто. Расшифровывал текст сотни лет. — Виталий Борисович поёрзал на стуле и продолжил. — По их мнению, человеческая осознанность представляет собой единую структуру. Это то, что всегда было, есть и будет. Когда организм умирает, осознанность отключается, но никуда не исчезает. Она остаётся в некоем вакууме. Грубо говоря, наша осознанность не порождение нашего мозга, она функция мира, провод, через который мы связываемся с внешним пространством. Поэтому смерть сама по себе ничего не означает. Умирает лишь тело, а осознанность переключается на другого человека, в возрасте от двух до четырёх лет.
— Почему именно в этот период?
— Потому, что мозг к этому времени достаточно развит.
— И вы верите в это?
— Ещё они писали, что случаются природные искажения, — проигнорировал вопрос мужчина, — когда мозг отвергает текущее положение вещей и, несмотря на заложенный инстинкт самосохранения, целенаправленно убивает себя, дабы переродиться в другом теле, в другое время. Они задавились вопросом, в чём причина такой стратегии органа, как он понимает, что переродится.
— И каково их предположение?
— А не было предположений. Они затруднялись дать какой-то ответ. Это всё нужно было изучать.
— И вы в это верите? — повторил Ларион.
— А почему нет, молодой человек? Я просмотрел тысячи книг и журналов, и только в одной статье увидел для себя что-то полезное. Когда я читал об искажении, я понял, что это про меня. Сомнения отпали.
— Однако, как такое возможно, Виталий Борисович? Посудите сами: ни одного схожего инцидента за всю историю человечества...
— Как вы это определяете, уважаемый репортёр? — перебил Лариона мужчина. — Полагаясь на какие знания, вы делаете такие выводы? Миллионы людей ежегодно совершают самоубийства, и как вы можете быть уверены, что среди них нет и никогда не было похожего случая?
— Но об этом никто не знает! — прошипел Ларион.
— Но ведь эта троица знала, ведь так? — прорычал Виталий Борисович. — Или вы считаете, что я всё выдумал? Ответьте честно, верите ли вы в то, что я рассказываю? Или вы думаете, что я сумасшедший психопат, который просто желает сдохнуть? Я сижу здесь шесть лет, и всё на что способен – это поведать о самых сокровенных истинах. Вам не нужно ничего искать – информация на блюдечке. За всё долгое время, вы единственный, кто может дать ход делу. Докторам всё безразлично, я для них всего-навсего очередной идиот. Они в состоянии лишь максимально изолировать меня от вещей, однако спасёт ли это? Я ведь могу просто переломать себе шею, и, признаюсь, эта идея всё чаще и чаще не даёт мне покоя!
— Успокойтесь, Виталий Борисович...
— Ответьте мне! Вы верите?
— Послушайте...
— Вы меня не слышите, молодой человек! — свирепо проорал Виталий Борисович. — Я спрашиваю, верите ли вы мне или нет?
— Конечно же, верю, — сказал Ларион. — Я верю.
— Тогда вы должны выполнить свой профессиональный долг, — прохрипел мужчина. — Вы журналист, и вы обязаны разобраться. Вам не удастся просто забыть такое.
— Виталий Борисович, обещаю, что разберусь, — заверил его Ларион. — Я вам верю, и раскопаю всё, что только можно, чтобы вам помочь.
— Долго копать не придётся, — криво ухмыльнулся пациент. — В своё время я хорошенько поработал и вам остаётся лишь взять готовенькое. Я расскажу, где они находятся, а вы уж действуйте дальше. И, пожалуйста, помните, что это ваш долг. Свернуть с пути отныне нельзя.
— Кто где находится? — прищурил глаза Ларион.
— Андервуд, — пробормотал мужчина.
— Что?
— Так они называются, — пояснил Виталий Борисович. — Исследовательский центр, спрятанный от посторонних глаз настолько хорошо, что просто диву даёшься. Скорее всего, за ним стоит кто-то могущественный. Кто-то из верхушки, не иначе.
— Продолжайте.
— Они занимаются изучением перехода. О, они всё грамотно обставили: обнаружить их невозможно, данные засекречены, имена учёных неизвестны. Была только короткая заметка в одном журнальчике, под названием «Отечественная медицина», да и то, через пару дней после выхода, все тиражи оказались скуплены, а остатки сожжены в типографии. Кто-то допустил утечку, а потом ловко заметал следы.
— Вы читали её?
— Нет, я вышел на одного паренька, который интересовался этой темой. Он писал статьи в ЖЖ, рассказывал, что наткнулся на нечто сенсационное. Правда его аудитория состояла из пятнадцати человек, поэтому триумф так и остался незамеченным. Мы списались. Я рассказал о своей проблеме, он предложил встретиться. Через неделю я должен был отправиться в Москву, но за два дня до отъезда он вдруг скидывает мне непонятные координаты, пишет, что встреча откладывается, а затем пропадает. Больше на связь он не выходил. Ещё через месяц его аккаунт был удалён.

Ларион ощутил, как по спине пробежали мурашки:
— То есть он просто исчез?
— Я предположил, что его вычислили, — сказал Виталий Борисович. — Может и глупо, конечно, но, а что если так? Ведь он рылся там, куда обычному человеку лезть не следовало.
— А координаты?
— Они указывали на Каменный остров в Иркутской области. Четыре тысячи километров отсюда. Остров окружён рекой Ангара, и я уверен, что центр находится именно там.
— Почему?
— Идеальное место для неторопливого изучения сложной задачи, — пожал плечами Виталий Борисович.
— А на картах со спутника что-нибудь видно?
— Ничего, — покачал головой мужчина. — Поле да лес. Но они могли построить его под землёй. Вспомните про Красноярск-26. Они могли создать что-то похожее.

Ларион никогда не слышал о Красноярске-26, но и не стал расспрашивать, дабы не перегружать из без того полную от диких сведений голову.

— Отправляйтесь на остров, — посмотрел на него Виталий Борисович.
— Предлагаете наведаться в центр?
— Предлагаю провести разведку.
— Вы сказали, что это опасно.
— Вам нужно действовать аккуратно. Не стоит бросаться с места в карьер.
— А что если я тоже внезапно исчезну?

Виталий Борисович поморщился:
— Останавливает ли такая перспектива настоящего журналиста?
— А вы как думаете? — ухмыльнулся Ларион.
— Если да, то продолжайте сидеть на заднице ровно. А если нет, то берите судьбу в руки и делайте то, что должны.

В это мгновение Ларион захотел раскрыть карты. Ситуация не просто далеко зашла, она углубилась в чёрные непроглядные дебри, вывела абсолютно не туда, куда рассчитывал молодой человек изначально. Если вся эта история являлась выдумкой больного мозга, то он оставался на той же самой точке. Почему бы не признаться, глядя в уставшие глаза Виталия Борисовича, что он тоже необычный самоубийца? Почему бы не сказать, что он не журналист, а всего лишь отчаявшийся обманщик, затеявший эту авантюру исключительно из собственных интересов?

Но что если всё, правда? Что если игра велась всерьёз уже достаточно давно? Нужно ли быть журналистом, чтобы попытаться приоткрыть завесу тайны и разгадать засекреченные проекты? Ведь схватить в руки судьбу может каждый, для этого не требуются особые таланты. Он мог рассказать о себе, красочно описывая подробности демонических приступов, а мог держать язык за зубами, оставаясь в потухших глазах мужчины неоценимым спасением, надеждой на то, что будущее будет не таким, как сумеречное настоящее.

— Вы правы, Виталий Борисович, — сказал Ларион. — Вы из иной категории. Спрашивать вас, почему люди кончают с собой, всё равно, что спрашивать об этом любого другого.
— У каждого свои заморочки, дорогой репортёр. На этом свете счастливых мало, но много замученных.
— Как и обещал, я сделаю всё, чтобы докопаться до истины и помочь вам. Можете не беспокоиться.
— В первую очередь, вы поможете себе, Ларион, — впервые за разговор назвал его по имени Виталий Борисович. — Ведь открывая дверь к неизведанному, мы наполняемся новыми смыслами.

Прослушивая запись диалога в вагоне метро, Ларион параллельно разрабатывал план действий. Никаких особых манёвров не требовалось, достаточно было добраться до столицы. Отправляясь с Казанского вокзала, поезд следовал до Иркутска около трёх дней. Он прекрасно понимал, что чёртова суматоха вымотает его: врождённая неприязнь к многолюдным локациям монотонно текла по артериям и время от времени ослепительно себя проявляла. Но наплевать на рассказ Виталия Борисовича он тоже не мог.

Смех смехом, но что он будет делать окажись перед воротами таинственного центра? Ведь он менеджер интернет компании на удалёнке, привыкший к незамысловатому заработку. Он не занимается борьбой, не карабкается по горам, не оттачивает стрельбу в тире по средам и пятницам и даже не практикует шпионаж. Он не годиться на роль агента ноль-ноль семь. Столкнувшись с могущественными владельцами секретной штаб-квартиры, он судорожно вздохнёт, намочит штаны и начнёт молить о пощаде. Ларион поймал себя на мысли, что если история Виталия Борисовича вымысел, то он даже не расстроится, а, наоборот, воспрянет духом и улыбнётся тёплому солнцу.

С другой стороны, это могло оказаться незабываемым приключением, со стрельбой, погонями и романтической любовью. Находясь на смертном одре, Лариону было бы, о чём поделиться с внуками, а разве это не главное? Да и к тому же появлялась возможность разобраться с собственными проблемами. Вдруг он тот, кого и ищут учёные Андервуда долгие годы? Почём знать, глядишь, его деформированный мозг поможет им найти ответы на сложные вопросы, тем самым избавляя себя от пресловутой деформации.

Единственное, чего точно не хотел Ларион, это отправляться в путешествие в одиночку. Алексей не выходил на связь уже больше пяти дней, вероятно до сих пор дулся на словесный выпад в баре, а другие знакомые Лариона уже давным-давно перестали таковыми быть.

Он был бы счастлив, если бы ему составила компанию Катерина. Странно, но он до сих пор не знал, чем она занимается. Во время прогулок они говорили о мире, людях и о нём, но никогда не затрагивали её. Она была потрясающей, настоящим лучом света в мрачной жизненной обстановке Лариона. Ему нравилось, что она поддерживала любую тему, спорила с ним и открывала новый взгляд на, казалось бы, обыденные и вполне уже ясные вещи. Да, безусловно, он хотел бы, чтобы она отправилась с ним. Но сможет ли она вырваться из будничной суеты? И как вообще воспримет его намерение?

Поезд подъезжал к станции, и Ларион решил не тянуть с этими вопросами. В любом случае, он должен был с ней связаться, поэтому оттягивать неизбежное было бессмысленно. Да и к тому же, он очень сильно хотел услышать её голос. Равномерный, бархатный и успокаивающий. Впереди замаячили серьёзные испытания, и он принял их вызов. А поддержит ли в этом его она, он узнает прямо сейчас.

Состав остановился и двери открылись.

Продолжение следует...