Отвали (Новелла) | Глава 56
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Воцарилась такая тишина, что заложило уши. Словно в комнату вошла сама смерть — не было слышно ни единого звука. Огромная фигура Люсьена, нависавшая надо мной, казалась каменным изваянием, высеченным из чистой ярости. Он застыл так неподвижно, что трудно было поверить, что это живой человек, в котором течёт кровь и бьётся сердце.
Время словно остановилось. Стало трудно дышать под его тяжестью, и я мог лишь судорожно ловить ртом воздух. Странно… с самого начала этого разговора дышать было тяжело.
Будто кто-то сдавливал лёгкие. В груди впервые появилась острая боль, от которой при каждом вдохе и выдохе темнело в глазах.
— Повтори, — наконец произнёс Люсьен после долгого молчания, а после зарычал, как раненый зверь. — Повтори, я сказал! Что за чушь ты сейчас нёс?!
По телу прошла судорога — резкая, холодная, как будто кто-то провёл лезвием по позвоночнику. Кожа покрылась мурашками, дыхание сбилось. Я заморгал, ослеплённый внезапной паникой. Это было всё, на что меня хватило.
— Тот, кто мне… нравится… — слова будто вытекали сквозь склеенные губы. Язык налился свинцом, но я всё же заставил себя сказать правду. — …это Эми. А ты… ты просто друг.
Люсьен резко умолк. Сладкий, пряный аромат, прежде бывший лишь фоном, поглотил все мои чувства, до последней мысли. Я едва соображал, где нахожусь.
— Про…сти, — прошептал я, голос таял на губах. Силы покидали меня стремительно, словно внутри обрывались последние нити, удерживающие сознание.
Это было всё. Я окончательно обмяк, не в состоянии даже пошевелить пальцем. И в это мгновение Люсьен резко протянул руку.
— Кх… — воздух внезапно перестал поступать в лёгкие. Его пальцы сдавили горло с железной силой. Я захрипел, задыхаясь, тело инстинктивно выгнулось, тщетно пытаясь освободиться из его хватки. Но Люсьен не собирался её ослаблять.
— …Как… — выдохнул он прерывисто, плечи его судорожно вздымались. — Как… ты мог… со мной…
Низкий голос сорвался, не позволяя ему закончить фразу. Я с трудом различил... Показалось ли мне, что среди обрывистых слов звучат всхлипы, или он просто не мог справиться с дыханием? Его лица я не видел, мыслей прочесть не мог — не было ничего, кроме осознания собственного бессилия. Я лежал, словно бесчувственный кусок плоти, полностью во власти его эмоций.
Послышался дрожащий голос. Люсьен что-то говорил, но смысл его слов достиг моего сознания с запозданием.
— Я убью тебя, — прошипел он сквозь стиснутые зубы, и каждое слово звучало как проклятие.
До ушей донесся хриплый сдавленный звук. Дыхание прервалось окончательно. Я отчаянно открыл рот, стараясь вдохнуть хоть каплю кислорода, но вместо этого лёгкие снова заполнил густой, приторно-сладкий аромат.
«Феромоны», — эхом отозвались в голове слова Эмилио, донесённые словно из другого мира.
Так вот оно что… феромоны... Мысль была отстранённой, словно происходящее не имело ко мне отношения. Эмоций больше не было, лишь тяжёлое вязкое оцепенение окутывало тело, как мокрое покрывало. Последнее, что я осознал, были феромоны Люсьена, обволакивающие со всех сторон, а затем сознание окончательно погасло.
Тихий сдавленный стон вырвался из горла, и понадобилось несколько мучительно долгих секунд, чтобы туманное сознание признало этот жалкий звук своим собственным
Всё тело отозвалось тупой изматывающей болью, будто каждая кость в нём была сломана, а затем неумело составлена заново. Я пытался сдержаться, но стоны сами собой вырывались из груди, смешиваясь с желанием по-детски расплакаться от этого ощущения. Попытка даже слегка пошевелиться обернулась коротким острым вскриком.
— Ах… а-ах… ух… — прерывистые звуки срывались с губ, пока перед глазами плясали калейдоскопом яркие звёзды, а в голове стояла звенящая пустота.
— Осторожно, вы сейчас упадёте!
Внезапно раздался встревоженный голос. В палату торопливо вошла медсестра и бережно подхватила меня. Только теперь я понял, что почти сполз с кровати, едва держась за прикроватный столик. С её помощью мне удалось снова лечь. Она быстро проверила моё состояние, сделала пометки в журнале и аккуратно отрегулировала капельницу.
— Несколько дней будет очень больно, — тихо и мягко проговорила она. — Я увеличу дозу обезболивающего, постарайтесь поспать.
Я хотел сказать ей «спасибо», но не смог выдавить ни единого звука. Попытался изобразить хотя бы тень улыбки, но лицо тут же свело болезненной гримасой. ПО итогу всё, на что хватило сил — слабо шевельнуть губами. Она, заметив это, только мягко улыбнулась в ответ, провела ладонью по моей голове, осторожно, почти невесомо, и, пожелав тихого покоя, вышла из палаты. Я снова остался один.
Сознание постепенно прояснялось. Я медленно осмотрелся вокруг: тихая стерильная палата, спокойный ритм приборов, отражающий моё уязвимое состояние. К телу были подключены несколько аппаратов, из прозрачных пакетов по тонким трубкам вливались растворы. Я не знал, что именно это за лекарства, но одно стало очевидно — среди них были обезболивающее. И всё же я никак не мог понять, почему боль настолько сильна, что приходится прибегать к таким мерам?
Боль понемногу отступала, сглаженная действием препарата, и дышать становилось легче. Я выдохнул с дрожью, и тут же в памяти вспыхнуло воспоминание. Мгновенно вспыхнувший страх стиснул грудь, а тело затрясло от вновь накатившего наваждения.
Голос Люсьена гулко отдавался в ушах, словно отголосок недавней бури. Я осторожно прикоснулся рукой к шее — одно лёгкое движение, и по телу прошла мучительная судорога.
Это не был сон. Люсьен действительно пытался меня убить.
Ощущение удушья, липкая тяжесть его феромонов, проникающая в каждую клетку — всё это всплыло в памяти с пугающей отчётливостью. Я был на грани.
Я не помнил, чем закончилась та сцена. Не знал, кто остановил Люсьена, и как сам остался жив. Одно было несомненно: я выжил.
А что с Люсьеном? Спросить было не у кого. Неожиданно навалилась настолько сильная усталость, что веки сразу отяжелели, а мысли стали вязкими. Как и предупреждала медсестра, лекарство сработало быстро, и вскоре я провалился в глубокий, лишённый сновидений сон.
Постепенно, когда я набрался достаточно сил, в голове начала складываться цельная картина произошедшего. Всё это время родители навещали меня в больнице ежедневно: приходили вместе или по очереди, следили за лечением, приносили фрукты и любимые книги.
К счастью, хорошая физическая форма помогла мне довольно быстро восстановиться. И вот, когда я уже мог сам вставать с кровати и осторожно передвигаться по палате, родители, наконец, решились рассказать, что же случилось той ночью.
Оказалось, феромоны Люсьена пропитали буквально всё общежитие. Их сила была такой, что даже спящие студенты просыпались среди ночи от боли и невыносимого дискомфорта. Несколько ребят с нашего этажа оказались на грани изменения, и только молниеносная реакция персонала позволила избежать настоящей катастрофы.
Этот внезапный, почти лавинообразный выброс феромонов вызвал в общежитии переполох. Источник найти оказалось несложно: смотритель с сотрудниками ворвались в нашу комнату. Меня нашли без сознания, а Люсьен всё ещё сжимал мне горло, его лицо было искажено, взгляд остекленел. Нас немедленно разняли. Меня сразу же отправили в больницу для оказания экстренной помощи, а всем, кто пострадал, тут же ввели инъекции-нейтрализаторы.
— Благодаря этому ты остался бетой и не изменился, — пояснили мне потом.
— Похоже, он пытался сделать из тебя омегу, — ворчливо заметила мама, глядя на меня с напряжённым выражением лица. — Совсем с ума сошёл…
Она нахмурилась и пристально посмотрела в глаза. Мама была убеждена, что вся вина лежит на Люсьене.
— Но что же всё-таки случилось? Говорят, он после этого ни слова не сказал, как его ни допрашивали. Неужели всё это только из-за тебя?
Но и я не мог рассказать всю правду. Как объяснить? Что сказать им? Что их сын — гей, что Люсьен… действительно любил меня, а я отверг его чувства? Что именно это довело его до такого? Я не мог открыть истинную причину. И не просто не мог, а не имел на это права.
В конце концов, это было всего лишь преступление на почве страсти, вышедшее из-под контроля.
Рассказать родителям правду казалось немыслимым: мать потеряла бы сознание, а отец, скорее всего, взорвался бы от ярости. К тому же, даже если бы я попытался объяснить, они бы всё равно не поверили — в их мире я был обычным сыном, бетой, которому должны нравиться девушки. В их представлении это был всего лишь несчастный случай. Неуравновешенный доминантный альфа чуть не искалечил их здорового ребёнка.
Так что моей вины здесь нет. Всё это — проблема несчастного альфы, которому не хватило разума.
Это было малодушием, но я предпочёл молчать. Дело так и осталось нераскрытым, и подавляющее большинство разделяло мнение родителей. Никто не расспрашивал меня по-настоящему, не добивался откровений. Задали лишь несколько формальных вопросов, после чего вынесли свой приговор:
«Дилан Эйвери не несёт ответственности. Он просто стал жертвой, случайно оказавшись втянутым в инцидент с психически неуравновешенным альфой. Более того, его чуть не превратили в омегу — какое несчастье!»
Меня жалели все без исключения. Даже лечащий врач, едва взглянув на результаты, высказывал тревогу и настоятельно рекомендовал консультацию у психиатра. Но меня мучило совсем другое.
Люсьен до самого конца упорно молчал. Он не опроверг ни одного слуха, не стал разубеждать или защищаться, не переложил ни малейшей части ответственности на меня. Он принял всю вину на себя без попыток оправдаться, без каких-либо объяснений.
Конечно, формально я был жертвой. Но я хорошо знал, что большая часть ответственности за случившееся с Люсьеном лежит на мне. Это я дал повод с самого начала. Я использовал Люсьена, который искренне тянулся ко мне, чтобы завоевать внимание Эмилио. Перешёл черту, нарочно не замечал его чувств, которые со временем только крепли и в какой-то момент переросли в нечто большее. Те самые чувства, о которых он умолял не забывать… Даже если Люсьен зашёл слишком далеко, мои поступки не были безгрешны. Совесть не унималась, стучала в голове глухой болью, напоминая, что и моя вина в случившемся велика.
Тогда, лёжа в больничной палате, я пообещал себе. Когда мы встретимся, я обязательно извинюсь. Эта мысль казалась единственно верной и даже немного спасительной.
Я твёрдо решил: как только вернусь в школу, сразу же найду Люсьена и попрошу прощения. Пусть не смогу рассказать всей правды, хотя бы попробую объясниться, вымолю прощение за то, что не защитил его, не сделал ни шага навстречу, не сказал ни слова в его защиту, когда это было важнее всего. Я буду извиняться столько раз, сколько потребуется — просто за то, что не сумел быть рядом.
На этом мысли обрывались, растворялись в бесконечной пустоте ожидания. За весь оставшийся месяц я так и не придумал, что делать потом. Только ждал выписки, как единственного спасения.
Наконец меня отпустили из больницы.
— Дилли! — окликнул меня одноклассник, едва я ступил на территорию школы.
Ребята из нашего корпуса подходили один за другим, кто-то хлопал меня по плечу, кто-то обнимал на ходу, казалось, все рады снова меня видеть. Немного растерянный от такого внимания, я машинально кивал, улыбался, отвечал на вопросы. Но все будто происходило не со мной. Только одна мысль не покидала голову:
Скорее бы добраться до своей комнаты.
Дорога показалась неожиданно длинной, каждый шаг отдавался в груди глухим эхом. Вот знакомый поворот, вот длинный коридор и, наконец, дверь. Я замер, судорожно втянул воздух и медленно выдохнул, пытаясь унять дрожь. На секунду вспомнилось: совсем недавно я стоял здесь же, полный надежд, не зная, кто станет моим соседом… А за дверью уже ждал Люсьен.
Пульс бешено стучал в висках. Я сглотнул ком в горле, неуверенно протянул руку к дверной ручке. Старая дверь со знакомым скрипом отворилась, и я шагнул внутрь. Но тут же застыл на пороге.
Послышалось, будто кто-то негромко окликнул: «Дилли». Низкий, немного усталый голос Люсьена… Но это была всего лишь тень воспоминания, эхо, обман слуха. Комната встретила безмолвием и пустотой.