Ливень (Новелла) 91 глава
Взгляд Лайла пронзал Хэ Джина с такой силой, что по его позвоночнику пробежала дрожь. Руки инстинктивно сжались на его плечах. Даже этот едва заметный жест вызвал мгновенную реакцию, будто Лайл ощущал каждое, даже самое незначительное движение его тела.
Постепенно, почти незаметно, Хэ Джин оказался откинут назад, а его сознание затуманилось под натиском феромонов, разлившихся над ним, как тяжёлый, непрекращающийся ливень.
Тело будто охватило пламя. И прежде чем он успел осознать, взгляд зацепился за узорчатый потолок, а губы Лайла с жадностью искали его.
Положение стало ещё более шатким. Хэ Джин резко почувствовал — возбуждение Лайла прижимается к его бедру, горячее, будто прожигающее сквозь ткань. Он приоткрыл рот, и из него вырвался липкий, неловкий звук. Он думал, что привык к прикосновениям Лайла — но такая интенсивность была новой, пугающей. Сердце билось с лихорадочной скоростью.
Он судорожно задышал, и, не выдержав, оттолкнул Лайла за плечи. Тот нехотя отпустил, лишь немного отстранившись. Даже лёгкое касание носов вызвало новый спазм в спине.
Лайл завис над ним, глаза затуманены желанием. Он хрипло прошептал:
Каждое слово звучало с отчаянной мольбой, феромоны мягко скользнули по лицу Хэ Джина, как лёгкий ветер. Он встретился с этим взглядом — таким жадным, усталым — и, сам того не осознавая, кивнул.
В тот миг, как их губы снова соприкоснулись, Лайл отбросил остатки сдержанности. Его поцелуй стал глубоким, язык уверенно прочерчивал очертания рта Хэ Джина. Поток феромонов сбивал с ног. Никогда раньше он не чувствовал подобного: губы горели, язык дрожал от странного, почти сладкого зуда.
Он вновь попытался оттолкнуть Лайла, задыхаясь, и услышал:
Шёпот извинений, тёплая щека, прижатая к его лицу, запах мёда, пропитавший воздух. А руки Лайла, связанные, оставались неподвижны. Он не касался Хэ Джина. Не осмеливался.
Хэ Джин знал — Лайл мог бы порвать этот галстук одним движением.
Слова, пропитанные искренностью, пробились сквозь жар феромонов. Хэ Джин резко распахнул глаза. Он вновь встретился взглядом с Лайлом — полным трепета.
И в следующую секунду Лайл вновь потянулся к нему, впечатывая губы в его, с жгучей, болезненной страстью. Их языки снова соприкоснулись — и Хэ Джин задрожал. Закрыл глаза. Лоб нахмурился от эмоций, которым он не знал названия.
В этом поцелуе было что-то незнакомое. Не похоть. Не инстинкт. Что-то мягкое, хрупкое, пугающее.
Наутро Хэ Джин долго лежал, глядя в потолок. Лицо было пустым. За окном — суета, но он даже не пытался выглянуть.
В голове — сцены прошлой ночи. Лайл, его феромоны, поцелуи, не отпускающие ни на миг. Когда в груди начало подниматься странное, непривычное напряжение, он испугался — и отстранился. И к его облегчению — Лайл тут же отступил.
Он альфа. Хэ Джин — рецессивный омега. И всё же он смог удержаться. Не произошло запечатления. Почти чудо.
Но и это — тревожило. А если… всё-таки произошло?
Он не мог перестать думать об этом. О том, как реагировало его тело. О том, как сильно он хотел Лайла — впервые по-настоящему.
Он свернулся калачиком и пролежал так до рассвета, глуша жар внизу живота, не дающий покоя.
Тот факт, что он больше не бежал, ещё не означал, что он был готов принять эту близость. Мольбы Лайла всё ещё звучали в ушах. Феромоны, липкие, насыщенные привязанностью, будто впитались в кожу, не смываясь.
Он не ответил. Но звонок прозвенел снова. И за ним — голос. Хриплый. С той же интонацией, что и вчера.
Имя, произнесённое с такой виной, заставило его встать. Каждый шаг — как под гнётом памяти.
Он распахнул дверь — и утонул в красном.
Он не успел даже осознать, зачем открыл дверь. А перед ним стоял Лайл — с огромным букетом алых роз, который казался больше самого Хэ Джина.
— Это… тебе, — просто сказал Лайл.
Бумага зашуршала, вес цветов пробудил его из прострации. Он поднял глаза — и сердце сжалось.
Через плечо Лайла он увидел: вся гостиная завалена цветами. Яркие, ослепительные.
Он еле выговорил. Думал, там будет врач. А оказалось — цветы. Цветы, бесконечные, как его смущение.
Лайл посмотрел ему прямо в глаза.
— Потому что это был твой первый поцелуй.
Слова, как удар. Хэ Джин отвёл взгляд, густо покраснел. Розы в руках будто насмехались над ним.
— Я понимаю… это, возможно, было не лучшее воспоминание. Но я не хотел, чтобы оно осталось только плохим.
Слова Лайла — тихие, осторожные — лишили Хэ Джина дара речи.
Прошлой ночью, когда он ушёл, Лайл не погнался. Хоть галстук с его запястья легко спал — он привязал одну руку к изножью кровати, чтобы не пойти за ним.
Проснувшись, он был удивлён. Тело — неожиданно лёгкое. Разум — ясный. Обычно гон сводил его с ума, но сейчас — было иначе.
Он вспомнил: Хэ Джин пришёл сам. В его феромонах была вина, но сам факт визита — греющий, живой.
Он должен был извиниться. Но вместо этого — показал всё, что копилось в груди. Хотя Хэ Джин просил не давить на него. Просил…
Он не мог оставить всё как есть. Хэ Джин слишком много терял в жизни. И когда он сказал, что у него никогда не было первого поцелуя — Лайл запомнил.
Он даже был готов к тому, что Хэ Джин всё забудет. Или скажет — «это даже не был поцелуй».
Но Хэ Джин — молчал. Не ругался. Не оттолкнул. А лишь стоял… с пылающими щеками.
Дыхание у него сбилось. Грудь ходила ходуном. И Лайл вдруг вспомнил — тот день, когда Хэ Джин небрежно обронил это. Словно в шутку.
А он… запомнил. Попытался подарить ему не «опыт», а память. Светлую. Для него — не для себя.
Это и была доброта Лайла. Навязчивая. Ослепительная.
Букет был тяжёл. Хэ Джин просил: не навязывай. Но Лайл — навязал. И он — принял.
Он мог бы отказать. И Лайл бы молча ушёл.
И, прижимая букет к груди, вдруг понял: ему… нравится. Именно это и было страшно.
Румянец с щёк перекинулся на шею. Лайла словно заворожило. Он шагнул вперёд, не в силах больше сдерживаться. Цветы между ними хрустнули, источая аромат.
— Если я ошибаюсь… если не прав - ударь меня, — тихо сказал он.
Хэ Джин поднял взгляд. И Лайл воспользовался мгновением. Наклонился, опершись руками о косяк — так, чтобы не коснуться, не сломать.
Розы — такие яркие, такие совершенные — смялись между ними. Лепестки осыпались на пол.