Экс-спонсор (Новелла) | Глава 182
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
— Чонён-сси! Это что за вино? Ого, вот это да!
Это был последний и вместе с этим суматошный день съёмок. Едва Чон Соын вошла в номер, как её взгляд тут же упал на ряд бутылок, скромно стоявших на столе. Это было вино, которое Чонён получил от бабушки. Соын с неподдельным интересом подошла ближе.
— Такое же практически невозможно достать! Откуда у вас это сокровище? Так вот почему вы в свой выходной куда-то в одиночку исчезли! — она, кажется, совершенно забыла, что зашла обсудить концепцию, и принялась одну за другой брать бутылки, с благоговением изучая этикетки.
Тут же и другие сотрудники, до этого сновавшие по комнате, с любопытством подошли и принялись заглядывать ей через плечо.
— Да одна такая бутылка стоит как минимум четыре миллиона вон!
— Что? Правда? — Чонён, до этого сидевший в кресле и сосредоточенно пробегавший глазами по сценарию, подскочил от удивления.
— А вы не знали? Я думала, это вы сами купили.
— Нет, мне подарили… Но неужели одна бутылка действительно стоит несколько миллионов? Соын-сси, может, вы ошиблись?
— Если это не подделка, то действительно стоит четыре-пять миллионов. За такое, наверное, и на таможне пришлось бы серьёзно отчитываться…
«А! Так вот почему она, ни с того ни с сего, дала мне денег, сказав, что это на карманные расходы?» — Чонён только сейчас понял смысл слов бабушки, которая при прощании небрежно сунула ему конверт.
«Но неужели они были настолько дорогими?»
Чонён, словно не веря, взял в руки бутылку, которую всё ещё вертела в руках Чон Соын. Знакомый изгиб стекла, знакомая этикетка… Он часто пил это вино, когда жил с Дохоном. В памяти всплыла картина: он один в огромной гостиной, с книгой в одной руке и бокалом — в другой. Вино тогда казалось ему просто приятным дополнением к вечеру. А потому никогда не задумывался о его цене.
«Значит ли это, что всё то, что я в одиночку потягивал дома, было примерно в той же ценовой категории?»
Каждый раз, когда винный бар пустел, вскоре снова наполнялся похожими винами. Ему и в голову не приходило проверять их стоимость. А потому просто принимал это как должное.
«Сколько же это всё стоило? Получается, в месяц только на вино уходило как минимум несколько десятков миллионов…» — от этой мысли слегка закружилась голова. Он почувствовал странное отчуждение от собственного прошлого, словно речь шла о жизни совершенно другого человека.
Именно в этот момент подошел менеджер и вырвал его из ошеломленных размышлений:
— Актёр-ним! Через десять минут выезжаем на место съёмок. Если до этого что-то понадобится, скажите, я соберу.
Чонён, так и не отойдя от шока, молча кивнул. И, с той аккуратностью, с которой держат на руках младенцев, осторожно забрал бутылку у Соын и поставил её на стол. После того, как он узнал ценность, вино показалось ему не просто дорогим, а каким-то невероятно драгоценным и прекрасным.
Сотрудники, до этого шушукавшиеся о вине, тоже принялись суетливо бегать по номеру, пакуя оборудование и личные вещи.
В отличие от них, Чонёну готовиться было не нужно. Когда суета вокруг утихла и комната опустела, в наступившей тишине его мысли сами собой вернулись к событиям нескольких дней назад. Шум съёмочной группы исчез, сменившись шёпотом воспоминаний.
Он сидел неподвижно, но всем своим существом ощущал фантомные прикосновения. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы раз он ни вытирал губы тыльной стороной ладони, казалось, что тепло Дохона всё ещё на них. Чонёну казалось, будто он выпал из времени.
«Нужно было его оттолкнуть. Немедленно. Я ведь не решил его простить. Почему я тогда просто застыл, как истукан?» — он снова и снова корил себя. — «Почему позволил ему это сделать?»
Дохон, который всегда вёл себя так, словно не испытывал к нему никаких чувств, кроме холодного раздражения, вдруг стал таким настойчивым и при этом уязвимым. И Чонён не знал, как на это реагировать. Он не хотел отрицать очевидное: его сердце до сих пор предательски трепетало при виде этого мужчины. Но вместе с этим сладким трепетом приходила и огромная, леденящая душу тревога.
Дохон наверняка хотя бы смутно догадался, как сильно он взволнован. От этого появилось чувство, будто он одновременно и победил, заставив этого неприступного человека показать свои чувства, и сокрушительно проиграл, снова попавшись на тот же крючок.
Когда в тот день после прогулки они вернулись на виллу, и Чонён начал запоздало терзать себя за собственное нерешительное поведение, Дохон вышел в сад, чтобы ответить на деловой звонок.
Едва его фигура скрылась за дверью, как бабушка тут же заговорила с Чонёном. И ее голос показался гораздо тяжелее и печальнее, чем обычно:
— Ты, наверное, очень занят, спасибо, что проделал такой путь, чтобы приехать сюда сегодня.
— Что вы, что вы. Мне тоже было очень интересно. Когда мы гуляли, я видел, какой у вас тут красивый и спокойный район.
— Ах, ты, с таким-то мягким характером… Спасибо, что говоришь так. А то, что я вас с Дохоном вместе позвала — считай, что это просто дурацкая шутка старой карги, и посмейся.
— Не могла я спокойно смотреть, как этот парень ходит такой понурый, совершенно на себя не похожий. Кровь ведь не вода… Но теперь такого больше не будет. Я знаю, что и для тебя это было тяжело и несправедливо.
В голосе бабушки слышалось явное сожаление, и Чонён не знал, что ответить. После того, как там, на скамейке, они упоительно целовались, слышать такие слова было особенно неловко. Словно он обманывал эту добрую хитрую женщину, которая всего лишь хотела счастья им обоим.
— Этот Дохон, хоть он с самого начала и кажется таким бесчувственным, он просто ребёнок, который своими глазами видел, как его родная мать взяла сумки с деньгами и бросила его.
— Что? — переспросил Чонён, думая, что ослышался.
— Хоть он никогда и не показывал этого, но что у него творилось в душе все эти годы… — бабушка горестно цокнула языком и глубоко вздохнула, глядя на дверь, в которую только что вышел Дохон.
О его матери Чонён и раньше мельком слышал, но эта деталь… она меняла всё. Он знал, что мать Дохона получила приличную компенсацию, но то, что маленький Дохон был свидетелем этого ухода, он слышал впервые.
— Да. Говорят, набила эти огромные сумки пачками денег до отказа и ушла, даже не оглянувшись. Даже не попрощалась. Такая вот жестокая женщина, которая ради денег одним махом обрубила десять лет, что растила сына. Да с собакой, которую растишь, и то так не поступают.
— И после этого… он ни разу её не встречал? — после долгого тяжёлого молчания спросил Чонён.
Бабушка медленно покачала головой, и в её взгляде отразилась боль за собственного внука.
Чонён замер. Мир вокруг сузился до этой короткой истории. Он вдруг увидел перед собой не всемогущего директора Мун Дохона, а маленького мальчика, стоящего посреди огромной комнаты и смотрящего, как его мир рушится. Мальчика, который в тот день усвоил самый страшный урок: любовь можно продать. И что его собственная любовь ничего не стоит.
— Когда председатель Мун впервые привёл Дохона, он по ночам почти не спал. Просто молчал. Сколько же тогда у этого ребёнка в душе перегорело… Лет одиннадцать ему было, кажется, — голос бабушки дрогнул. — Он нашёл меня в саду и спросил, сколько денег взяла его мама. Сказал, что сам заработает и вернёт её…
— А виноват во всём этот ублюдок-отец, который так обошёлся с ребёнком. Хоть я его и родила, но не понимаю, как у него может быть такой бессердечный характер.
В голове Чонёна непроизвольно нарисовалась картина: маленький худенький мальчик с упрямо сжатыми кулаками и глазами, слишком серьёзными для его возраста, стоит перед своей бабушкой и даёт это детское отчаянное обещание. Хотя он никогда этого и не видел, от одной этой воображаемой сцены стало до тошноты неприятно и грустно.
«Я полностью ошибся, теперь я это понимаю. И понимаю, что, какие бы выгодные условия я ни предлагал, я не смогу вернуть твоё расположение».
«…если это не работает через сделку, я не знаю, как ещё это можно получить».
Внезапно слова, которые Дохон произносил с таким отчаянием, обрели смысл. Это не была тактика холодного бизнесмена. Это был крик того самого одиннадцатилетнего мальчика, который усвоил, что всё в этом мире, включая любовь, имеет свою цену. Что всё можно купить и продать. У Чонёна так сильно заболело сердце, что стало трудно дышать. Он невольно нахмурился и крепко стиснул зубы, чтобы сдержать рвущийся наружу стон.
— Я при жизни хотела дать Дохону понять, что есть на свете вещи, которые дороже этих проклятых денег, — с горечью пробормотала бабушка, глядя на свои сцепленные в замок руки. — Поэтому, когда он сказал, что возьмет в мужья парня, который является его полной противоположностью, я в глубине души так обрадовалась. Подумала, может, благодаря тебе он узнает что-то новое… А теперь вот смотрю и думаю, что это была просто глупая старческая прихоть.
Чонён не знал, что сказать. Любые слова казались пустыми и фальшивыми. Он лишь беззвучно шевелил губами, так и не сумев найти нужный ответ.
«Поэтому, пожалуйста, скажи мне ты, Чонён-а».
Как бы он ни старался отогнать их, в голове снова и снова повторялись слова Дохона. Да. Теперь он слышал в них не просьбу взрослого мужчины, а мольбу одинокого ребёнка.
А в это самое время, в другом конце города, в залитом искусственным светом конференц-зале небоскрёба, заканчивалась совершенно иная сцена.
— Был рад познакомиться с вами по такому случаю, директор-ним. Если представится возможность, может, в следующий раз встретимся по поводу строительства полупроводникового завода.
Мужчина в дорогом костюме, застегнув пуговицы на расстёгнутом пиджаке, с уважением протянул руку Дохону для прощального рукопожатия. Хотя он и был как минимум на десять лет старше, ничуть не смущаясь поклонился человеку, от решения которого зависела судьба его проекта.
— Мой секретарь свяжется с вами, — ровным холодным тоном ответил Дохон, возвращая рукопожатие. На его лице не было и тени тех эмоций, что разрывали его на части всего несколько дней назад. Лишь маска безупречного непроницаемого профессионализма.
— Тогда буду ждать. Спасибо, что задержались допоздна.
После ухода мужчины Дохон устало опустился в кресло и посмотрел на наручные часы. Прошло уже четыре часа с тех пор, как он приехал на эту встречу. За это время другие люди давно уже решили свои дела и ушли, так что огромный зал для переговоров был пуст. Тишина, пришедшая на смену гулу голосов, давила на уши.
Только тогда в глаза Дохону бросились нетронутые закуски и ряды бокалов с шампанским, расставленные на столах.
«Если бы это было красное вино, Чонёну бы понравилось».
Совершенно неуместная для данной ситуации мысль непрошено вторглась в голову. В последнее время все его мысли, словно реки, впадающие в одно море, текли именно так — неизбежно и без всякой логики сворачивая к Чонёну. Поделать с этим он ничего не мог.
Убедившись, что мужчина, с которым он только что разговаривал, окончательно покинул этаж, Дохон взял бокал шампанского и устало опустился в кресло у панорамного окна.
Отпив глоток, он по привычке проверил телефон. Сердце на долю секунды замерло в ожидании. Но долгожданного сообщения от Чонёна не было. Лишь бесконечная лента мелких рабочих писем и отчётов. Глядя на экран, он, не свойственно для себя, несколько раз подряд тяжело вздохнул.
После той встречи в Нью-Йорке и возвращения в Корею их отношения застыли в неопределённости. Они не то чтобы регулярно общались, но время от времени обменивались короткими пресными сообщениями.
Оба с огромным трудом поддерживали эту мучительную дистанцию, не в силах ни сблизиться, ни разойтись окончательно.
Хотя он и умолял дать ему шанс, Чонён так и не дал на это чёткого ответа.
Даже если Дохон сам и пытался позвонить, из-за их сумасшедших графиков они постоянно не совпадали по времени. А если случайно и удавалось дозвониться, в голосе Чонёна слышалась такая смертельная усталость, что язык не поворачивался опрометчиво просить его выделить время.
С момента возвращения из Нью-Йорка прошло уже несколько недель, но Дохон лишь пару раз видел его мельком, не удержавшись и подъехав к его дому поздно вечером. И каждый раз у Чонёна был такой измученный вид, что он просто не мог заставить себя выйти из машины и задерживать.
«Поступил отчёт, что из-за очень плотного графика в последнее время господин Ю Чонён выглядит особенно напряжённым. Сообщают также, что у него снизился аппетит, и он в основном ест только фрукты. Хотя со стороны его менеджера и прилагаются особые усилия, чтобы о нём заботиться, насколько это эффективно, неизвестно».
Дохон, вспомнив сухие строки полученного несколько дней назад отчёта, с силой затянул узел галстука, который казался удавкой. Он поправил съехавшие от резких движений запонки, словно пытаясь этим жестом вернуть на место и свои разбредшиеся тревожные мысли, снова заковав себя в броню безупречного директора Мун Дохона. Но это больше не работало.