Экс-спонсор (Новелла) | Глава 156
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
— Словно я всё это время только и ждал, когда наши взгляды наконец пересекутся, — тихо произнёс Дохон.
Его голос остался таким же сдержанным и сухим, как обычно, но Чонёну вдруг почудилось в нём странное, почти неуловимое сожаление — настолько явственное, что у него защекотало в ушах и даже на мгновение пересохло в горле. Он невольно резко отвернулся, не в силах выдержать этот взгляд.
«Это выглядело чересчур неестественно?» — с опозданием упрекнул себя Чонён за собственную неловкость.
Он растерянно перебирал в уме возможные реакции: ему ещё никогда не приходилось слышать от Дохона извинений, особенно таким голосом. По пути сюда он мысленно перебирал десятки сценариев их сегодняшней встречи, но подобный поворот даже не приходил ему в голову.
— Директор-ним извиняется передо мной… — пробормотал он с неверием, — Вы… вы что, выпили?
Когда перед ним извинился Хан Ирам, на сердце сразу стало легче, словно с души спал тяжелый камень.
Но сейчас всё было иначе: слова Дохона почему-то отозвались в самом солнечном сплетении — резкой острой болью, будто покалывание, начавшееся где-то глубоко в груди, докатилось кончиков пальцев. Чонён несколько раз сжал и разжал кулаки, стараясь прийти в себя.
— Я всё исправлю, — твёрдо сказал Дохон, выдерживая паузу. — Всё, что я испортил до сих пор. Только позволь мне это сделать. Дай мне шанс, и я буду стараться снова и снова, пока ты не будешь доволен. Так, как тебе нужно.
Каждое его слово отдавалось тяжёлым эхом в ушах, и от этого внутри всё переворачивалось, сбивало дыхание.
«Что, чёрт возьми, произошло с Дохоном за это время? Может, я что-то упустил?.. Через что он прошёл, чтобы теперь не просто говорить об аннулировании контракта, но и просить у меня шанса…?»
В горле застрял тугой ком, и Чонён не смог вымолвить ни слова. Его тело, точно подчиняясь этим бурным спутанным чувствам, тоже напряглось и будто застыло.
Он крепко сжал в руках папку, словно только этот предмет удерживал его от того, чтобы разлететься на части среди всей этой внутренней сумятицы. Лишь одно Чонён понимал совершенно ясно: он не хотел, чтобы Дохон разруливал проблемы, которые сам же перед ним и поставил. От Дохона он больше ничего не ждал — и даже надеяться себе не позволял.
Молчание становилось всё тяжелее, но Дохон не спешил отступать. Его взгляд настойчиво ловил Чонёна, не позволяя уйти в себя. Терпение его, вопреки обычно невозмутимой манере, таяло на глазах.
Чонён плотно сжал губы, чувствуя, как перехватывает дыхание, и попытался перевести дух. Дохон сделал шаг к нему, не скрывая нарастающей нетерпеливости.
— Раньше… Когда я смотрел на твоё лицо, мне казалось, что могу понять всё, о чём ты думаешь. — Взволнованные снова нарушил он тишину. Чонён медленно моргнул, только теперь осознавая, насколько близко подошёл к нему Дохон. — Твои эмоции были написаны на лице — их можно было читать так же легко, как открытую книгу.
— Но сейчас я не понимаю. Даже не могу предположить, что ты чувствуешь, — с несвойственной ему откровенностью и горечью в голосе признался Дохон.
«Что ж, это даже справедливо. Ведь я всю нашу совместную жизнь провёл именно так» — мелькнуло у Чонёна.
Он вспомнил, как годами вынужденно кружил вокруг Дохона, словно пытаясь поймать ускользающий взгляд, отчаянно стремился хоть раз угадать, что творится у него на душе. Всё это время он был на положении невидимого, читающего чужие знаки без единой подсказки.
Теперь же всё будто переместилось с ног на голову: роль наблюдателя занял Дохон, и Чонён ясно видел, как его охватывает нетерпение — впервые настолько явно.
«Мой огонь давно догорел, остался лишь пепел, а его, выходит, только сейчас тронул фитиль — и разгорается заново...?»
От этой мысли ему стало одновременно и тепло, и грустно. Приятно — потому что, возможно, Дохон только теперь начал что-то чувствовать по-настоящему. Грустно — потому что для Чонёна этот этап, кажется, уже прошёл, и возвращаться к нему он не мог.
В то же время, когда Дохон впервые так прямо заговорил о своих чувствах, Чонён ощутил лёгкое превосходство.
— Я… если честно, совсем не понимаю, почему вы, директор, вдруг обращаетесь со мной так, — Чонён замялся, потом сунул руку в карман и достал небольшой предмет. — Это сбивает меня с толку, и я не знаю, как реагировать. Но если вы и правда готовы просто аннулировать контракт — для меня не так уж важно, сбивает ли это меня с толку или нет. Я просто хочу поскорее поставить точку во всей этой истории. Поэтому вот, возвращаю вам это.
На ладони Чонёна лежали ключи от машины — той самой, что Дохон подарил ему после актёрского дебюта. Хотя, по сути, этот жест едва ли был настоящим подарком; куда больше он напоминал плату спонсора за секс
Поначалу Дохон будто не сразу понял, что это за вещь — просто молча смотрел на ключи, не торопясь их взять. Лишь когда до него дошло, что это именно ключи от той машины, его рука замерла.
— Не нужно возвращать то, что было подарено, — наконец тихо сказал он, всё ещё не поднимая глаз.
— Даже если они останутся у меня, я не смогу содержать эту машину. С такой моделью недолго и «автомобильным бедняком»¹ стать.
Он чуть качнул рукой, словно призывая наконец взять ключи, и Дохон, помедлив ещё секунду, нехотя протянул руку и забрал их.
— А. И ещё, я съеду из квартиры на этой неделе.
— Тогда куда ты собираешься? — Дохон крепко сжал ключи в руке, а глаза сузились.
— Этого я ещё не решил, не знаю.
— Сейчас переезжать в другое место будет опасно.
Но и оставаться в офистеле, который когда-то предоставил ему Дохон, Чонён тоже не мог. В глубине души он всегда знал: это место было частью спонсорства, и мысль о том, чтобы оставаться там, причиняла дискомфорт.
— Сейчас так, но я думаю, что очень скоро всё утихнет, и мне удастся наконец найти своё место.
— Если переедешь в место с плохой охраной, — тихо заметил Дохон, — могут нагрянуть репортёры, и проблем не оберёшься. Да и не исключено, что явится какой-нибудь подозрительный тип и попытается вмешаться в твою жизнь.
— И всё же, ничего не поделаешь. Придётся как-то выкручиваться и просто быть осторожнее…
— Так нельзя. Это слишком опасно, — холодновато бросил Дохон, но, заметив собственную резкость, сразу поправился, будто спохватившись: — Я не хочу тебя принуждать. Просто… я волнуюсь за тебя, вот и всё…
— Вот, видите? Я же говорил, люди так просто не меняются. — С лёгкой усталой усмешкой отозвался Чонён.
От вида поднявшихся уголков губ, Дохон с досадой провёл рукой по волосам.
— Если это прозвучало как давление, прости.
Чонён на мгновение растерялся — он был уверен, что тот сейчас, как обычно, начнёт настаивать и возмущаться, попытается что-то запретить, но вместо этого услышал покладистое признание, к которому не привык.
Хотя по лицу Дохона было видно: ему хочется сказать гораздо больше, но он, возможно впервые, старательно сдерживал свои слова. Пауза повисла в воздухе — не тяжёлая, но настороженная, как между людьми, которые вдруг слишком хорошо почувствовали чужое присутствие.
Промолчав, Чонён наконец повернулся и направился вверх по лестнице на второй этаж.
— Раз уж это последний раз, — негромко бросил он через плечо, — я проверю, не осталось ли в комнате каких-нибудь вещей, которые стоит забрать.
Дохон не выдержал — почти сразу последовал за ним, на ходу подбирая слова, чтобы снова попытаться его остановить:
— Может, не стоит так спешить? Лучше собраться спокойно, без суеты, и потом переехать. Не обязательно всё делать вот так… впопыхах.
— Всё равно теперь я ухожу из актёрства, — отстранённо бросил Чонён, — так что никакой опасности не будет. Пресса быстро забудет обо мне, если я перестану мелькать на публике.
Чонён открыл дверь в ту самую комнату, в которой когда-то жил, и вошёл внутрь. Дохон на секунду замер у распахнутой двери, неуверенно смотря ему вслед, а затем шагнул за ним, не в силах отпустить тревогу.
Осматривая комнату, Чонён задумался, стоит ли объяснять свою позицию. Всё было до странности просто: теперь, когда контракт аннулирован, а их пути расходятся, смысла скрывать правду или что-то недоговаривать просто не осталось. Наоборот, ему хотелось сказать всё открыто, без малейшей фальши.
— Придётся бросить. Продолжать дальше в такой ситуации уже невозможно. Да и сил, чтобы начинать всё заново, у меня больше нет…
— Тогда чем ты собираешься заниматься? — Дохон подошёл вплотную, будто требуя немедленного ответа. Чонён невольно вздрогнул и, ощутив, как расстояние между ними исчезает, отступил на шаг назад.
— А это я тоже должен вам говорить?
Дохон мгновенно остановился и поднял обе руки, показывая: он не собирается пугать, давить или навязываться.
— Нет, конечно. Не должен, — чуть тише сказал он, сдерживая порыв продолжить спор.
Вместо того чтобы поддерживать разговор, Чонён молча оглядел комнату. В этой атмосфере перемен и надлома именно она осталась странно неизменной, будто время здесь застыло — всё те же стены, знакомые предметы, только воздух кажется другим, напряжённым и тяжёлым.
С трудом сдерживая дистанцию, Дохон снова заговорил:
— Я слышал от бабушки. Слышал, ты отказался от наследства. Я ведь говорил тебе раньше говорил, это бабушка оставила тебе. Можешь просто принять.
— Бабушка — очень хороший человек, и я ценю её заботу. Но... — Он остановился у комода, взглянув на Дохона с неожиданной откровенностью. — Я не хочу брать что-то, что снова привяжет меня к вам, директор. Для меня слишком важно, чтобы все связи наконец были разорваны.
Его рука машинально потянулась к знакомому флакону духов, оставшемуся на столике.
«Неужели их осталось так мало? Или мне кажется, но с тех пор, как я был здесь в прошлый раз, их стало заметно меньше».
Он бросил взгляд на Дохона, который, заметив это движение, с преувеличенным равнодушием отвернулся, будто не имеет к этому никакого отношения.
— Всё-таки, пожалуй, ничего не буду забирать, — медленно произнёс Чонён, возвращая духи на место. — На этот раз действительно выбросьте всё без сожаления.
Глядя на это, Дохон поджал губы. А Чонён, подняв на него взгляд, добавил:
— Вы ведь говорили, что хотите всё исправить,. Если вы, директор, правда испытываете ко мне чувство вины, просто больше не вмешивайтесь в мою жизнь. Это всё, что мне нужно.
Кадык Дохона дёрнулся, выдав его внутреннее напряжение. Чонён смотрел на него почти бесстрастно, впервые ощущая спокойствие и твёрдость, к которым так долго стремился.
— Это всё, чего ты от меня хочешь?
— Да, — без колебаний ответил Чонён. — Теперь давайте действительно станем чужими, как будто нас никогда и не было друг для друга.
На мгновение между ними повисла тяжёлая тишина. Лоб Дохона едва заметно нахмурился, губы дрогнули, словно он хотел что-то возразить, но не нашёл слов.
Спустя долгую, почти мучительную паузу он наконец с трудом произнёс:
— Значит, теперь всё кончено, — едва слышно выдохнул Чонён, и на лице его отразилось облегчение. В последний раз окинув взглядом комнату, где всё начиналось и всё закончилось, он медленно достал из папки контракт, внимательно посмотрел на него и, не колеблясь ни секунды, разорвал на части.
Звук рвущейся бумаги прозвучал неожиданно громко, рассыпавшись по комнате как финальный аккорд их истории.
На этот раз Дохон не смог скрыть искаженного от боли лица — все чувства, обычно так тщательно спрятанные, вырвались наружу.
Чонён, не обращая на это внимания, лишь сжал скомканные обрывки и бросил их в мусорную корзину. Только теперь он ощутил лёгкость и настоящее освобождение — будто снял с себя тяжёлые оковы, которые долгие годы не давали дышать.
Теперь всё было действительно кончено.
— …Кстати, а это что? — спросил Чонён, отряхивая руки, уже собираясь закрыть папку. Вдруг его взгляд упал на маленький затерявшийся клочок бумаги, который оказался вложен между страницами.
Листочек был старым, с выцветшими уголками — неожиданная находка среди официальных бумаг.
¹ Автомобильный бедняк (카푸어 – кхапхуо) – корейский неологизм, обозначающий человека, который тратит непропорционально большую часть своего дохода на покупку и содержание дорогого автомобиля, в ущерб другим аспектам жизни, и в итоге испытывает финансовые трудности.