Отвали (Новелла) | Глава 73
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Рёв толпы внизу донёсся до него, как далёкий и бессмысленный шум прибоя. Аплодисменты, крики «Ура-а-а!» — всё это было звуком из другого мира, не имеющим ничего общего с его реальностью. Его реальность сжалась до нескольких пронзительных ощущений: до крика мышц в плече, грозящих разорваться, до пальцев другой руки, которые уже не просто горели, а превратились в сведённые судорогой онемевшие крюки. И до веса женщины в его объятиях — не человека, а якоря, тянущего его в бездну.
Он бросил один короткий взгляд вниз. Спасательная подушка, распластанная на асфальте, показалась ему не больше почтовой марки. Пропасть между ними была головокружительной, и он тут же зажмурился, борясь с приступом тошноты. Нет. Падать — не вариант. Сломанные кости, в лучшем случае. Единственный путь — обратно. В то окно, которое сейчас казалось таким же далёким, как и земля.
— Офицер, вы в порядке?! — голос коллеги из проёма был полон паники.
Дилан попытался рявкнуть «Нет!», но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Он чувствовал, как предательски подрагивает рука, державшаяся за карниз. Он знал, что это агония мышц. Что у него остались секунды. Адреналин, державший его до этого, отступал, уступая место чистой боли.
— Слушайте… меня! — просипел он, каждое слово стоило ему неимоверных усилий. — Рукав… Когда я крикну… тяните! Изо всех сил! Поняли?!
— Да! Есть! — донеслось в ответ, и Дилан услышал суетливую возню — звук их единственной надежды.
Силы иссякали с каждым ударом сердца. Он стиснул зубы до скрипа, пытаясь отогнать белые пятна, пляшущие перед глазами. Время растянулось в вязкую липкую бесконечность. Наконец сверху донёсся крик, которого он ждал:
Дилан открыл глаза. Глубоко вдохнул, наполняя лёгкие жгучим воздухом, собрал последние остатки воли в один кулак и оттолкнулся ногами от стены. Мир качнулся. Раз. Вперёд, в пустоту, от которой замирало сердце. Два. Назад, к шершавой кирпичной стене, скрежет ботинок по которой отдавался в зубах. Женщина в его руках была безвольной куклой, её голова моталась в такт этому страшному маятнику. Пальцы на карнизе онемели окончательно. Он их больше не чувствовал. Ещё один мах, самый отчаянный, и в тот момент, когда их по инерции бросило обратно к спасительному окну, он издал крик, который был больше похож на рёв раненого зверя:
Рывок был чудовищным. Мир взорвался смазанным пятном из кирпича, неба и стекла. Оконная рама рванулась навстречу, как пасть гильотины. Он почувствовал, как их тела неуклюже, с треском и хрустом, втягивает в узкий проём. Следующим ощущением был оглушительный удар о твёрдый пол.
Воздух выбило из лёгких. Из груди вырвался не стон, а какой-то булькающий звук. Боль взорвалась в плече, в рёбрах, в затылке. Он лежал на полу, в клубке из своих и чужих конечностей, и не мог даже пошевелиться. Мир медленно возвращался — сначала через звуки. Десятки голосов, слившихся в один тревожный, панический гул.
— Боже, получилось! Все позади!
— Мисс Эдисон, как вы? Сюда, присядьте.
Гул нарастал, от него раскалывалась голова. Дилан заставил себя разлепить веки.
— Я… в порядке… — наконец выдавил он, и его собственный голос показался ему чужим. — Хватит… кричать…
Шум стих, сменившись вздохами облегчения. Чьи-то руки осторожно распутали его и женщину, помогли ему сесть, а потом и подняться. Он стоял, пошатываясь, и мир всё ещё плыл перед глазами. Затем машинально отряхнул пыль с формы, пытаясь уцепиться за это простое, знакомое действие. И тогда он увидел её.
Кларис сидела на стуле, закутанная в тонкое полицейское одеяло. Её лицо было белым, как полотно. Она вся дрожала, но не от холода. Глаза, до этого пустые, теперь были наполнены новым, кристально ясным, и оттого ещё более страшным пониманием. Она смотрела прямо перед собой, но видела не стену, а лицо мужчины внизу.
Её губы шевельнулись, и до Дилана донёсся тихий, почти беззвучный шёпот.
Глаза смотрели в пустоту. Женщина была в глубочайшем шоке и, как заведённая, продолжала повторять одно:
— Он пытался меня убить… Этот мужчина… меня… он хотел, чтобы я умерла…
Дилан не находил слов. Он просто молча смотрел на женщину, которая только что заново родилась и осознала, из какого ада её вытащили.
— Герой явился! Всем выпить за героя!
Едва Дилан переступил порог знакомого бара, как на него обрушилась волна приветственных криков. Его тут же окружили, хлопая по плечу и наперебой поздравляя. Чувствуя, как к щекам приливает краска, он смущённо улыбался, пожимая протянутые руки и пробираясь к своему обычному месту у стойки.
Бармен Тим уже ждал его с широченной ухмылкой и бутылкой холодного пива.
— Герою за счёт заведения! — провозгласил он.
— Прекрати, Тим, — усмехнулся Дилан, однако принимая бутылку. — Просто делал свою работу. Но за пиво спасибо, это сейчас очень кстати.
Он кивнул в знак благодарности, привычным движением свернул крышку и, запрокинув голову, сделал большой, долгий глоток прямо из горлышка, чувствуя, как ледяной напиток смывает остатки сегодняшнего дня. Завтра выходной. Эта мысль была единственным спасательным кругом в его голове. Именно за этим он и пришёл — за шумом, который заглушит мысли, и за алкоголем, который притупит остроту воспоминаний.
Не успел он сделать второй глоток, как прямо перед лицом возник экран телефона.
— Чувак, ты это видел?! Ты сейчас везде! — голос парня был полон возбуждения.
На дрожащем видео, снятом из окна напротив, разворачивалась его собственная жизнь. Вот он на карнизе. Вот он ныряет в пустоту. Вот толпа взрывается аплодисментами. Видео обрывалось, но тут же начиналось снова.
— Это самое горячее видео в сети, — гордо сообщил парень. — Разлетелось по всему миру. Ты теперь знаменитость.
В тот момент, когда экранный Дилан снова бросился спасать женщину, парни, столпившиеся за его спиной, восхищённо выдохнули: «О-о-о!».
— А зачем она вообще полезла туда? — нахмурившись, спросил кто-то.
— Говорят, мужик её бросил, — донеслось сбоку.
— И всё?! Серьёзно, помирать из-за этого? Жизни не жалко? Посмотри вокруг, сколько здесь отличных парней! — он демонстративно раскинул руки.
— Боюсь, парни отсюда ей не помогут, — заметил его приятель.
— Это точно, — подхватил третий. — Разве что морально поддержат.
Эти двое хохотнули и чокнулись бутылками.
Тут в разговор вмешался ещё один, с мечтательным вздохом:
— Ничего вы не понимаете. Такова любовь. Я её понимаю… Наверное, она очень сильно любила.
— Во-во! Прямо как Ромео и Джульетта! — с пьяным жаром подхватил его сосед. — Я бы тоже хотел испытать такую любовь, ради которой и умереть не жалко!
Дилан молчал, слушая их пьяную философию. Он видел не романтику, а пустые глаза Кларис и хищное ожидание на лице Миллера.
— А если жизнь рискует только один? — вдруг возразил кто-то из темноты.
Спор о любви затих, растворившись в общем гуле бара.
Дилан молча откинулся на стойку, позволяя музыке и мигающим огням омывать себя. Он смотрел на танцующих в полумраке парней — свободных, раскованных, счастливых — и чувствовал, как напряжение в плечах, которое он носил годами, понемногу отпускает. Вот оно. То, ради чего он когда-то сбежал. Возможность просто быть. Просто дышать, не оглядываясь через плечо. Не так, как было дома.
Эта мысль всегда возвращала его в прошлое. В тот день, когда он, увидев по телевизору интервью какой-то звезды, живущей на Западном побережье, импульсивно решил, что ему нужно туда же. В город, пропитанный духом свободы и наслаждений, где для беты, любящего другого парня, было место под солнцем.
Эта свобода, впрочем, не была бесплатной. Он до сих пор помнил её цену. Помнил панику в голосе Эмилио, когда он звонил ему в тот последний вечер, чтобы объяснить, что произошло.
— Они… они могут прислать их и мне? — голос Эмилио на том конце провода был тонким, испуганным. — Они знают про нас?
Дилан помнил, как долго и терпеливо он его успокаивал, убеждая, что буря, разразившаяся в его собственном доме из-за фотографий, вряд ли затронет дом Эмилио. С трудом, но тот вроде бы поверил. И тогда Дилан, набрав побольше воздуха в лёгкие, как перед прыжком в ледяную воду, выпалил:
На том конце провода повисла оглушительная тишина, а затем — сдавленное:
Дилан снова, на этот раз спокойно и методично, объяснил всё: как он ушёл из дома, что у него нет пути назад, что он едет на Запад. Эмилио молча слушал, и это молчание было тяжелее любых слов.
— Поехали вместе, Эми! — взмолился Дилан, чувствуя, как в голосе, вопреки попыткам держаться, появляются нотки отчаяния. — Пожалуйста, поедем со мной!
— Но тогда… школа?.. — наконец нерешительно спросил Эмилио.
— Сдадим экзамены экстерном, это не проблема, — тут же предложил Дилан, цепляясь за эту хрупкую надежду.
— А как же университет? — вновь парировал Эмилио, и в этом вопросе уже слышался его окончательный ответ.
Надежда, хрупкая и почти неосязаемая, таяла с каждой секундой. Дилан чувствовал это, но не мог заставить себя замолчать.
— Сразу будет трудно, но… я найду работу, — начал он, однако слова уже казались чужими и неубедительными. — А ты сможешь поступить в университет там…
Его голос затих, наткнувшись на стену оглушительно тяжелого молчания. Ещё до того, как Эмилио заговорил, Дилан уже знал всё, что тот скажет.
— Прости, Дилли, — наконец произнёс Эмилио, и в его голосе слышались слёзы. — Прости, я так не могу.
Слушая всхлипы своего некогда самого любимого человека, Дилан не почувствовал ни разочарования, ни обиды. Он просто ощутил, как что-то маленькое и тёплое внутри него, что он по ошибке принимал за надежду, тихо погасло. Он был к этому готов. Это была всего лишь иллюзия.
— Всё в порядке, — сказал Дилан, и сам поразился тому, насколько спокойно и ровно прозвучал его голос. — Я просто предложил. Не извиняйся. Это естественно.
В трубке послышалось шмыганье носом, и Дилану стало жаль. Он, тот, чья жизнь только что рухнула, утешал того, кто оставался в безопасности.
— Правда, всё нормально, Эми. Я понимаю, это трудное решение. Прости, что поставил тебя в такое положение. — Он сделал паузу, подбирая последние слова. — Береги себя. Прощай.
Он повесил трубку, не дожидаясь ответа. Телефонная будка наполнилась тишиной, нарушаемой лишь стуком дождя по крыше. Он подождал минуту, другую. Телефон не зазвонил. Дилан глубоко вздохнул, уставившись на струи воды, стекающие по стеклу, осознавая тоскливую, но окончательную мысль: