Опасный Уровень (Новелла) | Глава 48
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Снег, который шёл не переставая почти два дня подряд, наконец прекратился. Гону медленно брёл к единственному на всём острове магазину. Заведение, гордо именовавшееся "супермаркет", на деле представляло собой убогую, покосившуюся лавку без единой вывески.
При каждом шаге раздавался приятный, глухой скрип свежевыпавшего снега, и весь завьюженный, безлюдный остров был сейчас ослепительно, до боли в глазах красив. Гону на мгновение восхитился, но тут же с горечью подумал, как же жалко он, наверное, сейчас выглядит, наслаждаясь всей этой снежной красотой в полном одиночестве. Ему отчаянно хотелось выйти на прогулку вместе с братом. Но Шиу вновь, как в первые, самые тяжёлые дни их приезда на остров, заперся в комнате, и с этим ничего нельзя было поделать.
"Видимо, придётся подождать ещё неделю. А может, и больше". Ча Шиу мог выдерживать любую физическую боль, даже когда его зад вновь и вновь разрывали на части, но к душевным ранам у него, казалось, совершенно не было иммунитета. Хён был таким всегда. "Разве не это же случилось в тот далёкий день, когда я насильно его поцеловал, а он своей дрожащей, почти детской ручкой дал мне пощёчину?" Он вспомнил, как с тревогой и со страхом в сердце часами расхаживал тогда перед дверью в комнату Шиу, так что нынешняя ситуация казалась ему сущим пустяком. "По крайней мере, сейчас я могу быть рядом с ним. Это уже немало".
Он купил плитку горького шоколада для своего подавленного, угрюмого хёна. И взял пачку сигарет в качестве небольшого утешения для себя, пребывающего в печали из-за состояния брата. Сделав глубокую, до боли в лёгких, затяжку, Гону почувствовал, как его затошнило и закружилась голова. Хоть он и уверял всех вокруг, что давно покончил с этой пагубной привычкой, на самом деле, втайне продолжал покуривать, и теперь не мог понять, следствием чего являлось его состояние: воздействия никотина или всей этой грёбаной, безвыходной ситуации.
Между прочим, купить сигареты удалось не сразу. Пришлось долго рыться в потрёпанном бумажнике и нехотя демонстрировать удостоверение личности, принадлежавшее теперь де-юре мёртвому человеку. Лишь после этого продавец наконец отпустил ему пачку. На мгновение Гону засомневался, а стоит ли вообще кому-то показывать свои документы, но, поразмыслив, почувствовал лишь приступ жгучей обиды. "Быть живым, в конце концов, не преступление".
"Это вина того хитровыебанного ублюдка, который додумался обставить всё так, что нас теперь считают мёртвыми. В интернете пишут, мол, он скоро женится. Так и заботился бы о своей новой, идеальной семье! Но сам факт, что он объявил своих всё ещё живых братьев покойниками, в очередной раз доказывает, что он окончательно двинулся. Похоже, он решил отнять у нас не только деньги, но и сами личности, чтобы сделать беспомощными, зависимыми от него марионетками. Раз так, может сходить в гости к своей будущей невестке? Извиниться, пусть и с опозданием, за то, что превратил её шикарную машину в груду металлолома, а заодно и деньгами одолжиться".
Гону достал из кармана свой новый телефон и проверил его. Вай-фая, конечно, не было и в помине, так что он в очередной раз тоскливо пролистал старые сообщения в мессенджере. Подумав, не пора ли подключить новый номер, тут же с горечью вспомнил, что теперь, официально превратившись в ходячего мертвеца, не сможет сделать даже этого. Сейчас они с хёном не могли ни уехать за границу, ни пойти в ту самую школу, куда так отчаянно хотели поступить.
"Псих ненормальный, конченый ублюдок".
Зажав сигарету в зубах, он снова открыл чат с Доджином. Там по-прежнему было лишь то самое единственное фото, отправленное им почти месяц назад в порыве отчаянной смелости. Ни единого ответа. Ни одного пропущенного звонка. Ни-че-го.
"Никакой реакции. Абсолютно никакой. Почему? Неужели мы с хёном больше не стоим даже его гнева? О чём он думал, когда получил фото? Нет, как, чёрт возьми, он на это отреагировал?"
Ему было до смерти любопытно, какой же была реакция его идеального старшего брата, когда он наконец узнал об их побеге. Было ли всё так же, как в тот памятный день, когда, совершенно обезумев от ярости, он размахивал клюшкой для гольфа, круша всё на своём пути? От одной только этой мысли, от этого яркого образа — Доджин, с болтающимся на шее галстуком и с клюшкой для гольфа в руках, носится по всему пансионату, как дикий зверь, — у него невольно поползли вверх скулы. Да, это была определённо нездоровая, но такая сладкая фантазия, — признался он сам себе, стряхивая пепел с сигареты.
Каждый раз, глядя на своего тошнотворно невозмутимого и до безупречности взрослого сводного брата, Гону отчаянно хотелось вести себя прямо противоположным образом. Нарочно, из последних сил, бунтовать, делать только то, что совершенно точно не понравится Доджину и с ликованием видеть, как тот, пусть и на мгновение, сводит свои идеальные брови — это был, кажется, единственный доступный для Гону способ хоть как-то снять накопившийся стресс. Поэтому он снова открыл чат и принялся яростно набирать сообщение, вкладывая в каждую букву всю свою извращённую "любовь" и "преданность".
Я: [И это, блядь, называется хён?] 09:01 (Ошибка отправки)
Я: [Ты вообще человек или робот?] 09:01 (Ошибка отправки)
Я: [Блядь, конченый ублюдок] 09:01 (Ошибка отправки)
Я: [СУКА] 09:01 (Ошибка отправки)
Он снова и снова нажимал кнопку отправки, но сообщения, конечно же, не доходили. Гону принялся быстро, почти судорожно двигать пальцами, набирая всевозможные, самые грязные проклятия и ругательства, какие только приходили ему в голову. И вот так, с сигаретой в зубах, он долго, почти исступлённо, набирал эти бессмысленные сообщения, как вдруг — вжик! — кто-то резким, почти небрежным движением вырвал сигарету прямо у него изо рта.
Медленно, не веря глазам, он поднял голову. И увидел стоящего прямо перед собой Ча Доджина, в безупречном длинном пальто.
Это было всего лишь одно, короткое, как удар хлыста, мгновение.
Правой рукой, затянутой в тугую чёрную кожаную перчатку, Доджин молниеносно схватил младшего брата за горло, держа в другой руке выхваченную у него изо рта сигарету. Не то чтобы хён не знал, что младшенький втайне покуривает, но вид брата с сигаретой в зубах именно в этот ключевой момент был для него особенно раздражающим. Хватка Доджина на горле Гону постепенно, но неотвратимо усиливалась, и туго натянутая кожаная перчатка издавала тихий, леденящий душу скрип.
В одно мгновение горло сдавило так, что дышать стало невозможно. Гону, выронив из ослабевших рук телефон и чёрный пластиковый пакет с шоколадом, паникуя, изо всех сил пытался сорвать со своей шеи стальную руку. Несмотря на то, что была середина зимы и вокруг лежал толстый слой снега, по его спине холодными, липкими струйками лился пот. Он подумал, что в самом деле вот-вот умрёт здесь, на этом проклятом, заснеженном острове.
Бум! — Доджин с огромной силой впечатал в хлипкую, почти картонную стену супермаркета тело Гону, отчаянно, как рыба на суше, боровшегося за жизнь. Затем он слегка склонил голову набок и медленно, почти с любопытством, окинул взглядом младшего брата, которого так давно не видел.
"Этот мальчик, что был выращен в холе и неге, с гладкой, почти лоснящейся кожей, всего за какой-то жалкий месяц заметно осунулся и огрубел. Хоть мне и докладывали о каждом их шаге и я в мельчайших деталях знал обо всех трудностях, похоже, они и вправду провели довольно тяжёлый месяц. Наверное, не так-то легко было в одиночку заботиться о нашем Ча Шиу, не имея за душой ни гроша. Интересно, что за безрассудная, почти щенячья храбрость заставила этого парня, который в качестве помощи хёну мог лишь плакать и по-собачьи вылизывать его раны, сбежать в такую невообразимую даль и наломать дров?"
Назвав Гону своим излюбленным ласковым прозвищем, Доджин медленно, с наслаждением затянулся сигаретой, которой всего мгновение назад касались стремительно бледнеющие губы его младшего брата. Огонёк на кончике сигареты на мгновение вспыхнул ярко-красным, и серый пепел тихо упал вниз, на белый снег. Глядя на задыхающегося, синеющего Гону, он медленно, почти лениво выдохнул густое облако дыма ему прямо в лицо и, всё ещё сдавливая горло, обманчиво-нежно продолжил:
— Разве в школе тебя не учили, что воровать — это очень, очень плохо?
"Да сколько там, блядь, было тех несчастных денег?! Из-за таких-то сраных грошей душить до полусмерти своего брата — если это не охуенно подлый, низкий поступок, то что тогда, чёрт возьми?!" — Гону был в ярости.
"Этот ублюдок, похоже, до сих пор так и не понял, в чём именно ошибся", — с холодным презрением подумал Доджин.
— Я не о деньгах, улавливаешь? Я о твоём хёне. О моём младшем брате, — раздельно, почти по слогам, произнёс он.
Ноги Гону от ужаса мгновенно подкосились, он мешком рухнул на землю. Из-за этого резкого, неожиданного движения хватка Доджина на мгновение ослабла, и он, к счастью для Гону, выпустил его. Воспользовавшись единственным шансом, Гону со всех ног, не разбирая дороги, рванул в том самом направлении, откуда только что пришёл. "Нужно скорее забрать хёна и валить! Нужно снова вырваться, во что бы то ни стало!"
Глядя на младшенького, который бежал, не зная устали и не чувствуя под собой ног, Доджин горько усмехнулся. Он поднял голову и долго, почти с облегчением, выдыхал в холодное, серое небо сигаретный дым. А затем задержал дыхание, подавляя в себе вспышку гнева. "Ча Гону — всего лишь мой младший брат. Дикий зверь. Незрелый, глупый ребёнок".
Всё в этом мире, всё, что окружало Ча Доджина, всегда шло точно по его плану и соответствовало его замыслу. Всё было именно так… за исключением двух досадных, неуправляемых исключений — Ча Шиу и Ча Гону. Эти двое всегда были, есть и будут этими проклятыми исключениями. От одной только мысли об этом у него снова разболелась голова. Кто-то там, в каких-то дурацких сериалах, находит своего давно потерянного брата-близнеца и счастливо начинает с ним новую, прекрасную жизнь. А он? В таком сравнении, разве его собственное положение не оказывалось до смешного жалким, почти унизительным? И что, чёрт возьми, ему теперь делать с этим позорным отродьем, которого не то что в приличную компанию не привести и не обучить нормально работать, но и просто показать людям стыдно?
— Дайте мне ружьё с транквилизатором, — ровным, почти безразличным голосом сказал Доджин стоявшему рядом с ним помощнику.
Тот, словно только и ожидая этих слов, без малейшего промедления, открыл длинный кожаный футляр и почтительно протянул Доджину тяжёлое оружие. На конце заряженного дротика зловеще поблёскивала тонкая игла шприца, а внутри прозрачного контейнера находилась бесцветная жидкость. Так как Гону вряд ли бы послушно пошёл за ним, это была идеально рассчитанная, подходящая доза сильного успокоительного, полученная от их домашнего доктора специально для таких вот "особых" случаев.
Ф-ш-ш! — получив в руки ружьё с транквилизатором, Доджин тут же, не целясь, практически навскидку, нажал на курок. Дротик безошибочно, с глухим стуком вонзился в левое бедро убегающего Гону.
— А-а-ак! Блядь, это что за хуйня?!
Ноги Гону мгновенно обессилели, он тяжело рухнул в глубокий сугроб и, с трудом повернув голову, уставился на дротик с ярко-красным оперением, нелепо торчавший из его бедра. Как только его игла вошла в плоть, транквилизатор из контейнера тут же оказался в теле Гону.
“Хрусть, хрусть”. Послышался размеренный, неторопливый звук шагов Доджина по снегу. Гону оторвал свой затуманенный взгляд от бедра и посмотрел наверх, на старшего брата. При виде этого умоляющего, почти детского взгляда Доджин не сдержался и тихо рассмеялся. Взгляд Гону словно спрашивал у только что выстрелившего, но всемогущего опекуна, всё ли с ним будет в порядке. Это был взгляд человека, парализованного страхом, точь-в-точь как в далёком, почти забытом детстве.
— А, блядь, что это… Ненормальный, ты же просто ненормальный... Да что это такое…
Тело Гону всё глубже погружалось в рыхлый, холодный снег. Доджин, бесшумно, словно тень, подошел к нему, небрежно отбросил в сторону ружьё с транквилизатором и принялся с любопытством осматривать поверженного младшего брата. “Тук”. Он легонько ткнул носком дорогого ботинка в Гону, который уже почти уснул, проверяя, остался ли тот в сознании. Убедившись, что он крепко, почти безмятежно спит, Доджин медленно наклонился и одним движением вытащил дротик из его бедра.
"Ну что ж, теперь настала очередь идти за самым главным — за тем, что у меня украли".
"Не притворяйся, что не знаешь, когда ты и так уже всё знаешь", — он отчётливо вспомнил слова, которые Шиу прошептал ему в ночь, когда сам, по своей воле, пришёл в его объятия. Доджин тогда так крепко и бережно сжимал маленькое, дрожащее тело, словно оно вот-вот могло выскользнуть и разбиться. В конце концов, когда Шиу потерял сознание от удовольствия и полностью обмяк в его руках, он так и не смог разомкнуть объятий до самого утра. Да, это была ночь настоящей, безумной страсти.
Он с самого начала всё понял. Было просто невозможно не заметить все эти странные, почти детские признаки сговора в поведении его братьев. Шиу, умоляющий о чём-то своим дрожащим, прерывающимся голосом. Гону, который обычно реагировал на всё с ледяной прохладцей, если дело не касалось напрямую его хёна, вдруг ни с того ни с сего начавший так усердно, так показательно ходить в школу. Всё это было для него очевидным сигналом, что эти двое уже что-то затевают.
Информация о том, где они были, что ели, с кем встречались, где ночевали, была получена благодаря наивному Гону. Сам того не ведая, отправив хёну снимок, он "любезно" предоставил ему и доступ к камере телефона, через которую приходили фотографии того, чем занимаются беглецы. У Доджина даже возникло странное, извращённое чувство, будто они все втроём, как одна дружная семья, совершают это увлекательное путешествие длиною в месяц.
Когда ему доложили, что Гону сказал водителю подбросившего их грузовика, будто его старший брат лопнул со злости, он не смог сдержаться и рассмеялся в голос. Хоть ответ и был до смешного глупым, в нём, должно быть, и заключалось самое заветное, самое потаённое желание Ча Гону. Увидеть, как он, Доджин, наконец теряет своё хвалёное самообладание, или ещё лучше — как умирает и исчезает из их жизней навсегда. Тогда Гону можно будет безраздельно, без остатка завладеть их общим Ча Шиу. Если сложить оба этих его желания, то он, Доджин, и вправду должен был бы лопнуть со злости. "Умереть и оставить их двоих куковать в жестоком бренном мире? Нет уж. Этого я допустить никак не могу".
"Интересно, и какими же такими сладкими, лживыми речами он умудрился соблазнить Шиу?" Доджин потратил целую вечность и приложил нечеловеческие усилия, чтобы Шиу наконец без отвращения, без сопротивления принял их особые отношения. А эта дешёвая, ребяческая провокация Гону чуть не вернула всё в исходную точку. И Доджин твёрдо решил, что на сей раз придётся проучить его особенно сурово, почти показательно.
"Наверняка сейчас наш Шиу, вопреки отчаянным желаниям Гону, сидит и ждёт, когда я приду за ним". И убегая из дома на короткое время, и блуждая по лесу в полном одиночестве, Шиу втайне мечтал именно об этом. Это было его скрытным, почти детским желанием, которого он, Доджин, до сих пор ни разу не исполнял. "Но вот он я, пришёл за ним лично, так что, кажется, наш Шиу наконец-то победил в этой маленькой игре?"
Доджин, медленно шагая по хрустящему снегу, криво усмехнулся. "Если я — всегда водящий, и я в конце концов всё равно поймаю Шиу, то кто же из нас на самом деле победил, а кто проиграл? Какая глупая, утомительная игра. И какого именно подтверждения он так отчаянно хочет добиться от меня, не прекращая эти свои занудные, детские прятки?"
Телохранители в строгих чёрных костюмах уже прибыли и к этому моменту полностью оцепили дом снаружи. Видимо, разговор помощника с хозяином убогого домика прошёл как по маслу, так как тот, подобострастно кланяясь, жестом указал внутрь. "Мои милые младшие братья, без малейших подозрений поверившие такому вот человеку… ну разве они не наивные, глупые дети, совершенно не знающие жизни?"
Ханок, куда он вошёл, был ветхий, местами кое-как отремонтированный. Раздвижная дверь, наспех установленная в качестве хоть какой-то защиты от сквозняков, а сразу за ней — небольшая деревянная веранда, тхвинмару. И пара незнакомой, поношенной обуви.
Доджин, не раздумывая, прошёл по стоптанным сникерсам и, не снимая дорогих ботинок, решительно ступил на тхвинмару. Резко открыв дверь, он увидел на расстеленном прямо в углу комнаты старом, тонком одеяле небольшой, подрагивающий холмик. Это был Шиу. Накрывшись вторым одеялом с головой, он лежал лицом к стене. Старая, неизменная привычка, которая проявлялась в дни особенно мрачного, подавленного настроения.
"И что мне теперь с ним делать? Просто сорвать одеяло и, как до этого с Гону, всадить в бедро хорошую дозу успокоительного?"
Доджин, стараясь приглушить свои шаги, медленно подошёл к этой жалкой груде одеял. "И каждый раз, уходя из дома, ты неизменно оказываешься в таком вот жалком, убогом месте, мой бедный, глупый Шиу". Как и при виде Гону, возникло отчётливое ощущение, будто он смотрит на свою бесценную, но сильно запачканную и слегка повреждённую собственность.
Опустившись на одно колено и медленно, с наслаждением сняв перчатку, Доджин осторожно засунул левую руку под тёплое одеяло. Он без труда пробрался под тонкую, дешёвую футболку и поочерёдно коснулся талии, живота и, наконец, пупка Шиу. Когда он настойчиво, но в то же время нежно надавил кончиками пальцев на его пупок, раздался тот самый, негромкий, сонный голос, который он так отчаянно хотел сейчас услышать:
"Видимо, он думает, что это Гону", — Доджин криво усмехнулся, едва слышно вздохнув. От этого тихого, но такого до боли знакомого звука тело Шиу под одеялом ощутимо вздрогнуло. А затем застыло, словно запоздало, но отчётливо осознав, чья именно рука сейчас так властно его ласкает. Кончики ушей и затылок тут же залились предательской, густой краской.
— А ты, я смотрю, поправился. — голос Доджина был тихим, но в нём слышалась скрытая угроза.
“Вшух!” — Шиу резким движением сорвал с себя одеяло и, обернувшись, не смог вымолвить ни слова. Прямо перед ним был Доджин. Он стоял на одном колене и смотрел на Шиу сверху вниз, с ледяным спокойствием. Его мертвенно-бледное лицо в обрамлении высокого ворота чёрной водолазки казалось сейчас лицом самой смерти. Он был похож на жнеца, пришедшего забрать душу.
"Это сон?" — пронеслось в голове. И пока Шиу смотрел совершенно ошеломлённым взглядом, рука Доджина несильно, почти игриво, ущипнула его за мочку уха. Нет, это был не сон и не иллюзия.
Тут же, словно цунами, на него нахлынула целая буря сложных, противоречивых чувств. "Так легко, так безжалостно нарушенное хёном обещание. И моё собственное существование, так же легко и безжалостно стёртое из этого мира". Шиу отчаянно хотелось обличить проступки старшего брата. Хотелось ненавидеть, презирать и винить во всём, но, глядя на наконец-то появившегося перед ним Доджина, он почему-то не мог этого сделать. Шиу до боли нахмурился оттого, что его собственное, глупое сердце совершенно ему не подчинялось. Казалось, вот-вот из глаз хлынут горячие, злые слёзы, но он из последних сил сдержался, до крови прикусив губу.
— Откуда такое выражение лица? Не рад, что твой хён пришёл за тобой? — Голос Доджина был обманчиво-мягким.
Он вытащил свою руку, бесцеремонно блуждавшую под одеждой Шиу, и мягко провёл по его растрёпанным волосам. До приезда на этот проклятый остров он и вправду был в крайне раздражённом, почти взвинченном состоянии, но сейчас, увидев округлившееся лицо Шиу, почувствовал себя на удивление неплохо. Посреди всей этой грёбаной, абсурдной ситуации тот факт, что Ча Шиу снова поправился, был, пожалуй, единственной по-настоящему приятной вещью.
— Сперва бросил нас, а теперь вот так просто пришёл, — прошипел Шиу, отбрасывая его нежную, но такую ненавистную руку, и сел на одеяле. Он посмотрел на Доджина полными яда, но в то же время такими несчастными глазами.
"Он был мне омерзителен. Тот самый момент, когда он шептал: “Ча Доджин принадлежит Ча Шиу“, — предлагая прикоснуться к нему, принять его, — всё это было наглой, беспросветной ложью. Я обманулся его сладкими словами, поддался этому дьявольскому шёпоту, переступил последнюю черту, позволив ему целовать себя, снова и снова отдавая своё тело. А теперь он просто собрался бросить меня. Доджин скоро женится, а мы с Гону уже официально объявлены мёртвыми и больше не существуем для этого мира. Только это, и ничего больше, было всей горькой правдой".
— Нет, Шиу. Это ты меня бросил.
— Это всё из-за тебя! Не смей винить меня! Я тоже, как и все нормальные люди, хотел простой обычной…
Доджин, не дав ему договорить, грубо засунул кожаную перчатку, которую до этого держал в руке, прямо в раскрытый рот кричавшего Шиу.
"Ну вот, опять. Эта его заезженная, старая пластинка никак не меняется. Ча Шиу всегда, всегда находит одно и то же жалкое оправдание. Мол, он хочет сбежать из-за меня, потому что я его якобы подавляю. Мол, он хочет жить какой-то там „обычной жизнью“. Будь это правдой, у него сейчас не было бы этого выражения лица, которое так откровенно, так доверчиво умоляет о моих объятиях".
— Слушай меня внимательно. Ты на самом деле не хочешь чего-то там простого обычного делать или не делать.
Губы Шиу, треснувшие от неловкого движения, тут же заалели. Доджин большим пальцем мягко прижал кровоточащую ранку и обманчиво-нежно продолжил:
— Ты просто хочешь вертеть мной, как тебе заблагорассудится. И лично, вновь и вновь убеждаться в том, насколько сильно я тебя люблю. Хочешь увидеть это своими собственными глазами, так ведь? И как мне теперь поступить? — с издевательской насмешкой спросил он. — Так же, как до этого поступил с Гону?
Шиу молчал, его глаза были полны ужаса.
— Хорошо. Давай так и сделаем. Я буду напоминать тебе каждый день. Снова и снова. Насколько сильно я тебя люблю, насколько сильно мы тебя любим.
"Я до краёв наполню твоё бедное сердце, так похожее на треснувший кувшин".
Доджин сунул руку в карман пальто и достал ещё один шприц. Шиу, от страха широко раскрыв глаза, попытался было вскочить и сбежать, но Доджин, одним движением сорвав зубами колпачок с иглы, быстро и точно вонзил её ему в бедро. Он даже не целился, но так уж вышло, что игла вошла в то же место, что и у Гону — в этом словно было что-то до смешного, до абсурда братское.
Быстро подхватив падающего, обмякшего Шиу, Доджин крепко заключил его в свои объятия. Рукой, которая всего мгновение назад так безжалостно всадила в него шприц, он осторожно вытащил изо рта кожаную перчатку и нежно провёл пальцем по маленькой родинке под глазом. "Ты даже представить себе не можешь, как сильно я всё это время жаждал вот так обнять тебя. Если бы ты только знал всё, что творится у меня на сердце, ты бы никогда не смог вот так, безрассудно, сбежать. Глупый, глупый мой Ча Шиу".
— Хы-ы… — донёсся из его объятий тихий, почти бессвязный звук.
— Что ты сказал? — наклонился к нему Доджин.
— Да. Твой хён очень любит нашего Шиу, — прошептал он, прижимая его к себе ещё крепче.
"Люблю настолько, что готов убить. Люблю так, что однажды и убью", — подумал он, закрывая глаза.
Глава 49