Сыграем!
Гоголь был раздражён, но не подавал виду — как обычно растягивал губы в полубезумной улыбке и активно жестикулировал, что-то доказывая. Истинное состояние можно было узнать, только заглянув ему в глаза, которые потемнели от какой-то сильной эмоции. Но тот, кто решится это сделать, скорее всего случайно — а может и не случайно — получит по лбу длинной косой или кистью, обтянутой в яркую перчатку. Гоголь — клоун, он явно не в себе, но от чего он не в себе? Тяжёлое прошлое? Унижен обществом? Оскорблен миром? Ох, все было куда проще, туда и сложнее.
Штаб. Мрачное местечко, вампиры обзавидуются. Ни окон, ни дверей, ни света, ни шума, людей нет, только крысы. Крысы есть и те, и другие. И да, они друг друга травят. У кого получается лучше, тот ещё вопрос.
Гоголь взмахнул плащом, отгоняя от себя пищащее существо.
— Это был гадкий грызун или Пушкин? — усмехнулся он и, не дождавшись ответа, продолжил: — В принципе, разницы нет.
Клоун уселся в кресло, подпер голову рукой и уставился на своего собеседника. Конечно, то, что они сейчас разговаривают, считал только Николай, Фёдор же вряд ли заметил его присутствие.
Гоголь был раздражён и скрывать это становилось все сложнее.
Тихо. Лишь гудение компьютеров, постукивание клавиш и едва различимое дыхание Достоевского. Короткое, срывающиеся с приоткрытых губ. Гоголь следил, прикусив губу. За время сотрудничества он успел изучить Фёдора, его каждое движение, и оттого клоуну становилось тошно.
Желание хотя бы прикоснуться доходило до головной боли. Это уже походило на мигрень.
Сколько они так сидят молча? Гоголь потерял счёт времени, но казалось, что темнота стала ещё чернее, и синий свет мониторов уже мало чем помогал. За все это время Фёдор не поменял позы, как в то же время Гоголь разве что не висел головой вниз на люстре. Сейчас же он свесился вниз с кресла и включил чайник — уже в пятый раз — наблюдая, как тот медленно начинает подсвечиваться.
— Дос-кун! Я так больше не могу!
Единственное, что он не мог — это терпеть. Он хотел ощутить жар дыхания на своих губах, хотел почувствовать мягкость бледной кожи и густоту тёмных волос. Ему надоело видеть это отрешенное выражение лица или лёгкую надменную улыбку, которая иногда проскальзывает у Достоевского. Гоголь хотел сломать его, самого демона. Сломать, чтобы изучить.
Николай вскочил на ноги, как ошпаренный, и развернул Достоевского вместе со стулом к себе лицом.
— С-к-у-ч-н-о. — сердце с трудом пропустило удар, когда взгляд аметистовых глаз вонзился в Гоголя.
— Николай, ты отвлекаешь меня от работы.
— Дос-кун может закончить работу в любой момент, а я сейчас взорвусь от скуки! Она меня переполняет!
Не только скука, так, к слову.
Щёлкнул чайник, оповещая о том, что вода закипела. Показалось, что кто-то спустил курок.
— И что ты предлагаешь? — опять эта равнодушная улыбка.
— Сыграем? Во что? — Фёдор вскинул брови и откинулся на спинку кресла.
Гоголь прикусил губу и отвёл взгляд, на короткое время задумавшись.
— Тебе просто нужно сохранить свое лицо-кирпичом, несмотря на то, что я делаю, — вскоре дал он ответ и растянул губы в довольной усмешке.
— Хм, и что я получу в случае победы? — демон склонил голову на бок, отчего волосы скользнули на лицо, обнажая шею.
— Можешь приказать мне что угодно.
— Я и так могу приказать тебе, что угодно.
Достоевский хмыкнул, но кивнул:
Гоголь недовольно фыркнул и отошел на пару шагов. Он снял с себя плащ и цилиндр, уложив их на кресло. Задумчиво провел большим пальцем по губе, стянул зубами перчатки, отшвырнул их в сторону и встал на колени у ног Федора, чувствуя, как холод от пола, проникает через тонкую ткань штанов.
Компьютеры вошли в спящий режим. Тьма стала непроглядной. Слышно только дыхание.
Николай осторожно провел руками по голеням вверх до колен, коснулся тех губами и продолжил путь, скользнув пальцами по бедрам. Он ждал пока глаза не привыкнут к темноте. Поднял взгляд, заметил, что Фёдор все также равнодушен, на что клоун раздосадованно цыкнул. Он запустил руки под чужую рубашку, чуть привстал, наваливаясь. Стул скрипнул. Гоголь обвёл холодными пальцами ребра и коснулся губами шеи, чуть прихватывая тонкую кожу.
Фёдор ощутимо вздрогнул, но лицо его было по-прежнему невозмутимо, поэтому Николай продолжил покусывать шею, проведя кончиками пальцев по спине и почувствовав, как напряглось чужое тело.
— Дос-кун, как ты можешь сохранять такое выражение лица, когда тело твоё показывает такую чудесную реакцию? — он немного надавил на пах, сощурив глаза.
Достоевский судорожно вздохнул, чем Гоголь воспользовался, накрыв его губы своими. Поцелуй был долгим, глубоким, но прерывать его никто не собирался, хотя дыхания не хватало обоим. С помутневшим сознанием клоун сел на колени Федора, продолжая изучать его тело руками. Именно этого он и желал — ощущение бархатной кожи под пальцами, давление ниже живота, горячий язык партнёра, слышать частое дыхание. Осталось одно, одно единственное…
Фёдор схватил его за косу, намотав её на кисть, и притянул ближе к себе.
— Какая грязная игра, Николай.
— Но, кажется, Дос-кун не против? Очаровательное личико.
Достоевский раздражённо цыкнул и рефлекторно отвернулся, пряча раскрасневшиеся щеки.
— Кажется, демон Достоевский проиграл, — оскалился клоун, облизнувшись.
— Признаю свое поражение. — хоть всего минуту назад лицо Фёдора не выражало ничего, кроме возбуждения, сейчас оно было снова равнодушно. Но он явно не пришёл в себя, раз нервно покусывал ноготь. — И что же ты хочешь?
Гоголь хищно улыбнулся. Он наклонился к уху Достоевского и, прикусив мочку, проговорил: