«ПЕТРИКОР»
Он цвета самой хмурой, гром несущей, серой тучи Он асфальт после дождя. Он океан, мной не изучен Он глоток воды на утро после самой долгой ночи Он мне точно не наскучит, он мне нужен очень-очень
Мальчик с волосами цвета льна Пахнет словно ранняя весна. Пахнет словно первая любовь, Я хочу увидеть тебя вновь
Солнце бьет в глаза, скользит по острым краям крыш, отражаясь в чисто вымытых стеклах. Солнечные зайчики норовят расцеловать в щеки, пробиваясь сквозь ветки деревьев у окна. Календарь на стене пожелтел со временем, где-то на пружинке откололась краска. Тишина давит на уши, от тепла разморило, в сон клонит, но чувства рвутся, бьют в тебе ключом, не давая уснуть.
Ваши пальцы давно сплетены между собой. Как крепкие сети, как стальные цепи. И есть в этой хватке отчаянной пальцев некий посыл и сила, не все поймут, да и нужно ли это кому-либо?
Худая грудь мерно вздымается под серой футболкой, и ты слышишь его сердце — живое, горячее, оно спокойно бьется, заявляя о себе. Отбивает пульс, будто это не Денджи когда-то успел переступить через черту смерти. Но как его отпустить? Его, такого лохматого и родного, с зубастыми шутками и зубами острыми, как скальпель.
Худой, жилистый, каждый нерв проволокой выступает сквозь бледную кожу, но именно его касания тебе мягче ваты. Приподнимаешь голову, чтобы встретиться глазами. Наивный, он так нежно розовеет в щеках, скользя бережным взглядом по твоему лицу. Трепещут светлые ресницы, губы растягиваются в улыбке спокойной, обнажая острые зубы.
— Денджи… — твой шепот на горячем придыхании замирает, когда ваши губы внезапно находят друг друга, смыкаясь в замок. А дальше следует самый долгий и сладкий в жизни Денджи поцелуй.
Ты стала первым человеком, кто впустил его в своё сердце. Видела в нём что-то другое, и, пока толпа роптала о демоне, пока на лоскутки хотела разорвать, тебе хотелось Денджи любить. Посадить на ладошку, спрятать в кармане и никому не отдавать. Вслух о своих чувствах ты заявить стеснялась — как сказать Денджи, озлобленному, недоверчивому, что ты смотришь на него другими глазами?
«Безалаберный придурок», «отбитый псих», «аморальный идиот», «убийца», «демон», «дебил».
Толпа кидается не камнями тяжелыми, а острыми словами, но Денджи угрюмо молчит. Лишь кулаки его наливаются свинцом и злобой, и твоё касание как спасение. Кулак разжимается, стоит лишь твоим пальцам коснуться шершавой ладони Денджи.
Тебе тяжело признаваться в любви. Сердце вспухло, подскочило к горлу, ладони вспотели.
Ему было тяжело принять твою любовь. Искалеченный людьми, поломанный, с мыслями хромыми и кривыми — он прильнул к тебе, как преданный щенок. Со временем сам погряз в чувствах, а в каких — не разобрался. Его сердце знает жалость, хотя он сам её не заслужил. Есть в нем неприязнь к людям, поселилась она хмурым демоном в руинах его сознания, уходить не собиралась. Одинокий ребенок, Денджи с ранних лет помыкали взрослые люди. Пинки в живот, издевательства, прожженные сигаретой шрамы, ребра, что можно пересчитать через кожу…
Денджи пережил тяжелые времена, и пусть попробует кто-то ему сказать, что он слабак. Тому он разобьет лицо и ни разу об этом не пожалеет.
Вход на школьную крышу директор собственноручно закрывал на замок, показательно так, чтобы неповадно было мелким всяким засранцам там прятаться и курить. Хулиганы вздохнули, пряча пачки в карманах брюк, ретировались вне школы, парочки же облюбовали кладовку возле спортзала. Все быстро забыли обо всём, внезапно оставшись довольными. Школьная рутина вновь вернулась в свою колею.
Но запреты созданы, чтобы их нарушать, а Денджи ломать устои жесть как любил, да и преуспел в этом деле. Лазейку парень нашел еще на той неделе, просто вокруг круги нарезал, хмуро вглядываясь в план школы на стене. Он вынашивал зародыш идеи — наивный и по-своему романтичный. Денджи замышлял назначить вам на крыше свидание.
В день вторника вы, придерживая дико колотящиеся сердца в нагрудных кармашках, пробрались тайком на крышу, лишь бы разделить драгоценные минуты наедине. Полуденное солнце бьет в темечко; Денджи сидит напротив, нелепо щурясь от света и приоткрыв глупо рот. Ветер в льняных волосах лохматых путается, целуя пряди его нежно, золотыми отблесками играет. А потом, будто мало ему было, волнующей тебя шалостью вдоль его нежной шеи пробегается, небрежно коснувшись воротника школьной рубашки. Давно ветер хулиганом беспечным шныряет между зданий, поднимая вместе с пылью запахи спелости фруктов и свежескошенной травы. Сентябрь томим тоской некой полуденной, еще будто лето щекочет в носу своими ароматами, но уже вперемешку с осенней спелостью.
Сэндвич с джемом один на двоих делится, и пальцы ваши соприкасаются — мгновение, легкое, как крыло бабочки, но обжигающее. Смущение вспыхивает между вами, словно внезапно загоревшийся огонь, и ты даже не можешь понять, кто из вас пылает ярче — ты или Денджи.
— Моя девушка самая красивая, — шепоток на ухо до костей пробирает до мурашек. И ведь сказано так тихо, но заявление в своей серьезности такое громкое.
— Скажешь тоже, — ничтожной была попытка унять смущение. Встречаетесь глазами, и сердце твое ухает куда-то в желудок.
Взгляд Денджи больше не наивен, былой щенячий восторг исчез — вместо него вспыхнула неожиданная решимость. Решимость показать, как ты ему нужна, показать свои чувства тихие, что воспылали до размеров огненного шара. Жжется это Солнце в груди, так больно лучи его колются. Впервые в жизни Денджи влюблен и барахтается в чувствах теплых, хороших. Нет боли, нет страха. Есть только трепещущее сердце в груди. И он обнимает тебя крепко, до дрожи, словно боится, что стоит разомкнуть руки — и ты исчезнешь. Зажмурился даже, как ребенок, прячущийся от грозы.
Для него твои руки были спасительным берегом, на который выбросило из безбрежного моря одиночества. И приторная сладость джема разве сравнится с нежной сладостью твоих губ?
Для тебя же он был твоей неизбежностью и твоим самым драгоценным человеком — здесь и сейчас.
ᅟ
Велосипед твой ярко-красный посреди школьного двора — как карикатура дешевая, что не вписывается в набросок красивого пейзажа.
Колесо крутится с тихим стрекотом, погнутые спицы велосипеда на солнце переливаются чистым серебром. Разбитые в кровь колени, разодранная кожа на локте. Алая кровь струится сквозь рану, красное трепещет в трещине сквозь кожу. Слезы горячие копятся в уголках глаз, и ты плачешь. Просто по-детски всхлипываешь от обиды и боли, тихо закусывая губу. Так стыдно, стыдно, что полетела через куст на горячий асфальт, стыдно, что задралась юбка не красиво. Стыдно, что гольфы белые стали грязными.
ᅟ
Денджи в успокоении своем неловок: фразы его обрывисты, забота переходит в рваный бубнеж. Но его ладонь, теплая и крепкая, в касании своем мягком как лекарство, как панацея от всего. И ты бы перестала плакать, но слезы лить рядом с ним почему-то не стыдно. Выплакать обиду и боль — вполне нормально. И ты ревешь в чужое плечо, вдыхая тепло и запах солнца, что вгрызлись в его воротник. Денджи пахнет удивительно — как разгоряченный утюг, как разряженный воздух перед грозой, как дым от костра на пляже, как морские брызги…
Узкие улочки пахнут пылью и липкой смолой только распустившихся листьев. Ветер завывает в ушах, за волосы цепляется, а сердце ухает в желудок от близости.
Весь мир сужается до его фигуры впереди, до мерного движения педалей и ощущения полной свободы. И жмёшься ты со всей имеющейся в твоём теле нежностью к его спине, не веря в момент. Совсем как сон. Тепло и невесомо.
«Хоть бы это не заканчивалось», — пугливым зайцем маячит мысль, а сердце колотится, грозясь выбить рёбра и выскочить наружу.
Земля в парке согрета и мягко укутана травой, словно старым, выстиранным солнцем пледом. Ты лежишь, раскинув руки, и смотришь ввысь, где белые облачные корабли плывут, лениво рассекая бирюзу бескрайнего моря. Косички твои змейками чёрными в траве затаились, в блестящей пряжке сандалий путаются нити рваных травинок. Ленточку твою красную Денджи крутит в пальцах — то ему твой подарок, а он и рад девичьему вниманию.
Воздух наполнен терпким ароматом мокрой земли после грозы. Почти слышно тёплое дыхание листвы. Всё заполнено запахом — простым, знакомым до дрожи, который принадлежал только ему.
Наверное, Денджи пахнет апрелем — свежестью дождя, сырой травой и горчинкой распускающихся почек.
Он совсем рядом. Бубнит что-то своё смешное. Вот сегодня он попробовал с тобой манговое мороженое. Каждый день ему — новое открытие.
Ресницы светлые трепещут, в них путается солнечный свет, и последние лучи заката медленно растворяются на его щеках, напоследок оставляя поцелуй. Тишину едва нарушает шёпот ветра. Она обволакивает вас обоих, и мгновение это такое хрупкое, что кажется — стоит пошевелиться, и всё рассыпется на нитки, как нежное кружево.
Небо совсем внезапно затянули свинцовые подушки облаков. Темнеет так резко, будто кто-то высокий задернул шторы, но раскаты грома сдирают уютную сонливость тягучим грохотом. Льдом первые капли дождя обжигают вашу кожу. Одежда мокнет под гнётом стихии, а вы мельтешите в поисках укрытия.
Под сенью беседки Денджи замирает напротив. Едва ловит рваное дыхание, улыбается, обнажая острые, как рапира, зубы. Влажные пряди льняных волос липнут ко лбу, а дождевые капли, небесными слезами, плавно стекают по строгим скулам, дрогнувшему подбородку и исчезают в складках воротника. Зачарованная, следишь за их движением, пока не встречаешься глазами с Денджи. Взгляд взволнованный, глубокий. В нём нет обычной осторожности, только целый ураган сдержанных чувств, готовых сорваться на волю, разрушить тонкую крепость дружбу, чтобы сжать тебя в объятиях.
Слова колючие перед глазами мерцают и гаснут, а Денджи растерянно отводит взгляд. Лишь бы ты не прочла его мыслей, лишь бы не узнала о чём он внезапно подумал. И сам не понимает, почему так бьётся сердце под рёбрами. В кончиках пальцев бьётся током странное желание. Они подрагивают, но сдержать себя — дело его чести.
Не спугнуть бы тебя, не обидеть бы. Только не тебя. Ты — единственная пристань в его поганой жизни.
— Ты вся промокла, — его хриплый голос, тихий, ощутимо скользнул по твоей коже. В этой негромкой фразе есть что-то неуловимое, тонкое, словно подрагивание струн, что теплит воздух между вами. Юное сердце под диафрагмой пропустило удар.
Мокрая рубашка липнет к твоей коже, жадно льнёт к каждой линии изгибов.
Картина, скрытая ранее за плотными шторами, теперь перед его глазами — даже притворство не поможет ему скрыть румянец на щеках. Он всё видит. Любуется невзначай, давя в себе странные мысли. Только получается всё очень и очень плохо.
Ровно три шага до тебя. Расстояние тает быстро, и вот нежное дыхание
опаляет щёку. Хрупкую тишину ломаешь тихим рваным вздохом — руки мягко касаются твоей талии. Твои слова так и остаются несказанными — его губы уже совсем близко.
Секунда на размышления, и он точно уверен в своих чувствах. Касание его губ напористо, а твоё в ответ — податливо.
Этот поцелуй на вкус как дождь — сквозит в нём сквозняком свежесть и прохлада. Голова идёт кругом — движения Денджи полны неловкости, но таится в них столько трепетной искренности, что в ней хочется самовольно утонуть. Бережно шершавые ладони скользят по твоему телу, подбираются воровато к груди, подминают негнущимися от волнения пальцами хлопок твоего бюстгальтера.
Слова в узле на кончике языка запутались — нет желания рушить таинство внезапной близости лишними словами, но смущение опаляет все надежды на продолжение.
Вздоха, сорванного с твоих губ, хватило, чтобы Денджи осознал преступность своих намерений. Нет, он не посмеет тебя запятнать, только не тебя.
Ты хрупкий фарфор в его жизни, ты тот самый сладкий сон после изнуряющей усталости. Ты его джем, то самое недоступное и любимое лакомство. Денджи тут же отступает, но ты перехватываешь его ладони в успокоительном жесте.
— Прости… Я… извини… — он запинается в своём волнении, отводит виноватый взгляд. Стыд прожигает щеки, дыхание сбивается напрочь — он ещё смакует сладость твоих губ.
Обратный путь вы проходите молча. Мокрые насквозь, пристыженные, а вихри ваших мыслей всё еще кружат вокруг того, что произошло, там, в полутёмной беседке под дождём.
Непогода вскоре стихает, оставляя после себя запах сырой земли, мокрого асфальта и невесомую горькость трав. Между вами неловкость, густая, как туман. Любое сказанное слово поверх ложится новым слоем — Денджи помнит твои губы, а ты — касания его горячих пальцев.
Разум — запотевшее зеркало. Ладонью проведи поверху, влажное полотно протри — все мысли разом на место вернутся. И Денджи силится, кусает губы, настраивая себя на нужный лад.
Ему хочется признаться, в горло лезут комом невысказанные вслух слова. Слепым мотыльком Денджи льнёт к тебе, к своему единственному свету в его жизни. Опьянен твоей лаской, в паутине твоей нежности запутался, только распутываться желания нет.
Робкость касания его ладони в этот раз — контраст той пылкости, что была пятнадцать минут назад. Пальцы ваши, слегка подрагивающие, уверенно сплетаются. Денджи хмур, его щеки горят, между бровей залег излом серьёзности намерений.
— Я тебя люблю, — слышишь ты свой голос, удивляясь, что решилась сказать это вслух. Опередила, несдержанная, сорвала чужое признание. Сама того не зная, подавила мятеж в чужой душе, погасила беспокойный пожар.
В груди Денджи разливается чувство — большое, тёплое, сильное в своей слабости и хрупкости. Другой, настолько искренней любви, не существует. Всё — на дне его глаз: мир, твоя улыбка и светящаяся любовь к тебе.