Цена дара | 05
Серое небо застилали тяжелые тучи, превращая сумерки в ночь. Воздух пронзал терпкий запах гари. Сколько не верти головой — никуда не деться от этого запаха. Ноздри царапали расплавленный металл, и обугленные до трухлявых головешек деревья, и истлевшие до черноты поля, но огня нигде не было видно. Часть смога ушла вверх, сгущая воздух, и небо тоже пахло гарью. Если тучи заплачут, наверное, с неба вместо дождя свалится пепел.
Небольшой космодром был словно врезан в сплошную черноту горизонта — выжженную землю, на сколько хватало глаз. Здесь ютились всего несколько кораблей с огромными звездами на стальных боках. Должно быть, когда-то они были красными, но сумерки украли их цвет. Теперь они такие же черные, как и многое вокруг. Хорошо, что не серые, от этого цвета начинало рябить в глазах. Кроме звезд на кораблях еще кое-что было — большие буквы «ССМР» (на общем, международном эсперанто), что означало «Союз Социалистических Марсианских Республик». Космодром находился под юрисдикцией Марса. Значит, и мы тоже.
— Я думал, кораблей здесь будет больше, — задрал голову Джоан, вытирая слезящиеся от едкости воздуха глаза. — Пока что насчитал восемь, но не уверен, что тот, шестой, сможет подняться в воздух.
— Зато тот, на котором мы прилетели был размером с задницу, в которой мы оказались, — Томаш с большим удовольствием сплюнул на влажный бетон.
— Но ведь он был огромный, — хлопнул глазами Джиан.
— Я буду скорбеть по твоим ногам, мальчик.
Нас вывели с большим отрядом, когда человек с оранжевым языком в последний раз показал свою глотку. Он орал так, что я перестал разбирать, что он говорит.
Тяжеловесный штурмовой космолет взревел двигателями, выплевывая жар из сопел, нам оставалось наблюдать только черно-оранжевое пятно в небе, которое со временем превратилась в муху, а потом он исчез. Из пятидесяти человек осталось только шестеро — те, кто был со мной в каюте, я и еще двое, имен которых я не знал. Остальные растаяли быстро, словно снег, или их унес ветер. Слова командира звучали резко, с каждым именем толпа редела, и вскоре исчезли все, кроме нас. Никто даже не назвал наших имен, словно мы были призраками. Пропитанный гарью ветер овевал шестерых, глазевших по сторонам. Вокруг не оказалось никого, кто бы мог подсказать что это значило.
— Они просто ушли, — сказал Джиан, переставший чесать глаза и теперь усиленно нюхавший воздух. — Может, нужно было спросить у куратора, что нам делать дальше?
— Кажется мне, должно быть не так, — подал голос молчаливый Лиам, до этого общавшийся только жестами — кивком головы и подниманием рук. — Не было ни построения, не переклички. Людей просто выдернули, как сорняки, а нас оставили.
— По твоей логике мы — ценная культура, — рассмеялся Томаш. — Вот только мы земные растеньица, а на Венере не выживает ничего, что растет на других планетах. Эти бесконечные дни и ночи могут свести с ума кого угодно. Черт, да эти сумерки раздражали меня еще до приземления.
Вскоре космолет, принявший на борт растаявший отряд загудел двигателями. Воздух вокруг него задрожал от жара, искажая образы бетона, металла и гари. Сумерки начали плавиться, отплясывая на черном, который простирался дальше — за космодром. Посадочная полоса обрывалась и впереди, и справа, и слева: с каждой стороны бугрились неровные куски бетона, смешанные с черным грунтом. Переваливаясь за хлюпкие заграждения с сенсорами движения, лысая почва окольцевала полуразрушенный космодром, выглядевший так, будто у него тоже не было имени.
— А я бы сейчас поел, — облизнулся Джиан. — Хоть с овощами, хоть без. Да и от растений бы не отказался, но лучше, конечно, что-то посочней. Чувствуете, как пахнет мясом?
— Пахнет, будто сгорело все, что умеет гореть, — скривился Томаш, нервно поправив за козырек фуражку камуфляжного цвета — цвета венерианского пепла. — И если в этот запах затесалось что-то мясное, то точно не из местной кухоньки. Взгляни вон на те здания, — Томаш легонько толкнул Джиана в плечо, указывая направление взгляду. Вдали виднелось разрушенное здание аэровокзала и еще нескольких наблюдательных пунктов. Надвигающаяся ночь и на них оставила метки — края острого камня стесались темнотой, став похожими на гладкие желтые зубы. — Других построек здесь нет. Как думаешь, в какой из них готовят для нас сытный обед? Давай я тебе помогу — твое мясо находится чуть дальше, чем эти обрубки. Поищи среди костей таких же солдатиков, как ты. Может, найдешь какую-нибудь бедную коровку, у которой еще не до конца обуглен бок. Уж не знаю, как ты ее унюхал среди всего этого смрада.
Еще пару раз втянув ноздрями воздух, Джиан внезапно согнулся, его вырвало.
— Простите, — неуверенно промямлил он, отирая рот тыльной стороной ладони. — Давайте отойдем на пару метров...
Предложению возражать никто не стал. К тому времени космолет с ушедшим отрядом начал взлетать, натужный рев двигателей заглушил слова. Когда он оторвался от земли, рев перешел на тихое гортанное рычание.
— Лиам прав, здесь все не так, — сказал я. — Не то небо, не тот воздух, непонятное время суток, да и планета не та. Каждый из нас должен сейчас находиться на своей. Так и будем стоять здесь до наступления ночи?
Не знал, сколько длились сумерки на Венере до нашего прибытия, но обычно переход между днем и ночью занимал несколько земных дней. Венерианский день составлял почти два земных месяца, и ночь столько же.
— Я устал, и хочу пить, — пожаловался Джиан.
— Мне кажется, о нас забыли, — пожаловался Лиам.
— Не волнуйтесь, о нас никто не забыл, — ответил Томаш. — У красной машины много дерьма за пазухой и с памятью у нее просто отлично. Но если хотите, можете попробовать дать деру. Встретят нас, конечно, пораньше, но, боюсь, это никому не понравится.
Держаться Томаша было в какой-то степени полезно, он обладал информацией, хоть и выдавал ту с большой неохотой. В основном, когда хотел показать свое превосходство. Всегда, когда хотел показать свое превосходство. «Я тут самый бывалый», — говорил он всем своим видом и вел себя так, чтобы никто об этом не забыл. Однако, о венерианском прошлом, в котором участвовал в каких-то сражениях, он так и не рассказал.
— Я думал, нас отдадут под юрисдикцию Конфедерации, а не Марса, — подал голос высокий, плечистый и толстый человек с очками на пол-лица, которого забыли вместе с нами. Он то и дело тыкал указательным пальцем в переносицу, возвращая очки на место. Интересно, почему не сделал генетическую коррекцию зрения?
— А сам-то ты откуда? — скрипнул Томаш.
— С Земли. Потом меня посадили в космолет с красными звездами, но я думал, что это всего лишь транспорт, — нахмурился толстый.
— С чего это? — хохотнул Томаш.
— Потому что они не имеют права менять юридический ареал. Это незаконно, — он снова поправил очки. — Так же меня держали в полной безвестности до самой высадки. Это тоже незаконно.
Так вот оно что. Законник и, наверняка, поборник гуманизма. Такие стояли в первых рядах тех, кто меня не слышал. На самом деле они любили слушать только себя и обижались, когда им предлагали послушать что-то другое. Нечестная игра. Почему они? Почему не меня? Что в моих словах такого, во что невозможно было поверить?
Наверное, у них просто были лучшие пиарщики. Думается, жертвенники воспринимаются весомей, чем наркоман в леопардовом пальто. Нужно будет все-таки уволить стилиста.
Добровольный отказ от медицины впечатлил землян. «Наше тело страдает вместе с попираемым "Венетом"! Его боль — наша боль!» А в итоге у толстяка огромные линзы на морде. Удивительно, что он не избавился и от них. Но, видимо, борьба за общее дело нуждалась в кое-каком зрении.
Случалось, что слишком активных законников посылали на «спасение аналогичного вида», и они были вынуждены воевать за человечество. Да уж, с первой атакой «Венета» приоритеты Земли быстро поменялись. Иногда она предпочитала отдавать таких на растерзание Марсу, и тогда они уже воевали во имя светлого будущего. Так было проще всего избавиться от громких глоток и избежать общественного резонанса, я же называл это сакральной жертвой. Все, что попадало в руки красной машины перемалывалось без остатка, и никто не мог возразить ей. Да никто и не пытался. Земная Конфедерация умывала руки, рисуя Марс в красно-черных тонах, а он не был против ее подарков. А на репутацию ему было плевать. Светлое будущее... в последнее время эти два слова звучали так часто, что я и сам почти узрел его, вглядываясь в черное небо Венеры.
— Знаешь, приятель, — Томаш почавкал чем-то во рту, надеюсь, не собственными зубами. — Все мы здесь по ошибке... как бы случайно. Я про то, что запихнули нас сюда именно от Марса. Так уж получилось, что тот, кого я кокнул, оказался заядлым комунякой. Его дружкам не понравилось, что я сокращаю их популяцию на Земле. Они как бы это сказать... землю роют носом, чтобы в Конфедерации их было как можно больше. А я пришел и сократил их на одну единицу. На его месте мог быть любой другой, скажем так, ненавистный ими капиталист, и мне ровным счетом ничего бы не было... но сдох именно этот. Зрячий просто попал под горячую руку, потому что дурак, хоть глаза у него и не на заднице. Этот малый, — Томаш кинул на Джиана, — тоже попал под горячую руку, потому что дурак, но глаза у него все-таки на жопе. Неблагополучные члены общества! Наш Робин-гуд, скорее всего, тоже взял у того, у кого брать было не нужно. — Лиам согласно кивнул, — А вот от тебя, дружок, — Томаш ткнул жилистым пальцем в грудь толстяку. — От тебя избавились совершенно сознательно. Ты единственный, кто оказался здесь не случайно.
— Но... но почему я? — обескураженно спросил дородный парень, — Я же не сделал ничего. Не убил никого, и не ограбил. У меня два высших образования, я владею профессиональными навыками и без помощи нейросети. Это ценилось во все времена, а сейчас особенно. Я точно не отношусь к неблагополучным членам общества.
— Уверен, ты добрый парень, — причмокнул Томаш. — Но так уж вышло, что Марсу нужно больше всего.
— Что Марс давно пытается лоббировать здесь свои интересы. Им нужна Венера, поэтому они посылают столько добровольцев, сколько в их силах, — ответил я ему, ведь Томаш сказал, что я зрячий, и сейчас я видел совершенно четко. — Не гнушаются никем, даже нами. Главное, чтобы на наших плечах были красные звезды. Таких как ты я называю фениксами, полыхающими во имя великой цели. Если честно, понятия не имею, какой. Конфедерация тебя отдала совершенно сознательно, и, наверняка, они о чем-то договорились. Вряд ли мы узнаем, о чем. Земля прекрасно находит общий язык с красной планетой, если ей это выгодно. Красная планета... черт, с таким названием она была обречена стать коммунистической еще до колонизации.
— Уверен, вы слишком сгущаете краски, — толстяк подкинул дужку очков на переносицу. — Все это досадное недоразумение. В конце концов, я — ценный специалист и всячески против войны. Повторюсь, никого не убил и не ограбил. Когда мы доберемся до точки нашего назначения, я обязательно подниму этот вопрос.
— А тебе что, не сказали куда везут и за что? — склонив голову, сощурил правый глаз Томаш, будто ему слепило глаза. На небе не было и намека на солнце.
— Говорю же, это ужасное недоразумение, — вздохнул толстяк. — Я просто завтракал в одном из кафе в обеденный перерыв, а меня попросили пройти с ними. Я прошел, а меня повезли прямиком в космодром, и вот я тут. Я даже не успел ничего спросить и не попросил своего адвоката. Право... не знаю, нужен ли он вообще. Мне кажется, в полиции что-то напутали.
— Это не полиция, а гребаные военные, — покачал головой Томаш, — Ты же заливал там что-то про ареал. Я думал ты знаешь, за что.
— Что бы не совершил гражданин Земли, он остается в ее юрисдикции. Даже если я...
Томаш его не дослушал, разразившись скрипучим драконьим хохотом. Я скривился, не в силах слушать их рев.
— Раз уж на то пошло... — обескураженно произнёс толстяк, вежливо подождав, пока Томаш отсмеется. — Давайте хотя бы познакомимся.
Не важно, сколько толстяк имел высших образований и как сильно ратовал за мир во всем мире. Главное, что он был большим и плечистым и «Венету» было в него проще всего попасть. Я скептично оценил его габариты, прикидывая, куда попадет первая пуля. Я так и не смог простить ему, что он меня не слушал.
— Давайте, — спрятал руки в карманы, и сплюнул бы на бетон, но Томаш опять меня опередил. — Я — наркоман, тот, что с драконами — убийца, парень с плохим желудком — вор, вот этот взламывал банки, — Лиам с улыбкой поднял руку, отметившись в очередной раз. — Был еще мертвец, но он улетел вместе с кораблем. С удовольствуем узнаю ваши имена после того, как мы переживем этот день.
— А ты мне нравишься, зрячий! — оскалился желтыми зубами Томаш, размашисто опустив руку на мое плечо. — Обещаю не пускать твое длинное тельце впереди себя.
Толстяк раскрыл рот, чтобы сказать еще что-нибудь гуманное, но его опередил Джиан:
— Смотрите! Это не за нами? — он так обрадовался, будто нас должны были отвезти на званый обед.
У шестого транспортника, выглядевшего совсем неважно, отвалился задний шлюз. Оттуда выбежал человек в форме серого цвета, как и все вокруг. Вероятно, у окружающих предметов имелись свои оттенки, но все они были окрашены в цвет сумерек. Человек махнул нам, и мы двинулись в его сторону. Издали мелькнула голубая панель голограммы. Как хорошо. Голубой и яркий, с белесым оттенком, он выскакивал из сумерек отголоском прошлого. Прошлого, в котором были самые разные цвета и настоящие стейки.
Голубой приближался, и человек тоже. Он держал в руках блокнот, который и светился таким теплым светом. «Нас назовут по имени», — мелькнуло в голове, и я улыбнулся.
Когда Томаш полетел на землю, я не раздумывая полетел вслед за ним. Повторить за бывалым, где бы он ни бывал, показалось хорошей идеей. В мое лицо кинулся асфальт, только через мгновение я услышал оглушительный грохот, когда в сером небе расцвел оранжевый взрыв. Из пламени брызнули черные клубы дыма и металл. В огонь скользнуло еще несколько полосок — тонких, белесых, едва уловимых глазом, и тихих, словно они не касались воздуха. Что это? Выстрелы невидимого врага? Когда взрыв поглотил транспортник с ушедшим батальоном, небо швырнуло вниз куски раскаленного железа.
Согревая прохладный бетон дыханием, удивился, насколько мне не все равно. «Тело хочет жить, — подумал я замерзшим разумом. — Вот откуда берется этот запах».
Сейчас на нас упадут тонны раскаленного металла, и мы сгорим. Если кому-то не повезет раньше и его не раздавит. Удар сердца, еще один. Тук-тук, слишком часто, чтобы оставаться беспристрастным. Джиан схватился за Томаша цепкими пальцами, натянув ему горловину футболки. Та врезалась в глотку драконов так сильно, что они разинули клыкастые пасти:
— Отпусти, дурень! — захрипел Томаш, пытаясь отцепить его от себя.
Вслед за полыхающим металлом устремились черные полосы. Они вертелись и глубились, сливаясь с облаками. Черное на черном, оранжевое на сером, серое и черное, оранжевое и красное... мертвое. Во взгляде Джиана отпечаталась пузатая вспышка, наверняка и в моем тоже, ведь мы, задрав глотки, смотрели в одну и ту же сторону. Перевернулся на спину, слушая в ушах удары испуганного сердца. Сто двадцать, не меньше. А в голове: «идеальное сочетание цветов». Ведь это была нейросеть, в цветах она знала толк.
— Встать, солдат! — небо загородил мужчина в пепельной форме. — Поднялись все, на посадку — быстро!
То тут, то там слышались звуки заведенных двигателей. Если они улетают, значит, здесь не безопасно. Наверное, нужно последовать их примеру. Не знал, удастся ли уйти от того, кто никогда не промахивается. Не знал, хочу ли превратиться в оранжевую вспышку. Сердце колотило, и я побежал.
Глядя поверх закрывающегося шлюза, я заметил, что все космолеты полетели очень низко. Кроме одного — с длинными плоскими антигравитаторами. Такие не предназначены парить у самой земли. Он взорвался вторым. Серый металл шлюза скрыл от нас острые искристые вспышки, когда мы вшестером попадали на холодный вибрирующий пол.
— Эй, Тароль, держись поближе к земле, по верхам бьет, — обратился мужчина в форме к пилоту, его слова заглушил рев двигателей. Я очень надеялся, что этот военный из тех, кто озвучивает очевидные вещи профессионалу. К нам повернулось изрытое оспинами лицо, в напряженных морщинах застряла тревога. — Ну что, ребята, молиться умеем?
Я не умел молиться, да если бы и умел, не смог — уши пронзал скрежет металла, прогоняя остаток мыслей. Нас охватило оцепенение, наверное, всем казалось, оторвись мы от пола — умрем. Меня тоже посетили эти мысли, но страха не было, и я встал.
Комбат покачивался в такт движению корабля. Рывок. Нас тряхнуло, он завалился назад, но удержал равновесие. Я упал на пол, но снова встал. Нужно стоять. Не знаю, зачем. Нет, я не забыл, что слаб. Просто хотелось побыть слабым на разогнутых ногах, над унитазом, а не под ним. Если упаду — снова встану, но глаза на комбата не подниму. И без того чувствуется, как он прожигает меня злым взглядом. Он отвернулся, и я, словно зверь, чующий, что опасность миновала, посмотрел в его сторону. Мужчина прошелся тяжелым взглядом по лежащим внизу.
— Чего валяетесь? Хотите сдохнуть на полу как черви? А ну встать! Занять свои места! — прокричал любитель очевидных приказов.
Это помогло Джиану оторваться от пола. Мы рассыпались по местам, пристегнувшись жесткими потрепанными ремнями. Командир прилепился к иллюминаторам, вглядываясь вдаль, и я тоже. Мы смотрели в одну сторону, но видели совершенно разное. Я — мелкие пятна вдали, похожие на суетливых мух, он — кого-то, кто ему неизменно дороже, чем надоедливые насекомые и мы. Это я понял, когда потер пятно на прозрачном стекле, а оно превратилось в кровавый развод. Лицо командира в этот момент стало похоже на восковую маску, а его оспины заблестели от крупных капель пота.
На месте космодрома распустил алые лепестки пламенный цветок. Еще через мгновение он ткнул тонкими черными тычинками в небо и лопнул. Все смешалось, превратившись в бесформенную массу огня и дыма. Космолет удалялся, и в итоге осталось только грязное пятно вдали.
Никто больше не смотрел наружу, только мы двое. Зажмурив до боли глаза, Джиан и Лиам вцепились в ремни безопасности, двое безымянных надували щеки, пытаясь отдышаться, Томаш откинул голову и закрыл глаза. Он был полностью расслаблен. На корабле его мучала бессонница, Томаш говорил, что мечтает выспаться до того, как умрет. Командир оторвал взгляд от маленького грязного пятнышка, занял свое место и закурил. Я продолжал смотреть. Космодром был полностью уничтожен, вместе с разрушенными постройками, похожими на неровные зубы, хлюпкими энергозаграждениями и рваным бугристым бетоном. С этого места «Венет» человечеству уже не укусить.
Мы летели низко, паря практически у самой земли. Земля... люди так и не научились называть то, что под ногами как-то по-другому. Сколько бы не находилось энтузиастов, пытавшихся привить правильные научные названия, всегда выходило одно и то же. Мы прилетали на Венеру, наша нога ступала на поверхность Венеры, но как только приходила пора сеять урожай, семена падали в землю. Под нами она была черной.
На Венере день длился два месяца, и ночь ровно столько же. Их соединяли длинные сумерки, ровно такие, как сейчас. Превращавшие все в серое, рано или поздно глушившие все звуки. Только черное становилось еще чернее. Останься мы на космодроме, рано или поздно встретили бы ночь.
С чего я решил, что грядет ночь? Наверное, по этой алой полоске на горизонте. Мне казалось, она больше походила на закат. Но с корабля, на котором мы прилетели, ее не было видно. Там ничего не было видно, кроме стальных стен безликой каюты... а с космодрома виднелись только тучи. Стоило немного подняться, и она появилась. Наверное, я предчувствовал этот закат, или просто всю свою жизнь жду только ночи. Это лучшее, что мне удается в жизни.
Под нами простиралось выжженное поле, кое-где еще курились тонкие струйки дыма сгоревшей дотла техники. «Венет» или Союзные силы? С высоты полета было не разобрать. Опознавательные знаки превратились в уголь. Бесшумно хлопнув крыльями, в воздух поднялась стая сумеречных ворон. Услышал бы я хлопки их крыльев, если бы находился ближе? Может, и нет, но мне бы удалось рассмотреть их настоящий окрас.
Два месяца ночи... и два месяца дня. Все, что жило на Венере, либо приспосабливалось, либо умирало. Человек лишь слегка подтолкнул эволюцию. А дальше шел жестокий метод проб и ошибок, который продолжался до сих пор. С растениями получилось проще. Я слышал, что те легко освоили циркадные ритмы, когда изменили их геном. А вот с животными было сложнее. Уверен, что внизу летели ненастоящие вороны, с ненастоящими глазами, ненастоящими крыльями и измененным ДНК. Они спали при свете дня и бодрствовали в долгую ночь, и гоготали они совсем не так, как земные. Но все-таки общее с дальними сородичами у них кое-что было. Голод.
Ни одна птица не опустится на рыхленую почву, если в ней не найдется ничего, чем можно было бы поживиться. Отравленная земля не могла приютить такого количества насекомых, чтобы прокормить бесчисленные стаи сумеречных ворон. Если только их не привлекло нечто иное.
На вздыбленной почве валялась куча искореженного металла, уходящего за горизонт.
— Эй, тощий! — удар в бок. Ударил меня Томаш, но позвал командир. Выдернул из тягучих мыслей, в которых уже рождались строки. Не знал, удастся ли озвучить их когда-нибудь. Не знал, удастся ли мне их запомнить. Я повернул голову. — Возраст, дата и место рождения. — Комбат активировал блокнот, сверяя информацию по базе данных. Нас наконец-то решили назвать по именам.
Если вы забыли подписаться на канал, сделайте это, пожалуйста, сейчас. В настоящее время продвигаются только каналы, на которых есть подписчики, регулярно возвращающиеся на канал. Спасибо за ваш интерес к нашему творчеству и поддержку!