Израиль. Зима.
— Слышал какой балаган устроил Саид?
Хасан снимает маску, и вынимает беруши, он настроен на диалог. Длинное умное лицо намекает на улыбку.
— Нет, шумно было.
Я зашел в цех облегчиться, мой рабочий день протекал снаружи, под навесом, где я красил таинственный заказ Министерства обороны — сто фанерок метр на два, и сто рамок из профиля «сороковки», в которые полагалось фанерки вставить. Фанерки коричневым, рамки черным. К рамкам прикрутить колеса, все запаковать в полиэтилен.
В техническом задании было сказано покрасить в цвет «махогоновый». Я убедил начальство в том, что никто из военных в жизни не видел никаких махогонов, или кто они там, а эта комбинация букв никак не похожа на номер краски в палитре, поэтому покрасим темно-коричневым. Кроме того, конечный получатель — индусы, которые купили какое-то вундреваффе у наших ВВС, к коим и прилагаются эти фанерки на колесиках, едва ли будут протестовать, если цвет случится недостаточно «махогоновым».
А крашу я в натуральном гермошлеме, в который подается отфильтрованный воздух по шлангу длинной с мое резюме, и в котором я ничего не слышу.
Итак, я сказал Хасану: «Нет.»
— Я тут варил, а Саид хотел со мной поговорить, ну ты знаешь, про то-сё, а Куки из мисрада[1] начал вопить, что Саид мне мешает, а Саид закричал, что сейчас разберет его на запчасти, а Куки еще что-то сказал, а Саид побежал в мисрад, и они там кричали, и размахивали руками.
— Жаль, похоже, я пропустил спектакль.
— Да, тебе бы понравилось. Нассер был очень доволен.
У Нассера специфическое чувство юмора, крайне непривлекательная рожа, и несокрушимое мужское обаяние: четыре жены в Судане, бесконечные подружки в Рахате, и, по слухам, несчетные амурные победы в Беэр-Шеве, где он одно время работал уборщиком в ночном клубе. Он тщательно скрывает свой сносный иврит, но мы с ним иногда работаем вместе над достаточно сложными задачами, и я знаю, что его «моя-твоя-не-понимай», ловкий трюк инородца, потешающегося над надутым снобизмом местных. Мне он нравится, и мне приятно представлять его довольным.
Нас немногое может потешить по-настоящему. Интересная работа — редкость. Вне её, мы делаем нудное, тяжелое, очень грязное и иногда опасное дело. Мы режем, гнем, варим, сопрягаем и распрягаем металлические конструкции, которые, главным образом, служат хаклаям[2] в их святом, по мнению горожанина, и не очень прибыльном деле. Ну мы-то знаем правду. И про «святость», и про «неприбыльность». Мы, да тайцы в полях. У которых балабаи[3] «давят из жопы розовое масло», по образному выражению Саида.
Нас конечно иногда развлекают зарплатные вопросы, внеплановые обстрелы из Сектора, или новый сорт ветчины к обеду, но на этом и все. Самое интересное — «про отношения». Мы очень похожи на героев реалити-шоу. А может быть, на братию какого-нибудь отдаленного монастыря, за давностью обета, забывшую верить в Бога. Хотя, я, честно говоря, не очень разбираюсь в монастырях.
Я представил себе двухметрового богатыря Саида, с его повадкой Черного Абдуллы[4], нависающего над невысоким Куки, и почувствовал удовлетворение. Куки, конечно, этим не проймешь. Он невысок, но подвижен, и для своих «около шестидесяти», очень атлетичен. Плюс боевой опыт в каких-то зубодробительных войсках, а у израильтян он не заканчивается со срочной службой.
Хотя, и это к лучшему, наверное, это все — ближневосточные игры. До мордобоя дело не дойдет. Бедуин с уголовным прошлым не поднимет руку на еврея-киббуцника, абсолютно нормативного, как его не поверни. Меня это поначалу фрустрировало, а потом я привык. И даже нахожу некоторую приятность в том, что вся эта оперетта не может превратиться ни во что более драматичное.
— Мне показалось или что-то бахнуло?
Хасан на секунду задумался, и шевельнул бровями в южных румбах.
— Учения в Цеэлиме наверное. Не было сообщений от Управления тыла, и самолеты не летали.
Это неплохо. Меня не сильно беспокоит наше приграничное напряжение. Вопрос был скорее «любопытствующий». Мы мало реагируем на сирену или стрельбу, это просто одна из тем для разговора. Трехсотый раз обсуждать как нам не свезло с мастером цеха, на иврите он «распорядитель работ», мне не казалось интересным, а говорить иногда надо. Мне давно уже комфортнее молчать, но я должен научиться молчать на беглом иврите. Для этого приходится иногда на нем говорить. Запас арабских и ивритских ругательств, которые можно обрушить на голову несчастного Куки уже исчерпан, нужно искать другие темы для беседы.
Я иду к машине и выбираю, что послушать по дороге домой. Омри Мор, Авишай Коэн новый альбом Даниэля Замира. Израильский джаз — лучшее из того, что мне дала эта страна. Не считая бесценного жизненного опыта и неограниченного количества авокадо.
Пусть будет Замир. В его музыке нет металла.