Россия. Весна. Давно - 2

Вова — мой факультетский приятель маневрировал на траверсе "12 коллегий". Он широко шагал по политой водой наледи, то прыгая через лужи, то галантно тормозя перед биологическими студентками. Он двигался галсами, как парусная лодка против ветра, но неуклонно приближался ко мне.

— Ты в бок бурить умеешь? Горизонтально, в смысле?

Такие вопросы не ставили, да и по сей день не ставят меня в тупик. С тем же результатом он мог бы меня спросить могу ли я спроектировать «Спейс-Шаттл».

— Могу попробовать, а зачем?
— Есть тут брокеры, им нужно провести кабель под асфальтом, не копая.

«Брокер» в Вовиной речи было универсальным определением представителя новой экономики. Несколько позже он вполне в ней нашелся, но тогда как-то не жаловал, и «брокеры, которые друг-другу факсы шлют», были его неприятелями. Однако кушать хотелось, и у «брокеров» бывали деньги, а вот у нас — королей духа их никак не водилось.

Оказалось, что какой-то очередной торгово-закупочной конторе, занимавшей пару комнат в здании Спорткомитета на Миллионной требовалось протянуть кабель выделенной телефонной линии из здания в коммуникационный колодец, который по загадочной логике советской инфраструктуры располагался точно по середине проезжей части. Никаких разрешений на земляные работы и вскрытие асфальта в центре города у них понятно не было. Кабель они хотели спустить по стене в сквер, там по мягонькому отрыть траншею, из нее пробурить под улицей в колодец, и вуаля.

Вова вышел на них то ли через родственников, то ли через знакомых, и сказавшись геологом, что не было совсем неправдой, подрядился на эту работу.

— Как ты себе представляешь, эту скважину?
— Ну в сквере выкопаем яму, и из нее пройдем мотобуром.
— Шесть метров? Штукой похожей на бензопилу?
— Да ладно, по месту что-нибудь изобретем.

Мы решили не тратить времени зря, и сходить к «брокерам» посмотреть на месте. Из университета выйти было трудно — многим людям надо было сказать приветственное слово, пожать руку, опять же «тараканник» открылся, и там наливали кофе, но часам к двенадцати мы преодолели бесконечные три километра от Менделеевской до Миллионной, и начали рекогносцировку.

Итак был сквер, отделенный от переулка чугунной решеткой, и был колодец посередине Мошкова переулка. Труба под кабель уже была закреплена на стене, и даже была траншея от стены дома почти до решетки, которая была установлена на подозрительно массивном оштукатуренном парапете. «Почти», потому что между траншеей и решеткой был трехметровой ширины газон, нетронутый бульдозером. Представитель заказчика, элегантный юноша в красном двубортном пиджаке с неохватными ватными плечами и вареных джинсах, пояснил, что на рытье в сквере полагалось два разрешения, одно на дорожку, другое на газон, и на газон таки его и не было. Потому нам полагалось стремительно, желательно ночью, продлить траншею вручную, пробурить, проложить кабель, и закопать все как было.

Задача выглядела несколько туманно, и я попросил задаток. Нам дали что-то баксов по двадцать на брата, и пообещали еще по тридцать по итогам операции. Заодно договорились о том, что рыть таки будем днем.

С Дворцовой мы сели на троллейбус, который шел до университета, но капитал грел карман, и мы доехали до Первой линии, где пропустили по кружке на углу со Средним. К кружке полагалось по рюмке и по вобле. Я бы там задержался за ради проектирования и планирования, но Володя был сдержан в выпивке.

Уже в сумерках мы вернулись в альма матер, и разошлись: Вова «по цыганским делам», я же, в качестве бурового мастера, занялся поисками оборудования. Дядя, который преподавал нам полевые методы, и у которого я собирался стрельнуть мотобур, весело смеялся, и сказал, что мотобуром я ничего пройду, и что он рассчитан только на вертикальное бурение малой глубины, а мой путь — взять шнеки и вороток, и бурить вручную. По уточненным данным нам предстояло пройти почти семь метров диаметром не менее пяти сантиметров, чтобы провести полуторадюймовую водопроводную трубу.

Утром следующего дня на Дворцовой была студенческая демонстрация. Требовали выплаты стипендий, на которые можно жить. То есть в стране уже не было госзакза на выпускников, но она еще не признавалась в том, что высшее образование для всех с новой реальностью не уживается. И наверное к лучшему. Понимай мы тогда всю правду капиталистических отношений, мы бы наверное просто разбежались из вузов. Итак многие разбежались. Но тогда мы думали, что наше образование — оно благо для страны и общества, а не товар, и не грешно нам как-то помочь с пропитанием.

Я лично очень гордился своим умением выживать, и на растерянное юношество я смотрел со скепсисом превосходства. Мы ехали мимо толпы в автобусе, на задней площадке. И у нас был сверток. Шесть метровых шнеков, лом, лопата, заступ, три отрезка водопроводной трубы. Примерно восемьдесят килограмм железа. И тележка «бабкин мерседес» чтобы все это дотащить от остановки до места.

С первых же сантиметров стало понятно, что с газоном не все чисто. Под промерзшим дерном оказались куски штукатурки и битый кирпич. На осколках кирпича читались буквы дореформенного написания. При царе батюшке делали не то что нонеча, и лом почти не справлялся с этой породой. Я предположил, что сквер был разбит на месте разрушенного войной крыла дома. Не знаю, так и не проверял этой идеи. Мы приблизились к решетке к обеду, и поняли, что вляпались. Фундамент, на котором она была смонтирована, оказался заглублен более чем на полтора метра, такова была глубина нашей ямы. мы пробили в нем отверстие ломом, но бур не проходил и то, что было за ним. Под тротуаром Мохового переулка оказались те же солидные артефакты дореволюционной материальной культуры.

Вова был за решительные действия — крутить бур. Я же не был ему ровней по спортивным кондициям, и хотел отыскать интеллектуальное решение. Сошлись на том, что он продолжит вращательные движения, а я пойду обратно в университет за знаниями.

Я шел по Милионной, мимо атлантов, Эрмитажа и все еще митинговавшей молодежи. Было странно фланировать по самому сердцу парадного пушкинского города в заляпанном грязью комбинезоне. Представлялись какие-то экипажи с конями, дамы в мантах и спутники их в цилиндрах. Даже недокормленное студенчество казалось мне более уместным тут, чем я. Какая, думал я, к черту гоголевская шинель, какой нахер хруст французской булки. Булыжник - оружие пролетария, и я его копаю.

Знаний мне дали. Мудрейшие аспиранты сказали: бурить не надо, надо заточить трубу рашпилем, и вбивать её кувалдой подкручивая. И даже нашли мне и кувалду и рашпиль. И шведский трубный ключ для подкручивать.

Стемнело. Мы повесили на дерево над ямой фонарь, и стали бить в трубу. Неожиданно дело пошло. Странным образом, никто из обитателей надскверных окон не протестовал. Возможно, наши «брокеры» были и вправду крутыми ребятами. У коллеги вдруг вспомнилось какое-то дело на пару часов, и я остался один. Я старался бить сильно и точно, чтоб не шуметь лишнего. После каждых пяти-десяти сантиметров трубу я извлекал и выколачивал из нее набившуюся кирпичную крошку. Скважина немного осыпалась, но не фатально, и я надеялся закончить историю до полуночи. И еще я очень надеялся, что мы не промажем мимо колодца.

Эта мысль меня тревожила, и чтоб разрешить сомнения я был сильнее, стремясь сократить время неопределенности. Вдруг сзади меня окликнули

— Эй!

По тем временам оклик сзади ничего хорошего не сулил. Шальные были времена. Я развернулся не выпуская кувалды, шагнул вперед, чтоб меня не слепил фонарь. На краю ямы стоял мужик с телефоном в руках. Телефонный шнур уходил в парадное. Я с трудом представлял себе его длину.

— Ты Дима?
— Я.
— Говорят, ты умеешь по английски говорить.

Я так ошалел, что даже не мог глумиться.

— Могу попробовать. А зачем?
— Там «финик» один, чего он хочет?

Финский человек Тойво хотел знать судьбу каких то вагонов с доской. Мужик обрадованно попросил перевести, что вагоны на мази, и все будет путем. Смотрел на меня с вынужденным уважением.

— Спасибо, братан, даешь, интеллигенция!

Он ушел в темноту сматывая телефонный провод, как фронтовой связист.

«Ду ю спик инглиш? Ай ду, а толку-то?»

Мужик вернулся с початой бутылкой «Абсолюта» и коробкой каких-то пафосных конфет.

— На, спасибо!

Первый раз я получил гонорар за знания. Вове не сказал, в конце-концов это был мой личный сайд-проект. Той же ночью мы затолкали трубу в колодец, протянули кабель, и закопали яму.