Художник, Муза и Чума души - 5

Продолжение темы, начатой здесь:Художник, Муза и Чума души -1 , Художник, Муза и Чума души -2 , Художник, Муза и Чума души - 3, Художник, Муза и Чума души - 4

"Пейзаж с пирамидой Хеопса и Сфинксом", А. Кокорекин, картон, масло, 50х35см., 1959 г., "Египетская трилогия"

Когда в начале восьмидесятых я первый раз (не считая момент зачатия) приехала в дом на побережье, где познакомились мои родители, меня охватило такое необъяснимое чувство покоя и безопасности, какого я не испытывала больше нигде и никогда, ни до, ни после этого момента. ОДэша уступила нам с мамой свою комнату. Две кровати, крохотный стол у окна и стенной шкаф - вот всё, что в ней помещалось. Небольшие окна выходили на море.

Вылинявшие на солнце короткие занавески на карнизе из натянутой лески превращали комнату в подобие купе поезда, с одним отличием: к стенам Алексей прибил узкие деревянные полки, на которых со временем собралась целая коллекция сувениров, сделанных им из камушков и выброшенных на берег облизанных морем коряг. Причудливые фигурки загадочных существ, рыбы и птицы глазели с полок разноцветными бусинами глаз. Некоторые порывались упасть от неосторожных прикосновений. Одну весёлую рыбку хозяйка подарила мне на память.

Домик не предназначался для жизни зимой, так, дачная халабуда с картонными полами, но после смерти мужа ОД умудрялась жить там с начала апреля до конца ноября. Летняя кухня под наклонным шиферным навесом располагалась во дворе, в ней - плита, работающая от газового баллона, "грохотучий" алюминиевый рукомойник, шкафчики для посуды и продуктов - всё обыденно. Но что её действительно отличало от всех других летних кухонь - роспись кисти Алексея Кокорекина.

С деревянной перегородки, заменяющей стену, пронзительно сверкал очами двухметрового роста джигит в белом бешмете, чёрной черкеске с газырями и чёрной папахе. Джигит гордо выгибал огромные брови, расправлял плечи, в одной руке он держал рог с вином, другой сжимал рукоять кинжала. Обрамляла джигита сочно выписанная щедрая лоза тёмно лилового винограда, каждая кисть размером под стать джигиту. Венчала это великолепие надпись: სადღეგრძელო - "садгегрдзело". Я так и не научилась произносить тост без акцента.

Рыбка из камушка, сделанная А. Кокорекиным.

С одной стороны участок Кокорекиных соседствовал с семьёй Кобалия, а вторую половину её дома и участка ещё при жизни Алексея выкупил Владыка всея Абхазия. На лето он привозил туда свою сестру с семьёй, и изредка, между зарубежными командировками из Европы в Азию, заезжал навестить родню. С матерью семейства Кобалия, Любой, ОД сдружилась, но несмотря на это оба соседа мечтали со временем выкупить половину дома и участок Ольги Дмитриевны, и каждый год, когда она приезжала из Москвы, заводили об этом разговор. "Я уже стала скользкая, как уж, - жаловалась ОД. - Каждый раз, когда они приходят говорить об этом, отнекиваюсь и ухожу от разговора."
Кто бы знал тогда, что вскоре начнётся война, и все жители покинут Колхиду...

Набросок карандашом на бумаге, Ольга Дмитриевна рассматривает отрез ткани.

Через год я собиралась поступать в "Строгановку", и параллельно с учёбой в школе посещала репетиторов по рисунку и живописи. Увидев, что я целыми днями маниакально рисую в альбомах всё, на чём остановятся глаза, Ольга Дмитриевна спросила: "Ты маслом пишешь?"
"Нет", - ответила я. -Только темперой. Да нам для поступления маслом и не надо".

ОДэша загадочно улыбнулась и попросила меня помочь, потом нырнула куда-то под дом и принялась передавать оттуда художественные принадлежности - этюдники трёх калибров, от совсем крошечного, размером с почтовую открытку, до большого, рассчитанного на формат 40Х50 см., рулоны тонкого холста в диковинном металлическом тубусе, коробки с масляными красками, разбавитель, щетинные кисти и стопки загрунтованного картона.

"Это тебе, - сообщила она. - Пойдём, я научу, как разводить краски и правильно мыть кисти".

От такого богатства я немного ошалела. Краски и холст были бесподобного качества, у нас такие не продавались; Кокорекин привозил их из зарубежных командировок.  Этюдники под себя переделывал сам. К одному примостил ноги от фотоштатива и раскладную подложку из тонкого оргалита, чтобы можно было крепить к нему картон большего размера. В другом установил лампочку, работающую от плоской батарейки, чтобы можно было писать ночные этюды. Один из них назывался "Шторм перед грозой". Коричневое море, луна, похожая на красный апельсин - работа завораживала напряжённостью и тревогой... А в дне самого маленького этюдника он сделал овальную прорезь для пальца, и его можно было держать в левой руке, как палитру.

Свой первый маленький натюрморт маслом на картоне я вымучивала часа четыре, если не дольше. Соорудила рабочее место под навесом за кухней. У меня не получалось, я страдала.

"Алёна, иди обедать! - в который раз позвала меня мама. Ей уже надоело, в голосе появились интонации обиженного инквизитора. - Долго я тебя буду ждать?"

"Оставьте девочку, Лиза, - мягко приструнила её ОДэша. - Самые страшные муки для художника - это муки творчества!"
Тогда я удивилась, насколько точно она меня поняла, и была благодарна ей за заступничество. По сию пору удивляюсь, как Ольге Дмитриевне удавалось говорить мягко, уважительно, но столь весомо, что в её присутствии становились покладистыми и  вежливыми даже отъявленные грубияны.

В то лето у мамы с ОДэшей нашёлся общий интерес на жаркие вечера - пасьянсы. Я всегда была равнодушна к карточным играм, но из вежливости позволила научить себя одному.

Набросок "Пасьянс "Тигровый хвост", показываю, как есть - с пятном от кофе :) На наброске Алексей изобразил Ольгу Дмитриевну и Дим Димыча, углубившихся в игру со случаем.

"Этот пасьянс называется "Пасьянс Марии Медичи", а по другому - "Истерика". Понять, что он не сошёлся, можно, по тому, что одна и та же комбинация карт начинает повторяться раз за разом. Он вообще очень редко сходится. Говорят, его придумала Мария Медичи, и у неё он сошелся всего два рада в жизни - перед свадьбой и перед смертью", - объясняла ОДэша.

"А у вас он хотя бы раз сошёлся?" - спросила я.

"Да. Одно время я постоянно его раскладывала и загадывала на нём желание" .

"А что это было за желание?" - любопытство подростков сильно превышает их чувство такта.

"Выйти замуж за одного человека. Но я знала, что не смогу стать его женой, потому, что он был женат", - ответила ОД.

"И как, вышли?"

"Да", - улыбнулась она. Позднее я поняла, что она говорила об Алексее Кокорекине.

А. Кокорекин, "Купальщица", картон, масло, 22х30.

Как-то раз, уже не помню в связи с чем, у нас зашёл разговор про смерчи. На Чёрном море это частое явление, и у местных жителей считается плохой приметой, предвестником несчастий. Ольга Дмитриевна рассказала, как в 1959 году они с Любой сидели на пляже, и увидели недалеко от берега в море тоненький смерчик. Он закручивал и поднимал вверх воду, двигаясь к сидящим на берегу женщинам. "Потом он вышел на берег, так же, как воду, закрутил песок, и пошёл прямо к моему дому. Я побежала за ним, а Люба кричала мне вслед: "Ольга, не беги! Ольга, не беги!"

"Почему?" - спросила я.

"Местные считают, что это к несчастью", - ответила ОДэша.

"И что потом?" - я слушала эту историю, как сказку.

"Потом он пришёл ко мне в сад и там рассыпался кучкой песка, - ответила ОД. - Вскоре после этого умер мой муж, а я сама заболела и чудом осталась жива".

Совпадения и параллели, которые случились потом в моей судьбе, заставляют задуматься о мистической синхронии некоторых обстоятельств наших жизней. За всё время общения с морем я видела смерчи дважды. Первый раз два могучих чёрных столба шли почти возле самого горизонта. Толстые, приземистые, непроницаемые. "Судя по размеру, они где-то километра два в диаметре", - восхищённо прикинул стоящий рядом со мной дядя, лётчик. После этой встречи со смерчами в ближайший год ушли на небо мой любимый дед Александр Поликарпович Левашов и Ольга Дмитриевна...

Второй раз семь длинных изогнутых жгутов я увидела недалеко от Лазаревского - они, словно танцуя, двигались вдоль берега. Поезд, на котором я ехала в Адлер, делал поворот, и всё, что  происходило впереди, было видно из последних вагонов. Пассажиры прильнули к окнам, а я вовсе вышла в тамбур, чтобы полюбоваться тонкими чёрными косыми змеями, соединявшими небо и землю. В тот год у меня скончался любимый мужчина, а коллеги и окружение отобрали фирму и устроили травлю, пойдя на поводу у бандитско-государственных структур и собственных животных инстинктов "догрызания лежачих".

А. Кокорекин, "Шторм", картон, масло, 35х24см.

Точно так же травля, устроенная Ольге Дмитриевне после смерти Алексея Кокорекина, едва не отправила её вслед за любимым художником и навсегда сломала жизнь - в течение ближайших лет ей диагностировали рак, и она перенесла несколько операций. Я не стану публично озвучивать медицинские диагнозы, но расскажу, что послужило их причиной.

Если бы я не знала пяти законов ГНМ Райка Хамера, сочла бы болезнь ОДэши случайностью. Но я знаю. И сейчас уже могу расшифровать, какие непереносимые психологические переживания запустили процессы в её физическом теле. Первым мощным конфликтом стала потеря мужа, близкого человека из семьи. Кстати, аналогичный конфликт был у самого доктора Хамера - внезапная трагическая смерть сына, с чего, собственно, и началась история его открытий и создание ГНМ. Вторым конфликтом Ольги Дмитриевны стал сильный страх за жизнь членов семьи: стресс трёх фатальных дней, когда Алексея Кокорекина госпитализировали, и страх, что она могла заразить семью, когда после его смерти, не зная об оспе, поехала в Ленинград к брату с невесткой.

Удивительно, но ни сама ОДэша, ни Дим Димыч с Майей не заразились чёрной оспой. В это трудно поверить, учитывая, что пять дней она провела в одной квартире с больным мужем, выхаживая его от "гриппа".

Третьим мощным конфликтом стала травля, начатая и продолженная А. Мильчаковым, особенно слухи о любовнице. Хамер определяет это, как "конфликт грязи". Он возникает, когда человек оказывается жертвой грязных слухов и сплетен, и не имеет возможности оправдать себя и восстановить справедливость. Всё то время, пока молодой литератор наслаждался победоносным триумфом своих вошедших в историю произведений, оклеветанная им, больная (и по его "милости" тоже) женщина боролась за свою жизнь на больничных койках. До конца жизни ей пришлось жить на таблетках, потому, что груз пережитого так и остался похоронен в её душе. Такое не забывается.

А. Кокорекин, "Набросок для портрета", картон, масло, 22х30, 1951г.

Незадолго до смерти она перестала пить таблетки и объяснила моей маме, что "просто очень устала".

Иначе, как "чума души", я назвать всю эту историю не могу. "Чума души" людей, которые приносят других в жертву не литературе, нет - в жертву любителям сплетен и слухов. Ради чего? Ради, как сейчас принято говорить, лайков и рейтингов.

Люди всегда говорят о себе, это закон Теней, Закон Отражения. Не мог А. Мильчаков написать свои очерки и сценарии, не облив грязью художника и его Музу. Не мог Ю. Шапиро написать свою книгу, не "вспомнив" грязных обстоятельств смерти Алексея Кокорекина. И все прочие, кто радостно множат эту грязь, не могут её не множить.

Это и есть Переход. Это и есть разделение на ветки реальности. Кто что множит, тот то и притягивает.
Аминь.

Свидетельство о публикации №220052300303