В поисках потерянной Истины
– Истина против постмодерна
– Мир диванных экспертов
– Чертёжный стол
– Исторические маятники
– О постмодерне по-дилетантски
– Если Бога нет, всё позволено
Истина против постмодерна
Никакой интриги или попыток взвесить все «за» и «против» не будет: в этом противостоянии я целиком и полностью на стороне истины. В отличие от представителей постмодерна, которые просто отрицают её существование. Ну что ж, как говорится, не они первые…
Знаете все эти модные, кажущиеся свежими и глубокомысленными изречения, которыми нынче принято прикрывать любые нестыковки в собственных представлениях о мире: «всё относительно», «у каждого своя правда», «человек есть мера всех вещей»? Так вот, модными и свежими подобные максимы были ещё в античности, у софистов, незадолго до того, как против них выступил Сократ, заявляя о существовании объективной истины. Основной задачей софистов было совершенствование риторического мастерства – получение возможности добиваться своих целей, побеждая конкурентов в дебатах любыми доступными способами. При таком утилитарном подходе, представление о существовании какой-то там истины может только мешать. Ничего не напоминает? Ох уж эти мне исторические маятники.
Чем же истина так мешает софистике? Ну, вот представьте: нужно вам убедить в чём-то оппонента или аудиторию, чтобы, к примеру, избраться в депутаты или продать кому-нибудь что-нибудь ненужное. Выстраиваете вы, значит, цепочку рассуждений, красиво цепляя каждую последующую мысль за предыдущую, удовлетворённо наблюдаете за эффектом, который производите на слушателей, и понимаете, что замысел вот-вот осуществится. И тут вдруг поднимается какой-то выскочка и обращает внимание аудитории на то, что некоторые ваши утверждения из разных частей выступления явно противоречат друг другу, и вообще, вся аккуратно выстроенная вами конструкция умозаключений в целом не имеет никакого отношения к действительности. А людям, которые верят в существование истины, необходимо, чтобы имела. Истина – это вам не правда, которая «у каждого своя», тут без сопоставления слов с действительностью не обойтись. С такой аудиторией умения ловко цеплять одно утверждение за другое уже недостаточно. Обидно.
Заметили, как тесно связаны понятия истина и действительность? Отрицая существование первой, постмодерн практически отказался от попыток познать вторую.
На протяжении долгого времени за поиски истины отвечали учёные и священнослужители – представители двух старейших систем объяснения мироустройства – старейших метанарративов (больших нарративов). С конца позапрошлого века в игру включились модернисты. Они начали искать новые способы и подходы к осмыслению действительности: символисты, сюрреалисты, экзистенциалисты… – представители самых различных направлений и течений разрабатывали собственные большие нарративы, описывали их в своих манифестах.
А что же постмодернисты? Недолго думая, они объявили большие нарративы вне закона и решили обозвать действительностью любые результаты своих софистических умопостроений. Почему бы и нет? Ведь «всё относительно», «у каждого своя правда», а «человек есть мера всех вещей». И вот, как в странной пародии на оруэлловскую антиутопию «1984», вокруг уже расцветают всевозможные конъюнктурные теории-однодневки о гендерном многообразии и прочем «позитивном» расизме, а из классических наук – всё же опирающихся на ту самую олдовую действительность – развиваются только те, которые необходимы для разработки новых видов оружия и всевозможных высокотехнологичных коммерчески прибыльных продуктов потребления. Последнее прибежище истины в царстве развитого капитализма и утилитаризма, в царстве постмодерна.
В перерывах между утверждениями о существовании истины Сократ говаривал: «Я знаю, что ничего не знаю». Две эти жизненные позиции в совокупности дают идеальное мировосприятие для человека, который стремиться познавать действительность. Современных оппонентов античного философа я, пожалуй, назвал бы неософистами, а их кредо по аналогии с его изречением сформулировал следующим образом: «Я знаю всё, потому что всё именно так, как я знаю». Добро пожаловать в мир самоуверенных диванных экспертов.
Теперь, когда основные мировоззренческие акценты расставлены, мне хотелось бы ненадолго оставить высокие материи и рассмотреть практическую сторону вопроса. В своих текстах я частенько упоминаю некую «целостность мышления»: утверждаю, что без этого свойства мышление не может быть критическим. Зачастую такие выглядящие по-умному высказывания воспринимаются как нечто декоративное и мало что означающее на практике. Не тот случай. Представление о целостности мышления является одним из основополагающих в моей картине мира и имеет вполне осязаемый прикладной смысл. Попытаюсь передать свои соображения по этому поводу как можно проще и нагляднее. И если всё пойдёт по плану, в процессе сам собой отыщется ответ ещё на один весьма актуальный вопрос: как следует воспринимать те трактовки событий, которые льются на нас непрерывным потоком из средств массовой информации и не только?
Мир диванных экспертов
Итак, мы живём во времена постмодерна, когда ни один нарратив, даже научный, не вправе считаться приоритетным. События могут быть описаны как угодно, информационно вывернуты в чью угодно пользу – и все эти трактовки воспринимаются как равноценные. Мнение, транслируемое любым мамкиным пирожком, априори считается таким же значимым, как и все остальные. Он же личность. И мнений этих в публичном пространстве хоть отбавляй. Встаёт закономерный вопрос, каким образом из огромного потока суждений выбрать то единственное, которое…
А что, собственно, которое? Для одного, жизненно важно ощущать себя частью чего-то большего и постоянно находить в новостях подтверждения того, что это большее – самое лучшее и правильное на свете. Другой, напротив, готов верить во что угодно, только бы лишний раз убедиться, что он – один из немногих избранных «думающих», вынужденных прозябать среди окружающей беспросветной серости. У всех свои маленькие радости. А если любые интерпретации событий, явлений и процессов настоящего и прошлого равноценны, почему бы не остановить свой выбор на тех, которые приятнее и не заставляют лишний раз задумываться? Меньше тревожных мыслей и неудобных вопросов к собственному мировосприятию, меньше переживаний, крепче сон. Хороший план, так и поступим.
Единственное, надо быть осторожнее с информацией, от которой зависит что-то практическое. К примеру, чтобы забить гвоздь, нужно долбить молотком по шляпке, а не бегать, размахивая им над головой. Последняя интерпретация процесса гвоздезабивания никуда не годится: она плохо описывает действительность. Так, стоп… Получается, не все мнения равноценны? Значит, одни суждения всё-таки могут соответствовать действительности больше, чем другие? В случае с забиванием гвоздей всё просто – это такое знание, в которое можно потыкать палкой-проверялкой. Но как быть, если речь идёт о вещах, представления о которых так навсегда и останутся для нас непроверяемыми умозрительными конструкциями: что-нибудь из истории, политики или ещё чего-нибудь в этом роде?
Ну, допустим, мы не ищем лёгких путей. Собрались, посовещались и решили, что отныне наши представления о мире будут не такими, как проще и приятнее, а максимально соответствующими действительности. Даже в тех областях знаний, которые не имеют для нас никакого практического значения. Такие вот мы мазохисты-идеалисты. А может, просто очень любопытные люди, которые искренне хотят понять: почему происходит то, что происходит, и к чему оно всё идёт. Вот тогда действительно непраздным становится вопрос: как оценить качество той или иной интерпретации событий в мире, где больше нет ни авторитетов, ни приоритетных нарративов? Как в таких условиях формировать адекватные представления об этих событиях?
Есть пара классических советов: проверяй факты (1) и получай различные мнения из нескольких источников (2). Советы полезные, но, к сожалению, не работающие сами по себе. А вот как части чего-то целого… есть шанс.
Чертёжный стол
Упражнение на воображение. Представим себе, что перед нами на большом столе беспорядочно разбросаны листы бумаги, и на каждом из них намалёван какой-то чертёж. Да не простые те листы, а волшебные: посмотришь на один – моментально узнаешь абсолютно всё о Второй мировой войне; глянешь на другой – постигнешь все тайны Соломоновых островов; бросишь взгляд на третий – станешь величайшим специалистом по выращиванию злаковых культур. Причём знания эти загрузятся сразу, как боевые искусства в голову товарища Нео. И каждый раз будет это не просто какая-то теория, а то самое недостижимое абсолютное понимание действительности – истина, существование которой отрицает постмодерн.
Нетрудно догадаться, что эти сказочные страницы олицетворяют различные аспекты действительности. Проблема в том, что в реальном мире на них просто так не взглянуть: каждый волшебный листок прикрыт ещё одним, обычным, который нельзя ни убрать, ни подвинуть. Именно на этих обычных листах нам и предстоит самостоятельно строить свои представления о соответствующих кусочках мира – пытаться хоть как-то воспроизвести те нижние чертежи, не имея никакой возможности взглянуть на них даже краем глаза.
Начнём с простого. Возьмём карандаш и поставим на одном из наших чистых верхних листов бумаги несколько точек. Это факты. Допустим, у нас есть возможность проковырять на месте любой точки дырочку и посмотреть, совпала ли она с чертежом внизу. Проковыряли, посмотрели, стёрли те, которые «в молоко». Замечательно: проверка фактов завершена (1). Перед нами чистый лист бумаги с несколькими достоверными точками. Что это нам даёт в плане понимания картины в целом? Да, примерно, ничего. Проверка фактов не самодостаточна. Нужно брать чертёжные инструменты и начинать интерпретировать.
Скорее всего, интерпретировать мы будем по принципу: чем проще, тем лучше, лишь бы ни один достоверный факт не ушёл обиженным. Бритва Оккама. Соединим все оставшиеся после проверки точки в какую-нибудь простенькую, но симпатичную фигурку и решим, что составили довольно-таки неплохое представление об интересующем нас аспекте действительности. И вот здесь необходимо задать один очень важный, изначально упущенный вопрос. Откуда мы взяли те самые несколько точек, которые только что поставили на чистом листе и проверили на достоверность?
Не существует источников чистых, выхолощенных фактов: мы получаем их только в комплекте с готовыми интерпретациями. «В 1944 году советские войска вторглись на территорию Германии, в результате этого конфликта погибло несколько миллионов немцев». Кажется, кроме пары правдивых утверждений, в этом сообщении ничего нет. Заблуждение. Интерпретация может быть заложена даже в самом выборе фактов и порядке их следования. Источник этого в целом ложного сообщения, состоящего из пары правдивых утверждений, заранее знал, что человек, для которого Вторая мировая война – чистый лист, соединит две эти точки прямой линией.
Вот мы и подошли ко второй полезной, но не самодостаточной рекомендации: получай различные мнения из нескольких источников (2). Зачастую, даже сами того не желая, мы стремимся подтвердить свои суждения, выискивая подходящие и попутно игнорируя неудобные сведения. Никто не любит альтернативные мнения, потому что это, прежде всего, источники неудобных фактов – точек, которые не вписываются в готовый чертеж. Стоит нам добавить точку, соответствующую нападению нацистской Германии на СССР 22 июня 1941 года, к двум предыдущим, и мы уже вынуждены выбирать более сложные геометрические фигуры для описания той великой войны.
Чем больше точек-фактов – не лежащих на одних и тех же линиях, а хаотично разбросанных по всему листу – окажется вписано в разрабатываемый нами чертёж, тем более сложным и целостным будет становиться наше представление об исследуемом аспекте действительности. И чем дальше, тем меньше оно будет напоминать простые, чёткие и симпатичные чертёжики большинства диванных экспертов. По мере усложнения мысленной конструкции нам придётся допускать всё больше условностей, вероятностей, признаний пределов собственной информированности и компетентности – «тумана войны», как сказали бы военные или геймеры. Нам будет всё труднее делиться своим представлением с окружающими – пытаться объяснить что-то «в двух словах» или с помощью небольшого поста в социальной сети. Но именно этими неприятными качествами наш чертёж (или уже не совсем чертёж?) и будет больше всего напоминать тот нижний недостижимый волшебный рисунок, олицетворяющий реальное положение дел.
Конечно, мы никогда не сможем определить, насколько соответствует действительности созданный нами чертёж. Даже приблизительно. У нас нет возможности под него заглянуть. Мы, как Сократ, знаем только то, что ничего не знаем. В связи с этим, в качестве критерия относительной ценности любого представления о чём угодно, я предлагаю использовать именно количество разнородных фактов, нашедших объяснение в его рамках. К нашему примеру: практически любое описание Второй мировой войны будет более целостным, а соответственно и ценным, чем убогая прямая линия, соединяющая факт пересечения советскими войсками границ Германии с фактом гибели немцев.
Выходит: чем целостнее, тем ценнее; чем больше неоднородных фактов объясняет представление о чём-либо, тем больше прав оно имеет на существование. А теперь вообразим, что какой-то карандашный мыслитель вдруг вошёл в раж: он начал передвигать по столу листы, отвечающие за разные кусочки знаний о мире, принялся соединять их какими-то линиями прямо по столешнице, вплетать изображённые на них представления об отдельных аспектах действительности в какой-то единый замысловатый узор. Этот чудак решил, что сможет объять одним большим чертежом весь мир. По его задумке выходит, что современная жизнь Соломоновых островов как-то связана с последствиями Второй мировой войны. И даже выращивание злаковых культур имеет к ним обеим какое-то, пусть и более опосредованное, отношение. Его послушать, так получается, что вообще всё на свете тем или иным образом связано со всем остальным. Он что… пытается создать большой нарратив? А как же постмодерн? Караул, держи модерниста!
Стремление – именно стремление – к формированию более целостных представлений о любых событиях, явлениях и процессах, в совокупности с пониманием/ощущением их всеобщей взаимосвязанности (в противовес желанию как можно быстрее и проще удовлетворить свою сиюминутную информационную потребность), и определяет то, что я называю целостным мышлением.
Исторические маятники
Вот как-то так я понимаю проблему восприятия действительности. Может быть, образ чертёжного стола окажется кому-то полезным. По большому счёту, всё вышесказанное можно свести к призыву усложнять своё представление о любом событии, явлении или процессе, происходящем сейчас или в прошлом; стремиться, чтобы это объяснение охватывало как можно больше того, что мы называем фактами; в конце концов, пытаться сделать каждую такую интерпретацию маленького кусочка действительности частью чего-то большего – частью собственной попытки создать единое непротиворечивое описание целого мира – частью собственного большого нарратива.
Призыв этот явно противоречит природе постмодерна. Полагаю, такая лютая ненависть к метанарративу берёт своё начало в европейском Средневековье, где доминировало религиозное представление о мире, монополизировавшее право на истину. Этот большой нарратив, дорвавшийся до абсолютной власти, душил любое стремление к поиску альтернативных способов познания действительности. Такое положение дел – это крайность. Крайности – всегда плохо.
Затем случилось Возрождение. На борьбу с религиозным представлением о мире поднялся научно-философский способ его описания. С воцарением естественной науки наступило Новое время. Давление этого нового метанарратива было, конечно, не таким тотальным, но всё же достаточным для того, чтобы контролировать мировоззренческую поляну. Прежде всего, за счёт авторитета, который опирался на потрясающие успехи в освоении материальной составляющей мироздания: научно-технический прогресс. Но материальная составляющая – это ещё не всё.
Когда стало понятно, что и естественно-научный способ познания мира – не панацея, наступил кризис… и модерн. Представители различных направлений и течений пытались нащупать собственные подходы к осмыслению действительности. Импрессионисты старались уловить целостную картину, пропуская чувственные (формируемые органами чувств) образы через призму собственного восприятия: воспоминания, мимолётные впечатления; сюрреалисты стремились полностью отказаться от рационального способа познания мира… Это было время активных поисков, породившее множество метанарративов, которые воплощались в соответствующих манифестах. Но ни один из них так и не смог занять господствующее положение. Люди искали, но не находили ответов. И тогда…
Следующим закономерным шагом стал постмодерн – полный и принципиальный отказ от больших нарративов. И как следствие, отрицание существования истины и объявление любых софистических умопостроений действительностью. «Человек есть мера всех вещей» и вот это вот всё – ну, вы помните. Крайность, противоположная той, которую представляла собой культура Средневековья. Противоположная, но точно так же душащая любое стремление к созданию новых целостных представлений о мире. Изменились только средства удушения. Крайности – всегда плохо.
Именно поэтому призыв к целостному мышлению актуален сейчас как никогда. Именно в контексте текущего культурно-исторического момента (в моём понимании) я и принял сторону истины в её противостоянии с постмодерном, отказавшись от эстетского положения «над схваткой». Полагаю, следующим культурным этапом будет что-нибудь подходящее под определение «неомодерн». Из крайнего положения просто нет другого пути. Наш карандашный мыслитель, вошедший в раж и рисующий по столешнице, – уже неомодернист. И даже, вполне возможно, именно в этот момент он создаёт основу того самого могучего удушающего метанарратива, который когда-нибудь придёт к власти и будет претендовать на обладание истиной последней инстанции, выжигая инакомыслие калёным железом. Затем снова настанет время борьбы за свободу мышления. А там и до неопостмодерна рукой подать. Ох уж эти мне исторические маятники.
О постмодерне по-дилетантски
Необходимо оговориться: мои представления о постмодерне, других этапах развития западной культуры и прочих философско-культурологических вещах не стоит воспринимать как профессиональные. Рассуждая обо всём вышеперечисленном, я, по сути, ничем не отличаюсь от тех диванных экспертов, которых сам же и критикую. Утешусь тем, что я, по крайней мере, отдаю себе в этом отчёт.
А вообще, такие термины как «постмодерн» практически не поддаются однозначному толкованию. Проблема в том, что этими словами изначально называют что-то непонятное – что-то, о чём разные специалисты формируют отличные друг от друга сложные представления. Для таких терминов запросто можно нагуглить по нескольку различных определений. Особенно если те, кто их даёт, специализируются в разных областях знаний. Например, один художник, скорее всего, поймёт, что имел в виду другой, произнося слово «постмодерн», а вот с каким-нибудь экономистом или политологом могут возникнуть недопонимания. В условиях вырождения больших нарративов – общих систем понятий и представлений – единственный способ понимать друг друга – быть погружёнными в один и тот же контекст.
Контекстозависимость – одна из характерных особенностей постмодерна. Люди разбиваются на группки по интересам, в рамках которых легко понимают друг друга, поскольку любые высказывания оказываются помещёнными в определённый, понятный всем вокруг контекст. Проблемы начинаются при попытке высказать что-то на более широкую аудиторию. В этом случае контекст приходится тащить с собой. Есть два пути: создавать что-то объёмное (мой вариант) или воспользоваться гипертекстом – инструментом, определившим внешний облик интернета и давно уже ставшим таким же привычным, как и сама глобальная сеть.
Для того чтобы дать экономисту и политологу необходимый контекст, художник может поместить в своё высказывание гипертекстовую ссылку на нужное ему определение термина «постмодерн». Просто незаменимое средство коммуникации для атомизированного постмодернистского общества, где люди «говорят на разных языках» даже разговаривая на одном языке. Вавилонская башня 2.0.
Всё вышесказанное естественным образом подводит нас к понятию «интертекст». Слов, из которых состоит интертекст, недостаточно для полного понимания его смысла. Но зато в нём «зашифрованы» явные или скрытые отсылки к другим текстам, дающие возможность компенсировать этот смысловой дефицит.
«Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд…
Но кони – всё скачут и скачут.
А избы – горят и горят»
(Наум Коржавин).
То высказывание, которое из группки по интересам решили вынести на более широкую аудиторию, изначально было интертекстом, понятным узкому кругу посвящённых. А свежая гипертекстовая разметка стала всего лишь удобным инструментом, который может помочь всем остальным в его «дешифровке», – техническим средством для предоставления доступа к контекстам.
Есть мнение, что в наше время вообще любое высказывание является интертекстом. Отказавшись от дальнейших попыток познавать действительность, постмодернисты решили, что ничего нового придумать уже невозможно, остается только играть с тем, что имеется в наличии. Насколько я понимаю, типичное постмодернистское произведение искусства – это как раз и есть нечто интертекстуальное (в широком смысле), основанное на компиляции и ироничном цитировании, – коллаж из старых материалов, помещённых в новые контексты. Кто-то остроумный ловко подчеркнул это обстоятельство, обозвав постмодернизм «культурой second hand».
Представим, что перед нами лежит и шелестит страницами, висит на стене, звучит или мелькает на экране – неважно – обычное постмодернистское произведение, имеющее несколько контекстозависимых слоёв. На первом уровне оно неплохо воспринимается обычными людьми, вроде нас с вами, массово продаётся и приносит прибыль. Особенно если пустить слушок, что понять его дано только избранным. А мы заплатили, приобщились и поняли. Быть избранным приятно. Скрытые слои считывают только те, кто погружён в соответствующие контексты: например, геймеры, толкиенисты или знатоки вселенных супергероев. Им вдвойне приятно – они вообще самые избранные. Чем больше избранных, тем выше продажи. Ну а тот, кто сумел считать слой, созданный на отсылках к античным или средневековым произведениям искусства, просто оттопыривает мизинчик и полагает себя интеллектуальной и культурной элитой.
Есть у меня подозрение, что во времена модерна представителем культурной элиты мог считаться тот, кто пытался искать новые пути к познанию действительности или, по крайней мере, – был способен осмыслить уже существующие подходы, развивающиеся в рамках различных направлений и течений. А сейчас – это тот, кто в постмодернистском тексте узнаёт цитаты из Овидия и «Старшей Эдды», а в современной картине – фрагменты полотен художников эпохи Возрождения или тех же модернистов. «Раньше шубы, мотоциклы доставали, а теперь детей доставать начали». Только наоборот. Узнали цитату? Общий контекст для нескольких поколений большой страны – привет из прошлого.
Кстати, про шубы, мотоциклы. Развитой капитализм, потребление и поп-культура – неотъемлемые составляющие постмодерна. Главное – продажи и прибыль. Всё, что раньше было андеграундом и бросало вызов системе, сейчас стало её частью: нашло себе продюсеров и успешно продаётся своему сегменту аудитории. По сути, все стили прошлого превратились в элементы поп-культуры. Названия этих стилей остались прежними, а вот их представители эволюционировали в таких заек, которые не расстраивают лейблы и приносят прибыль. И вообще, хорошо продаётся то, что проще и понятнее. А значит и создаётся то, что проще и понятнее. Цикл деградации.
Ну и напоследок хотелось бы сказать ещё об одном повседневном проявлении постмодерна, которое меня особенно раздражает. Оно начинает проникать даже в бытовое общение, не говоря уже о сферах вроде политики. Этот бесячий феномен является прямым и очень наглядным следствием веры в то, что истины не существует, следствием нежелания мыслить целостно и создавать сложные представления о чём бы то ни было… А впрочем, не стоит кипятиться. Толерантнее надо быть, товарищи. Если вам кажется, что кто-то упорно не хочет замечать очевидной общей природы вещей, событий или процессов – применяет «двойные стандарты», повторяет фразу «вы не понимаете, это другое» – не торопитесь с выводами. Может быть, вы столкнулись не с хитростью и подлостью, и даже не с глупостью и поверхностностью. Может быть, это и есть нормальный постмодернистский подход к формированию представлений о мире? Может быть, мы с вами – пережитки прошлого, а этот однородный сплав хитрости и глупости – новый естественный способ мышления прогрессивного человека, сформировавшегося в атмосфере неософистики?
Если Бога нет, всё позволено
Существует и другая точка зрения. Одна моя знакомая, имеющая отношение к сфере культуры и искусства, заступилась за мир без истины. В ответ на замечание об отказе от модернистских попыток познать действительность она сказала, что ей, например, и не нужны никакие высокие цели. Мол, кто желает, пусть стремится в космос и вот это вот всё. Она же хочет просто делать то, что ей нравится, и при этом стараться жить по-человечески.
Вообще-то звучит неплохо. Вот только как это: по-человечески? Выражение «пожить по-человечески» обычно употребляется в смысле материальных благ. А «по-человечески», произнесённое духовным лицом, вообще будет означать: не по-божески. Но не буду лукавить, я прекрасно понял, что она имела в виду. В контексте нашего разговора, речь шла о наличии некого морального уровня. Вот только, полагаю, уровни эти не берутся из ниоткуда. Нельзя просто делать что хочется, ни во что не веря, и быть при этом высокоморальным человеком. Эдак, знаете, факультативно. Так не бывает.
«Если Бога нет, всё позволено» – это мысль Ивана Карамазова – не прямая цитата из Ф.М. Достоевского, но квинтэссенция взглядов его персонажа. Действительно, если не верить, что в отношениях между человеком и миром есть хоть что-то настоящее, а не выдуманное им самим, то откуда взять хоть какую-то причину искать экзистенциальный смысл? Причину стремиться жить по-человечески?
И ещё один вопрос. Кому вообще нужно искусство, по определению являющееся попыткой переосмыслить действительность, в мире, где её достаточно просто выдумать? Полагаю, в глубине души моя знакомая всё же верит в существование истины, просто тщательно скрывает это от рациональной составляющей своего разума, защищающей постмодерн.
Кстати, насчёт рациональной составляющей. Вы знали, что в этом аспекте русский язык отстаёт от западных? Говорят, они гораздо дальше продвинулись по пути от конкретно-образного к абстрактно-рациональному. Например, их чашки и ложки уже не стоят и лежат на столе, как наши, а абстрактно на нём находятся. С одной стороны, это очень практично, но с другой – язык теряет связь со своей естественной, природной основой. Полагаю, заниматься софистикой и играть словами гораздо проще и приятнее на абстрактном языке, не привязанном к сути вещей. Может быть, именно поэтому на Западе раньше всех и появились этакие искромётные носители того вида юмора, который принято называть английским?
Как бы то ни было, если исходить из весьма правдоподобного представления, что общественный уклад и менталитет народа отражаются в его языке и одновременно в значительной степени формируются им, то у тех, кто может читать этот текст без словаря, ещё есть немного времени. Получается, не самый абстрактно-рациональный русский язык – это такой своеобразный индикатор нашего образа жизни и способа мышления, и одновременно – что-то вроде инерционного предохранителя от постмодернистской крайности. Хочется верить, что у нас ещё есть шанс сделать правильные выводы, не повторять ошибок западных первопроходцев, дождаться, когда культурный маятник качнётся в обратную сторону. А процесс этот, по-моему, неотвратимо приближается. И сопровождаться он, судя по всему, будет весьма существенными, глобальными общественно-политическими сдвигами, отдалённый рокот которых уже сейчас слышен на всех новостных каналах.