Две вещицы: от первого лица
- Блистательный покров
- Потусторонний мир: дополненная реальность
- Потусторонний мир: доподлинная реальность
- Ещё немного о потустороннем
Похоже, пришло время вернуться к тексту, который я оборвал на полуслове более двух лет назад. Формально – это была попытка объяснить, с чего вдруг я решил нацепить себе на шею сразу две серебряные вещицы, символизирующие, казалось бы, противоположные мировоззренческие подходы. Да ещё имел наглость утверждать, что у них может быть единое символическое значение. Наверное, и так ясно, что это была именно формальная цель. Она позволила мне просто поразмышлять обо всех странностях собственного причудливого представления о мире. Впрочем, не стоит преуменьшать значимость формальных целей. Они могут дать мысли повод и направление, а тексту – надежду на структурную целостность и смысловую завершенность. В общем, продолжим. На чём мы там остановились?
Да, кажется, я начинал говорить о материальной и идейной составляющих окружающей нас действительности. О том, что русскому языку, а следовательно, и менталитету, свойственно ощущение двоемирия: с одной стороны, их носители тяготеют к конкретным, приземлённым, материалистичным образам; с другой, – обладают изрядной долей идеализма и иррационализма. Недавно наткнулся на стихотворение «Русский ум», написанное в 1890 году поэтом-символистом и философом Вячеславом Ивановым. Оно заканчивается строками:
Он здраво мыслит о земле, В мистической купаясь мгле.
Лучше и не скажешь. Именно об этом двоемирии – парадоксальном, на первый взгляд, сочетании материальной и иррациональной, «земной» и «небесной» крайностей – я и говорил. Именно этим, на мой взгляд, «русский ум» отличается от практичных абстрактно-рациональных «умов» – языков и менталитетов – народов Запада.
Чтобы начать разбираться в природе мышления, мне пришлось разделить категории «идея» и «абстракция». Я решил, что буду называть «абстракцией» только то, до чего можно дорассуждаться, опираясь на материальный мир. «Идеей» же – нечто изначально от этого мира оторванное – иррациональное. Для большей наглядности я даже предложил представить все наши рационалистические умопостроения в виде «Вавилонских башен», опирающихся на мир материи своими массивными основаниями и устремляющих недостроенные верхушки к миру идей. Их строительный материал – абстракции. Они конкретны и понятны внизу (дерево) и всё менее связаны с привычными нам образами по мере удаления от земли (квант).
Затем очередь дошла до других «архитектурных» достижений человеческого разума. Эти сооружения, напротив, опираются на мир идей и тянутся вниз в тщетном стремлении соприкоснуться с материальным миром – воплотить духовные установки (справедливость, истина), лежащие в их основаниях там, наверху. Как раз одну из таких «башен вверх тормашками» и символизирует моя серебряная вещица, выполненная в виде православного крестика.
Напоследок я упомянул о романтизме и об одной его фундаментальной концепции, которая, якобы, может помочь многое понять. Подвесил, так сказать, интригу. Не буду тянуть. Я имел в виду то, что называют трансцендентностью, трансцендентным миром. Эта оборванная несколько лет назад нить повествования обязательно будет подхвачена… Но сперва мне нужно перестать воображать, будто я способен наблюдать за всем, что меня окружает, со стороны – делать наброски неба, земли и башен, как художник на пленэре. Нет, мы с вами находимся внутри – являемся частью того, что пытаемся познать. В настройках описанной выше модели с башнями пора найти опцию переключения на вид от первого лица. Пора понять, как выглядят все её элементы, когда мы смотрим на окружающую нас действительность своими глазами.
И ещё, хочу напомнить: всё, что я тут излагаю, – это по-прежнему просто мои измышления. Определения, которые я даю тем или иным понятиям, скорее всего, будут не очень-то совпадать с результатами поиска в сети, а тем более, с официальными академическими трактовками. Давайте считать их действительными только в пределах этого текста. Более того, постепенно усложняя своё представление о мире по ходу повествования, я просто вынужден переопределять некоторые использованные ранее понятия – переосмысливать их. Вполне естественный процесс, не находите? К примеру, помните идеи, которые вдруг стали исключительно иррациональными, когда из них пришлось вычленить абстракции? Вот так оно и бывает. Сейчас, при переходе в режим «от первого лица», одним из первых процедуре переосмысления будет подвергнуто представление о материальном мире. Хотя, казалось бы, да? Приступим.
Блистательный покров
Начну, пожалуй, со стихотворения Фёдора Ивановича Тютчева «День и ночь»:
На мир таинственный духов, Над этой бездной безымянной, Покров наброшен златотканный Высокой волею богов. День – сей блистательный покров День, земнородных оживленье, Души болящей исцеленье, Друг человеков и богов!
Но меркнет день – настала ночь; Пришла – и с мира рокового Ткань благодатную покрова Сорвав, отбрасывает прочь... И бездна нам обнажена С своими страхами и мглами, И нет преград меж ей и нами – Вот отчего нам ночь страшна!
Как тонко подметил поэт, отчётливо видеть всё, что окружает нас в повседневной жизни, мы можем только благодаря дневному свету – покрову, заслоняющему от нашего взора несоизмеримо большую часть мира – бескрайнее и пугающее пространство космоса с вкраплениями звёзд, свет от которых пробивался к нам миллионы лет. У каждой медали есть оборотная сторона: днём, утрачивая способность смотреть в космическую даль, мы получаем возможность гораздо лучше ориентироваться в непосредственно окружающем нас пространстве.
А почему, собственно, вид звёздного неба должен нас пугать? Не потому ли, что у Тютчева, современных людей и Пумбы вид этот ассоциируется с бездной и «пузырьками с горящим газом в миллионах миль от нас»? Вот для Тимона, например, это совсем не страшная большая сине-чёрная штуковина, в которой увязли светлячки. То, что мы видим, и то, что думаем, что видим, – как говорится, две большие разницы. Представление о космическом пространстве – это сложная абстрактная конструкция, которая ассоциируется с видом чёрного неба, усеянного светящимися точками, только в наших головах.
Или вот, к примеру, электрон – это частица материи. Да? Ну, так-то, да. Но в описанной выше модели с башнями, как бы… и нет. Мы не можем ни увидеть, ни услышать, ни почувствовать эту частицу. Она, как и космическое пространство, принадлежит не самому материальному миру, а нашим рациональным представлениям о нём. Электрон – одна из абстракций нашей научной «Вавилонской башни».
Для того чтобы снять возможный диссонанс и начать уже переход к виду «от первого лица», давайте переименуем то, что мы раньше называли материальным миром, в мир видимый – часть действительности, которая воспринимается нашими органами чувств напрямую. Правильнее было бы использовать прилагательное «чувственный», но это слово слишком романтизировано. Остановимся на словосочетании «видимый мир», просто будем держать в уме, что он формируется и зрением, и слухом, и осязанием – всеми сенсорными системами нашего организма, а ещё – эмпирическим опытом. Да, чистыми ощущениями и непосредственным эмпирическим опытом, без каких-либо связанных с ними представлений, умозаключений или ассоциаций. Как у видеокамеры без программы распознавания образов.
А знаете, мы только что описали новый вид покрова. Этот Покров, в отличие от тютчевского, работает и днём, и ночью – всегда. И та часть мира, которую он от нас скрывает, несоизмеримо больше видимого по ночам космического пространства. Мы же не в состоянии нащупать электрон, увидеть электромагнитную волну, выходящую за пределы нашего небольшого зрительного диапазона, или разглядеть искажения пространственно-временного континуума. Видимый мир является всего лишь малой частью настоящего, целого мира – Мира с большой буквы – того, что мы называем действительностью или реальностью, а философ Владимир Сергеевич Соловьёв в 1872 году назвал природой:
Природа с красоты своей Покрова снять не позволяет, И ты машинами не вынудишь у ней, Чего твой дух не угадает.
В четырёх строчках философ передал всю суть своих представлений о Мире. Во-первых, он верил, что Мир красив и гармоничен. Именно верил, ведь «природа» не позволяет узнать наверняка – снять с себя Покров, отделяющий небольшую видимую часть от всего остального. Во-вторых, Владимир Сергеевич считал, что возможности науки (олицетворением которой являются «машины») в познании действительности ограничены. То есть, частицы, волны и искажения всевозможных континуумов – это ещё далеко не всё. А значит, рационалистические «Вавилонские башни» всегда будут оставаться недостроенными.
Впрочем, не будем забегать вперёд. Начнём именно с рационалистического мышления – этого изначально заложенного в нас природой инструмента, который позволяет человеческому разуму исследовать действительность за пределами её видимой составляющей, по ту сторону Покрова, – исследовать потустороннюю часть Мира. Да, наука изучает потусторонний мир, смиритесь. Но речь идёт не только о науке.
Я понимаю, утверждение про изначально заложенный в человеке рационализм звучит довольно спорно. Обычно его появление связывают с Сократом в античности, Декартом или Лейбницем в эпоху Просвещения – короче говоря, с научным подходом. Может быть, вы заметили, что для определения «Вавилонской башни» и связанного с ней способа мышления я начал использовать длинное слово «рационалистический» вместо гораздо более удобного «рациональный»? Всё потому, что у прилагательного «рациональный» слишком хорошая карма. Оно автоматически делает любое связанное с ним существительное правильным, без двух минут научным. Можете попробовать. Вот и пусть рациональное мышление будет таким: строгим, построенным на законах логики, дедукции, индукции и прочих полезных научных штуках. Пусть эта чопорная рациональность будет всего лишь частным случаем общего рационализма – такого способа мышления, при котором человек создаёт любые абстрактные умопостроения, следуя любыми, далеко не всегда заверенными наукой путями, но обязательно… обязательно отталкиваясь при этом от обыденного, вещного, чувственного, видимого мира (того, который мы ещё недавно называли материальным). Кто сказал, что «Вавилонские башни» сплошь из слоновой кости? Нет, но они совершенно точно стоят на земле. Сейчас попробую объяснить, для чего мы вообще пытаемся их строить. Попробую показать, что люди занимались этим испокон веков.
Потусторонний мир: дополненная реальность
Помните, как древние народы решали для себя загадку существования ветра, грома и молний или движения солнца по небу – таких явлений, которые берутся в видимом мире, казалось бы, из ниоткуда? Опыт подсказывал людям, что просто так ничего не происходит. А значит, движущееся по небу солнце – это всего лишь краешек чего-то большего, высунувшийся из-за Покрова с нашей стороны. Например, – золотая корона Гелиоса, сам незримый обладатель которой мчит в повозке, запряженной четвёркой лошадей. Почему нет? Чем же ещё дополнить видимый мир, как не абстракциями, созданными на основе взятых из него же образов: корон, людей, повозок? Краешки, торчащие с видимой стороны Покрова, люди дополняли ещё не рациональными, но всё же рационалистическими конструкциями с той стороны.
Итак, для того чтобы сделать своё представление о действительности чуть более целостным, древним необходимо было домысливать, дорисовывать в своих головах недостающие части картины. В результате за соловьёвским Покровом, по ту его сторону – в потусторонней части Мира – поселились языческие боги и природные духи – производные от обычных вещей, людей, зверей и птиц. Эти понятные, конкретно-образные абстракции и легли в основу первых невысоких «Вавилонских башен» мифологии, которые дополняли видимую часть реальности.
Что же было дальше? Полагаю, дальше появились те, кого назвали древними философами. Этим людям показалось недостаточно просто время от времени достраивать в потустороннем мире недостающие фрагменты отдельных видимых явлений, – они впервые попытались создать такие мифы, которые объяснили бы сразу всё. Вместо того, чтобы брать количеством и нагромождать пантеоны человеко- и звероподобных богов, ответственных за ветра, засухи или восходы солнца, эти мыслители начали придумывать новые образы, менее представимые, но позволяющие создавать гораздо более компактные умопостроения. Например, четыре стихии Эмпедокла или атомы Демокрита, из комбинаций которых состоит всё остальное. Рационалистические башни первых философов перестали прижиматься к поверхности Покрова, не решаясь выйти за пределы конкретной образности, – они начали углубляться в потустороннюю часть Мира, обзаводясь новыми, более абстрактными ярусами.
В моём понимании, отличием от предшественников и величайшим достижением первых философов – творцов больших рационалистических мифов – стало осознание целостности Мира. Так появился космос… Нет, не тот, – другой космос. Вернее, тот же самый, просто мы привыкли понимать это слово слишком узко. Космос – это не просто безвоздушное пространство, которое начинается в ста километрах от поверхности Земли, за линией Кармана. Ниже ста километров – тоже космос. И под землёй. И сама Земля. И в нас с вами космос. И мы – его часть. Космос – это порядок, в переводе с древнегреческого.
Насколько я знаю, впервые Мир космосом назвал Пифагор. Тот самый, у которого штаны равны во все стороны, по теореме которого школьники вычисляют гипотенузы с катетами. Космос – это представление о действительности по обе стороны Покрова, как о чём-то целостном и упорядоченном. Причём, представление абсолютно рационалистическое. Если хотите, – это вера в существование некого единого механизма мироустройства, который и стремились разгадать древние философы, – вера в существование некой объясняющей всё системы законов природы, в поисках которой ночами не спят современные учёные, пытающиеся совместить Общую теорию относительности с квантовой физикой. Единственное отличие заключается в том, что учёные дополняют видимый мир уже не просто рационалистическими, а местами даже рациональными мифами о кварках и глюонах, чёрной материи и мультивселенной – научными моделями действительности.
Не удивительно, что в Советском Союзе, построенном на рационалистической марксистской идеологии, место, куда полетел Юрий Гагарин, назвали именно космосом. Название подобрали со смыслом. А мы всё упростили до пошлых ста километров.
Вообще-то мы поступаем так с многими словами. Их глубокие, столетиями накопленные смыслы продолжают жить в оборотах нашей речи, но мы больше не считываем их напрямую. Помню, много лет назад у меня состоялся разговор с одной знакомой девушкой. Она озвучила, казалось бы, банальную мысль о том, что человек думает головой, а любит сердцем. Тогдашний я сказал, что за всё отвечает мозг, а сердце – просто орган, гоняющий кровь по организму. Я ещё не знал, что в той фразе речь идёт вовсе не об органе. Моя собеседница была права, скорее всего, даже не зная почему. Слово «сердце» означает истинную, глубинную суть чего-то. Середина, сердцевина. Орган в груди просто назвали тем же словом, в силу его расположения и важности для организма. Но для современных нас это второстепенное значение стало основным. Мы снова всё упростили. Мы любим упрощать. А между тем, действительность всегда сложнее наших представлений о ней. Это новое утверждение мы сейчас и обсудим.
Потусторонний мир: доподлинная реальность
Кстати, о словах. Знаете, иногда очень трудно подобрать такие, которые передавали бы мысль целиком. Я тут подумал, что мне очень не хватает слова «пропонять». Ну, есть же слово «прочувствовать», а слова «пропонять» – нет. И вроде ясно, что слово «понять» как бы уже законченное: понял и всё. Но в том-то и дело, что каждый понимает по-своему, а хочется-то, чтобы твою мысль вот прямо пропоняли. Вот прямо целиком. Пропонимаете? Нет? Ну ладно. Это я к тому, что следующий шаг в моих размышлениях относится к таким, для которых очень непросто подобрать нужные слова. Речь пойдёт о той самой давно анонсированной трансцендентности. Вернее, по традиции, – о том, как я её понимаю… Даже не знаю с чего начать.
А вернусь-ка я, пожалуй, к рационализму и его строительному материалу – абстракциям. Давайте сделаем так: представим, что мы лишились этого базового инструмента. Допустим, перед нашими глазами лес… Нет, «лес» – это абстракция. Просто много деревьев… Нет, «дерево» – тоже абстракция… Мы видим что-то, состоящее из множества различных оттенков, линий, пятен... И снова нет, для нас не существует никаких «линий», «пятен» и «оттенков» – перед нами сплошное непонятное нечто. Мы с вами те самые видеокамеры без программы распознавания образов. И что же делать? Как начать что-нибудь думать об этом видимом нечто? Мы же не можем просто взять и каким-то неведомым способом постичь его целиком? Это было бы чем-то из области божественных откровений. Чтобы начать как-то осмысливать видимый мир, надо хоть за что-то зацепиться, выделить хоть что-то отдельное из этого целого нечто, хоть что-то дискретное из общего непрерывного полотна. Именно дискретное из непрерывного. Наш разум – дискретное устройство, пытающееся постичь аналоговый мир. Именно в таких технических терминах я когда-то впервые пришёл к этой мысли.
Для того чтобы начать осмысливать видимый мир,нам нужно заложить в основание нашей первой рационалистической башенки хотя бы пару-тройку простеньких конкретно-образных абстракций. И эти абстракции неизбежно будут обобщением и упрощением того, что мы видим. Ни одно дерево не является точной копией другого, но мы сосредотачиваемся на общем, отбрасываем детали и получаем абстрактное «дерево». Для того чтобы смартфон начал понимать аналоговую музыку, мы её отцифровываем: обобщаем и упрощаем всё разнообразие звуков, попавших в заданные диапазоны, до отдельных числовых значений. Для того чтобы начать мыслить, мы отцифровываем непрерывный видимый мир: создаём отдельные конкретно-образные абстракции (абстрагируемся от него) – обобщаем и упрощаем – сводим бесконечное разнообразие к отдельным кусочкам материала для своего рационалистического строительства.
А если даже видимая часть Мира непрерывна, что уж говорить о той, которая скрыта за Покровом; той, в которой кроется суть всего, что мы воспринимаем органами чувств, причины всех наблюдаемых явлений и событий. Хотя, «причины» – неправильное слово. Вот, к примеру, вы знаете, почему началась Первая мировая война? Отвечая на этот вопрос, мы всегда будем называть причины: экономические, политические, какие-то ещё. Обратите внимание, я спросил «почему?», а отвечать мы будем на вопрос «в чём причины?». Всегда. Единственный способ начать осмысливать и анализировать – раздробить целое «потому что» на несколько отдельных, пусть и связанных между собой, причин.
Президент США Томас Вудро Вильсон однажды сказал: "Все ищут и не находят причину, по которой началась война. Их поиски тщетны, причину они не найдут. Война началась не по какой-то одной причине, война началась по всем причинам сразу". Формально это утверждение всё ещё дробит предвоенную действительность на отдельные причины, но оно уже близко к осознанию её непрерывной взаимосвязанной целостности; близко к пониманию того, что в процессе поиска ответа мы неизбежно будем обобщать и упрощать. Чем больше связанных между собой причин мы включим в свой анализ, тем ближе будем к пониманию реального положения дел, но всё равно… действительность сложнее любых наших представлений о ней.
Слышали про «эффект бабочки»? Ну да, кино о любви и непредсказуемых последствиях. А ещё – это понятие из Теории хаоса. С течением времени в любой рациональной модели реального… да чего угодно неизбежно экспоненциально нарастают ошибки и неопределённость. Как будто разработчики этой модели чего-то не учли. Ну, в общем-то, так оно и есть. Но тут уж ничего не поделаешь: сколько отдельных причинно-следственных связей не учитывай, этого всегда будет недостаточно, ведь из непрерывной действительности их можно вычленять бесконечно.
Вы только что стали свидетелями противозаконного использования понятия из Теории хаоса для обоснования теории о бесконечной взаимосвязанности. Звоните в полицию. Шучу. Не звоните. Насколько я понимаю, речь идёт о детерминированном хаосе, о непредсказуемости поведения слишком сложных систем. А действительность, в моëм понимании, – бесконечно сложная «система».
Итак, древние философы, назвавшие Мир космосом, полагали, что в его потусторонней части находится огромный сложный механизм, и пытались разгадать его устройство. Мне же действительность представляется не механизмом, состоящим из отдельных связанных между собой элементов, а непрерывно-взаимосвязанным целым. Кто-нибудь знакомый с квантовой физикой обоснованно возразит мне, укажет на постоянную Планка. Знаю, мой ответ его всё равно не убедит, да я и сам как следует не разматывал эту мысль, но полагаю, что квантовым является всё же не Мир, а наш исследующий и создающий его рациональную, научную модель разум.
Хочу поделиться ещё одним любопытным наблюдением. В виде крупных засечек на обычной школьной линейке нашли своё отражение натуральные числа – несложные абстракции, которые быстро становятся понятны даже детям. Лежащие дальше за Покровом рациональные числа оставляют на её шкале лишь маленькие, а затем и вовсе невидимые следы. А где-то между ними находятся числа иррациональные, вроде числа «Пи», которые можно уточнять и уточнять, добавляя знаки после запятой и фиксируя каждый раз новые конкретные значения. И этому процессу не будет конца. Разве не любопытная иллюстрация непрерывности действительности? Между любыми двумя делениями обычной школьной линейки скрывается бесконечность.
Выходит, наши «Вавилонские башни», опирающиеся на видимый мир и уходящие вглубь мира потустороннего, – вовсе не могучие сооружения, возведённые из цельных, монолитных блоков. Собранные из отдельных абстракций – обобщений и упрощений – они напоминают скорее Останкинскую или Эйфелеву телебашни, между элементами каркаса которых – пустота. Нет, не пустота, – небо. Ведь небо не где-то в вышине – оно начинается там, где заканчивается земля.
«Вавилонские телебашни» нашего познания никогда не будут достроены не потому, что слишком низкие и не дотягиваются до неба, а потому, что их каркасы, состоящие из отдельных абстракций, не в состоянии заполнить его собой – не в силах «объёмно» воссоздать, постичь во всей полноте то целостно-непрерывное пространство, в котором они возводятся.
Самый подходящий момент для того, чтобы совершить с миром идей ту же операцию, что и с материальным миром, который превратился в видимый, при переходе в режим «от первого лица».
Итак, по ту сторону Покрова находится непознаваемая ни эмпирически, ни рационалистически, то есть трансцендентная часть действительности. По сути, мы живём в трансцендентном Мире, воспринимая напрямую лишь крошечную, непосредственно соприкасающуюся с нами его часть и пытаясь смоделировать с помощью абстрактных конструкций всё остальное. Но что значит «всё остальное»? Сразу всё? Это как? Сначала нам необходимо хотя бы приблизительно наметить в этом всём контуры того, что мы собираемся осмысливать. Вот для этого и нужны идеи.
Может возникнуть резонный вопрос: как же быть с любовью, злом или справедливостью? Наверное, это какие-то другие идеи, не имеющие прямого отношения к действительности? И правда, раньше речь шла преимущественно о вещах, так или иначе проявляющихся в видимой части Мира: его физическое устройство и природные явления, причинно-следственные связи тех или иных событий. Но разве каждый из нас хоть раз в жизни не наблюдал своими глазами что-нибудь такое, что хотелось бы назвать справедливостью или любовью? Вы можете сказать: человек просто выдумал все эти иррациональные штуковины вроде любви. А я возьму, да и соглашусь… хитро прищурюсь и добавлю: выдумывая любовь, этот человек пытался осмыслить что-то непонятное, время от времени проявляющееся в обычной жизни – высовывающее свой краешек из-за Покрова. Он просто обозначил это нечто как идею, чтобы чуть позже попробовать разобраться, понять, рационализовать – дополнить видимый мир конкретно-образным купидоном или абстрактно-рациональной конструкцией из гормонов и чего-то там ещё – объяснить себе этот заранее намеченный аспект действительности.
Выходит, любые идеи – это такие области в трансцендентном Мире… Области… Что же мы за люди-то такие? Хлебом нас не корми – дай подробить действительность на всевозможные области, объекты, понятия, категории… С другой стороны, иначе думать не получается. А так хочется. Ладно, просто будем держать в уме, что это условные области. Такие, знаете ли, облачка: бесформенные, бесплотные, бесцветные – вообще никакие… но всё равно пушистые и, конечно же, трансцендентные, как и всё, что скрывается за Покровом. Мы сами их обозначили, а теперь пытаемся осмыслить с помощью доступных нам инструментов: обобщить и упростить – ухватить самые важные, на наш взгляд, моменты и выстроить из полученных таким образом абстракций модельки-каркасики этих облачков – дополнить видимый мир своими личными представлениями о любви, добре, зле, справедливости или истине.
Кстати, «истина» – одна из моих любимых идей. Может быть, вы помните, в самом начале я говорил о парах слов в русском языке, которые кажутся синонимами, но, если присмотреться, станет понятно, что одно из них связано с чем-то обыденным, а другое указывает на идею: дерево – древо, ум – разум, правда – истина. С помощью такого синонимичного противопоставления я и попытаюсь передать свою интерпретацию «истины».
Вот смотрите. Представление о том, что Солнце движется по небу с востока на запад – правда. О том, что это не Солнце движется, а Земля вращается вокруг своей оси и своей звезды под действием гравитации – тоже правда. Как и представление о том, что движение небесных тел обусловлено вовсе не гравитацией, а искажениями пространственно-временного континуума. Так, столетие за столетием, всё более усложняя свои умопостроения, люди пытаются решить одну и ту же задачу – смоделировать некий аспект действительности, некий кусочек Мира, некую идею как можно ближе к истине. Получается, истина – это про то, какова идея на самом деле, а правда – про то, как её представляют себе люди. Ну, если не врут, конечно. Вот так и выходит, что правда у каждого своя, а истина трансцендентна – недостижима для нашего рационалистического познания. В неё можно только верить. Для меня истина – это идея абсолютного знания об идее.
Как думаете, какую идею я считаю самая всеобъемлющей? Сейчас скажу. Но сначала я хочу кое в чём признаться. Раньше, когда я говорил о космосе, я умышленно ограничивался его античным пониманием. Думаю, Пифагор назвал Мир космосом, в первую очередь имея в виду именно его целостность и упорядоченность. Наличие рационалистического механизма мироустройства как бы шло по умолчанию. У первых философов просто не было других вариантов, помните? Платон ещё не придумал мир идей. Любовь ещё не стала платонической. В общем, теперь, когда речь наконец-то зашла о трансцендентном, у меня появилась возможность дать космосу более широкое определение. Полагаю, космос – это представление об устройстве Мира, человека или любой другой идеи, как о чём-то целостном и упорядоченном. Вот и всё. Соответственно, своё понимание действительности, как непрерывно-взаимосвязанного целого, я нахожу вполне космичным. И да, человек, в широком смысле, – тоже идея. Как и то настоящее сердце, которым мы любим.
Любопытно. Судя по названию, первые американские астронавты полетели в направлении от Земли к звёздам (astra). Вполне рациональная установка. А наши космонавты отправились в космос. Видимо, куда-то вглубь, поближе к мироустройству, или, может быть, к его пониманию.
Наверное, и так уже понятно, что самой всеобъемлющей идеей я считаю ту, которую всё это время называл Миром, действительностью, реальностью, а Владимир Соловьёв в своём стихотворении назвал природой. Несмотря на трансцендентность, непознаваемость, моя реальность – это не хаос, абсурд или ещё какой-нибудь беспредел без толку и смысла. Нет. В этом я солидарен со всеми мировыми религиями. Полагаю, учитывая всё вышесказанное, мироустройство в моей интерпретации вполне можно назвать Космосом. Учёные изо всех сил пытаются разгадать Космос, узнать истину о Мире (назовём её Логосом), а попутно осваивают видимый мир, изобретая благодаря этому разные полезные штуковины. Они придумали мне компьютер. Спасибо им. Учёные вообще молодцы, но своей заветной цели всё равно не достигнут. Они обречены на всё более сложные версии правды, ведь Космос трансцендентен, а Логос, как и другие истины, в конечном счёте, находится в компетенции веры.
Природа с красоты своей Покрова снять не позволяет, И ты машинами не вынудишь у ней, Чего твой дух не угадает.
Ещё немного о потустороннем
Только что мне в голову пришла мысль, которая добавляет один весьма любопытный и существенный штрих к портрету идей. Сейчас мне придётся ещё немного помучить вас всей этой трансцендентной ерундой, а уже затем перейти к давным-давно обещанному романтизму и другим литературным направлениям, этапам истории, обществу и государствам, и даже, может быть, культурам и цивилизациям – в общем, ко всему тому, в чём я толком не разбираюсь, но… надо же для чего-то использовать весь тот мировоззренческий фундамент, который я так долго и многословно закладывал. Да и кого в наше время дилетантизм останавливает от выражения собственного невероятно ценного мнения?
Итак. Я уже говорил о взаимосвязях в непрерывной действительности, приводил примеры с причинами Первой мировой войны и «эффектом бабочки». Сейчас мне хотелось бы вернуться к этой мысли. Приведу ещё парочку примеров и сделаю вывод.
Начну с себя. Однажды я стал записывать свои размышления, потому что понял – в уме не вывожу. Когда пытаешься думать о чём-то всерьёз, обнаруживаешь, что отовсюду торчат кончики знаний, причин и следствий, не учитывая которые полной картины не сложить. Тянешь за один из таких кончиков, начинаешь думать в этом направлении, и… ситуация повторяется: оказывается, что там тоже полно своих кончиков. Такое впечатление, что всё связано сразу со всем остальным. Так и не получается додумать ничего до конца. Эдакая бесконечная рекурсия. Но если размышлять в текст, фиксировать ход своих мыслей, появляется хоть какой-то шанс на завершённость.
Или вот, к примеру, есть такое выражение: «талантливый человек талантлив во всём». Утверждение, конечно, не бесспорное, но давайте представим, что последняя его часть – это условие для первой. Чтобы как следует разбираться, скажем, в истории литературы, мало заниматься только ей: необходимо представлять себе историю развития философской мысли, просто историю, в контексте которой создавались произведения, да много чего ещё. Чем больше, тем лучше. Какого философа ни возьми, окажется, что он ещё и физик, математик, писатель, филолог или социолог. Про эпоху Возрождения и да Винчи даже вспоминать не буду. И про Ломоносова ни разу не вспомню. Даже не просите. А вывод, неожиданно, будет вообще не про талантливых людей: на самом деле не существует никаких отдельных областей знаний, все эти разделения условны – всё связано со всем остальным.
Полагаю, каким-то невообразимым для нас способом, в нашем трансцендентном Мире всё связано со всем сразу и напрямую, ведь в непрерывной действительности просто нет отдельных элементов, из которых могли бы выстраиваться цепочки связей. То самое аналоговое «почему?» вместо дискретного «в чём причины?». Выглядывающие из-за Покрова краешки этой всеобщей трансцендентной взаимосвязанности: взаимное расположение предметов в пространстве, физические законы, статистические закономерности и т.д. являются предметом изучения физики, математики и других наук. Порой учёные обнаруживают какой-нибудь новый краешек, вроде квантовой запутанности, страшно радуются и спешат дополнить видимую часть Мира очередной рациональной моделью его потусторонней части.
Так вот, из этой всеобщей трансцендентной взаимосвязанности я делаю вывод, что идеи – вовсе не области и никакие не пушистые облачка. Каждая идея так или иначе затрагивает всю действительности целиком, как бы пронизывает сразу всю реальность, весь Мир. Даже не знаю, как это лучше выразить. Наверное, очень условно, идеи можно сравнить с результатами работы современного искусственного интеллекта, которые являются отражениями состояния сразу всей нейросети, а не каких-то отдельных её частей.
Такая вот меня посетила мысль. И за неимением лучшего пока я остановлюсь на ней. Впрочем, чем больше я об этом думаю, тем больше она мне симпатична. Действительно, идеи добра, зла, любви или справедливости возможны только в контексте сразу всей действительности. Разве это не очевидно? Не говоря уже об идеях, которые являются сутью любой религии. Или идеях материи и энергии. Кстати, классического абстрактного, физико-математического описания последних учёным уже недостаточно. Чтобы сохранить работоспособность своих научных моделей они вынуждены усложняют рациональные каркасы этих идей, вводить новые абстракции: «тёмная материя» и «тёмная энергия». Эти усложнённые конструкции ещё толком не оформлены, но учёные справятся, я в них верю. А затем… их «Вавилонским башням» понадобятся «сверхтёмные» ярусы. А что насчёт идей человеческого сознания и человека в целом?
Идею человека пытаются рационально осмыслить анатомы, психологи, антропологи и кто только не. Ведь человек определённо больше своей очевидной (видной очами) составляющей. Впрочем, как и любой другой объект видимого мира. Но в нашем случае за Покровом скрывается ещё и что-то такое, что часто называют душой: разум, сознание, дух, воля… Этот список идей можно продолжать довольно долго. Все они входят в состав идеи человека… и в то же время существуют сами по себе. У идей не может быть никакой иерархии – каждая из них касается сразу всего, как-бы пронизывает всё, затрагивает всё в любой другой идее, включая действительность.
Да, мне определённо нравится эта мысль. А знаете, идея – это ведь тоже своего рода обобщение и упрощение. В попытке познать непрерывный Мир, наш дискретный разум всё так же вынужден вычленять из него что-то отдельное, просто на сей раз не конкретно-образное и не абстрактно-рациональное, а такое же трансцендентное, как и сам объект познания. В отсутствие какой-либо изначальной привязки к видимому миру, этот новый иррациональный мыслительный материал – идея – не имеет никаких ограничений, а значит, использующий его мыслитель вынужден учитывать и иметь в виду… сразу всё. Из такого материала не создать чёткого умопостроения – он сам нуждается в рационалистическом осмыслении. Но зато выстроенные из него религиозные и философские «Башни вверх тормашками» лишены и главного врождённого недостатка рационалистических «Вавилонских телебашен» – пустот между элементами каркаса, которые никогда не позволят этим абстрактным мысленным конструкциям, моделям и теориям, заполнить собой всё целостно-непрерывное пространство действительности, учесть всю бесконечность взаимосвязей, причин и следствий, – стать завершенными, достроенными.
Никакая схоластика никогда не сможет рационально истолковать основы религии. В них можно только верить. Так же, как и в мораль, которую никогда не сможет воспроизвести, зафиксировать дырявый каркас законов. Не случайно похожие на заповеди положения конституций – это скорее идейные установки, которые затем конкретизируются, рационализируются уголовными, административными и прочими кодексами. Любовь или красоту, конечно, можно попытаться описать каким-нибудь абстрактным умопостроением, но получится не очень. Лучше обратиться к поэзии:
И слишком дивно сочетались Её телесные черты, Чтоб смог бесчувственный анализ Разъять созвучье красоты.
Это строки из стихотворения «Вся целиком» Шарля Бодлера. Они и о любви, и о красоте, и о бессилии «бесчувственного анализа» в деле осмысления этих идей. Бодлера считают одним из первых поэтов-символистов. Символы и образы – вот тот язык, которым приходится говорить, когда речь заходит о трансцендентном. Полагаю, именно поэтому исторические периоды всеобщего разочарования в попытках рационального познания Мира и организации общества сопровождались возникновением таких художественных течений, как вышеупомянутые романтизм и символизм. По той же причине и мне в последнее время приходилось ходить вокруг да около: изъясняться сплошь иносказательными примерами и образными сравнениями.
Ну и чтобы закрыть тему идей и наших представлений о них, скажу несколько слов о том, как я понимаю диалектику. Помните, когда речь зашла о правде и истине, я приводил пример с эволюцией представлений человека об устройстве Солнечной системы: от движения Солнца с востока на запад до искажений пространственно-временного континуума? Со временем астрономы находили в звёздном небе всё больше фактов, противоречащих геоцентрической модели мира. Когда этих противоречий накопилось слишком много, их количество перешло в качество – произошёл синтез нового знания, создание более сложного представления о мире – появилась его гелиоцентрическая модель. Затем ситуация повторилась, и на смену правде Ньютона пришла правда Эйнштейна. Так вот, я понимаю диалектику как механизм естественного процесса эволюции в рациональном осмыслении человеком любой идеи: способ формирования ступеней на бесконечном пути усложнения правд, направленном в сторону истины.
В свете вышесказанного возьму на себя смелость дать небольшой непрошенный совет. Извините. Постарайтесь связывать между собой все кусочки знаний, которыми обладаете. Только так противоречия можно сделать очевидными. Не игнорируйте их, фиксируйте, и если накопите слишком много, значит пришло время синтеза: разрешить противоречия можно только усложнив свою привычную картину мира. Диалектика, в моём понимании, – это ещё и механизм интеллектуального развития человека.
Обещал немного, а получилось… как всегда. Выходит, обманул. Извините ещё раз. Мысли, как говорится, не прикажешь. Наверное, имеет смысл поговорить обо всём обещанном выше уже в третьей части этого и так затянувшегося размышления. Звучит как план. Так, пожалуй, и поступим.