Итальянские каникулы
Часть августа я в компании общества провел в Италии. Сел на поезд и – чух-чух-чух – доехал до Римини. Моя вера в атомные паровозики по-прежнему крепка: сверхскоростное царство непременно грядёт, но пока что мы наказаны за первородный грех евроскептицизма, а потому должны в подобающем смирении терпеть восемь часов поездки против предсказанных четырёх. Впрочем, даже если я бы захотел, оскоромиться воздухоплаванием я бы не смог – на то имелись причины.
Хотя в Италии я бывал уже несколько раз, именно эта поездка стала первой, где я на неё более-менее посмотрел – все предыдущие вояжи вращались вокруг пляжей. Смешно сказать, но я даже в Венецию ездил, чтобы искупаться в море. Поэтому решил наверстывать упущенное в этот раз.
С удовольствием делюсь впечатлениями, взяв за образец прошлогодние заметки о пребывании на Балтийском побережье.
Первой вещью, которая осталась для меня незамеченной во время прошлых визитов, стала невероятная любовь итальянцев к собакам. Видел я многое, но такое… Окончательно меня добили даже не тележки в супермаркетах с посадочными местами для собак (причём, на моих глазах туда запихивали отнюдь не компактных болонок, но вполне себе лабрадоров), а плакаты у входа в действующие церкви, допускавшие присутствие собак внутри.
Я нахожу это чрезвычайно любопытным. Вообще-то, авраамические религии относятся к собакам негативно. Про ислам и иудаизм, вы, полагаю, знаете всё сами; в христианстве же собаки осуждаются на уровне базовой идеологии; скажем, Новый Завет приравнивает их к «чародеям, любодеям, убийцам и идолослужителям». Христианские тексты второго эшелона – в основном, жития святых – относятся к собакам уже лучше, ну а затем, как минимум в католицизме, пёс стал образом почти нейтрально-положительным. Например, альтернативная расшифровка названия ордена доминиканцев – Domini Canes, т.е. «Псы Господни»; сам орден охотно пользовался такой трактовкой и никогда против неё не возражал. Но даже в этом случае разрешение заходить в церковь с собакой (не поводырём, не ассистентом, а самой обычной Canis familiaris) выглядит необычайно смело.
Единственное интересное объяснение, которое приходит в голову – в Италии античные традиции оказались крепче, чем в прочих регионах погибшей Римской Империи, а семитское влияние – слабее (в разы, если сравнивать с Испанией и Балканами). В Древнем Риме к собакам относились вполне по-современному, вплоть до того, что существовали нефункциональные собаки-компаньоны: не для охоты, охраны или выпаса скота, а просто в качестве домашнего любимца. Дорогого сердцу питомца римляне нередко хоронили в настоящей могиле, устанавливая сверху каменную плиту с эпитафией. В общем, такой формат отношения к животным требует определенного цивилизационного уровня. Падение Рима, вероятно, прервало эту традицию (в постнуклеаре не до развлечений), но возвращение к утраченным обычаям произошло быстро, и даже христианству пришлось подстроиться.
Вот вам, кстати, подсказка, как познакомиться с итальянкой (исключительно для совместного просмотра фильмов Феллини, разумеется): отправьтесь в любой итальянский парк с красивой собакой. Лучше с бассетом, но, в принципе, сойдет и корги. Итальянки, завороженные томным взором il bassottone grande будут подходить к вам сами, а вы же, пользуясь их временной дезориентацией, сможете похвастаться своими познаниями в неореализме и…
(Нежным подзатыльником общество дало мне понять, что дописывать последний абзац не стоит. Так что эту тему я действительно оставлю – мне вдруг срочно понадобилось посмотреть, как переводится un alpino molesto)
Центр Римини состоит из трех основных элементов: римского наследия, католицизма и культа Сопротивления. Главная площадь на месте античного форума (где Юлий Цезарь, по легенде, произнёс речь о переходе Рубикона) буквально названа в честь Трёх Мучеников. Это звучит очень по-христиански, но речь идёт о троих молодых людях, повешенных нацистами под конец войны. Полный список жертв оккупантов вывешен рядом (примерно там же и в таком же стиле, как немецких сёлах перечисляют местных жителей, погибших на войнах). Сразу видно, что Италия во ВМВ сражалась на хорошей стороне против пришлых негодяев с севера.
(Что, если убрать глумливое хихиканье, не так уж далеко от истины. Пресловутая ось «Берлин-Рим-Токио» никогда не была монолитным и дружным блоком; речь шла о ситуационном и временном союзе, вроде парадоксального альянса Германского Рейха и Австро-Венгрии в ПМВ. Режимы Гитлера и Муссолини относились друг к другу прохладно; Японская империя относительно них существовала вообще на другой планете)
Между прочим, посыпания головы пеплом за двадцать лет режима Муссолини, я нигде не увидел. «Было и было». А это, в общем-то, довольно однозначно даёт понять, насколько искренне уже немцы «прорабатывали» своё тёмное прошлое. Итальянцев не били, поэтому и сожалений о минувшем у них нет. Японцев уже слегка отшлёпали, поэтому в их истории есть несколько «неоднозначных моментов» (шутки ради, попробуйте почитать хотя бы через автопереводчик статьи из японской Википедии о ВМВ; думаю, вы будете удивлены). С немцами же, как известно, церемониться не стали. Впрочем те, поняв, какая роль им уготована победителями (отряд самоубийц, героически сгоревший в атомном пожаре Третьей Мировой), с определенного момента начали носить клоунский грим добровольно. «Армия – это Гитлер; защита Родины – это Гитлер; государственный суверенитет тоже, знаете ли…». Последние три года их, как известно, все вокруг уговаривают снять разноцветный парик и красный нос: дескать, больше не надо. Немцы отчего-то упорно отказываются.
В процессе публикации заметок внимательный читатель указал, что я упускаю такую важную вещь, как культ Гарибальди – и, соответственно, некорректно понимаю сущность режима Муссолини. Комментарий звучал так:
«Центр Римини (и любого другого города) это еще и «проспект Гарибальди и Площадь Кавура». В этом смысл современной Италии – в каждом учебнике истории, в каждом музее в детей вдалбливают, что самое главное событие - рукопожатие короля и Гарибальди в ТеаноОтсюда и отношение к Муссолини. Дуче всегда говорил, что фашисты это гарибальдийцы и очень много сделал для его увековечивания. Что, конечно, очень много говорит и о самом Муссолини»
Сказано совершенно справедливо. В своё оправдание я замечу, что в путевых заметках я описываю, то, что видел сам. Памятник Гарибальди в Римини один – хотя сделан он монументально и со всем уважением. То же касается и Равенны: изваяние Гарибальди там стоит на почётном месте, но оно одно. А напоминания о мучениках резистенцы и героях-партиджанах висят практически на каждой площади; и это не считая отдельных монументов.
Что касается гарибальдийца-Муссолини, то это тоже верно – вплоть до того, что дети и внуки Гарибальди поддержали итальянский фашизм (а после войны, разумеется, рассказывали, что всегда были антифашистами). Но вот тут как раз никакой разницы между дуче и фюрером нет, потому что Гитлер тоже был «гарибальдийцем» – на немецкие деньги. Нацизм не был реакцией; своими духовными предшественниками они видели революционеров 1848 года.
Вот плакат 1938 года, где перед триумфом аншлюса перечисляются главные немецкие трагедии с точки зрения нацистов. Одна из них произошла в 1848 году: «Великогерманская революция терпит поражение от реакции». Однако, как вы понимаете, никто в Германии не скажет вслух, что Гитлер – это продолжатель дела революционеров «Весны народов». А вот гарибальдиец-Муссолини это нормально.
Вот, кстати, о фашизме. На мой взгляд, одним из отвратительных следствий фашизма – и вообще социализма в целом – стал архитектурный стиль рационализма.
(Это вообще главная проблема любых левых идей – в их рациональности. Левые постоянно используют механистический подход к людям: «как добиться максимальной оптимизации?» С точки зрения левых, рационально жить в бараке, делить одну койку на троих, свободное от сна время посвящать работе на государство, питаться пищемассой из сбалансированной смеси белков, жиров и углеводов. Это хорошо и правильно. Меньше затраты ресурсов. Нет непродуктивных потерь)
Вроде бы война закончилась, фашизм победили – но вместо более-менее пристойного новеченто в архитектуре остался рационализм. И у вокзала Римини в конце пятидесятых птенцы гнезда Корбюзье построили невероятно уродливую высотку Grattacielo di Rimini.
(Которая сама по себе не является каким-то единичным взбрыком – годом ранее не менее отвратительную конструкцию возвели в соседнем Чезенатико. Т.е. это был вполне конкретный тренд)
Сами итальянцы, похоже, считают, что всё в порядке; каких-то критических высказываний мне не попадалось. Наоборот, небоскрёб скорее хвалят; несколько лет назад даже какое-то документальное кино про него сняли. Так что единственным недовольным был я, вынужденный каждую прогулку по Римини видеть на горизонте Цитадель из второго «Халф-Лайфа».
Главными достопримечательностями Римини являются мост Тиберия и арка Августа. Оба выглядят монументально даже спустя две тысячи лет; при том, что и то, и другое соорудили не ради пафоса, а просто как часть городской инфраструктуры античного Аримина. Нужен был римлянам мост через реку Мареккью, вот они его и построили. Точно так же ранее были возведены городские ворота («аркой» они стали при Муссолини, когда снесли здания вокруг).
На примере новейшей истории римских монументов можно увидеть, что несмотря на культ «партиджанства» и «резистенцы», итальянцы держали себя руках и с удовольствием шли немцам на встречу во время очередного объединения Европы. Например, в конце семидесятых выяснилось, что и мост Тиберия, и арка Августа во Вторую мировую уцелели лишь потому, что героический немецкий военный отказался выполнять приказ командования – взорвать их при отступлении. Военного звали Вилли Трагезер, и он, ко всем прочим достоинствам, оказался очень скромным: дав пару кратких интервью местным историкам, l'eroe tedesco растворился без следа. О том, что его никто, кроме итальянцев не видел, можно судить хотя бы по статьям в Википедии, где Трагезера, не моргнув глазом, называют «маршалом». То есть, перед нами машинный перевод слова maresciallo. Невидимый герой Трагезер был всего лишь фельдфебелем, а не альтер-эго Геринга :-)
Но это лишь половина диптиха. После того, как немцы отступили из Римини, город заняли британцы, которым нужно было гнать танки на север. Им отчего-то крайне мешали старинные ворота Порта Монтанара, поэтому британское командование приняло решение их взорвать. Сбитые с толку обилием античных монументов, британцы «по ошибке» вместо Порта Монтанара заминировали арку Августа. Хеппи-энд (ну, относительный – Порта Монтанара всё же снесли) случился буквально в последний момент. А всё почему? Да британская рассеянность.
(Впрочем, обычно везде политкорректно добавляется, что подразделение сапёров было южноафриканским. Дескать, видите, с кем приходилось работать).
Порта Монтанара итальянцы после войны, конечно, собрали обратно по камушку. Процентов на тридцать, с иной расстановкой каменных блоков, и с использованием современного цемента. И камушки эти им пришлось выковыривать буквально из земли – заезжие мистеры Бины использовали обломки монументов, чтобы укреплять дороги, развороченные британскими танками. Арку Августа, как вы понимаете, ждало именно это.
Тут подробностей ещё меньше, чем в истории о «маршале Трагезере», но заниматься спекуляциями я не буду. А то мало ли что можно придумать. Например, как британцы сделали итальянцам предложение. От которого, конечно, можно отказаться – но тогда в потери от немецкой оккупации придётся включить несколько античных монументов. Чтобы итальянцы думали быстрее, были взорваны малоценные с точки зрения самих итальянцев Порта Монтанара. Отрезали, так сказать, клиенту палец и выразительно посмотрели на локоть. Нет, такого быть совершенно точно не могло, подобную версию событий я категорически отвергаю.
Мостом и аркой античное наследие Римини, разумеется, не исчерпывается. Например, на площади Пьяцца Феррари в 1989 году раскопали римские руины, известные как «Дом хирурга». Считается, что дом был построен (или, как минимум, переделан) во втором веке нашей эры; а в первой половине следующего столетия там практиковал некий врач. Археологи обнаружили в руинах множество медицинских инструментов: хорошо сделанных и пригодных для довольно сложных хирургических операций, вплоть до трепанаций черепа. Однако весь этот набор был предназначен в первую очередь для травматологии и ортопедии, а вот довольно распространенных инструментов, используемых тогда в гинекологии, найдено не было. Поэтому предполагается, что в этом доме жил и принимал пациентов отставной военный врач. Эдакий доктор Ватсонус.
Впрочем, догадки по поводу его имени тоже есть – тут археологи ссылаются на надпись, нацарапанную из комнат для пациентов: Eutyches homo bonus hic habitat. Hic sunt miseri. То есть, доктора звали Евтихий.
(А написано там «Евтихий, человек добрый, здесь живёт. Здесь пребывают несчастные»)
Судя по имени и некоторым уцелевшим предметам, нехарактерным для Италии, но распространённым тогда в Греции и Анатолии, Евтихий был греком. Между прочим, для биографий классического римского периода очень типична географическая мобильность – люди перемещались в пределах империи почти так же, как сейчас в пределах ЕС или США. Европа такого уровня достигла в лучшем случае веке в восемнадцатом.
Самостоятельно интерпретировать руины, помещенные в стеклянный саркофаг, сложно. В общем, реально там уцелели только мозаики, очень симпатичные – у Евтихия имелся хороший вкус и, по всей видимости, доход; он явно принадлежал к верхнему слою римского среднего класса. Так что с точки зрения образа жизни, это уже профессор Преображенскиус.
Как же всё это великолепие дожило до наших дней? Археологи объясняют: где-то в середине третьего века дом неожиданно рухнул: упала крыша, а затем сложились стены; в итоге всё содержимое жилища оказалось под обломками, которые никто не разбирал на протяжении многих столетий. А с чего это вдруг дом обрушился? Тут подключаются историки: якобы, это произошло из-за налёта германских племен. В середине третьего века. На Аримин.
То есть, германцы прорвались через пограничные укрепления на Рейне или Дунае, перешли Альпы, а потом, значит, начали жечь и грабить город в сердце римской метрополии. Звучит убедительно, согласитесь. Вот почему в Петрограде в 1917 году сгорели полицейские участки? А это успешный германский рейд ;-)
Люди, увлекающиеся Деговерсом, едва ли оставят без внимания удивительное совпадение: крах уютного мира Евтихия совпал с последствиями пресловутого 235 года – началом «Трубы». И в рамках такой гипотезы, дом доброго доктора разрушили отнюдь не германцы. Есть даже смелое мнение, что описывать события этого периода следует как-то так:
Конечно, было бы неплохо скататься в Сан-Марино и посмотреть на этот реликт изнутри, но я рассудил, что час в автобусе по горному серпантину прикончит мой нежный организм. Кроме того, у меня возникло подозрение, что эффект будет как от посещения Лихтенштейна (унылейшего немецкого села, скажу я вам). Поэтому я отправился в Равенну.
Равенна известна своими раннехристианскими монументами. Базилика Сан-Витале и комплекс зданий вокруг, Сант-Аполлинаре-Нуово, баптистерии, и многое другое. Внутри – крайне интересные мозаики. Всё вместе демонстрирует, как прогрессивно и величественно выглядело христианство в VI веке.
Но вообще-то атрибуция и зданий, и мозаик внутри них исключительно условная. Ведь об их происхождении рассказывает сама христианская церковь, причем, будем откровенны, не особенно утруждая себя аргументацией. Например, главным источником по истории раннехристианской Равенны являются сочинения некоего Агнелла Равеннского, жившего в IX веке. Множество уникальных наблюдений, бесценные данные о топографии города, детальное описание церквей! Всё очень интересно. Первая печатная публикация? 1708 год, под редакцией почтенного бенедектинского монаха Бенедетто/Бернардино Баккини. И это ещё оптимистичная дата. Куда более правдоподобными выглядят 1723–1751 года, когда были выпущены 28 томов Rerum italicarum scriptores, крайне обстоятельной истории христианства в Италии за авторством совсем уже почтеннейшего Лудовико Муратори; фактически, кодификатора истории католической церкви.
(Муратори, на минуточку, принадлежит честь обнаружения древнейшего списка произведений, входящих в Новый Завет. Это так называемый «Мураториев канон». Опубликован в 1740 году. Богат был XVIII век на исторические открытия, чего только тогда не находили!)
Каков центральный тезис церковных истории в отношении равеннских монументов? «Это христианские церкви, построенные христианами». А, собственно, почему? Сан-Витале вполне может быть языческим храмом, который присвоили христиане после падения Рима. Как это вполне официально случилось с Пантеоном. Можно справедливо возразить, что Сан-Витале построен во вполне конкретном, узнаваемом византийском стиле поздней античности. Тогда церкви строили из кирпича, а не камня, как более ранние римские постройки; они имели характерную круглую или приближенную к ней форму – например, восьмиугольную; у них часто был купол. Но вообще-то все эти признаки есть у упомянутого выше Пантеона, вполне официально построенного во втором веке. Может быть, что таких зданий такого типа было намного больше, но в западной части империи их почти все уничтожили. На востоке процент уцелевших храмов существенно выше (потому что тут их не сносили, а переделывали в мечети); при этом границы Восточной империи были уточнены задним числом как раз на основании сохранившихся «церквей». Нетрудно заметить, что все эти размышления повторяют хорошо известные моим читателям тезисы Галковского относительно истории раннего христианства и его взаимоотношений с Римской империей. К слову, я не настаиваю на их истинности, а лишь привожу в качестве интересной альтернативной версии.
(Общество мой сбивчивый пересказ концепции «трубы» выслушало, увы, безо всякого интереса, заметив лишь, что увлечение подобными теориями не красит человека, вроде как воспитанного в духе Ratio Studiorum. Я пристыженно умолк и дальше рассуждал про себя)
Например, Галковский предположил, что «христианские» мозаики в той же Равенне – это улучшенные победителями мозаики античные, когда к светским сюжетам добавляются кресты и нимбы, превращающие их в иллюстрации к Библии. Возмутительная конспирология! Правда сами описания к равеннским мозаикам честно говорят, что их перекладывали и не один раз. Например, после того, как Юстиниан отобрал Равенну у остготов, в уже существовавших храмах был сменён декор – с арианского на православный, как это произошло в Сант-Аполлинаре-Нуово, построенной легендарным остготским королём Теодорихом. Ну, собственно, и вот. Изменение мозаик в рамках одной конфессии – это мейнстримная история и хорошо задокументированный факт. А если мозаику переложили, чтобы из языческой сделать её христианской, то это уже исторические фантазии, вздор и вымысел.
(Кстати, откуда мы знаем, что Сант-Аполлинаре-Нуово построил Теодорих – то есть, не Византия, но всё ещё точно-точно христиане, пусть и неправильные? А там была надпись «Король Теодорих создал эту церковь от основания во имя Господа нашего Иисуса Христа». Сложно спорить с таким убедительным фактом. К сожалению, эта надпись не сохранилась, но о её существовании нам рассказал упомянутый выше Агнелл Равеннский. Так что всё в порядке)
Впрочем, с Сант-Аполлинаре-Нуово всё ещё проще. Изменением мозаик там занимались непрерывно; последний раз это было сделано ещё в середине XIX века (если не считать реставрационные работы после ВМВ). Точно так же изменения вносились в саму церковь; скажем, в XVIII веке к ней были пристроены часовни. При Муссолини ближайшую ко входу часовню посвятили погибшим в Первой мировой войне, украсив бодрыми фресками в модернистском стиле. То есть, в просвещенном и культурном XX веке древний монумент спокойно приспосабливали к текущей конъюнктуре, руки не дрожали. Но вот многие столетия лет назад люди бы не посмели переделать чужой храм под свои нужды. Это же нехорошо.
От Теодориха, к слову, ещё остался мавзолей – редкий (а может и единственный) пример уникальной остготской архитектуры. По удивительному стечению обстоятельств, он сооружен из того же ауризинского камня, который использовался для арки Августа и моста Тиберия в Римини. То есть, построен как стандартный проект инфраструктуры Древнего Рима. Можно только восхититься упорству остготов, доставивших массивные каменные блоки из-под нынешнего Триеста, чтобы тщательно скопировать римский подход к архитектуре. Я считаю, что с поставленной задачей они справились.
Кстати, об инфраструктуре: в средние века мавзолей использовался местным монастырём, известным как Santa Maria ad Farum – «Святая Мария у маяка». И да, массивное основание мавзолея, отлично подошло бы маяку; тем более, что в античности там рядом была крупная часть местного порта: бассейн Campo Coriandro. Вероятно, устав выслушивать подобные спекуляции, археологи объявили, что возле мавзолея – прямо ну вот совсем рядом, буквально за углом – действительно был античный маяк. Но от него ничего не осталось, поэтому показать его не могут. А мавзолей – вот он, пожалуйста.
Rispuose: "Dicerolti molto breve…"
Свой путь земной пройдя до середины, я очутился у могилы Данте. В тени мавзолея я начал было рассуждать об удивительной концентрации античных образов в «Божественной комедии»: вроде бы христианское произведение, написанное правоверным католиком, а итоге всё равно получился античный миф, слегка присыпанный Библией.
- Странно, что средневековый христианин не сумел показать ад без Харона, Цербера, минотавров, гарпий, и тому подобного, - начал было я, - И тот же набожный католик использовал астрологические концепции для описания рая. Кстати, откуда Данте вообще знал обо всех этих древних деталях и образах? До Возрождения – определением которого буквально является «интерес к античности» – ещё полтора века. Ну хорошо, Данте был образован и эрудирован. А его читатели? Они тоже знали античных персоналий и героев греко-римских мифов? Тогда почему Ренессанс случился только в XV веке? И что он, собственно, изменил?
Общество, уже порядком утомленное моими неуместными комментариями в отношении равеннских базилик, обсуждать Данте отказалось. Мне лишь напомнили, что конспирологии должно быть в меру и отрицать существование Данте как-то уже перебор. В конце концов, потомки великого поэта живы до сих пор, а некоторые из них даже участвовали в создании объёмного труда Enciclopedia dantesca. Если Данте не было, то кто же тогда все эти люди?
Обсудить «Божественную комедию» мне всё же хотелось, поэтому вечером, по возвращению в Римини, я решил повторить опыт прошлогодней поездки в Штральзунд, когда со мной немного пообщался почти настоящий Дмитрий Евгеньевич. Всё прошло на удивление легко – он возник на моём балконе уже после второго бокала cанджовезе. Шурша тогой, Дмитрий Евгеньевич подсел к моему столику на балконе.
- Venni qua giu del mio beato scanno, - процитировал он, - А дальше вот забыл… Так что же вас интересовало?
Поспешно достав второй бокал и налив гостю вина, я поделился с ним своими полуденными сомнениями относительно творчества Данте.
- Голубчик, ну вы нашли, что спрашивать! - засмеялся тот, - Естественно, у Данте античные образы – а как вы хотели? Когда «Божественная комедия» появилась на самом деле? Возьмём печатные издания: XV век – 15 изданий, XVI век – 30 изданий, XVII век – 3 (прописью: три) издания. Ну всё понятно, мы же взрослые люди. Откройте статью хотя бы в Википедии: «Интерес к Данте возродился лишь во второй половине XVIII века и достиг пика в следующем столетии». Само собой, произведение осьмнадцатого столетия будет набито античностью.
Окончательно вопросы закрывает история переводов: «Комедию» на современные европейские языки начали переводить всё в той же второй половине XVIII века. До этого были лишь переводы «XV века», столь фантастические, как и печатные издания того времени. Ну буквально: «В 1417 году францисканец Джованни Бертольди да Серравалле перевёл три песни поэмы на латынь. Перевод Бертольди был опубликован только в 1891 году». Sapienti, извините, sat…
- А перевод Балтазара Гранжье на французский, в 1597 году? – осторожно спросил я.
- Я же говорю, смотрите даты публикаций. Когда «Божественную комедию» отправили на четыреста лет назад, французы решили закрепить свой приоритет в переводах. Сделали с умом: перевод плохой, зато старый – но при этом не настолько, чтобы выглядеть совсем уж сомнительно.
Тут Дмитрий Евгеньевич прервался и снял золотой венок, искрившийся на его голове в густом закатном сиянии. Украшение звонко приземлилось на стеклянную столешницу возле бутылки с вином.
- Тяжелый и давит к тому же, - вздохнул он, - Не люблю его носить, на самом деле. Надо было апекс выбрать... Так вот, вы не тем голову забиваете. Про «Божественную комедию» нужно спрашивать совсем другое.
Дмитрий Евгеньевич задумчиво покрутил свой бокал, как бы собираясь с мыслями. Потом перевёл взгляд на меня.
- Не уверен, что человеку, окончившему католическую школу, вообще стоит обсуждать такие вещи, - сощурился он. - Может выберем другую тему?
- Это слово в слово то, что сказал мне профессор, когда я пришёл согласовывать с ним тему дипломной работы, - отмахнулся я. «Кровь Юпитера» приятно шумела в голове, подбивая на подвиги и бесстрашные прыжки в Таинственное, - Так что же нужно спрашивать на самом деле?
- Почему спутником Данте является именно Вергилий?
Слегка растерявшись, я начал вспоминать школьные уроки литературы:
- Ну как же… э… Вергилий – великий древнеримский поэт… «Энеида»… Он, кстати, про Орфея и Эвридику писал. Данте его очень уважал, поэтому выбрал в качестве фигуры провожатого…
- Двойка вам, - ухмыльнулся мой собеседник, - Вергилий великий поэт, но в аду он сопровождает Данте не поэтому. А потому, что новые европейцы считали Вергилия волшебником и некромантом. Хвост этого отношения к Вергилию мы видим ещё в XVII веке, когда выходили труды, где люди всерьёз обсуждали, умел ли Вергилий творить чудеса: исцелять больных, оживлять мертвых, превращать воду в вино, ходить по вод…кхм-кхм, в смысле, летать – и так далее. И существование вот этого культа Вергилия – штука очень интересная.
Христианство к античности относится, как вы знаете, не очень хорошо (степень зависит от конфессии). Тем более, к Древнему Риму, где римские садисты-фашисты-извращенцы забавы ради мучали невинных христиан. Но вот для Вергилия сделано огромное исключение.
Одной из причин является четвертая поэма из его «Буколик»…
- У нас в школе говорили «Эклоги», - вставил я.
- Как вам угодно. Так вот, в четвертой эклоге рассказывается о скором рождении чудесного ребенка, чьими родителями будут боги, хотя сам он появится на свет в самой обычной земной семье. Благодаря ему исполнятся древние пророчества, сам он будет править миром, а человечество ждёт новый золотой век, полный радости и блаженства. «Волк возляжет с ягненком», ну и далее по тексту. Понимаете, к чему я?
- А если это поздняя фальсификация?
- Всё может быть, но я сомневаюсь. Есть довольно разумная версия, что это был подарок Вергилия сестре императора Октавиана Августа, которая ждала ребенка.
(Кстати, полезно вспомнить контекст той эпохи – кто был её мужем и при каких обстоятельствах это происходило)
Поскольку написана она была за сорок лет до общепринятой даты рождения Христа, христиане, разумеется, объявили её пророчеством – причем, сбывшимся. Как вы помните, основой христианских текстов является варварская рецепция античной массовой культуры. А какой культуры? Ну вот, «Эклоги» Вергилия, например.
Но это ещё не всё, слушайте дальше.
Вергилий, безусловно, был великим поэтом и ценился в Древнем Риме чрезвычайно высоко. В Риме вообще любили поэтов и давали им красивые эпитеты, например – vates: «пророк», «провидец». Ну, представьте себе отношение к Пушкину в XIX веке, например: «наше всё», «солнце русской поэзии», «всемирный и всечеловечный гений».
Уже сильно после смерти Вергилия в Древнем Риме появилась такая забава, как гадание по его стихам. Это называлось «Вергилиев оракул», Sortes Vergilianae. Человек открывал случайную строку Вергилия (чаще всего, из «Энеиды») и трактовал её, как предсказание.
(Замечу в сторону, что если бы мы захотели объяснить античному римлянину, что такое LLM, то аналогия с «Вергилиевым оракулом» была бы наиболее уместна)
Эта традиция, кстати, сохранилась в Европе вплоть до XVII века; а отдельные эстеты гадали по Вергилию даже в эпоху Первой мировой. Естественно, подход разнился: для римлян это была забавная чепуха в духе предсказаний из китайского печенья; в постримскую же эпоху «Вергилиев оракул» воспринимали всерьёз, ассоциируя с именем автора – «могучего колдуна древности».
Ну а теперь вообразите себе такую гипотезу. Постнуклеарный мир после падения Рима. Середина «трубы», так сказать. Христианство начинает себя кодифицировать. И в районной библиотеке выжившие находят сохранившиеся после катаклизма труды Вергилия, а также, например, тексты критиков, которые того обильно хвалят. Четвертая эклога ложится в основу священного писания. Почему? Потому что её автор – великий пророк, vates. У которого был vaticinium, то есть – пророчество. Пока всё это складывается в единый Ватикан, частично обожествляется сам Вергилий. Ну представьте, что в мире «Фаллаута» найдут сборник критических статей о Пушкине. А там написано: «Пушкин – это солнце …» (дальше текста нет, сгорел). В условиях гипоинформационного общества, утратившего контакт с прежним миром, это запросто может привести к культу бога-солнца по имени Пушкин. Так римский поэт стал чародеем, который:
- имел чудо-зеркало, волшебную книгу, и даже ручного черта в бутылке
- умел превращать людей в птиц и мух
- спас Неаполь от ядовитых кровососов при помощи золотой пьявки
- создавал самобеглые автоматоны, стены из воздуха; мановением руки строил дороги и винопроводы (как видите, про превращение воды в вино я не шутил)
- и так далее, и тому подобное…
У Крылова, если помните, в «Буратине» это всё было очень выпукло показано. «Сундук мертвеца», культ «дочки-матери»…
Кроме высокого эпоса, возник простонародный пласт – там Вергилий лазал в башню к дочери императора, наставлял рога патрициям, порицал словом и делом римских блудниц.
Имя Вергилия начали писать через i – Virgil, что с одной стороны давало возможность соотнести его с девственницей, которая родила волшебного ребенка, а с другой – порождало в его имени латинский корень Virg, означавший «жезл», т.е. волшебную палочку, важный атрибут мага. Кстати, о магах – мать поэта звали Магия, что, как вы понимаете, тоже было веским аргументом в пользу его сверхъестественной натуры. Каждый великий волшебник должен иметь магическую маму.
К этому моменту Дмитрий Евгеньвич слегка осип, и я подлил ему ещё вина.
- Короче говоря, - продолжил он, - интересная гипотеза такова: протохристианство возникло вокруг фигуры Вергилия и его творчества. Жители постримской эпохи просто не поняли ни отношения римлян к поэту, ни концепцию художественной литературы или литературной критики; шутка с «Вергилиевым оракулом» тем более была вне их понимания. «Карго». Когда общество развилось до какого-то минимального уровня, Вергилия, разумеется, из религиозной системы убрали (дошло, что «бог солнца Пушкин» это просто нелепость). Но в фольклоре он задержался надолго, что помнили даже в XVIII веке, когда создавали артефакты четырехсотлетней давности. И вот именно поэтому-то Данте спускался в ад и чистилище именно с ним – самым могущественным волшебником того времени.
Тут Дмитрий Евгеньевич выразительно посмотрел на часы. И не успел я торопливо поблагодарить его за лекцию, как тот растаял в последних лучах итальянского солнца.
На следующее утро общество за завтраком спросило, не знаю ли, что за странный обруч лежит на нашем балконном столике. Пряча взгляд в чашке с кофе, я предположил, что его могла уронить какая-нибудь перелётная африканская ласточка.
***
07.09.2025
Ну и небольшой сюжет в завершение. Главной персоной Римини, разумеется, является родившийся тут Федерико Феллини. Город им очень гордится, хотя тот просто провел тут детство и юность, а в семнадцать лет его покинул. Ну и очевидно, что Феллини куда больше любил Рим.
Но это герой светский. С точки зрения церкви, Римини персонифицирует Альберто Марвелли, католический блаженный (beato), чьи изображения там есть в каждом храме. Его история рассказывается так:
Марвелли родился в Ферраре в 1918 году, спустя двенадцать лет его семья переехала в Римини. Он с детства участвовал в разнообразной церковной активности, затем вступил в «Католическое действие» – общественное движения для мирян под руководством католической церкви.
(Некоторые источники всерьёз пишут, что молодой человек в 18 лет стал президентом всего итальянского отделения «Католического действия», но это, извините, какая-то ерунда. На итальянском ничего подобного нет. Очередной «маршал» халтурного перевода)
При этом подчеркивается, что никакой сусальности в его образе не было: Марвелли ходил в походы, любил играть в футбол и гонять на велосипеде, был другом детства Феллини. Un italiano vero, в общем. В 41-м закончил университет, был призван в армию, но потом демобилизован: он был младшим сыном, а трое его братьев уже были на фронте. Поэтому Марвелли отправился работать на завод «Фиат» в Турин.
А с 1943 года началось житие святого. После оккупации Северной Италии немцами, Марвелли посвятил себя всего помощи нуждающимся: помогал разбирать развалины после бомбёжек, раздавал еду, одежду и посуду нуждающимся, и даже освободил целый железнодорожный состав с несчастными, которых немцы собирались отправить в концлагеря.
(В подробности хронисты тут не вдаются – сюжет пока набросан пунктиром, его раскрасят где-то через столетие. Сейчас пишут так: «Принёс немцам поддельные документы. Пока те их проверяли, началась бомбардировка, и заключенные в суматохе разбежались». Ясно, что их освободил Марвелли – а кто ещё?)
После войны Марвелли помогал восстанавливать город, организовывал суповые кухни для нуждающихся, и так далее. А в 1946-м он ехал на велосипеде, и его вдруг насмерть сбил военный грузовик.
(Это довольно типичная смерть для той эпохи. Жизни многих, многих достойных и интересных людей вскоре после войны оборвались под колесами военных грузовиков.
Кстати, из каноничной биографии Марвелли следует, что его послевоенная социальная активность – это лишь хобби в свободное от основной работы время. А где он работал? В городской жилищной комиссии, которая занималась распределением и изъятием жилья. Я полагаю, что даже в современной Италии сеньор Марвелли ходил бы, оглядываясь :-)
Допустим, мой скепсис в отношении биографии Марвелли неуместен и всё было так, как рассказывают. Как-то всё равно негусто, нет? А вот церковь решила иначе и начала процедуру его беатификации. Всерьёз, по всем правилам. Уже в 1952 году произошёл первый этап процедуры, когда конгрегация по канонизации святых вынесла решение nihil obstat. В семидесятых приступили к, собственно, беатификации; в восьмидесятых Слугу Божьего Альберто Марвелли нарекли Досточтимым. В 1991 году произошло Чудесное Исцеление (обязательная вещь для признания святым, правила есть правила) – у одного врача из Болоньи прошла агрессивная грыжа. Где-то тогда же обрели дневники будущего святого, из которых всем стало совершенно ясно, каким замечательным молодым человеком был покойный. А в 2004-м Папа Иоанн Павел II причислил Альберто к лику блаженных. Это последняя ступень перед статусом святого; дальше придётся подождать ещё лет сто.
В чём разгадка? А всё довольно просто. Марвелли после войны вступил в партию христианских демократов; его смерть случилась как раз накануне выборов. Партия решила, что популярный местный политик будет приносить пользу даже мёртвым, и подключила церковь. Поскольку ХДП являлась правящей партией Италии на протяжении почти полувека, запущенный процесс не останавливался; он прервался и после роспуска партии в девяностые (тут дело уже в инерции церковных процессов, нельзя беатифицировать «чуть-чуть»).
Биография Марвелли даёт некоторое представление о том, как устроена церковная машинерия. Вот так генерация святого выглядела в хорошо освещённом и материалистическом XX веке. Зажмурьтесь и представьте, что было за столетие до этого. Или, страшно сказать, за два. И как писались не жития святых, а история уже самой Церкви.
С другой стороны, всё к лучшему. Благодаря наглости покойной ХДП – и её хорошим связям со Святым Престолом – у Римини случайно появился молодой и современный святой. Сплошная bonum publicum.
А Римини – место славное, съездить было интересно. Иногда ведь нужно проветрить голову морским воздухом. Otium post negotium, как завещали древние.