Малошведские каникулы
А что, если разбавить длинные и тяжелые конспекты почтенным жанром путевых заметок? Тем более, давно их тут не было. Давайте я, что ли, расскажу, как в прошлом месяце дышал морским воздухом. Исключительно в медицинских целях – ради профилактики дефицита йода.
Поскольку все климатические талоны ушли на авокадо я чту учение Преподобной Греты, выбирать надлежало из тех морей, к которым можно добраться на поезде. В итоге, я провел неделю в бывшей Шведской Померании, обретаясь, преимущественно в окрестностях Штральзунда – но иногда совершая железнодорожные марш-броски по окрестностям. Попробую поделиться впечатлениями.
Штральзунд – это шведский город. Пусть и бывший. В учебниках истории шведский период подаётся как проходной эпизод: дескать, да, Швеция некоторое время владела кусочком Померании, но в XIX веке это недоразумение исправили.
Вот только владела им Швеция с ~1650 года, который в некоторых спекулятивных теориях считается точкой отсчета достоверной истории; т.е. Померания была шведской «с начала времён». А продолжалось шведское владычество более полутора веков; де-юре даже больше, потому что от претензий, например, на Висмар Швеция отказалась только в 1903 году. Согласитесь, что и полтора века – это очень много.
Штральзунд своей «шведскостью» явно гордится. Шведский флёр сумел пережить всё, включая объединительный штурм-унд-дранг XIX и первой половины XX веков; а сейчас-то он цветёт и пахнет: во-первых, это нравится туристам, во-вторых это важный элемент, скрепляющий еврорегион «Померания», который своими очертаниями удивительно напоминает историческую Svenska Pommern.
А вокруг этой я ползал минут пять. Общество даже заволновалось – может я уронил что и найти не могу?
- Масоны! – отозвался я – Масонский символ! Циркуль и наугольник! Прямо на плите!
- Это могила цирюльника. Там буквально так и написано. А «масонский символ» – это бритва и ножницы.
Возникший в моей голове букет самых смелых догадок немедленно увял. Поправ могильную плиту ногами, я разочарованно пошёл дальше. Пффф, брадобрей…
Альтштадт (старый город) в Штральзунде интересный и довольно большой. Тем более, если сравнивать с ничтожным мюнхенским.
(Баварские историки щекотливость ситуации отлично понимают: «древний» «важный» Мюнхен, объединивший всю Баварию, имеет крохотный альтштадт, уступая не то, что Нюрнбергу, а Ингольштадту и Аугсбургу. Поэтому в последние годы археологи буквально грызут землю вокруг города, доказывая его древность. Уже найдены артефакты и следы поселений IX века. Думаю, через ещё пару десятилетий они откопают могилу какого-нибудь римского императора)
И тамошний альтштадт довольно аутентичен. Серьёзно бомбили Штральзунд лишь однажды, в октябре 1944 года (скоро круглая дата); боев за город в 1945-м почти не было. Куда сильнее американской авиации и советских танков Штральзунду навредили власти ГДР, которым памятники старины мешали строить бетонные коробки; старинные ворота Земловер Тор устояли после встречи с эскадрильей Б-17, но не пережили перепланировку города, затеянную СЕПГ – в 1960 году их с социалистической прямотой (и несмотря на протесты жителей) взорвали.
Кроме того, за сорок лет полувоенного социализма, альтштадт серьёзно обветшал.
Так что сразу после объединения ФРГ запустила ряд проектов по восстановлению региональных немецких идентичностей исторического облика восточных городов; Штральзунд был выбран в качестве одного из модельных городов для их реализации. Реставрация длилась с конца девяностых до конца нулевых – что отчего-то совпадает со временем членства Швеции в еврорегионе «Померания» :-)
По итогам Наполеоновских войн Штральзунд достался Пруссии, и, та, разумеется, начала интегрировать его в своё культурное пространство. Отскоблить «курьезные» полтора шведских века ей отчего-то не удалось, поэтому новый слой легенд укладывали поверх прежнего. Отныне за немецкий дух Штральзунда отвечал Фердинанд фон Шилль, а весь город был превращён в один большой памятник ему.
Шилль – это такой былинный герой Наполеоновских войн, прусский Игорь Иванович Стрелков (они даже внешне похожи :-). Согласно государственной легенде, сформированной сильно после смерти самого Шилля – то есть, это буквально «житие Чапаева» – он был третьеразрядным прусским офицером, неожиданно для всех (и в первую очередь – для самого себя) отличившимся в боях с армией Наполеона: ранен в битве при Ауэрштедте, потом сыграл важную роль в обороне Кольберга (1807), собрав корпус из добровольцев, бивший французов в хвост и гриву.
В 1807 году был подписан Тильзитский мир, завершивший войну для Пруссии. Шиллю дали звание майора. Но жизнь без войны показалась ему ужасно пресной, поэтому он снова собрал костяк своего добровольческого корпуса и решил продолжить рубить французов. («Верните мне мой 2007-й 1807-й!»). Конечно, имелось и идеологическое обоснование: освободить немцев от французского ига. Пруссия, с треском проигравшая последнюю войну, де-юре оставалась нейтральна, но в реальности сильно зависела от Парижа. Поэтому на государственном уровне никто не собирался связываться с заскучавшим от мирной жизни майором Шиллем и его офицерами. Шилль сначала хотел помочь Австрии, воевавшей с Францией, но та слишком быстро проиграла. Тогда он занял Дессау, где выпустил патриотическое воззвание к немцам. Потом напал на французский/вестфальский гарнизон Магдебурга, отправленный разгромить его отряд (сражение закончилось ничьей, но имея в десять раз меньше людей – что-то около трех сотен против трех тысяч – он смог нанести противнику больше урона, чем получил сам, да ещё и убил командующего вестфальским полком). Дальше он собирался устроить восстание в Вестфалии – французском рейхскомиссариате государстве-новоделе, собранном из оккупированных прирейнских княжеств и управляемом младшим братом Наполеона Жеромом Бонапартом. Жером, узнав о происходящем, объявил награду за голову Шилля в 10 000 талеров. За Шиллем был отправлен корпус из датчан и голландцев, который он решил встретить в Шведской Померании, также контролируемой французами. Местные города последовательно отказывались с ним сотрудничать, пока Шилль не добрался до Штральзунда, где имел связи ещё со времен осады Кольберга.
(На самом деле Шилль Штральзунд банально взял, пусть и без боя. Но я сейчас излагаю его биографию по классическому школьному учебнику, там акценты другие)
Шилль рассчитывал в Штральзунде отсидеться, создать очаг сопротивления французам и, вероятно, распространить восстание на другие города. Но поддержки у местных жителей он не нашёл, а дышавшие ему в затылок датчане и голландцы за считанные часы заняли город и перебили немногочисленный отряд вместе с храбрым Фердинандом фон Стрелковым.
(Кстати, считается, что каноничным автором так любимой немцами фразы «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца» является именно Шилль)
Поскольку награду за голову Шилля никто не отменял, её, разумеется, немедленно отпилили и привезли в подарок Жерому Бонапарту. Прусский король в ответ на окрик из Парижа заявил, что никого Шилля не знает, приказа ему не давал, и вообще, это мятежник, дезертир и преступник, устроивший грубую провокацию, чтобы разрушить дружественные отношения с французскими партнерами. Спустя четыре года, в 1813 году, когда армия Наполеона отступала через Германию под натиском русских войск, а немецкие княжества одно за другим выходили из союза со Францией и присоединялись к силам Коалиции, король Пруссии объявил Шилля героем, настоящим немецким патриотом, который показал, как надо сражаться с французскими оккупантами, символом и иконой освободительной войны Пруссии за общее немецкое дело. Ну а дальше был создан настоящий культ Шилля, материально воплощенный в Штральзунде.
Теперь-то всё? «Нет! Не всё!». Старинная мемориальная плита у ворот Книпертор в память о расстрелянном тут шведском офицере Фридрихе Густаве фон Петерсоне, коменданте Штральзунда при Шилле. Памятник шведскому другу прусского борца за свободу воздвиг ещё один швед, Иоганн Эренфрид фон Шторх. Подписался инициалами, E: v: S.
(А С: G: v: P. – это казненный фон Петерсон. Откуда там в начале С, если у него первое имя Фридрих, я так и не понял. Но фон Шторху, конечно, было виднее)
Можно подумать, что речь идёт о безутешном боевом товарище – но нет, этот фон Шторх был ландрентмейстером, рыцарем и советником шведского короля, кавалером ордена Васы, хранителем королевского скипетра Густава IV Адольфа и маршальского жезла Померании. Увидел бездыханное тело в шведском мундире и ещё при французах воздвиг на этом месте мемориальную плиту. Благодаря своевременному и самоотверженному жесту фон Шторха, в рассказе о Шилле нашлось место и для шведа. А вот о самом фон Шторхе неизвестно примерно ничего – нет даже даты рождения. Шведская скромность!
Для вечерних прогулок в Штральзунде очень подходит набережная Зундпроменаде. Если не считать необходимости ежеминутно уклоняться от велосипедистов, там очень мило. Видно, как вдали мерцает маяк Дорнбуш (каждые десять секунд, я не поленился засечь).
На набережной есть два артефакта эпохи ГДР. Первый – это памятник Эрнсту Тельману. Товарищу Тедди я впервые искренне обрадовался; всё же, Штральзунд перекормил меня Шиллем и увидеть новое лицо было элементарно приятно. Этот Тельман выглядит ну очень похожим на Никиту Хрущёва – и это, конечно, не случайность: памятник открыли в 1962 году. Такой вот комплимент московским товарищам.
Я было начал выщёлкиваться знанием биографии борца за счастье немецких трудящихся, но общество настоятельно попросило меня взять себя в руки: я уже успел всех порядочно утомить подробным жизнеописанием Шилля.
В обмен на молчание мне была предложена милая взятка: посещение второго артефакта, кафе «Вентспилс», некогда страшно популярного у командированных советских инженеров. Там я по старой памяти съел деда-шведа («альтер шведе», мороженое с яблочным муссом и яичным ликёром): увидел название в меню и немедленно вспомнил, как много лет назад в Упсале меня пару раз приглашали в дом студенческого ферайна «Снерикес нахун». Один из таких визитов совпал с каким-то локальным торжеством ферайна, и я остался на обед. В конце по традиции подали мороженое, которое выносили из довольно нелепого подвального помещения, куда я один раз по ошибке забрел, элементарно перепутав двери. Как сейчас помню, ничего интересного там не было, кроме, собственно, здоровенного холодильника во всю стену (такие обычно ставят на круизных лайнерах). Принцип, по которому гостям раздавали мороженое, я не уловил, но врученная мне порция точно отличалась от соседских. Я в тот момент как раз пытался завязать застольную беседу – мой взгляд зацепился за небольшой портрет автора Arcana Cœlestia в углу зала, и я начал громко хвастаться знанием деталей его биографии. В тот же момент доставшуюся мне вазочку мороженого с тем самым яблочным муссом отчего-то заменили на похожую, но уже с клюквенным сиропом – «ошиблись на раздаче, исправляем»… Знаете, я что-то совсем не то пишу. Извините. Проклятый «эффект мадленки».
Назвать такой сорт мороженого «Альтер шведе» – довольно остроумно. Само выражение в немецком означает удивление или шуточное возмущение (типа «ничоси!»), а связал подобный десерт со Швецией – согласно официальной легенде – Вальтер Ульбрихт; дескать, на олимпиаде 1952 года сборная Швеции по хоккею вздула команду ФРГ, и упивающийся поражением Западной Германии Ульбрихт предложил назвать такое мороженое «шведским». А «Вентспилс», значит, трогательно соединил одно с другим.
(На самом деле, всё намного проще. Десерт из мороженого с яблочным муссом традиционно подавали в день рождения Ленина на мероприятиях «Общества дружбы ГДР–Швеция». Согласно внутренней легенде, Владимир Ильич однажды попробовал его в Стокгольме и полюбил всем сердцем. Ну вы понимаете, партийная кличка – «Старик»; национальность, согласно одной из версий – швед. Автором этой шутки, скорее всего, был шведский писатель Арнольд Люнгдаль – один из немногих известных руководителей этой организации. Так-то она управлялась советом из 28 человек, чьи личности большей частью неизвестны до сих пор)
Тут последовало новое предупреждение со стороны общества: если я буду продолжать в том же духе, угощать мороженым меня просто перестанут.
В порту Штральзунда стоит парусник «Горх Фок», построенный в 1933 году на гамбургских верфях для подготовки морячков (задание для самостоятельного упражнения – поразмышлять о подлинной роли учебных парусников на современном флоте:-). В конце войны был затоплен, поднят, передан в СССР в рамках репараций; там его переименовали в «Товарища» и определили в Херсон.
После распада СССР он достался Украине, которая всего лишь за десятилетие независимости почти убила корабль отсутствием обслуживания. Немцы выкупили его обратно за весьма скромную сумму, восстановили (реставраторы потом гордо рассказывали, как вернули в исходное состояние латунное кольцо у основания штурвала – советские установили его наоборот, чтобы не видеть ужасающие германские письмена Gott mit uns) и вернули в родную гавань.
История «Горха Фока» особенно поучительна, если сравнивать ее с судьбой «Коммодора Йонсена», ходящего сейчас под именем «Седов». От того «Йонсена», как говорят, там осталось немногое, но корабль жив и функционален. И продавать его по цене квартиры в Дрездене отчего-то никто не планирует.
Посетил морской фестиваль в Ростоке. Почти «Октоберфест», но у моря. Вино, сосиски, кораблики, чайки. Та самая Бавария, которой не случилась.
Из забавного могу показать прогулочную яхту «Король Людвиг II Баварский», порт приписки – Регенсбург. Идеально подходит для неспешных круизов по Дунаю… Ладно, ладно, это шутка; подобное безобразие длилось всего пару лет и, кажется, даже не было должным образом юридически оформлено. На самом деле это «Штефан Янцен», гордость ледокольного флота ГДР. Ледокол проекта 97, построен на Адмиралтейских верфях в Ленинграде (на основе трофейного немецкого «Айсбера», выпущенного шведами ;-). В нулевые годы пошёл по рукам – отсюда смешная история про баварскую яхту – но в итоге был выкуплен Ростоком за сущие копейки и теперь работает плавучим музеем в гавани.
Одновременно с праздником шла подготовка к какой-то парусной регате. Больше всего мне запомнилась яхта «Толкиен» под голландским флагом; в этот момент я окончательно осознал, что фирма на самом деле переезжает.
Один из дней я провел на полуострове Девин к юго-востоку от Штральзунда. Там расположен «заповедник»: сто гектаров живописной пустоши на холмах, с которых можно смотреть на море.
У этого заповедника поучительная история. В 1930 году землю приобрела некая семья Айхман, чтобы заниматься там сельским хозяйством. В 1953-м их раскулачили власти молодой ГДР, конфисковав владения и организовав на их базе колхоз. Айхманы закономерно обиделись и уехали в Западную Германию; колхоз же спустя десять лет упразднили, устроив там военный полигон.
В девяностые, после объединения, Айхманы подали запрос на реституцию, чтобы вернуть свою собственность. Прямо во время разбирательства правительство объявило полуостров заповедником, так что Айхманы получили свои владения обратно, но лишились права заниматься там хоть какой-то деятельностью: заповедники неприкосновенны, там даже чихать без государственного разрешения нельзя (но, в то же время, они открыты для публики ;-)
Это история – хорошая иллюстрация весьма специфического понимания концепции «частной собственности» в Германии (хоть в Восточной, хоть в нынешней). Что отдельно проговаривается во втором параграфе Четырнадцатой статье Конституции:
«Собственность обязывает. Ее использование должно одновременно служить общему благу»
(А следующая статья Конституции разрешает национализацию земель и лесов :-)
Так что по заповеднику гулял со смешанными чувствами: и красиво-романтично, и Айхманов этих тоже жалко. Они, кажется, до сих пор пытаются судиться, бедняги.
Конечно, находясь в Штральзунде, было бы совсем непростительно не погулять по Рюгену. Мне он представлялся эдакой Сальткрокой, с тюленями и бородатыми рыбаками. Ни одного тюленя не увидел, рыбаков, кажется, тоже.
Знакомство с Засницем – курортом с претензиями на севере острова – начинается с мемориальной таблички, рассказывающей о том, как в апреле 1917 года Владимир Ильич Ленин приехал сюда в пломбированном вагоне. Засниц стал последним пунктом его интересного путешествия по Германии; впереди был паром Drottning Victoria прямиком в Швецию.
(Во времена ГДР Засниц мог похвастаться аж целым музеем Ленина. Там, среди прочего, стоял «тот самый вагон», на котором Ленин и компания ехали из Цюриха. После объединения выяснилось, что вагон, разумеется, «не тот». Гэдээровские специалисты начали оправдываться:
- Да какая разница, он же похож, оригинальный давно пропал, трудящимся нужна реликвия, как вам не стыдно портить людям праздник?
Потом выяснилось, что ситуация ещё смешнее: в качестве «ленинского» публике показывали вагон из поезда императрицы Августы Виктории. И кто после этого скажет, что у немцев плохо с чувством юмора?)
Сейчас быть Ленином намного проще, чем сто лет назад: в порту Засница уже пришвартована английская подлодка. HMS Otus, класса «Оберон», купленная в девяностые неким богатым коллекционером. Пока новый Ленин не приехал в Засниц, она успешно притворяется плавучим музеем. Мне, конечно, стало интересно побывать на настоящей английской субмарине: я уже начала искать на телефоне саундтрек Дольдингера для пущей атмосферности. Но в музейной кассе меня быстро разочаровали: оказывается, именно сегодня, 12 августа, подлодка закрыта – её на весь день снимает какой-то трехзвездочный ферайн из Ростока; такая у них традиция уже лет двадцать. Приезжают ещё до восхода солнца, закрываются там и гудят до позднего вечера.
Я немедленно представил себе суточный марафон фильмов про подводные лодки, который, разумеется, должен открываться шедевром Петерсона. Всё же, иногда хорошо, когда начальство с выдумкой.
Также я побывал в окрестностях «Проры» (общество взяло с меня слово, что я не буду комментировать увиденное вслух).
«Прора» – прекрасный памятник эпохе национал-социализма, лучший из возможных, как мне кажется.
В 1936 году в рамках программы «Сила через радость» (KdF) на Рюгене начали строительство гигантского гостиничного комплекса: восемь корпусов протяжённостью 4,5 километра. Нацисты им много хвасталась, активно использовали в пропаганде и обещали, что скоро каждый трудящийся сможет отдохнуть на Рюгене.
Как и с почти всеми остальными аспектами KdF, нацисты трудящихся обманули. Гостиницу к 1939 году не достроили (соорудили пять корпусов из восьми, но в эксплуатацию не сдали ни один), затем по известным причинам резко стало вообще не до неё.
(В рамках той же KdF, например, немцам предлагали покупать облигации «Народного автомобиля», он же KdF.-Wagen. Предполагалось, что это будет программа массовой автомобилизации Германии, когда каждый немец обзаведется собственным автомобилем за умеренную сумму. «Плати пять марок в неделю, если хочешь ездить на собственной машине», как обещал лозунг. К 1939 году автозавод действительно построили, но выпускать машинки он стал не для народа, а для фронта: всякие там «Кюбельвагены» и просто командирские авто. Это не мешало кормить немцев завтраками всю войну и продолжать собирать взносы на KdF.-Wagen даже в 1944 и в 1945 годах. «Эндзиг» всё ближе, фольксгеноссен, как и ваш автомобиль!». А вы думали, нацисты ограничились только WHW с айнтопфами? ;-)
Первый «Фольксваген» – тот самый народный автомобиль :-) – выпустили только после войны; несколько десятков демонстрационных экземпляров для рекламы мы засчитывать не будем. И, как вы понимаете, нацистские облигации уже не действовали. «Вам бумажки на авто Гитлер выписывал? Вот с него и спрашивайте». Судебная тяжба длилась почти пятнадцать лет, итоговое решение было таким: «Фольксваген» делает скидку в 600 марок обладателям облигаций KdF, если они собираются покупать автомобиль. 600 марок – это, примерно, одна шестая стоимости нового авто. А если не собираются – получают на руки 100 марок. Такая вот она, «сила через радость»)
Во время войны в достроенных корпусах был госпиталь, потом там размещали беженцев. Четыре с половиной километра гостиницы не были нужны даже ГДР, так что «Прору» отдали военным; там устроили казармы для фольксарме ГДР.
Обратите, кстати, внимание, что нацисты, в отличие от лопоухих трудящихся, всегда получали именно то, что хотели: инфраструктуру для переброски и снабжения войск (автобаны), место для аварийного расселения гражданских («Прору»), заводы для военных автомобилей («Фольксваген»).
После объединения Германии новое государство тоже не придумало, что делать с этим комплексом. Часть зданий пустили на социальные нужды (хостел для подростков, музей, ещё что-то), часть - приватизировали.
(Невероятно иронично, что изрядный кусок «Проры», километра так два, купил сын Эрнста Буша – актера и известного певца социалистических песен из ГДР. Может, вы слышали.
Буквально, каждое интервью с бизнесменом Ульрихом Бушем содержит вопрос про отцовское одобрение. «Где и в какой песне ваш отец пел об этом?». Хотя спрашивать надо о совсем другом: Буш-младший – это типичное номенклатурное дитё с целым букетом связей. Его, так сказать, эрзац-бабушкой была Лилли Бехер, вдова Йоханнеса Бехера – автора текста гимна ГДР и бывшего министра культуры. Вдова Курта Тухольского, жившая в ФРГ, регулярно слала письма «дорогому Ульриху», а сам Буш-младший сразу после рождения был зачислен в лучший театр Восточного Берлина – «Берлинер Ансамбль», основанный самим Брехтом. Но при таких стартовых условиях Ульрих после смерти отца отдал всё имущество государству и за два года до падения стены неожиданно уехал в ФРГ. Там очень быстро разбогател и вот, понимаете ли, загорелся покупкой «Проры»)
Я ожидал увидеть «Прору» полузаброшенной, но частные инвесторы сумели добиться успеха там, где государство дважды не справилось: не менее пяти корпусов действительно превращены в работающие гостиницы. Народу много, все бодро ходят на отличный пляж с приятным мелким песочком. Но зачем жить в «Проре», я так и не понял – проживание там стоит в полтора раза дороже, чем в соседнем Заснице; при этом никакой инфраструктуры вокруг нет вообще. Буквально: пляж, потом «Прора», потом рюгенская пустошь.
История того, как нацистам досталась земля для «Проры», тоже, кстати, весьма поучительна. Долгое время крупной частью Рюгена владели две семьи: фон Путбусы и Фельтхаймы, много раз породнившиеся, так что речь шла о фактически одной семье.
(А поскольку Рюген был частью Шведской Померании, то и аристократия эта была изначально всё же шведской; после Наполеоновских войн Пруссия получила её в комплекте с новыми территориями.
Некая «национализация», впрочем, была проведена: в 1854 году князь Вильгельм Мальте фон Путбус умер, не оставив мужского потомства. Пруссия подсуетилась, и разрешила передачу титула боковой – прусской – линии. Т.е. импортозаместила трофейную шведскую династию :-)
В 1907 году Путбусы вымерли по мужской линии уже второй раз – у последнего представителя династии опять родились только дочери. Первые две детей не оставили, поэтому наследником стал сын третьей, которого звали Мальте и который юридически был не Путбусом, а Фельтхаймом (за представителя Фельтхаймов вышла замуж его мать). Этот Мальте в тридцатых обратился к нацистам с просьбой признать его не Фельтхаймом, а Путбусом – больше прав на наследство деда, выше статус. Те согласились и применили уже сработавшую прусскую схему ещё раз. Но потребовали ответной любезности.
Началось всё с того, что у Мальте цу Путбуса попросили участок земли под «Прору». Он, пусть и без особого энтузиазма, но согласился. Затем последовали новые настоятельные просьбы; их содержание было во многом продиктовано «особой атмосферой» Рюгена. Путбусы буквально владели островом и сохраняли там классические феодальные порядки: крестьяне арендовали у них землю и расплачивались натурой (причём оброк барину сдавался аж до 1944 года). Несмотря на упразднение монархии и торжественную поступь социализма, Путбус по-прежнему был чуть ли не единоличным хозяином острова, здорово мешая нацистам. Поскольку с 1932 года князь Мальте также был членом НСДАП, партайгеноссен начали всё более жёстко требовать от него забыть весь этот феодальный вздор и делать, как постановила партия. Мальте упрямился – дескать, это его собственный остров, от дедушки достался. Партийные чиновники на местах решили действовать через население, и вскоре пейзане завалили компетентные органы жалобами на барина: фюрера ругает, трудящихся притесняет, евреям чуть ли не сочувствует, а сам – недобитый аристократический пережиток, требующий, чтобы к нему обращались не «партайгеноссе», а «риттер фон унд цу Путбус».
(Ничего личного у рюгенских крестьян к Путбусу не было. Просто им очень понравилось, как Геринг обошёлся с юнкерами, запретив поднимать стоимость аренды земли; и они сделали дальнейший несложный вывод: нет Путбуса – не будет и аренды :-)
Конфликт нарастал, но до активных мер дело дошло только в 1944 году. Тогда, после покушения на Гитлера, власти резко сменили курс. В рамках тотального закручивания гаек, Мальте отправили в концлагерь, где он и умер (или его убили, данные разнятся).
(Трактовать эту историю можно с разных сторон. Как неисправимый идеалист и романтик, я тут вижу сцену из «Крестного отца»: сначала дон оказывает услугу тебе, потом ты оказываешь услугу дону. Но в действительности всё может оказаться куда сложнее. Например, в охотничьем домике Путбуса в Границе часто гостили его боевые товарищи: Людвиг Бек, Фридрих Фромм и Курт фон Хаммерштейн-Экворд :-)
В девяностые сын Мальте, Франц фон Путбус, начал процесс реституции отцовской собственности на Рюгене. Местные очень напряглись, так как по документам речь шла об 1/6 всего острова. «Барин с Парижу вернулись!». Однако процесс завершился для Путбуса-младшего неудачно: по немецким законам на реституцию могут претендовать только те, чья собственность была изъята до 8 мая 1945 года (т.е. при нацистах) или после 1949-го в ГДР. Нацисты изъятие собственности Путбуса юридически не оформляли, а полноценно конфискация была совершена в эпоху оккупационных зон (1945–1949), на которую законы о реституции не распространяются (немецкое правительство – никакое – не имело отношения к происходящем, потому что юридически Германии тогда уже/ещё не существовало).
(Однако часть собственности Франц фон Путбус все же вернул. Слухи о возвращении наследника Путбусов и новости о реституционном процессе сильно уронили стоимость недвижимости в затронутых районах Рюгена. Фирма Путбуса, пользуясь этим, выкупила часть бывшей собственности по весьма заниженной цене. Видите, в Германии тоже были свои девяностые:-)
В один из дней я добрался и до Грайфсвальда; ранее известного, как финальный пункт «Северных потоков». Первое, что я увидел по прибытию – ТЭЦ, украшенную духоподъемным плакатом следующего содержания:
«С 2024 года наша квартальная ТЭЦ производит климатически-нейтральные тепло и электричество из биометана».
National Focus Completed: Autarky
Сам Грайфсвальд я осмотрел бегло – общество больше интересовали руины монастыря Эльдена. Это впечатляющие кирпичные развалины под Грайфсвальдом. Действительно, очень красивые – последний раз что-то подобное я видел в Ашенвальском лесу.
Руины принадлежат старинному монастырю цистерцианцев, который сначала упразднили во время Реформации, а потом доломали во время Тридцатилетней войны. Сей эвфемизм должен означать, что его никто никогда не видел – но на то имелась уважительная причина. Как вдруг в самом начале XIX века туда забрел пионер романтизма, грайфсвальдский художник Каспар Давид Фридрих, и написал серию картин с древними руинами, поросшими деревьями и плющом.
Рисунки вышли откровенно фантазийными и больше походили на театральные декорации. Но быстро выяснилось, что руины-то настоящие – просто о них «забыли». После перехода Померании к Пруссии, уполномоченные государством эксперты руины отреставрировали, скрупулезно собрав информацию о периоде до XVII века. И теперь мы совершенно точно знаем, что, конечно же, в Померании жизнь была и до шведов. Вот же, руины старого монастыря! Немецкие. Красивые.
Обойдя кирпичные развалины по второму разу, я задумался о том, как шведы вообще попали в Померанию; каким образом ничтожная Швеция в Тридцатилетнюю войну сражалась со СРИГН не просто на равных, а побеждала её; и почему я, играя в EU4, постоянно путаю французский и шведский флаги?
В этот момент из-за древней стены вышел Дмитрий Евгеньевич; точь-в-точь как настоящий, только окутанный ровным жёлтым сиянием и немного просвечивающий. Пристально лорнируя меня, он поинтересовался:
- Голубчик, а почему вы считаете, что это шведы пришли в Померанию? Ну должно же быть наоборот: балтийские полисы колонизируют заморский фронтир, где живут индейцы. И используют их по своему усмотрению. Например, для добычи ресурсов. Или как дешёвых солдат для решения неизбежных споров с центром: Ганза сидит на торговых маршрутах, с императором не делится, а у него самого выход в северные моря только через огрызок Нидерландов.
Не опуская лорнета, Дмитрий Евгеньевич достал из складок своего жюстокора расписную коробочку с леденцами и предложил мне. Пока я пачкал пальцы сахарной пудрой, выуживая конфету, он продолжил:
- Вот вы говорите «великий шведский король Густав Адольф», «древняя династия Васа»… Забудьте вы эту чушь! «Древняя династия» существовала во времена дооптические, так что её попросту выдумали. Это хвост, который можно смело отрубить. Что тогда останется? Что был полевой командир «Густав Адольф» с погонялом «Ваза». Погиб, командуя войсками – бывает.
Рассказы про численность армий – тоже бред. «Шведские силы в 1632 годы насчитывали 140 тысяч человек», ну да. Но ведь как ловко оправдываются: «они были рассредоточены, поэтому в отдельных сражениях принимали участие небольшие отряды». Огромная армия, только вот её никто не видел. И не мог видеть: даже по данным шведских историков, в Швеции тогда жил от силы миллион человек (на самом деле, понятное, ещё меньше).
- Так, говорят, это немецкие наёмники были, - вставил я, борясь с леденцом. – И финны ещё. «Хаккапелита».
Дмитрий Евгеньевич сделал лорнетом резкое fouetté.
- Побойтесь Бога, в Финляндии тогда кроме лосей вообще никто не жил. Первый миллион человек в ней насчитали только в XIX веке (и то наврали, скорее всего). А немецким наёмникам надо деньги платить. Откуда они у нищей Швеции? И если шведы смогли набрать столько наемников, почему Габсбурги не собрали сразу миллион? Я же говорю вам, выбросьте вы эту статистику. Ну что это такое: «около 150 000 шведских и финских солдат погибли в военных кампаниях между 1621 и 1648 годами»? Или вот: «Британский историк Питер Уилсон также предполагает, что ещё 400 000 иностранцев, в основном – немцев, погибли в этот период, находясь на военной службе у Швеции»? Это даже не художественный вымысел, а хохочущий абсурд. Не было этого ничего.
- А что было? – осторожно спросил я. Дмитрий Евгеньевич вновь достал коробочку леденцов.
- Ну, смотрите. Как нам объясняют участие Швеции в Тридцатилетней войне? «Король Густав Адольф почувствовал острую необходимость победить плохих католических Габсбургов». Но это же бред. Войны всегда начинаются по причинам конкретным, осязаемым. Северные полисы зарвались, отказались делиться с Центром. Их решили поставить на место – а те выставили против императора армию из северных дикарей, к этому времени уже более-менее выдрессированных, отмытых и обученных немецкому.
- А откуда у северных полисов такая прыть?
- Элементарно. Как, согласно официальной версии, Швеция могла вытянуть безумные военные расходы? Французские субсидии. Тридцатилетняя война – это серия прокси-конфликтов, развязанных Францией против Габсбургской империи; в конце войны Париж был вынужден перейти к прямой интервенции. До этого Франция так же изводила Испанию, используя островных туземцев с севера. Отсюда, к слову, и такое большое количество английских наемников во время ТВ. Немцы того времени, кстати, ситуацию понимали. Вспомните этимологию известного немецкого слова kaputt.
Вы просто взгляните на историю Швеции до XIX века трезвым взглядом. Страна двести лет воевала за чужие интересы. А кто ей управлял? Династию ночных горшков мы уже выбросили – кстати, после Густава Адольфа, как считается страной управляла его сестра, даже официально бывшая католичкой. Любопытно, что её биография похожа на жития английских Елизаветы I и Марии I – то есть, перед нами типичный шаблон. «Государство работает по трафарету». Потом туда посадили одну из ветвей Виттельсбахов из французского приграничья (нормальная практика, основателем нынешнего дома Виттельсбахов является буквально французский офицер :-). Эта династия в процессе эксплуатации сточилась в 1718 году; даже по базовым элементам биографии Карла XII видно, что это такой же наёмный менеджер, как и Густав Адольф. Ему акционеры сказали «Доминировай!», он взял под козырёк и побежал. «Этт-тю-трэ!». Дальше были Голштейн-Готторпы, там, извините, все вообще на поверхности. В царствование Густава III во Франции произошла революция, контроль над Швецией был утерян, самого Густава просто застрелили в театре. Следующей династией стали уже совсем французские Бернадотты, которые правят и по сей день, но, в силу известных обстоятельств, к Франции Швеция отношения больше не имеет.
(Впрочем, у России история похожая – она тоже весь XVIII век воевала за чужого дядю. В СРИГН не дураки были, французские технологии использовать быстро научились. Но России по итогам наполеоновских войн не сменила хозяина, как Швеция, а получила независимость, которой наслаждалась целых сто лет. Четыре поколения, которые в итоге создали всё – оно того стоило)
Моё лицо, очевидно, всё ещё выражало сомнение, так что Дмитрий Евгеньевич вручил мне всю коробочку с леденцами.
- Вот этот монастырь Эльдена – вы помните, какому ордену он принадлежал? Цистерцианцам. А кто это был? Цистерцианцы проповедовали аскетизм, коллективный физический труд, осуждали роскошь, призывали общности имущества. Кстати, второе их название – «социсты». И зародился орден во Франции; только вот самые известные монастырские руины находятся в Англии, Скандинавии и на северо-востоке Германии. То есть, что мы имеем? Франция через франшизу орденскую сеть занималась «защитной миссионерией», создавая из жителей европейских окраин (сначала малокультурных северных немцев, потом из британских и скандинавских индейцев) заслон против католической империи Габсбургов. Англичан бросили на испанцев, северных немцев-унд-шведов (на тот момент это было примерно одно и то же) – на австрийцев.
И обработка религиозной пропагандой нового типа шла успешно. Вот что пишут про Густава Адольфа? Как он свою «армию нового типа собрал»? А вот так: «призывом на военную службу занималась церковь». Французские братья записывали туземцев в армию, обещая после смерти Вальгаллу с гуриями и жареной кабанятиной. Религиозная составляющая шведской армии никуда не делась и сто лет спустя. Вы почитайте устав каролинской пехоты. Это же натурально фримены воины Аллаха: воюют, чтобы нести неверным слово Божие; обязательно молятся по несколько раз; есть смертная казнь за богохульство. Для сравнения, за кражу и самоволку просто наказывают плетьми. Это всё уже в XVIII веке происходило, когда остальная Европа постепенно начала относится к религии, как к приколу. Над людьми очень крепко поработали; обстругали шведских буратин и отправили убиваться об Габсбургов. Понимаете? Протестантизм – это инструмент колониального управления, придуманный французами в XVI веке для европейской периферии.
(В этом месте у возник вопрос про третью христианскую конфессию, но я вовремя прикусил язык)
- ...Итог – децентрализация и блокирование Империи, падение испанского гегемона. Французам выдумывать протестантство было несложно, они на Рим так завязаны не были. Были определенные неудобства, но ущерб Габсбургам перевешивал все минусы. Конечно, и по французам потом ударило. Тут не надо удивляться – если вы изобрели ядерное оружие, монополия не будет длиться вечно, дальше наступает паритет. Габсбурги, как вы помните, эту методу ведь тоже освоили, но уже восточнее. Ну и «откат марки», конечно. Пройдёт какой-то век, и уже англичане будут французов курощать собственным «социзмом».
Тут я не выдержал и запротестовал:
- Нет-нет-нет, Дмитрий Евгеньевич. Вы так считать не можете. И вообще, вы же полагаете, что протестантизм возник раньше католицизма! Конвенциональной точки зрения тут придерживаюсь как раз я.
- Да, действительно… Что ж, в таком случае можно…
Тут Дмитрий Евгеньевич, не договорив, куда-то пропал. Подошедшее общество с легкой тревогой поинтересовалось, почему я разговариваю со стеной и откуда у меня в руке жестянка с леденцами.
«… лучше жить в глухой провинции у моря»
В финале не могу не поделиться невероятным интерьером штральзундского вокзала. Там каким-то чудом сохранились фрески местного художника Эриха Клиферта, написанные в 1935 году: вид на Штральзунд и его окрестности с высоты птичьего полёта. Обычно такая дата уже сама по себе считается веским поводом, чтобы соскрести очередное «наследие нацистской диктатуры». А Клиферт тогда участвовал в выставках и имел членство Имперской палаты изобразительных искусств, Reichskunstkammer.
(Тут, правда, сквозь зубы добавляют, что ему туда пришлось вступить, иначе бы его карьера художника немедленно окончилась. Ничего себе, оказывается в тоталитарном государстве гражданин мог быть принужден к членству в организации! Вот это да!)
Лично Клиферту тоже повезло. В феврале 1945-го его призвали в вермахт (я всё же думаю, что в фольксштурм), а в апреле он попал в советский плен. В отличие от многих других, Клиферт вернулся домой всего через одиннадцать недель, и спокойно рисовал дальше уже в ГДР. Прожил сто лет, умер в объединенной Германии.
Резюмируя, должен признать, что Штральзунд и его окрестности очень даже неплохое место. Близко к морю, далеко от треволнений. Bene qui latuit, bene vixit