В этой жизни — только друзья! Экстра 4. Часть 1. Кан Чжихан

Вдруг мне показалось, что я понял, откуда взялся тот сладкий вкус, что я почувствовал в мороженом. Я втянул его в себя мягко, словно растаявшее мороженое, но в тот миг по рту разлился не сладкий, а металлический вкус.

Я выплюнул кровь, собравшуюся в уголке рта, и рассмеялся. Его кулак оказался сильнее, чем я думал. Но мне все равно нравилось.

— Ударь еще раз.

Чем Нам Сону, что вторгался даже в мои сны через кровать, мне больше нравилось видеть его вот таким, изливающим эти сильные, неприкрытые эмоции. Мне чертовски нравился тот факт, что эти взрывные, огромные чувства были направлены полностью на меня.

— Чтобы я смог сделать это еще раз.

Только после того, как я снова поцеловал это до безумия красивое лицо, я осознал, что мое сердце бешено колотится. Почему я испытываю такие непонятные чувства только к Нам Сону — ответ на этот вопрос был предельно ясен.

Я силой прижал его дергающееся тело, и на этот раз Нам Сону укусил меня за губу. В тот миг, когда я поймал Нам Сону, потерявшего равновесие и падающего, жар вспыхнул там, где наши тела соприкоснулись. Тело Нам Сону было горячим, хотя он весь промок под холодным дождем.

Когда я пришел в себя, Нам Сону уже сидел верхом на мне и бил меня кулаками.

Нам Сону только и делал, что злился. Поначалу это радовало, но по мере того, как сила его ударов ослабевала, а его сжатая челюсть начинала дрожать, мое настроение стало странным. Может, потому что капли дождя продолжали стекать по его белым щекам. Почему-то казалось, что Нам Сону не злится, а плачет.

— Ты что, влюблен в меня или что?

Это уже был не вопрос. Нам Сону констатировал факт. Ты не должен меня любить.

— А что, нельзя?

Ты же и сам встречался с парнем. К тому же, ты сказал, что расстался с тем типом. Так почему же мне нельзя тебя любить?

Когда я, взбешенный, задал встречный вопрос, Нам Сону тяжело вздохнул. Словно все выплеснутые эмоции иссякли, и его спокойный голос мне не понравился. И этот взгляд, будто на ребенка тоже.

— Не понимаю, почему я должен терпеть такое, чтобы ты проверил, педик ли я, но ладно. Допустим, ты и это проверил. И что теперь будешь делать?

Но, как всегда, Нам Сону был прав. До чертиков бесило.

— Не знаю.

Я не идиот и понимал, что неправильно вот так внезапно целовать кого-то только потому, что он нравится. Но это был Нам Сону. Если это Нам Сону, то, казалось, можно. Казалось, так и должно быть. Не потому, что тот факт, что он встречался с мужчиной, делал это легким, а просто потому, что это был именно он.

Я понимал, что и это основание шатко. Если бы это была вещь, можно было бы просто зажать ее в руке, но как поступать, когда испытываешь желание «иметь» человека, я не знал. Поэтому я спросил:

— Что мне делать?

Что мне делать с тобой? Когда я спросил, что мне сделать, чтобы ты болтал и смеялся рядом со мной, глядя на меня,Нам Сону снова дал ответ. Любезно.

— Неважно, мужчина или женщина тот, кто тебе нравится, не стоит навязывать свои чувства против воли другого.

Он не сказал «исчезни с моих глаз, ты мне противен». И этого было уже достаточно. Но вместе с этими словами Нам Сону, погруженный в другие мысли, делал то странное выражение лица, которое иногда появлялось. Горькая улыбка вызывала чувство, похожее на то, что я испытывал, глядя на его спину. Мне было тревожно и душно. Когда я спросил, почему он так улыбается, Нам Сону ответил уклончиво.

— Кое-кто вспомнился.

Кажется, я понял, почему мне захотелось стереть это выражение лица немедленно. Было очевидно, о ком он вспомнил в такой ситуации. Наверняка тот бывший парень. Неужели и тот так же внезапно налетел на него? Поэтому Нам Сону говорит тому, кто поцеловал его без спроса, не с презрением, а почти с советом? Мне не нравилась эта странная зрелость, ощущаемая в пустоте, эта дистанция. Пряча подступающую ярость, я спросил:

— Ты все еще любишь того человека?

— Ты спятил?

Нам Сону сделал вид, будто услышал нечто безумное. Неважно, была это ложь или правда. Неважно, с каким типом и какую любовь он имел, все это уже в прошлом, и сейчас рядом с Нам Сону был я. Мы были в таких отношениях, что нам волей-неволей приходилось сталкиваться каждый день в одном классе в одно и то же время. Пока что.

— Увидимся завтра.

Хотя с завтрашнего дня начинались каникулы, у Нам Сону была своя слабая сторона. Только что было видно, как он колеблется, помочь мне подняться или нет. Так что в конце концов он встретится со мной и завтра. Пусть даже возведет стену выше прежней — неважно. Стену можно просто разрушить.

Как и ожидалось, Нам Сону появился на детской площадке. Да еще и с зонтом в одной руке.

Услышав звук торопливых шагов, я был уверен, что это он. Я мог быть уверен, потому что мое сердце громко колотилось в такт этим шагам.

С лицом человека, принявшего твердое решение, Нам Сону сказал, что друг — пожалуйста, но парень — нет. У меня не было времени сдержать поднимающуюся улыбку. Нам Сону был слишком милым, просто беда. Это серьезное решение, принятое с таким серьезным лицом, заключалось в том, чтобы позволить быть «другом». Да еще и тому, кто в него влюблен.

— Значит, даже если я пидор, ты будешь со мной дружить?

Раз тот, с кем он встречался раньше, вероятно тоже начинал с друга, то меня это устраивало. Нужно было просто заставить Нам Сону полюбить меня.

Когда я спросил, что ему нравится, Нам Сону перечислил кучу вещей, которые я слышал впервые, кроме условия «должен быть высоким». Чтобы понимал с полуслова, был обходительным и умел хорошо выражать себя, был милым и обаятельным.

Хотя половина из этого казалась невозможной, но постараться понять с полуслова и хорошо выражать себя я мог. Условие «должен быть общительным» было непонятно, но, думаю, если я буду хорошо относиться к Пак Гюхёну, который рядом, то сойдет.

— А, забыл важное. Я люблю старших. С хёнами как-то проще. Незрелые дети, которые не могут контролировать свои чувства и действуют сгоряча, фу, я это терпеть не могу.

…Значит, нужно просто казаться старше? По крайней мере, я выше Нам Сону.

Поэтому, как только я вернулся домой, я усердно занялся поиском, как не выглядеть как мелкий засранец, как вызвать симпатию. Во-первых, самый распространенный и эффективный способ — это еда. Говорят, если кормить часто и много, то это хорошо, так что я впервые в жизни попробовал готовить.

Но выражение лица Нам Сону, съевшего рисовые шарики, было не очень, и чтобы вернуть его землянистому лицу нормальный цвет, я решил выбрать готовую еду. Я оставил Нам Сону у реки Ханган, чтобы он не сбежал, и пошел в магазин у дома. Персиков не было, но я сгреб в корзину все, на чем был нарисован персик.

Когда я вернулся, Нам Сону спал. Я смотрел на то, как его длинные ресницы отбрасывали тени на глаза, как его безупречно гладкий лоб наморщился. Я увидел, как его пальцы дергаются и дрожат, и взял его за руку — его хмурое лицо тут же смягчилось.

Я перебирал его мягкую руку, и вскоре Нам Сону открыл глаза. На его вопрос, что я делаю, у меня непроизвольно выскочили слова:

— Когда я так делал младшему брату, ему становилось лучше.

Младший брат. Так моя мать называла «настоящего» сына моего биологического отца. Он не был родным братом, и мы виделись нечасто, но слово просто сорвалось. Мне стало интересно, не спросит ли он, часто бывавший у нас дома: «У тебя есть младший брат?» — услышав слова «младший брат».

— …А ты не спрашиваешь, есть ли у меня брат.

Было удобно, что Нам Сону не расспрашивал о семейных делах. Так было всего несколько дней назад, но теперь все было наоборот. Я хотел, чтобы ему было любопытно, чтобы он спрашивал.

— Я не знал, можно ли спрашивать.

Оказалось, Нам Сону намеренно не спрашивал. Я видел, как он колеблется перед чертой, которую не хочет переступать. Мне нравилось, что он выглядел так, будто впервые переступает ее, и что это «впервые» происходит сейчас.

Поэтому мой язык опять пошел вперед ума. Даже говоря это, я мельком подумал: «А стоит ли говорить настолько много?», но, видя, что Нам Сону молча слушает, слова лились сами собой. Словно я ждал, когда же меня спросят.

Я никогда никому не рассказывал о своем отце. Ненависть к отцу, молчание, навязанное по умолчанию, гнев на время, прожитое с затаенным дыханием, как у преступника, были как константа. Я всегда едва проглатывал их, не зная, когда они взорвутся и вырвутся наружу.

Несомненно, так и было, но в тот миг, когда я озвучил это, странным образом почувствовал, как тяжесть стала легче. Эмоции, что медленно сходили на нет, будто из шарика, надутого до предела, проткнули маленькой дырочкой, казались принадлежащими не мне, а кому-то другому, а потому казались не таким уж и важным делом.

— Я понимаю твои чувства, но ты должен принимать то, что тебе положено.

Когда я выложил все, Нам Сону не стал предлагать неуклюжих утешений или сочувствия.

— Хорошо иметь высокооплачиваемую профессию. Но если причина в том, чтобы избавиться от этого типа, то это реально бесит.

Вдруг мне вспомнились слова, которые мама твердила мне с детства. Та фраза — «не позволяй ненависти поглотить тебя» — звучала как что-то, что должен говорить философ с другой стороны планеты, и совсем не находила отклика. Но слова, сказанные голосом Нам Сону, на удивление, врезались не в уши, а, казалось, прямо в сердце.

Слова «будь добр к матери» звучали как призыв жить жизнью, полной любви, а не ненависти, и мне сразу стало обидно. Говорит о любви, а сам велит не любить его. Я смотрел на безответственного Нам Сону и понял, что перебирал ни в чем не повинное персиковое желе. Вместо Нам Сону.

Не существовало способа не любить Нам Сону. Ясно, что ни один поисковик такого не найдет.

Вместо того чтобы разлюбить, мои чувства лишь росли и тяжелели. В тот день, когда мама упала в обморок, день, когда я осознал забытую на время реальность и меня чуть не поглотила смятенная ярость, Нам Сону вселил в меня уверенность. Уверенность в том, что я не смогу без него.

Спина, закрывшая меня, когда медсестра велела позвать родных. Грудь, что обняла меня, говоря, что все будет хорошо. Рука, похлопывающая по спине, и голос, успокаивающий, но слегка дрожащий. Сам факт существования Нам Сону приносил чувство стабильности.

⟹ Следующая глава

⟹ Предыдущая глава

Оглавление