В этой жизни — только друзья! Глава 49
ТГК переводчика --> BL Place
Это были единственные по-настоящему искренние слова. Но какую именно гримасу скорчил Кан Чжихан при этом последнем прощании — Нам Сону так и не увидел.
Нам Сону просто прошел мимо Кан Чжихана. И до самой детской площадки, где когда-то, проходя мимо дерева, с которого падали гусеницы, они впервые украдкой взялись за руки, звуков шагов, идущих следом, слышно не было.
Перед входом в подъезд Нам Сону ненадолго остановился и оглянулся. Пейзаж, укрытый снегом, был безмолвен. Даже призрак Чжихана, который провожал его до этого места, пока Сону не отправлял сообщение о том, что добрался домой, казалось, растворился, погребенный под этим белоснежным снегом.
Первое, что он сделал, придя домой, — открыл выпускной альбом. На страницах альбома, раскрытого с таким опозданием, были запечатлены моменты, которых он и не помнил.
Кан Чжихан и Нам Сону в школьной форме всем своим видом показывали, что они и близко не были в таких отношениях, чтобы нормально общаться. Нам Сону поочередно смотрел то на свое лицо, украдкой поглядывающее на Чжихана, то на Чжихана, безучастно уставившегося прямо перед собой, и вдруг рассмеялся.
Просто нужно вернуться к тому времени. Ко времени, когда они были просто друзьями, знавшими о существовании друг друга, когда-то учившимися в одном классе.
Теперь все действительно было кончено.
Слезы, сдерживаемые до последнего, хлынули беспомощным потоком, словно прорвало плотину. Хотя вокруг никого не было, Нам Сону лишь беззвучно содрогался плечами. Сдавленные всхлипы, «кх», «ых», были неловкими и неуклюжими, словно он плакал впервые в жизни.
Нам Сону сказал что-то странное.
Кан Чжихан оторвал взгляд от истории болезни. Нам Сону смотрел на него с нечитаемым выражением лица. Это было то самое лицо, которое он показывал вчера.
Выражение лица, с которым он попытался сгладить ситуацию улыбкой, исчезло в мгновение ока, и понять его смысл было невозможно. От одного взгляда на это многозначительное лицо Чжихана чуть не вывернуло наизнанку. Лучше бы он просто уставился в историю болезни.
Хотя он уже перечитывал ее несколько раз, буквы не воспринимались. Кан Чжихан поморщился. Состояние было неважным, вероятно, из-за того, что он несколько дней не заходил домой. Если судить по тому, что он затягивал даже не срочные дела, задерживаясь на ненужных ночных сменах, это было ближе к тому, что ему «не хотелось» идти домой.
Вчера он все же зашел домой после долгого перерыва. Хотел хотя бы немного поспать, но из-за Нам Сону не смог сделать и этого. И вот сегодня он пришел в больницу, чтобы сказать: «Может, расстанемся?».
«И зачем он спрашивает такое?»
Расставаться или нет — в любом случае это был вопрос, который решал Нам Сону. Проблема, которую он мог решить сам, независимо от согласия Чжихана.
Он предчувствовал это. Чувствовал, что этот момент приближается. По взгляду, манере речи и поведению Нам Сону в последнее время, по самому его дыханию и окружавшей его ауре — все говорило об этом.
Внезапно мелькнула самокритичная мысль. Может, поэтому он и не хотел идти домой? Но это было полнейшим абсурдом.
Ведь к этому он готовился очень и очень давно.
Эти слова он ожидал уже много раз. Поэтому и ощущения от того, что он наконец услышал их в реальности, были ровно такими, как он и предполагал. Лишь в меру достаточными, чтобы кивнуть: «Ага, значит, сегодня тот самый день».
Но Нам Сону засмеялся. И при этом выглядел невероятно облегченным.
Эта картина — прощание с радостной улыбкой — не была среди множества ожидаемых и воображаемых им сцен. Нам Сону, который в последнее время даже не улыбался привычной улыбкой, сейчас улыбался шире, чем когда-либо.
Словно ему снова было девятнадцать.
На мгновение показалось, что подул влажный летний ветерок. Именно из-за этого он вдруг вспомнил образ Нам Сону, на котором обычная школьная форма сидела лучше, чем на ком-либо, постоянно притягивавшего его взгляд.
Нам Сону, который надоедливо приставал с разговорами, всегда приближался с такой улыбкой. Когда Чжихану случалось идти за ним по коридору, он видел, как его белая шея постепенно краснела, и этот румянец переходил и на лицо, когда он оборачивался, словно решившись на что-то.
С тем самым лицом, будто он вот-вот прошепчет что-то щекотливое на ухо, Нам Сону попрощался.
Как конец лета, Нам Сону ушел, не оглядываясь. Но Кан Чжихан не мог отделаться от иллюзии, что он все еще остался в том летнем классе.
Кан Чжихан, долгое время смотревший на закрытую дверь, в каком-то удушающем чувстве схватился за галстук.
Наконец-то Нам Сону покинул его. Он знал об этом и давно к этому готовился. Эти удушающие отношения, словно железная удавка на шее, наконец подошли к концу, но почему…
Кан Чжихан нервно цокнул языком и отложил историю болезни. На столе он увидел принесенную Нам Сону кашу. Когда он пристально посмотрел на нее, ему показалось, что он понял причину этой непонятной гнетущей тяжести.
«Это было во время ординатуры?»
Был период, когда Нам Сону постоянно готовил ему обеды. Когда из-за ночных дежурств он не успевал даже притронуться к еде, на следующий день в ланч-боксе лежала каша. Каша, разлитая по термоемкостям, была расфасована в маленькие контейнеры, чтобы ее можно было быстро съесть в перерывах между делами.
Но забота о еде друг друга постепенно превратилась в формальную, обязательную вежливость. Совместные трапезы стали редкостью из-за несовпадения графиков, и оба привыкли к такой жизни.
Вот почему. Увидев кашу в руках Нам Сону, пришедшего в больницу, он подумал, что сегодня уж точно не это.
Возможно, потому что он зашел домой впервые за долгое время, Чжихан заметил, что Нам Сону ведет себя немного скованно. Подумав, что тому неловко делить одну кровать, Чжихан уже хотел уйти, как вдруг Нам Сону схватил его за руку. И поцеловал первым.
Было странно, что он, который вел себя так, будто его сердце уже давно ушло, вдруг сам потребовал близости. Ощущение себя инструментом для утоления похоти было неприятным, поэтому, даже смешивая тела, он не смешивал губы.
Но Нам Сону, вопреки обыкновению, проявил упрямство. Он то и дело обнимал Чжихана за шею, пытаясь прильнуть губами, и Чжихан, раздраженный таким поведением, перевернул его. Прижал пытавшееся повернуться тело и просто вдавил его в кровать, и тогда Нам Сону сломал свое капризное упрямство.
Успокоившееся тело, совсем не похожее на того, кто первым потребовал секса, лишь безвольно покачивалось, как марионетка. Это ему не понравилось, и он стал грубо насаживать его на себя. Пока из плотно сжатых губ не полились стоны. И пока его не пронзило насквозь, и он не изверг семя.
Вот почему он и подумал, что это сегодня не случится.
Кан Чжихан язвительно усмехнулся. Вот так повалялись, и на следующий день — сразу уведомление о расставании. Теперь это можно было истолковать только так: даже для этого дела он больше не нужен.
Он убрал кашу со стола. Каша в одноразовом контейнере, как и та кровать вчера, давно остыла и стала холодной.
После близости Нам Сону тут же поднялся. Его уходящая в ванную комната за дверью спальни спина совсем не походила на того, кто только что жаждал поцелуев. Когда Чжихан вышел после душа из ванной внутри комнаты, кровать все еще была пуста.
Кажется, тогда он подумал, не выйти ли перекурить. Но сдержался. Как бы ни были они оба курильщиками, скоро было время, когда Нам Сону должен был ложиться спать. Поэтому вместо зажигалки он включил ночник у изголовья и стал ждать его.
Но Нам Сону так и не вернулся в комнату.
Шорохи и ворочанье на диване в гостиной не прекращались всю ночь, и пока он слушал эти звуки, незаметно наступило утро.
Услышав стук, он вышел в гостиную. Нам Сону был на кухне. С лицом человека, не спавшего всю ночь, он спросил, будет ли Чжихан завтракать. Чжихан не помнил, что ответил тогда. Кажется, что-то вроде «не хочется».
Так прошло утро. Он просто ушел на работу и занимался делами, как вдруг Нам Сону неожиданно пришел в больницу. С этим в руках.
Было слишком щедро для подарка на расставание.
Чрезмерная нежность была ядом. Достаточно было вспомнить случай с его матерью. Если однажды придется уйти, нежность оставляет лишь шрамы. Шрамы, которые не дают вернуться в состояние до их появления и обрекают на жизнь, запертую в том времени, словно в кандалах.
Поэтому каждый раз, когда Нам Сону пытался подстроиться под него, это раздражало. Потому что это казалось эгоистичным. Та нежность, которую Нам Сону расточал так щедро, ничем не отличалась от этой каши. Сколько ни старайся ее сохранить, в конце концов, как и каша, она портится, превращаясь всего лишь в пищевые отходы.
Кан Чжихан закрыл историю болезни и встал. Снаружи здания было шумно, но, несмотря на это, прием пациентов во второй половине дня был расписан без передышки. Взгляд, брошенный на окно из-за нервного воя сирены, уловил лишь мутную пелену.
Он не помнил, как прошел день.
Когда он разобрался со всеми случаями, кроме запланированных, включая поступившие по «скорой», на улице уже была глубокая ночь. Сотрудники, видимо, думая, что он снова ночует в кабинете директора, ушли, не выключая свет.
Состояние ухудшилось еще сильнее. Тело, лишенное сна, будто достигло предела и подавало сигналы бедствия со всех сторон. Ощущение было, будто насекомые грызут мозг. Мысли не текли плавно, а обрывисто цеплялись друг за друга. Виски пульсировали, словно вот-вот взорвутся.
…Кажется, сегодня нужно немного поспать.
Последним, что он помнил, было то, как взял ключи от машины. То, что не случилось аварии, было чудом; как он добрался домой, он не помнил вовсе. Припарковавшись, он вышел, но идти сразу в квартиру не хотелось. Решив выкурить одну сигарету перед тем, как зайти, Кан Чжихан вышел перед входом в подъезд.
Курение не было привычкой, но и мысль о том, что нужно бросить, его особо не посещала. То, что он хоть как-то сократил количество, было недавним явлением.
Потому что с какого-то момента Нам Сону перестал курить.
Оглавление
Вы можете помочь нам в покупке глав или же просто отблагодарить переводчиков тут, либо через телеграм ⟹ тык