Новелла Поднося вино. Глава 117. Благосклонность и авторитет
ТГК переводчика --> BL Place
Отдельная благодарность MaryChepkasova за редакт❤️❤️❤️
Сяо Чие сидел, расстегнув верхний халат, обнажив незастёгнутый ворот нижней одежды. Когда он опустился, то заслонил собой большую часть света. На его теле ещё блестела влага, и он почувствовал себя немного комфортнее, вытерев лицо чистым платком. Затем он трижды стукнул согнутым пальцем по полу и сказал Чэнь Яну:
— В чем дело? Поднимайся и говори.
Чэнь Ян тут же вытер лицо рукавом и выпрямился:
— На обратном пути в Либэй мы столкнулись с некоторыми происшествиями. Докладываю Господину первым, не смея принимать решение самовольно.
Сяо Чие взял палочки Шэнь Цзэчуаня и слушал, как Чэнь Ян пересказывал случившееся. Шэнь Цзэчуань в середине трапезы встал, чтобы принять ванну. Сяо Чие доел рис в своей тарелке и посидел немного, не подавая вида, что хочет добавки. Он помолчал немного, прежде чем спросить:
— Мы вызвали лекаря после выхода из лагеря Чанчжу. У Гу Цзиня по дороге спала температура, но рана на спине сильно гноится. Цзи Ган-шифу осмотрел его прошлой ночью, велел Гу Цзиню воздерживаться от определённой пищи. Он также дал ему несколько наставлений и сказал, что тот сможет поправиться, если будет восстанавливаться около месяца. — Тут Чэнь Ян сделал небольшую паузу, прежде чем продолжить. — К счастью, глаза и уши не пострадали.
Зрение и слух Гу Цзиня намного превосходили обычные человеческие способности. Это был уникальный природный дар среди этих охранников. Решить эту проблему было бы куда сложнее, будь он ранен в глаза или уши. Если бы такое случилось, то даже Сяо Чие не смог бы проглотить эту несправедливость, не говоря уже о Чэнь Яне.
— Знамя Тудалун — это территория, которую лагерь Чанчжу в восточном горном хребте патрулирует ежедневно. Изначально она находится на приличном удалении от племени Ханьшэ. И подумать только, разведывательный отряд Гу Цзиня отступил аж туда. — Сяо Чие уже многое понял из слов Чэнь Яна. Он проницательно сказал: — Это показывает, что бронекавалерия Либэя отступает. Битвы, которые ведут Отец и шифу складываются неблагоприятно.
Треск цикад в летнюю ночь создавал сильный шум, доносившийся сквозь бамбуковые занавески, и внутри, и снаружи комнаты было так жарко, что это вызывало беспокойство.
Сяо Чие посмотрел на пламя свечи и тихо произнёс:
— Неспособность Старшего Брата вести войска — тяжёлый удар для бронекавалерии Либэя. Отец немедленно вышел из отставки, чтобы поднять падающий боевой дух войск и смягчить удар от слова «поражение». Но он лично не был на поле боя уже почти пятнадцать лет. С другой стороны, его противник, Амуэр, за эти пятнадцать лет ни разу не покидал передовую линию племени Ханьшэ. Времена изменились. Слепо полагаться на Отца — не путь к победе. Я часто говорю: не меняй коней на переправе. Даже лучшему генералу нужно время, чтобы наладить взаимопонимание с солдатами. Все войска Отца пятнадцатилетней давности сменились, и тех, кто может вернуться с ним в строй, — раз-два и обчёлся. Те, кем он командует сейчас, — это новая школа офицеров и солдат, уже привыкших к стилю ведения дел Старшего Брата. Обеим сторонам необходимо взаимно адаптироваться друг к другу в решающей битве, а достигнуть этого непросто.
Когда Сяо Фансюй создавал бронекавалерию Либэя, слово «бронированная» было лучшим описанием армии Либэя. В то время Либэй не мог угнаться за конницей Бяньша, поэтому Сяо Фансюй принял меры, чтобы сделать её «тяжелее» — он облачил в доспехи не только солдат, но даже лошадей Либэя. Такая армия представляла собой устрашающую силу в лобовой атаке. Подобно могучему горному потоку, сила её удара могла уничтожить врага в мгновение ока. У конницы Бяньша просто не было времени обнажить свои сабли, а даже если бы и успели, они не смогли бы пробить эти доспехи. Даже свирепое племя Ханьшэ не желало затягивать войну с бронекавалерией. Их лёгкость и быстрота маневра были их единственным оставшимся преимуществом. Основываясь на этом, Сяо Фансюй неустанно совершенствовал бронезащиту и оснащение Либэя, пока в конечном счёте не создал настоящую «железную стену».
Когда Ци Чжуинь вела гарнизонные войска Цидуна по территории, стук копыт их коней гремел, как гром. Но когда бронекавалерия Либэя делала то же самое, производимый ею звук был не просто «как гром», а настоящими «раскатами грома». Один только этот гул мог лишить противника мужества продолжать бой настолько, что на протяжении пяти или шести лет никто не мог найти слабое место бронекавалерии Либэя.
Однако Амуэр тоже был бесстрашным воином, который в своих постоянных столкновениях с бронекавалерией Либэя использовал их «тяжесть» по максимуму. Достаточно было коннице племени Ханьшэ быть достаточно быстрой, и они могли грабить, отступать, рассредотачиваться, возвращаться обходным путем и окружать врага — словно рой кровососущих мух, которые, хоть и не могли пробить эти прочные и крепкие доспехи, сами оставались невредимыми. То, как Лэй Цзинчжэ собирал бандитов для нападений на Императорскую армию, было точной копией способа борьбы племени Ханьшэ с бронекавалерией Либэя. Просто у Лэй Цзинчжэ не было таких быстрых коней и таких сильных воинов.
Именно в это время командование бронекавалерией Либэя принял Сяо Цзимин. Первым решением, с которым он тогда столкнулся, был вопрос: сохранять ли тяжесть бронекавалерии Либэя. В глазах ветеранов-генералов он был юнцом, зеленым новичком, а его утончённая и скромная натура была тем аспектом, который ветераны, привыкшие к Сяо Фансюю, не могли терпеть. Он сделал совершенно иной выбор, нежели Сяо Фансюй — он уменьшил вес бронекавалерии Либэя, сделав «железную стену» тоньше, но наделив её мобильностью для быстрого разворота. Таким образом бронекавалерия Либэя превратилась из тяжёлой в более лёгкую, но с усиленной защитой.
Именно с этим изменением Либэй обрёл характеристику «быстроты». Отсюда и берёт начало прозвище Сяо Цзимина — «Тяжёлая кавалерия замерзшей реки», и это же стало фундаментальной причиной, позволившей ему за одну ночь пересечь границы двух территорий. Они смогли угнаться за скоростью племени Ханьшэ. В сочетании с постоянной отработкой боевых построений они стали ещё более крепким орешком. Новая школа генералов была вся отобрана Сяо Цзимином. Их стиль работы был взаимно совместим со стилем Сяо Цзимина, и они уже привыкли к его восприимчивости к их предложениям — возможно, на эмоциональном уровне они так же уважали Сяо Фансюя, но не обязательно могли к нему адаптироваться.
Одного уважения было недостаточно, чтобы выигрывать битвы. Блеск в их глазах, когда они смотрели на легендарного бога войны, будет стираться снова и снова по мере их взаимных трений. В конце концов, славный Князь Либэя тоже будет низвергнут с пьедестала, на который его вознесли, став мифом, канувшим в Лету вместе с переменами. Когда это время настанет, легенда о бронекавалерии Либэя тоже подойдет к концу. Они превратятся в кучку неорганизованных солдат, страдающих от взаимного раздора и внутренних распрей. Сила, чрезмерно зависящая от централизованного командования, была преимуществом, но была и недостатком.
Ци Чжуинь была главнокомандующей, наиболее глубоко изучавшей бронекавалерию Либэя. Она прекрасно осознавала недостатки зависимости бронекавалерии Либэя от своего командующего. Именно поэтому, став главнокомандующей военными силами пяти командорств Цидуна, она изо всех сил старалась избежать пути, по которому пошла бронекавалерия Либэя. Она приложила все силы для создания генеральского штаба Цидуна, который принимал людей, обладающих потенциалом и задатками для командования войсками. Её уверенность в своей абсолютной военной власти и авторитете позволяла ей делегировать полномочия этим людям. Она дала Лу Гуанбаю такую власть, потому что Лу Гуанбай обладал способностями. Она понимала, какие генералы подходят для командования какими отрядами. В глазах Сяо Чие Ци Чжуинь была самой квалифицированной личностью среди их поколения на пост главнокомандующего.
Люди, умеющие сражаться, могут быть генералами армии, но не обязательно способны быть главнокомандующими, руководящими войсками со всех сторон. Если бы пришлось оценивать Четырех Великих Генералов Поднебесной, несомненно, Ци Чжуинь была бы главной. Она давно разглядела слабость бронекавалерии Либэя и предупреждала об этом Сяо Цзимина.
Изгнание Сяо Чие было неизбежным.
Оперев одну руку на колено, Сяо Чие вылил растопленный воск в маленькую фарфоровую тарелочку. Кончики его пальцев коснулись воска, но он любил такую обжигающую боль. Он смотрел, как мерцает пламя свечи, и сказал:
— Чэнь Ян, когда я уезжал из дома в семнадцать лет, я спросил мою старшую невестку, когда смогу вернуться домой. Этот вопрос заставил её прослезиться, и она проплакала всю ночь одна в своей комнате. Когда мой старший брат и я сели на коней, она напихала мне в узелок* много лепёшек из Либэя и даже спрятала там фляжку «На коне*». Она сказала, что тоже не знает, когда я смогу вернуться домой, но они всегда будут ждать меня в Либэе. Я прибыл в столицу как заложник, потому что мой старший брат одержал победу в битве. Я ненавижу Шэнь Вэя до глубины души. Тогда я думал, что в поражении войск Чжунбо виновата бронекавалерия. Я никогда не считал себя выдающимся больше, чем мой старший брат, но я был так же привязан к горам Хунъянь и ипподромам. Я раньше ложился на землю и слушал звуки, доносящиеся с земель Либэя. Уезжая, я даже хотел взять с собой почву Либэя.
П.п.: 包袱 — тканевый узел. В старину люди путешествовали, завязывая одежду и вещи куском ткани. Этот узел несли на плечах. Он также использовался для переноски еды.
«На коне» — Крепкое вино из Либэя, упомянутое в главе 102.
— Я пытался осмотреть горизонт с самой высокой башни Цюйду в надежде увидеть Либэй, но даже Мэн не смог его разглядеть, взлетев в облака. Тогда я впервые понял, насколько призрачной была возможность вернуться домой. Я многому научился у шифу, но только в Цюйду я начал понимать истинный смысл его слов. Я человек, горящий амбициями, а Цюйду — учитель, научивший меня обуздывать все эти желания. Моя встреча с Ланьчжоу не была случайностью. Он был последней линией обороны, когда я был на пределе и готов был сорваться. Он же — та самая вседозволенность и свобода, которые я потерял и вновь обрёл.
Сяо Чие поднял палец, словно проводя черту.
— Я цельный. Мои сломанные и утраченные части теперь закованы в сталь. Выходя из Цюйду снова, я уже не остановлюсь. Будь то двадцать лет назад или десять, мой отец и старший брат сделали лучший выбор, и теперь моя очередь. Гора, которую мы покоряем, не обязательно останется нашим врагом навеки. Я признаю, насколько выдающимися являются мой отец и старший брат. Я почитаю и лелею их, но это часть, принадлежащая «семье», а не «бронекавалерии Либэя». Мы волки, отбившиеся от стаи. Наше возвращение в стаю — не для того, чтобы покориться и склониться перед чужими приказами, а чтобы вырезать себе собственное место и положение среди них.
Сяо Чие слегка наклонился вперёд, его взгляд стал острым, как клинок.
— Либэй не может потерпеть ещё одного поражения. Это не вопрос клана Сяо. Я понимаю это, как понимают мой отец и старший брат. Кто должен унаследовать эту железную стену? Любой. Лишь бы он мог нести ответственность. Я возвращаюсь в Либэй, а не просто домой. Го Вэйли — ветеран Либэя; он лучше всех знает ваши функции, и то, что он не повредил глаза и уши Гу Цзиня — самая милосердная предупредительная мера, которую он мне посылает. Так что воспрянь духом, Чэнь Ян. Наши противники — все те закалённые в боях старшие, кто долго сражался на поле боя — в этом мире нет битвы, которую непременно нужно проиграть. Все эти неприступные укрепления и непробиваемые окружения — не более чем фасады. Я возвращаюсь. Я хочу бронекавалерию Либэя, которая по-настоящему принадлежит мне.
Кончики пальцев Чэнь Яна слегка дрожали; слова Сяо Чие зажгли в нём огонь. Он сидел на коленях, пока ноги не затекли, но это покалывание пробежало по позвоночнику, когда он смотрел на такого Сяо Чие, и весь его страх был сметён жаром, бегущим по его крови.
К тому времени, как Шэнь Цзэчуань вышел из ванны, Чэнь Ян уже удалился и покинул комнату. Сяо Чие лежал на кушетке сюйми, уставившись в пустоту. Окна были открыты, а на веранде стоял фарфоровый кувшин с несколькими стеблями лотоса. Их нежный аромат просачивался сквозь щели. Сяо Чие положил голову на руку и смотрел на усыпанное звёздами ночное небо.
Бриз летних ночей всегда был таким нежным — приходил и уходил бесследно; его едва можно было ощутить, если бы не аромат лотоса, наполнявший воздух. Сяо Чие чувствовал не только жар — он был измождён. Однако в нём была своя гордость. Он не желал легко показывать свою усталость, поэтому мог лишь прятать чувства в эти сонные мгновения, уставившись в никуда и притворяясь, будто вовсе не устал. В эту ночь небо было усыпано звездами. Он пребывал в легком трансе.
Шэнь Цзэчуань задул свечу и бросил верхний халат на спинку стула. Он провёл ледяным пальцем по щеке Сяо Чие, оставив на своем пути жар, выдававший возбуждение. Сяо Чие очнулся и встретился с ним взглядом.
Хотя он только что помылся, пальцы Шэнь Цзэчуаня всё ещё были ледяными. Этот холодный палец скользнул по щеке Сяо Чие, словно утешая его. Сяо Чие слегка наклонил голову, чтобы быть чуть ближе к ладони Шэнь Цзэчуаня.
Сяо Чие действительно скучал по Шэнь Цзэчуаню. Эта тоска была пылкой и неотступной, но в ней не было ничего странного. Каждая частица его тела тосковала по Шэнь Цзэчуаню; это было обычным делом. Однако эта тоска не ограничивалась лишь его физическим естеством; это было также желание, бушующее в его сердце. Это была любовь куда более глубокая и куда более невыразимая. Он чувствовал невиданное прежде возбуждение, таящееся за всей этой усталостью.
Шэнь Цзэчуань ощутил его растущий жар.
Сяо Чие провёл несколько дней в седле, но сейчас он не мог уснуть. Лишь они двое понимали навязчивый взгляд в его глазах, который становился твёрже в такт движениям пальца Шэнь Цзэчуаня.
Разлука усиливает чувства. В ближайшем будущем таких разлук будет бесчисленное множество. А сейчас Сяо Чие хотел завладеть каждым мгновением, когда они были наедине. Он подозревал, что из-за тоски в его груди прорастут лозы и опутают бронированные копыта, на которых он мчится по степям, удерживая его. Он хотел вторгнуться в Шэнь Цзэчуаня, проникая в него снова и снова, и в этом процессе оставить на нем свой собственный запах. Мало того, он сам хотел пропитаться запахом Шэнь Цзэчуаня.
Оба должны были пахнуть одинаково.
Это была детская навязчивая идея волчонка. Как будто так он мог доказать, что они никогда не расстанутся. Сяо Чие прижал щеку к ладони Шэнь Цзэчуаня, вдохнул его запах, и лишь тогда лёгкая складка между его бровей наконец разгладилась.
Сяо Чие хотел сказать Шэнь Цзэчуаню, как сильно он его любит.
Возможно, любовь можно выразить по-разному. Но сейчас он хотел использовать самый сильный способ.
Ложе сюйми было недостаточно большим для них обоих. Сяо Чие потянулся, чтобы опустить бамбуковые шторы и закрыть узкую щель в окне, оставив луну снаружи. Ланьчжоу не нуждался в лунном свете. Эта обнаженная, гибкая нежность требовала взгляда лишь одного человека — Сяо Чие.
Шэнь Цзэчуань сидел верхом на Сяо Чие, целуясь с ним в темноте. Их горячее дыхание сплеталось воедино, жар опускался к шее, груди, даже животу. Шея Шэнь Цзэчуаня вся покраснела. Сяо Чие чувствовал в этом немое одобрение; это была снисходительность Ланьчжоу. Как и его содрогания, всё это были порывы, которые Сяо Чие не мог сдержать.
Ярость Сяо Чие заставила Шэнь Цзэчуаня запрокинуть голову и ловить ртом воздух. Шэнь Цзэчуань упёрся ладонью в грудь Сяо Чие, пытаясь заставить его остановить это агрессивное вторжение. Но он также смотрел на Сяо Чие снизу вверх влажными от слёз глазами, и этим взглядом словно умолял его не ослаблять свирепости, не прекращать жестокости.
Именно это без слов передавали глаза Шэнь Цзэчуаня.
Сяо Чие, переполненный силой, крепко держал Шэнь Цзэчуаня на себе. Он тяжело дышал. Никто из них не отводил взгляд, словно не мог вынести даже мгновения, проведённого без созерцания друг друга.
Волосы Шэнь Цзэчуаня постепенно рассыпались по плечам под мощными толчками. Он сжимал одежду Сяо Чие, мял её, будто тонущий человек хватается за соломинку, пока его сотрясали судороги.
— Обрасти хоть немного плотью, Ланьчжоу, — хрипло проговорил Сяо Чие.
Влажные пряди волос прилипли к лицу Шэнь Цзэчуаня. Между поцелуями и прерывистым дыханием он не мог найти сил ответить. Стоны вырывались из его губ, пальцы бессильно потянулись, словно пытаясь за что-то ухватиться. Но Сяо Чие поймал его руки и, не дав ему прийти в себя, вошёл с неторопливой нежностью — медленная, мягкая езда после прежней скачки в своё удовольствие.
Если бы он не вошёл так глубоко.
Шэнь Цзэчуань позволил Сяо Чие держать его в нужном положении, принимая его до самых глубин. Бесконечные толчки превращали его разум в кашу. Его затуманенный взгляд становился ещё более возбуждающим; уголки полуприкрытых глаз блестели от наслаждения, пока Сяо Чие проникал в него.
— Цэань, — Шэнь Цзэчуань последовал зову сердца, выкрикивая его имя. — А-Е.
Его зов заставил Сяо Чие вспотеть.
Шэнь Цзэчуань склонился и провёл кончиком носа по виску Сяо Чие, разгоняя капельки пота.
— Эр-лан! — зловеще выкрикнул он
Сяо Чие резко замер. Он сжал подбородок Шэнь Цзэчуаня, поправил положение его лица и, прерываясь на вздохи, грубо поцеловал. Эти зовы смели весь прежний порядок; они разрушили тревоги, что он скрывал. Сяо Чие забыл обо всём. Ничто ему не было нужно; нужен был лишь Шэнь Цзэчуань.
На ложе сюйми они не могли предаться утехам вдоволь, и постельные принадлежности оказались стянуты на ковёр. Даже подушка на ковре вскоре промокла. Глаза Шэнь Цзэчуаня были полуприкрыты. Он промок до костей, силы иссякли. Сяо Чие приподнялся на руках. Он всё ещё был внутри него. Склонившись, он прижал лоб ко лбу Шэнь Цзэчуаня, всё так же слегка задыхаясь.
— Ланьчжоу, — покрытый потом лоб Сяо Чие опустился ниже. Он уткнулся в шею Шэнь Цзэчуаня и глухо позвал: — Ланьчжоу.
Шэнь Цзэчуань поднял руку, положил на волосы Сяо Чие. Они прижимались так нераздельно близко, во всём чувствуя полную гармонию. Шэнь Цзэчуань приподнял ноги, намекая Сяо Чие глубже вжаться в него. Но вместо этого Сяо Чие лишь крепче сжал его в объятиях. Его хватка была так сильна, что Шэнь Цзэчуаню стало трудно дышать. Он с разной силой гладил Сяо Чие по затылку, склонил голову и легонько дунул ему в ухо. Очень медленно позвал:
П.п.: 狼崽 [Láng zǎi] — Буквально «Волчёнок».
Шэнь Цзэчуань хрипло рассмеялся. Он почувствовал, как что-то вытекает из него, и сказал:
Сяо Чие перешёл на поцелуи. Они нежно тёрлись друг о друга; движения выдавливали ещё больше жидкости. Казалось, похоть Сяо Чие снова готова была подняться, заставляя Шэнь Цзэчуаня снова и снова стонать. Сяо Чие поначалу хотел притормозить — он действовал довольно дико, — но, взглянув на выражение в глазах Шэнь Цзэчуаня, продолжил проникать в него глубоко.
Сяо Чие погладил щёки Шэнь Цзэчуаня и ввёл два пальца ему в рот, не оставив языку места, чтобы спрятаться. Они близко прижимались, дыша в одном ритме, впитывая выражение лиц друг друга. Последний раз не был интенсивным; скорее, это была бесконечная череда нежных любовных ласк.
Когда Сяо Чие наконец вышел из него, Шэнь Цзэчуань уже не мог издать ни звука. Все его невнятные стоны и вздохи были поглощены Сяо Чие. Когда волны жара накрывали его, он схватил Сяо Чие за подбородок. Неудержимые слёзы промочили волосы на висках. Сяо Чие наконец опустился, чтобы прижаться к нему, кожа к коже.
В конце концов оба выбились из сил. Шэнь Цзэчуань едва мог открыть глаза. Он всё ещё сжимал подбородок Сяо Чие. Сяо Чие рассмеялся и наклонился, чтобы поцеловать его. Они целовались мгновение, а затем так и уснули вместе — Сяо Чие поверх Шэнь Цзэчуаня.
На следующий день рассвело уже довольно поздно. Сяо Чие только что вернулся, ведя свои войска, поэтому никто не стал бы его за это упрекать, но он проснулся довольно рано. Их любовные утехи развеяли эмоции, которые в ином случае могли бы быть подавлены. Когда он поднялся, Шэнь Цзэчуань тоже собрался проснуться, но Сяо Чие укрыл его одеялом и поцелуем уложил обратно в постель.
— Военные дела, — устало и сонно пробормотал Шэнь Цзэчуань в темноте и сказал с закрытыми глазами: — Я приду позже, после полудня…
— Мы обсудим гарнизонные войска Цычжоу позже, — сказал Сяо Чие. — Сначала я хочу уладить вопрос с Лэй Цзинчжэ вместе с Чжоу Гуем.
— Два часа, — тяжело вздохнул Шэнь Цзэчуань. — Я буду там через два часа.
Сяо Чие погладил его и сказал:
— Ничего страшного, если придёшь завтра. Не нужно спешить эти несколько дней. Давай, спи. Я вернусь к обеду в полдень. Позови шифу тоже.
Шэнь Цзэчуань промычал что-то вроде согласия, хотя было неизвестно, расслышал ли он Сяо Чие отчётливо. Сяо Чие помылся и переоделся в халат. Он не велел никому заходить убираться, но заранее хорошо проинструктировал Дин Тао и Гу Цзиня стоять на страже во дворе. Затем он ушёл, взяв с собой Чэнь Яна и Цяо Тянья.
Чжоу Гуй уже был в кабинете, обсуждая что-то со своими советниками. На улице становилось всё светлее, но Шэнь Цзэчуаня всё ещё не было видно. Когда он наконец увидел Сяо Чие, то поспешил выйти, чтобы поприветствовать его. Он отослал остальных, оставив в комнате только Кун Лина подавать чай.
Сяо Чие сегодня не выглядел расположенным к общению, и вся его обычная легкомысленность была полностью обуздана. Он излучал такую леденящую ауру, что Чжоу Гуй и Кун Лин не смели дышать полной грудью. У Сяо Чие были дела на уме, поэтому он, заняв место, не стал ходить вокруг да около.
— Я отпустил Лэй Цзинчжэ на восток. Он должен прибыть в Дуньчжоу через три дня.
Кун Лин прошлой ночью пересчитал бандитов и заподозрил неладное, не обнаружив Лэй Цзинчжэ. Услышав теперь эти слова, он отбросил сомнения. Они уже были знакомы с Сяо Чие, так что не было нужды в прежней церемонности. Он слегка кашлянул и сказал:
— Ваша светлость, видимо, имеете свои соображения.
У Чжоу Гуя всё ещё оставались сомнения, и он спросил:
— Лэй Цзинчжэ — человек коварный. Ваша светлость, вы планируете оставить его себе в услужение, отпустив?
— Этот человек слишком хитёр, чтобы покориться и стать сговорчивым, — в глазах Сяо Чие не было ни капли тепла, когда он говорил. — Хотя мы и захватили большую часть людей Лэй Цзинчжэ на этот раз, у него всё ещё остаются люди на горе Луо. И не только. Даже без этого Лэй Цзинчжэ найдётся ещё множество подобных ему. Пока в Цычжоу не будет своих гарнизонных войск, искоренить их раз и навсегда окажется слишком сложно.
Кун Лин вспомнил то, что несколько дней назад говорил Шэнь Цзэчуань. Он кивнул в ответ на слова Сяо Чие и сказал:
— Верно. Как и говорил заместитель командующего, пока в Чжунбо будет нехватка продовольствия, порядочные простолюдины всё равно будут превращаться в разбойников. Решить эту проблему одной лишь силой невозможно.
— Лэй Цзинчжэ потерял своих правых рук на этот раз, но всё же смог в одиночку ускользнуть из моих рук. Даже если он и славится своим красноречием, он не сможет рассеять подозрения среди бандитов. — Сяо Чие добавил: — Я ещё и помогу ему, сделав его «шпионом» Императорской армии, против которого восстанут разбойники двух префектур Дуньчжоу и Дуаньчжоу. Этот человек способный. Он уж точно не станет сидеть сложа руки, ожидая смерти. Таким образом, бандиты погрязнут во внутренних распрях и будут слишком заняты, чтобы обращать взоры на Цычжоу.
Именно потому, что он намеренно отпустил Лэй Цзинчжэ, тому придется страдать. Цычжоу сейчас бессилен, и это был лучший вариант из доступных им стратегий.
Кун Лин уловил намёк на его истинные намерения и услышав это, спросил:
— Ваша светлость так усердно продумываете всё ради Цычжоу. Это потому, что готовитесь отправиться в Либэй?
Сяо Чие покрутил чашку и сказал:
— Время не ждёт, а в Либэе сейчас часты войны. Мне нежелательно оставаться в Цычжоу дольше. К тому же, мы итак задержались в Цидуне на два месяца. Как только Ци Чжуинь прибудет, мне будет трудно уехать, даже если я захочу. После моего отъезда Ланьчжоу продолжит помогать Цычжоу. Как я и говорил ранее, при развёртывании войск, я не буду вмешиваться во все дела, касающиеся гарнизонных войск Цычжоу. Но если вам, господа, всё ещё понадобится Императорская армия, просто попросите Ланьчжоу послать мне письмо, и я непременно прибуду в течение дня.
То, как он это сформулировал, заставляло задуматься. По крайней мере, для слуха Кун Лина это прозвучало одновременно как одолжение и как угроза.
Сяо Чие сказал, чтобы Ланьчжоу уведомлял его; это означало, что он не станет слушать слова всех этих людей из Цычжоу. Ланьчжоу должен будет решать, позволять ли ему вести войска обратно. Однако, Ланьчжоу был не из тех, кого легко обвести вокруг пальца, так что они не смогли бы воспользоваться расстоянием, чтобы обманом заставить Императорскую армию развернуть войска. Помимо этого, был и ещё один смысловой слой.
Кун Лин слегка занервничал, вытирая пот.
Если Цычжоу посмеет тронуть Шэнь Цзэчуаня, Сяо Чие непременно явится в течение дня.
✧ Следующая глава✧
---------------------
✧ Предыдущая глава✧
Оглавление
Больше глав вы можете прочитать в закрытой группе
доступ через boosty ⟹ Тык