Новелла Поднося вино. Глава 122. Дочь императора

Когда Юй Сяоцай дошёл до этого места, он склонился и зашёлся рыданиями, не в силах продолжать. Учёные мужи их поколения, пошедшие по пути чиновничества, мечтали стать либо патриотом и верным слугой Ци Хуэйляня, готовым отдать жизнь за своё дело, либо Хай Лянъи – той опорой, что скрепляла их в смутные времена. Но вот это здание, шатавшееся под напором стихии, внезапно издало грохот рушащихся стен*. За одну ночь оно разбило высокие устремления десятков тысяч людей, превратив Дачжоу в землю, где повсюду слышны стенания.

Шэнь Цзэчуань молча отвернулся и прислушался к крикам ночного сторожа, совершавшего обход за стеной двора.

Спустя некоторое время Юй Сяоцай перестал рыдать. Он на мгновение прикрыл лицо тёплым платком, прежде чем сказать:

— Великий секретарь своей смертью поставил Хань Чэна в безвыходное положение, но тот не сдавался. Толпа из императорской академии пришла в такое негодование, что после окончания заседания двора заблокировала паланкин Хань Чэна на улице Шэньу и разнесла его в щепки. Восемь Великих Учебных Дивизий оцепили императорскую академию, схватили несколько студентов-зачинщиков, и отволокли их в императорскую тюрьму. Они даже перекрыли студентам поставки еды, и тогда студенты объявили голодовку.

Юй Сяоцай снова не смог сдержать слёз.

— Я поначалу думал, что все учёные в мире на этом и переведутся. Но той ночью я увидел мерцающие огни на горе Цзинъи, где расположена императорская академия, и тогда понял, сколь глубоко простирается влияние Великого секретаря. Пламя, разгоревшееся далеко и широко, уже стало грозной силой. Дабы усмирить гнев всех учёных мира, Вдовствующая императрица вновь потребовала от Хань Чэна передать ей то самое письмо. Она также изгнала из дворца ребёнка из клана Хань, притворявшегося императорским наследником. Хань Чэн не имел выбора и был вынужден пойти на уступки. Он пообещал провести официальную проверку письма через три дня.

— Поддельное письмо не имело личной печати императора Гуанчэна. Поэтому Великий секретариат отклонил предложение Хань Чэна о назначении наследника. Увидев это, Вдовствующая императрица дала согласие на встречу с потомком Хуайчжоуского князя Яня для определения кандидата в наследники престола. Однако Хуайчжоу далёк от Цюйду. Как и говорил ранее Хань Чэн, тот второй сын внука князя Яня, не являвшийся прямым потомком, был уже в преклонных годах. Истощённый долгой дорогой и к тому же переживший бурю эмоций, он испустил дух, так и не добравшись до Цюйду.

— Вопрос о выборе и назначении наследника престола полностью зашёл в тупик. Хань Чэн, имея скрытые мотивы, использовал Восемь Великих Учебных Дивизий, чтобы оказать давление на Великий секретариат. Он подал ещё один меморандум с просьбой о привлечении восьми городов к управлению государственными делами. Он хотел, чтобы Вдовствующая императрица учредила «Палату обсуждения государственных дел», а кандидатами в неё были исключительно чиновники из знатных кланов. Вдовствующая императрица отложила меморандум, не дав ему ответа.

Продолжая дело Великого секретаря, Его Превосходительство Божань подал меморандум, соглашаясь с изначальным планом о Палате, но потребовал лишить Хань Чэна военной власти под предлогом того, что гражданские чиновники не должны вмешиваться в военные дела. Он хотел воспользоваться этой возможностью, чтобы разгромить Восемь Великих Учебных Дивизий Хань Чэна. Но Хань Чэн отказался, поэтому Великий секретариат не дал своего одобрения, и переговоры между сторонами снова зашли в тупик.

Отсутствие наследника стало критической точкой безвыходной ситуации в Цюйду. Чиновники Великого секретариата во главе с Кун Цю пошли на уступки в вопросе привлечения восьми городов к управлению государственными делами, и это соответствовало политике Хай Лянъи по сохранению мира. У них не было войск. Цидун контролировался Вдовствующей императрицей, а Либэй больше не подчинялся приказам о передислокации из Цюйду после произошедшего с Сяо Чие. Кун Цю мог лишь выбирать меньшее из зол и уступать. Его пределом требований было лишение Хань Чэна военной власти. Даже если им не удавалось взять её полностью в свои руки, теперь они не могли просто так, как прежде, передавать все патрули в Цюйду под контроль знатных кланов.

— Именно в этот момент Сюэ Сючжо подал свои меморандумы. — Юй Сяоцай издал смущённую горькую усмешку в полумраке. — Одним камнем он поднял тысячу волн… Этот его ход был поистине слишком гениален.

Сяо Чие, услышав имя Сюэ Сючжо, слегка перевёл взгляд на Шэнь Цзэчуаня. Мгновение спустя, Шэнь Цзэчуань слегка поднял голову и с нахмуренными бровями посмотрел в окно. Затем он сказал:

— Ты был прав ранее. Этот талант действительно нечто особенное. Слухи об императорском наследнике так легко достигли наших мест, побудив нас к действию. Я изначально подозревал, что именно Хань Чэн убил всех тех мальчиков после моего прибытия в Чжунбо. Но теперь видно, что Хань Чэн был всего лишь таким же, как Си Хунсюань — все они были жертвенными фигурами, которыми манипулировал Сюэ Сючжо. Один неверный ход — и вся партия проиграна. Это была моя оплошность — недооценить противника.

Тупик при императорском дворе продолжался менее полумесяца, когда волна словесных нападок со стороны императорской академии на Хань Чэна сместилась на вопрос о привлечении восьми городов к управлению государственными делами. Бесчисленные студенты с бурлящими эмоциями становились всё более недовольны консервативной стратегией Кун Цю. Одновременно сочиняя статьи и элегии, чтобы оплакивать Хай Лянъи, они также скорбели по Ци Хуэйляню. Тот Кун Цю, каким он был сейчас, не соответствовал их представлениям о Великом секретаре.

Уступка Вдовствующей императрицы в вопросе с ребёнком из клана Хань позволила всем студентам Поднебесной увидеть мощь объединения различных сил в единый фронт. Они были как капли воды со всех концов, слившиеся воедино, чтобы образовать безбрежное море. Они верили, что их объединённые силы могут опрокинуть эту высокую стену. Возможность избавиться от язвы знатных кланов была прямо перед ними.

Поскольку Кун Цю поддержал предложение Хань Чэна о привлечении восьми городов к управлению государственными делами, направление атак императорской академии внезапно изменилось, словно погода в четвёртом месяце. Сначала обличительная статья была приклеена к воротам резиденции Кун Цю. Затем вся критика, ранее обрушивавшаяся на Хань Чэна, обратилась на Кун Цю. Студенты всё больше убеждались, что чиновники простого происхождения во главе с Кун Цю были слишком слабы, и именно поэтому Хай Лянъи остался в Великом секретариате в одиночестве, что привело его к столь решительному способу увещевания. Они открыто перечислили всех придворных чиновников правления Юнъи и стали проверять, один за другим, были ли у этих чиновников какие-либо связи с представителями знатных кланов. Весть о том, что Цэнь Юй приглашал Хань Чэна на частный пир, распространилась со скоростью лесного пожара и довела студентов до исступления. Они заклеймили Цэнь Юя, Кун Цю и даже министра войны Чэнь Чжэня как «лицемеров».

Паланкин, на котором Цэнь Юй ездил на заседания двора, был разбит. Он стоял у входа во дворец с головой, покрытой кровью, и, указывая на небо, клялся, что у него нет неподобающих связей со знатными кланами. В ответ на него выплеснули ведро нечистот. Цэнь Юй не мог поверить, что это те самые студенты, что были прежде. Он двадцать лет прослужил в Главном надзорном управлении и привлёк к ответственности бесчисленное множество больших и малых чиновников двора. Он даже осмеливался обвинять самого императора Гуанчэна. Но он никогда не думал, что однажды его назовут отребьем, бесстыдно ищущим личной выгоды.

Клан Яо всегда был образцом учёных, которых волновала политика, но которые оставались вне её, держа дистанцию от власти. Быть кланом, давшим троих наставников, считалось почётной славой. Хотя после правления Сяньдэ у них не было представителей при дворе, их влияние намного превосходило влияние других кланов. Их глубоко уважали как среди знатных кланов, так и среди выходцев из простого народа. Хай Лянъи, Ци Хуэйлянь, Кун Цю и другие старые и новые придворные чиновники — все когда-то получали советы и наставления клана Яо. Расцвет императорской академии в период возрождения при правлении Юнъи был неразрывно связан с широким привлечением талантов Старым наставником Яо. Но теперь двери и окна родового храма клана Яо, расположенного в восточной части Цюйду, были выбиты. Если бы Кун Цю не прислал людей для охраны, той ночью его подожгли бы.

Этот огонь добрался даже до Яо Вэньюя. Он был учеником Хая Лянъи, однако отказался служить чиновником при императорском дворе. Он не появился и в прошлый раз, когда студенты Императорской академии подняли бунт, проклиная Пань Жугуя. И теперь старые обиды наложились на новые. Они рвали на части сочинения, которыми когда-то восхищались, и сравнивали Яо Вэньюя с вором — вором из знатного клана, укравшим у Хая Лянъи знания об управлении государством.

Цюйду погрузился в полный хаос. Как только Восемь великих кланов пытались ввести войска для подавления бунта, студенты объявляли голодовку в знак протеста. Уже четыре или пять человек умерли от голода, и Хань Чэн больше не решался действовать опрометчиво. В это время даже Ци Чжуинь, занятая делами командорства Бяньцзюнь в далёком Цидуне, не избежала внимания. Брачный союз кланов Хуа и Ци должен был состояться в следующем месяце, и эти пламенные статьи с изложением мнений распространились по Цидуну, как снежинки. Главнокомандующая, и без того страдавшая от бессонницы, когда ей хотелось просто рухнуть на стол и отдохнуть, приказывала Ци Вэю читать ей эти статьи. Чем неприятнее были ругательства, тем крепче она засыпала.

Огонь в Дачжоу действительно начал разгораться, но не так, как ожидал Хай Лянъи. Ночь была пронизана огненными шальными стрелами, летящими во все стороны. Они провели чёткую границу между «нами» и врагами. Выдвигаемые требования были категоричными, чёрное и белое строго разделены. Не было никакой почвы для компромисса, только горькая схватка не на жизнь, а на смерть, пока одна из сторон не останется стоять.
Кун Цю настаивал на том, чтобы не брать больничный, но посещение дворцовых собраний постепенно становилось опасным делом. Однажды он вышел совершенно измотанным, но ещё не покинул пределы своей усадьбы, как увидел незнакомца, выходящего со двора. Незнакомец занёс меч и громогласно кричал на все стороны, требуя, чтобы Кун Цю искупил свои преступления смертью. Он был настоящим чиновником Великого секретариата и часто принимал у себя студентов из других земель, поэтому никогда не выставлял дома охрану. Но кто мог знать, что теперь кто-то поднимет на него меч? Это была просто величайшая в мире нелепица! Как абсурдно!

Именно в этот момент были представлены три доклада Сюэ Сючжо. Содержание его докладов было подобно чудовищной волне, которая мгновенно погасила потрескивающий огонь. Вслед за этим она обернулась бушующими валами, которые в один миг завоевали симпатии учёных мужей Поднебесной.

В своём докладе он поведал о бесчисленных тяготах, которые ему пришлось преодолеть, прежде чем он, наконец, нашел дочь императора Гуанчэна, влачившую жалкое существование в нищете за стенами дворца. У него было не только личное клеймо принца Циня в качестве доказательства, но и показания соответствующих свидетелей, которые могли неоспоримо подтвердить происхождение этой девушки. Более того, он потребовал проведения официальной проверки прямо там, во время дворцового собрания.

«Иметь женщину госпожой — это все равно что нарушить гармонию инь и ян и повернуть вспять солнце и луну*». Подобное не случалось уже сотни лет. Доклад Сюэ Сючжо вверг весь императорский двор в смятение. Даже Кун Цю яростно опровергал его и отказывался принять.

Вслед за этим Сюэ Сючжо представил второй доклад.

В нём он раскрыл, что эта девушка попала в крестьянскую семью в Цюйду. Поскольку она была необычайно смышлёным ребёнком, её очень любили в семье. Хотя семья была бедной, они согласились позволить её старшему брату научить её читать и писать. Как потомок императора Гуанчэна, она, естественно, отличалась от простого человека. В её доме часто видели благоприятные знамения, такие как радуги, являющиеся из росы, и пурпурные облака над домом, поэтому к ней относились с ещё большим вниманием и не смели пренебрегать или упускать из виду. Эта девушка была не только умна, но и добра. Её соседи терпели бедствия, были старики, умиравшие от голода, и она отдавала свою еду и лично ухаживала за ними. Все жители окрестных деревень в один голос восхваляли её. Были и свидетельские показания об этом случае. Что же касается её внешности и манер, он позволил бы самим почтенным господам оценить их, когда эта девушка явится ко двору.

Этот доклад уже распространился за пределы дворцовых стен. Кто-то вывесил его в Императорской академии, и он даже попал на каждую улицу и переулок Цюйду. Дочь императора благородна и драгоценна, и единственной, кто мог претендовать на подобный статус в Дачжоу в настоящее время, была та, что находилась рядом с Вдовствующей императрицей — Третья молодая госпожа Хуа. Сравнение и противопоставление этих двух вызывало у простого народа ещё большую симпатию к этой императорской дочери. В чайных и винных домах повсюду были рассказчики, которые специально пересказывали легендарную историю о том, как эта императорская дочь жила среди народа, представляя её необыкновенный талант так, будто она была небожителем, сошедшим на землю. Она вышла из простых масс. Её семья поколениями занималась земледелием, что во многом сближало её с нынешними студентами из Императорской академии. Более того, она была праведной и человеколюбивой, доброй и дружелюбной к соседям. Она лучше всех понимала тяготы народа. Какое-то время даже студенты почитали её.
И именно в это время Сюэ Сючжо представил свой третий и самый важный доклад.

Он сказал, что её старший брат тоже был студентом низкого происхождения. Он ранее приезжал в Цюйду в годы правления Сяньдэ, но из-за предрассудков, связанных с его происхождением, так и не попал в список сдавших экзамены. Вернувшись домой, он умер в унынии. Чувства между императорской дочерью и её старшим братом были столь глубоки, что это стало источником душевной боли и страданий для неё. По пути в Цюйду она много раз спрашивала его о состоянии болезни Старейшины секретариата Хая. Когда он упомянул, как тяжело было Старейшине секретариата Хай заниматься государственными делами, императорская дочь при этих словах пролила слёзы и сказала: «Если бы я была мужчиной, я ни за что не позволила бы Старейшине секретариата страдать от таких тягот». Он сам был сыном не из прямой ветви знатного рода и сталкивался с суровым обращением из-за разницы в статусе между потомками основной и побочной линий. Однако у него не было той же широты души, что у императорской дочери, и за это ему было очень стыдно.

Наконец, Сюэ Сючжо сказал, что раз в мире нет закона, предписывающего отдавать приоритет прямым потомкам и выходцам из знатных кланов при отборе придворных чиновников, то нет и заветов предков, говорящих, что при выборе наследника престола приоритет следует отдавать мужчинам — тем более ввиду того, что у Дачжоу на данном этапе просто не осталось иного выбора.

Студенты были воодушевлены. Они наконец нашли подходящего кандидата. Предрассудки, связанные с происхождением и семейным статусом, мешали им осуществить свои честолюбивые замыслы. Они видели в себе страждущих, сочувствующих императорской дочери в её тяжёлой доле. Ли Цзяньхэн был императором, выросшим в роскоши. Он совершенно не понимал тягот народа и неоднократно подвергался импичменту со стороны Главного надзорного управления в погоне за мелкими удовольствиями в ущерб высоким устремлениям. Но посмотрите, как непохожа на него эта ниспосланная Небом императорская дочь. Она казалась прекраснейшей женщиной в этом мире. В её сердце было сострадание ко всем учёным мужам низкого происхождения в Поднебесной. Она была Гуаньинь, сошедшей в мир смертных, чтобы избавить массы от страданий.

И вот, под гул обсуждений, длившихся всю ночь, Сюэ Сючжо — до сих пор таившийся в тени и не проявлявший своих талантов — выковал в этом сражении свой триумф и воссиял победителем.

✧ Следующая глава✧
---------------------
✧ Предыдущая глава✧

Оглавление