Новелла Поднося вино. Глава 41. Ланьчжоу.

глава содержит сцены сексуального характера

Одежда была грубо задрана; кожа, сиявшая лунной бледностью, казалась ледяной на ощупь. Не было ласк — лишь взаимное разрывание друг друга. Густая, осязаемая ночь растаяла в бескрайних водах весны — в ночь страстного жара и опьяняющего наслаждения. Сяо Чие черпал эту воду. С трудом удерживаясь на плаву в приливных волнах эмоций, он увидел глаза Шэнь Цзэчуаня, ловившего ртом воздух.

В этих глазах не было и тени вожделения утопающего. Они лишь отражали его же абсурдное поведение в этот миг.

Острое, как нож, возбуждение пронзило Сяо Чие. Он ласкал Шэнь Цзэчуаня, пока не раскалил его — пока не заставил эту воду вскипеть. Согнув руки, он притянул Шэнь Цзэчуаня к себе, словно с вершины облаков, крепко прижал и начал жадно лизать и покусывать. Укус в затылок Шэнь Цзэчуаня был словно глоток волшебного зелья*.

Ночь была влажной, белье пропиталось потом. Сплетённые конечности метались по кровати, и в этой схватке Сяо Чие получал неистовое удовольствие. Он стремительно вбивался в нежную плоть, растворяясь в ней и становясь все тверже. Он снова и снова задевал чувствительное место Шэнь Цзэчуаня, пока не надавил с такой силой, что спина того прогнулась, вынуждая его с усилием глотать воздух. В этот момент его выгнутая шея дерзко обнажалась перед глазами Сяо Чие.

Поцеловав шею, Сяо Чие подхватил за оба колена Шэнь Цзэчуаня и раздвинул их. Он уже не был тем лицемером, способным сохранять спокойствие перед искушением. Он был простым мужчиной, штурмующим вражеское логово и добивающимся своего в ночи. Он заставил Шэнь Цзэчуаня забыть воронку Чаши и в то же время навеки запомнить это яростное слияние тел.

У них не было спасительной соломинки, за которую можно ухватиться. Это была ночь забвения, побег от страданий. Наслаждение пылало в них, словно бушующий пожар. Шэнь Цзэчуань потянулся к изголовью, но Сяо Чие притянул его обратно, замыкая в объятиях.

— Ну, покажи, какой ты же ты дикий, — прошептал Сяо Чие. — Ты хотел, чтобы я отдался безумию. Как же ты теперь смеешь бежать? Разве не хочешь увидеть, кто из нас более безжалостен? Я не боюсь.

Щека Шэнь Цзэчуаня терлась о влажную постель, он закрыл глаза и тихонько застонал. Боль и невыносимое выражение на его лице были завораживающими искушениями. Выражение боли и бессилия на этом лице было очень соблазнительным.

Как он расцвёл таким обликом?

Сяо Чие сжал его подбородок, приподнял и вновь впился в губы, не давая перевести дыхание. Он вбивался в него без передышки и только когда выемки пояснице начали неметь от напряжения, он излился в него до последней капли.

Шэнь Цзэчуань всё ещё содрогался от пика наслаждения, но Сяо Чие не остановился. Он перевернул Ланьчжоу и вошёл снова.

За окном выл ледяной ветер, а в темноте рвались сдавленные стоны. Сяо Чие, покрытый потом, снова и снова целовал Шэнь Цзэчуаня.

Он не хотел сдаваться.

Но был уже повержен.

◈ ◈ ◈

Сяо Чие уснул.

Вся его свирепость и ярость растаяли, оставив лишь выражение недовольства от собственной вспыльчивости. Он крепко держал одно из запястий Шэнь Цзэчуаня, словно пытался слиться с ним воедино в этой холодной ночи, превратив их жестокие поцелуи в раскаленную печь.

Снаружи снег шел всю ночь, кружась нежно, словно листья ивы. Ветра не было слышно.

Перед самым рассветом Шэнь Цзэчуань высвободил свое запястье из хватки Сяо Чие. Пальцы Сяо Чие потянулись за ним, шевелясь под одеялом.

Чэнь Ян, стоявший за дверью, увидел, как Шэнь Цзэчуань вышел из комнаты.

— Учебный полигон, — лаконично сказал Шэнь Цзэчуань.

Чэнь Ян кивнул. Собираясь посторониться, он мельком заметил ранку на губах Шэнь Цзэчуаня. Он будто хотел что-то сказать, но замешкался.

Шэнь Цзэчуань взглянул на него и понял, о чем тот думает.

— Приказ о реорганизации и передислокации Императорской стражи должен быть издан в ближайшие дни, — сказал он. — Благодарю за доброе отношение все это время.

Чэнь Ян начал:
— Несколько дней назад...

— Что было, то прошло; не стоит об этом говорить, — сегодня Шэнь Цзэчуань был нарочито холоден. — Впредь все мы будем патрулировать Цюйду, и столкновений не избежать. Я буду действовать осмотрительно, и советую братьям из Императорской армии также быть осторожными.

Чэнь Ян замолчал.

Но Шэнь Цзэчуань усмехнулся и продолжил:

— Императорской армии было нелегко достичь нынешнего положения. Но времена меняются, и фортуна переменчива. Кто знает, что будет в будущем?

Не дожидаясь ответа Чэнь Яна, он приподнял полы халата и ушел.

Дин Тао, стряхивая снег с плеч, прыгнул и, зацепившись ногами за крышу, повис вниз головой. Раскачиваясь из стороны в сторону с пером во рту, он смотрел на уходящего Шэнь Цзэчуаня.

Увидев это, Чэнь Ян спросил:

— В чем дело?

Дин Тао сказал:

— А тебе не кажется, что он сегодня немного грустный?

Чэнь Ян повернул голову, уловив мелькнувший вдали угол халата Шэнь Цзэчуаня.

— Разве? — ответил он. — Вроде как обычно, и даже улыбался.

Дин Тао вытащил из-за пазухи книжку и, всё ещё вися в воздухе, что-то быстро записал. Он сокрушённо вздохнул:

— Может, потому что вчера поругался со Вторым молодым господином? Говорят, очень шумно было.

Чэнь Ян, слегка смутившись, поднял глаза:

—Гу Цзинь, ты же объяснял ему про это? По моим подсчётам, парню уже шестнадцать. В Либэе в таком возрасте уже искали бы жену.

Гу Цзинь не ответил.

— Ты слышишь меня? — спросил Чэнь Ян.

— У него вата в ушах! — Дин Тао сунул книжку обратно за пазуху и, подпрыгнув, вытащил вату из одного уха Гу Цзиня. — Цзинь-гэ! Чэнь Ян зовёт тебя! — закричал он.

Гу Цзинь вздрогнул и едва не свалился сверху. Он оттолкнул лицо Дин Тао и, нахмурившись, высунулся:

— Чего?

Чэнь Ян ткнул пальцем в Дин Тао:

— Уведи его. Продай — добавишь на выпивку в этом месяце.

Гу Цзинь схватил Дин Тао за шиворот:

— По весу много не выручишь.

В комнате послышалось движение, и все трое мгновенно замолчали. Через мгновение вышел Сяо Чие. Поправляя одежду, он бегло окинул их взглядом и остановился на Дин Тао.

— Дагэ через несколько дней прибудет в столицу, — губы у Сяо Чие слегка болели, когда он говорил. Он прикусил их, но тут же отпустил. — Мелочи докладывать не нужно.

Дин Тао усердно закивал, точно цыплёнок, клюющий зёрнышки.

Помедлив мгновение, Сяо Чие спросил:

— Почему ты всё ещё здесь?

Дин Тао в недоумении почесал затылок. Посмотрел на Чэнь Яна, потом на Гу Цзиня, и наконец — обратно на Сяо Чие.

— Господин, — сказал он, — сегодня я дежурю.

Сяо Чие холодно уточнил:

— А где человек, за которым велел следить?

Дин Тао смутился:

— Он... он уже ушёл...

Сяо Чие промолчал. Когда Чэнь Ян подвёл коня, он легко вскочил в седло. Перед самым отъездом Сяо Чие ткнул пальцем в Дин Тао:
— Вышвырните его.

Дин Тао ещё не успел оседлать своего коня. Не успев осознать слова господина, он уже был схвачен Чэнь Яном и Гу Цзинем. Лицо его побелело, он судорожно прижал к груди свою книжку:

— Не надо! Господин, господин! Я ведь ничего плохого не...

Его уже выставили за ворота.

Выполнив приказ, Чэнь Ян шагнул вперёд:

— Господин, шифу должен прибыть сегодня.

Не проронив больше ни слова, Сяо Чие пришпорил коня и направился за городские стены.

◈ ◈ ◈

Шэнь Цзэчуань не поехал на учебный полигон у горы Фэн. Вместо этого, пробираясь сквозь снегопад, он вернулся в храм Чжао Цзуй.

Цзи Ган не видел его несколько дней и, впустив Шэнь Цзэчуаня, тут же покинул храм и бросился покупать жареного цыпленка. Великий Наставник Ци тоже давно его не видел. В этот момент он, держа кисть, щурился, выводя иероглифы. Увидев входящего Шэнь Цзэчуаня, он поспешно отбросил кисть и окликнул его:

— Ланьчжоу!

Шэнь Цзэчуань приподнял полы халата и сел напротив Великого Наставника Ци с прямой спиной.

Великий Наставник Ци спросил:

— Приказ о реорганизации Императорской стражи скоро выйдет, верно? Куда ты хочешь попасть?

— В Управление императорских экипажей, — ответил Шэнь Цзэчуань. — Поближе к императору.

Великий Наставник Ци кивнул. Заметив рану на губе Шэнь Цзэчуаня, он сменил тему:

— В последнее время что-то случилось снаружи?

Помолчав мгновение, Шэнь Цзэчуань сказал:

— Теперь, когда у Его Величества есть Хай Лянъи в качестве защитника, боюсь, даже безнадежный случай может прикинуться опорой государства, подобно тому как гнилое дерево притворяется столпом*. Тогда, когда я спасал Сяо Второго, восхождение Его Величества на трон было уже предрешено. Убийство его, напротив, лишь перевернуло бы шахматную доску.

— Перевернутая доска — ничто. Чего стоит бояться, так это помутнения сердца и разума, — Великий Наставник Ци посмотрел на него. — За эти дни, что ты провел рядом с Сяо Вторым, появились ли у тебя новые мысли?

Шэнь Цзэчуань вытер чернильные пятна с кончиков пальцев и долго размышлял, прежде чем ответить:

— Слишком уж большая жалость, что он родился после Сяо Цзимина. Хорошо, если они смогут его подавлять в этой жизни, но если нет ...

Шэнь Цзэчуань взглянул на Великого Наставника Ци, но не стал продолжать.

Однако Великий Наставник Ци сказал:

— Ланьчжоу, ты все еще не понимаешь.

Шэнь Цзэчуань слегка опешил.

Великий Наставник Ци поднялся и прошелся несколько шагов. Устремив взгляд на снег во дворе, он вдруг тяжело вздохнул:

— Ты убил Цзи Лэя.

Шэнь Цзэчуань перестал вытирать пальцы.

Впав в редкое для него философское состояние, Великий Наставник Ци произнес:

— Ланьчжоу, мы оба заточены здесь. Мы живем ненавистью, но нельзя позволять, чтобы эта ненависть нас погубила. Пять лет назад ты не смог бы совершить столь беспощадный поступок. Но спустя пять лет ты уже способен взять на себя ответственность и сделать это так чисто и эффективно. Я наставлял тебя канонами*, но не хочу, чтобы ты позволил ненависти манипулировать собой. Трудно оставаться праведным, отнимая жизни у живых. Слишком глубоко пав, уже не вернешься. Не изгнав своих внутренних демонов, ты навеки останешься в плену кошмара. Цзи Лэй заслужил смерть, и смертью для него будет даже один твой удар. Вспомни свои дни в Дуаньчжоу. Я не хочу видеть, как ты ступаешь на путь бессердечия и жестокости. Ты сказал, что жаль, будто Сяо Чие родился после Сяо Цзимина. А я скажу тебе как раз обратное.

— Представь на мгновение, что Цзи Му сегодня — наследный принц Либэя. Разве может быть иная причина оставить тебя в Цюйду, кроме как отсутствия выбора?

Остриё драгоценного клинка обретается лишь через закалку. Сяо Чие — это клинок. Он сам еще не осознал этого, но его старший брат возлагает на него большие надежды уже много лет. Либэй никогда не скупился на заслуженные им похвалы. Будь он бесполезным сыном*, они выбрали бы баловать его для его же счастья. Но Сяо Цзимин не только брал его в походы, он даже дал ему свободную руку в командовании войсками. Раз уж он уже отступил без пути назад, то разве передача младшего брата в Цюйду была лишь для того, чтобы заставить его страдать? Пять лет назад в Либэе Сяо Чие не умел сдерживаться, но теперь он уже научился обуздывать свою надменность и своеволие. Всё, что познается с чужих слов, может быть поверхностным. Лишь то, что постигается через собственные страдания, является истинным мастерством. Сяо Цзимин — великий старший брат. Родиться после Сяо Цзимина — вовсе не самое жалкое в судьбе Сяо Чие. Ланьчжоу, это братское чувство должно быть тебе понятнее всего. Но теперь оно стало тем братством, что ты понимаешь менее всего.

Великий Наставник Ци надолго замолчал, выглядя несколько мрачным и подавленным. Затем он снова посмотрел на Шэнь Цзэчуаня, опустился на колени и своей иссохшей ладонью медленно погладил его по голове.

— Учитель наставлял тебя канонами и дал тебя вежливое имя Ланьчжоу. Несокрушимая орхидея*, что проросла на нефритовых ступенях. Безбрежны горизонты лодки*, пересекающей море страданий. Широко сердце, вмещающее сто рек, и обширно видение, объемлющее тысячу озер. Ты хорошее дитя. Убийство — всего лишь средство для достижения цели*. Ненависть, быть может, и трудно искоренить, но твоё сердце никогда не должно меняться*. Ланьчжоу, о Ланьчжоу, разве у тебя всё ещё нет шифу и учителя? Зачем же загонять себя в такой угол? Быть может, не худшим выходом было бы просто выговорить свою боль за эти пять лет.

Шэнь Цзэчуань уставился на Великого Наставника Ци в оцепенении.

— Двадцать пять лет назад Его Высочество наследный принц покинул нас. Как же я тоскую днём и жалею ночью о том, что не смог принять тот удар вместо него, не смог собственноручно убить врага. Я кипел в ненависти, пока не превратился в это подобие человека. Я стал твоим учителем. Я... — Голос Великого Наставника Ци дрогнул от волнения. — ...хочу, чтобы ты убил моего врага. Но я не могу позволить тебе стать клинком, забывшим себя... Ты — человек, Ланьчжоу. Не забывай своих беззаботных дней в Дуаньчжоу. Хотя Цзи Му и погиб, он умер не по твоей вине. То была воля Небес. Что прошло — то прошло. Ты выбрался и выжил в воронке Чаши не для того, чтобы взвалить на себя грех. Ты — продолжение жизни для него, для тех сорока тысяч воинов! Глупое дитя, Цзи Ган так старался, как же он всё же допустил, чтобы ты сбился с пути и возложил вину не на того?!

Шэнь Цзэчуань закрыл глаза.

Он слышал зов Цзи Му, и ему вспомнился запах Сяо Чие. В этот самый миг он наконец понял, почему был так одержим этим запахом. То было сияние палящего солнца — свет, что позволил ему выбраться из воронки Чаши.

Пусть даже на мгновение, но он позволял забыть кровавые волны и град стрел, забыть холод и трупы. Он уже не помнил дней в Дуаньчжоу. Они были слишком далёкими. Такими далёкими, что казались воспоминаниями прошлой жизни. Он даже не мог вспомнить беззаботно смеющееся лицо Цзи Му. Он погрузился в кошмар, терзая себя каждое мгновение.

Цзи Му был мёртв.

Почему в тот день умер не он?

То, что шифу не винил его, стало самым тяжким укором. От чувства вины, которое будет преследовать его всю жизнь, не было спасения. Он не мог откровенно признаться Великому Наставнику Ци, что с течением времени окончательно убил в себе того человека.

Сяо Чие был отражением на другом берегу — тем, кто обладал всем, чего не было у него. Он наблюдал за Сяо Чие, неуклюже пытаясь подражать ему, лишь бы казаться хоть немного человеком. Он не мог никому признаться, что Шэнь Цзэчуань, живущий в этом теле, — отвратительный убийца.

Он уже стоял на краю пропасти.

Под ладонью Великого Наставника Ци Шэнь Цзэчуань опустил глаза, словно послушный ребёнок, внимающий наставлениям. Он слушал благоговейно. Но именно в этот миг осознал, что больше не способен проливать слёзы.

В горле слегка сдавило. Наконец, с показным умиротворением он произнёс:

—Учитель… Вы правы.

◈ ◈ ◈

Три дня спустя был обнародован приказ о передислокации Императорской стражи . Хань Чэн, бывший заместитель командующего Восемью великими дивизиями, был переведён на пост главнокомандующего Императорской стражей , а сотрудники Двенадцати управлений гвардии перераспределены. Шэнь Цзэчуаня перевели из Управления прирученных слонов в Управление императорских экипажей, а Гэ Цинцина повысили с командира отряда до судьи*.

Новый служебный жетон Шэнь Цзэчуаня содержал надпись «Свита императора». Управление императорских экипажей было выгодным назначением — близость к императору позволяла легче всего завоевать его расположение.

Сяо Чие, изначально наместник Императорской армии, также принял пост командующего Восемью великими дивизиями, узаконив тем самым свои полномочия по патрулированию Цюйду. После той самой ночи он встретил Цзо Цяньцю и остался на учебном полигоне у горы Фэн. С момента отъезда Шэнь Цзэчуаня из резиденции Императорской армии они так и не увиделись вновь.

— Господин, — тихо произнёс Чэнь Ян, сопровождая Сяо Чие. — Изначально планировалось Управление приручённых коней. Кто мог ожидать, что в приказе окажется Управление императорских экипажей?

Сяо Чие разгадывал китайскую головоломку*. Его движения замедлились:

— Это означает лишь одно: ему назначили то, что он хотел.

Чэнь Ян нахмурился:

— Но разве служба при императоре не опасна? Малейшая оплошность — и он лишится жизни. Ведь старейшина секретариата Хай ещё при прежнем императоре требовал его казни.

— Он требует расплаты в самый критический момент. Его сердце не лежит к законному исполнению обязанностей. — Сяо Чие отбросил кольца головоломки. — Цзи Лэй мёртв. Хань Чэн — временная замена из Восьми дивизий. Императорская гвардия теперь без хозяина. Как думаешь, зачем он туда рвётся?

Чэнь Ян задумался:

— Если он станет...

— Если добьётся своего, — Сяо Чие устремил взгляд на плац, — у него появятся клыки и когти*.

Чэнь Ян не осмелился продолжить.

Через мгновение Сяо Чие добавил:

— Клан Цзи доминирует в армии. У него есть Цзи Ган как щит. Взойти наверх, используя прошлые связи и старые обязательства как клинок, для него — сущий пустяк. Хотя мы не можем внедрить своих людей, мы можем ограничить его шансы. Для повышения и наград нужны заслуги. Если перед императором всё будет гладко, он не сможет действовать. Раз Императорская стража теперь отвечает за патрулирование, зачем тревожить армию?

Чэнь Ян кивнул:

— Теперь понимаю.

Сяо Чие отпил воды, размышляя, затем сказал:

— Выбери неприметное место и устрой пир. Он и я... будем сражаться, но разделим трапезу.

Он сжал губы в месте укуса.

— Всё-таки мы товарищи из одной школы боевых искусств.

П.п.: Иллюстрации к этой и следующей главе можно посмотреть с переводом тут

Так же в телеграм канале есть видео к этим главам.

✧ Следующая глава✧
--------------------
✧ Предыдущая глава✧

Оглавление