Искусство, как в зеркале, отражает зрителя, а вовсе не жизнь
РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ ОСКАРА УАЙЛЬДА «ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ»
«Портрет Дориана Грея» — то самое произведение из разряда «все читали, а я нет», и Оскар Уайльд — соответственно, автор той же категории. История, тем не менее, была мне хорошо известна, я даже видел экранизацию. Вряд ли найдется человек, который не знает, о чём рассказывает Уайльд в романе. Тем интереснее — если фабула известна, то что может дать автор читателю?
Честно, я не увидел в стиле Уайльда ничего выдающегося, не кидайте в меня камни. Скорее, я бы сказал, что для своего времени писатель очень необычно расставил акценты — уклон явно был сделан в сторону психоанализа и экзистенциализма. Необычно для морали XIX века, моды на салон, эпатаж, декаданс. Иррациональное просачивается в скучный логичный мир и переворачивает концепцию человека вверх дном. Консервативная неврология и психиатрия сотрясаются открытиями З. Фрейда, его последователей. Сегодня уже и психоанализ, и, видимо, «Портрет Дориана Грея» выглядят даже несколько увядшими, антикварными. Однако стоит посмотреть на Фрейда и Уайльда глазами их современника — европейца начала XX века — так оба автора предстают крайними революционерами. Прогрессивные течения имеют свойство дополнять, обогащать друг друга, и потому психоаналитичность романа вполне объяснима.
Оказываются наивными нравы эпохи, что выражаются в парадигме единства души и тела — за красивым лицом не может скрываться злодей и наоборот. Даже художник Бэзил обманывается:
«Порок всегда накладывает свою печать на лицо человека. Его не скроешь. <…> тайных пороков не бывает. Они сказываются в линиях рта, в отяжелевших веках, даже в форме рук. <…> Но вы, Дориан… Ваше честное, открытое и светлое лицо, ваша чудесная, ничем не омраченная молодость мне порукой, что дурная молва о вас — клевета, и я не могу ей верить».
© Бэзил Холлуорд, Глава XII
В наше время, конечно, очевидно, что внешность ещё как может быть обманчива. Думаю, доказательств не требуется, достаточно ознакомиться с историями серийных маньяков. Но начало XX века — то время, когда представления о рациональном человеке отмирали и разрушались. Иной взгляд на личность, сформулированный Фрейдом в науке и уточненный Уайльдом в литературе, произвёл эффект разорвавшейся бомбы.
***
Посмотреть юнгианским взглядом, так архетипичность сюжета — ну просто песня! Герой вытесняет отрицаемые им в самом себе желания, стремления, несовершенства в Тень, усиливая при этом Персону. Чем более безобразным становится портрет, тем значительная разница с идеально красивым обликом Дориана. Не желая принимать в себе иррациональное и отвергаемое, Грей подальше от своих глаз убирает своё изображение, хотя, надо признать, всегда имеет возможность отодвинуть ширму и столкнуться с Тенью.
Не удивительно и то, что первое столкновение с иррациональным, с отвергаемым становится возможным после истории Сибиллы Вейн. Дориан влюбляется в юную актрису, но после того, как та вредит Персоне героя, случается тот самый шаг от любви до ненависти. Грей отвергает девушку, что приводит к её гибели. Почему? Дело в том, что главный герой лишь проецирует себя на женский образ, но не видит за этой проекцией личности Сибиллы, не готов мириться с её (то бишь, своим) несовершенством. Спроецированный на актрису архетип Анимы вступает в противоречие с идеальной Персоной Дориана Грея. С гибелью Сибиллы Вейн погибает и Анима юноши. Герой делает выбор в пользу Персоны, вновь отчуждая часть своей личности. Защитный механизм рационализации не заставляет себя долго ждать — юноша убеждает себя в своей невиновности, но портрет (Тень) показывает реальную картину — в образе на картине проступает жестокость. Отказавшись от женской части своей личности, ибо она неидеальна, Дориан Грей закрывает доступ к бессознательному, и, как следствие, обретает характерные черты мужчины со слабой Анимой — циничность, бесчувственность, неспособность к состраданию, ярко выраженный эгоизм. Но Архетип Тени, символически выраженный в портрете, лишь накапливает вытесненное. Изображенный на картине Дориан Грей лишь отражает душевные пороки героя. Чем дольше Дориан пытается игнорировать эту отвергаемую часть себя, тем сильнее она становится. Подспудно осознание того, что где-то есть портрет — доказательство гнилой натуры Грея, — причиняет страдания. Время от времени портрет, хоть и хорошо спрятанный, всё же напоминает о несовершенстве Дориана. Страдания усугубляются ещё и страхом разоблачения.
Бэзил Холлуорд — тот, кто создал портрет Грея, вероятно, представляет архетип Самости. Он явно стремится выполнить функции интегратора. В фигуре художника как бы связываются он сам, его творение — картина и натурщик. В то же время, Бэзил как бы экстериоризирует часть себя самого и в личность Дориана (Эго), и в его портрет (Тень).
Всякий портрет, написанный с любовью, — это, в сущности, портрет самого художника, а не того, кто ему позировал. Не его, а самого себя раскрывает на полотне художник.
© Бэзил Холлуорд. Глава I
Художник предпринимает несколько попыток актуализации личности главного героя, стремится побудить его к индивидуации, но разросшееся Эго Дориана приводит к другому решению. Обида, злоба и страх сходятся в едином аффекте, и Грей наносит удар отмщения, в котором, однако, есть что-то от инстинкта загнанного в угол зверя. Но если таким образом главный герой закрывает путь к Самости, он окончательно делает выбор в пользу гедонистичной, животной жизни — с Бэзилом в Грее погибает человеческое. Убийство художника не приносит облегчения, страдание становится всё тяжелее, всё невыносимее; с этого момента падение героя срывается в крутое пике.
Итак, налицо расщепление личности, ибо нет более силы Самости, способной сделать личность целостной, завершить процесс индивидуации. Вместо интеграции Дориан Грей идёт по пути всё большего самоотчуждения, сращивая Эго и Персону. Процесс индивидуации останавливается, происходит обеднение личности, или, если быть точнее, личность подменяется пустым витринным суррогатом.
Миф о Нарциссе
Столь четкое изложение личностного развития в терминах юнгианского анализа не может не впечатлить. А это значит, что сюжет должен воспроизводить миф. Какой — долго думать не приходится, — миф о Нарциссе. Напомню, Нарцисс отвергает любовь нимфы Эхо, которая, проклятая Герой, может лишь повторять последние слова «собеседника». Иными словами, она является как бы звуковым отражением Нарцисса, иначе — его аудиальной проекцией. Юноша слышит в голосе нимфы себя самого, но, при столкновении с Эхо, отвергает её. Повторюсь, отчуждается проекция личности в женственное — архетип Анимы. От Эхо в буквальном смысле остаётся только голос. Среди огромного числа отвергнутых Нарциссом ухажёров миф выделяет невзрачную Эхо. Почему? Именно с этого времени душа юноши закрывается для познания, а характер юноши становится горделивым и высокомерным.
Отвергнутые любовники просят отмщения, и вскоре оно исполняется.
Так он её и других, водой и горами рожденных
Нимф, насмехаясь, отверг, как раньше мужей домоганья.
Каждый, отринутый им, к небесам протягивал руки:
«Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!»
Молвили все, — и вняла справедливым Рамнузия* просьбам.
© Овидий «Метаморфозы», книга XIV
* Рамнузия здесь — Немезида, богиня мщения.
Важно отметить, что Дориана Грея нельзя назвать просто самовлюблённым эгоистом — это, пожалуй, было бы слишком мелко. Безграничный восторг от собственной своей красоты граничит с мучением. Нарцисс может любить лишь себя, но одновременно он лишён такой возможности:
Сколько лукавой струе он обманчивых дал поцелуев!
Сколько, желая обнять в струях им зримую шею,
Руки в ручей погружал, но себя не улавливал в водах!
© Овидий «Метаморфозы», книга XIV
Дориан Грей — такой же душевный калека по той же причине. Образ, созерцаемый в портрете — всего лишь отражение. С тем исключением, что зазеркалье куда более реально, чем зримый материальный мир. В этом парадоксе, видимо, заключена нотка сюрреалистичности истории, рассказанной Уайльдом. Нарцисс в отчаянии бьёт себя в грудь до крови, а Дориан вонзает нож в портрет. Результат — смерть, человек не может существовать без части самого себя. Душа Нарцисса переносится в Аид вместе с отражением (на сей раз в водах Стикса), нож Дориана разрушает тайну иррационального бытия. Портрет — отражение Грея, — умирает вместе с героем, превращается во всего лишь бездушную картину красивого юноши.
Судьба Грея, как и судьба Нарцисса, на самом деле, трагична. Обоих нельзя назвать злодеями. Скорее уж, глупцами, инфантильными недорослями, что так сосредоточены на непременном удовлетворении капризов своего Эго. В душе нет ничего абсолютного — ни черного, ни белого.
А как же лорд Генри?
А вот лорда Генри Уоттона, так сильно повлиявшего на Грея, никак нельзя назвать глупым или непоследовательным. Несмотря на громкий титул «Принца парадоксов», противоречий в его образе мыслей, отношений с миром и поведении как раз-таки нет. Наоборот, суждения лорда настолько зрелые, целостные и подкрепленные аргументацией, а принципы и ценности настолько чётко очерчены, что противостоять «наставнику» Дориана Грея почти невозможно. С отношением Уоттона к жизни можно соглашаться или спорить, однако не принимать право зреть мир так, как зрит его лорд Генри, нельзя- уж слишком прочно он стоит на ногах.
Но интересно другое — какую роль играет лорд Генри Уоттон в трагедии Дориана Грея? Если не закапываться вглубь, то можно сказать, что примерно ту же, какую Мефистофель играл для Фауста. Развеять скуку не так уж и сложно в прогрессивном XIX веке, а для этого у лорда Генри есть некоторые козыри в рукаве, и обаяния не занимать. Им движет тот же азарт, что двигал Мефистофелем у Гёте.
Котам нужна живая мышь, Их мертвою не соблазнишь.
© И. В. Гёте «Фауст»
И лорд Генри решил, что ему следует стать для Дориана Грея тем, чем Дориан, сам того не зная, стал для художника, создавшего его великолепный портрет. Он попытается покорить Дориана, — собственно, он уже наполовину этого достиг, — и душа чудесного юноши будет принадлежать ему. Как щедро одарила судьба это дитя Любви и Смерти!
© Глава III
Мефистофель жаждал выиграть спор с Богом, заключённый на Небесах. Что, если мотива лорда Генри ровно такие же? Цена, таким образом, та же и у Мефистофеля, и у лорда Генри. Сравним.
Тебе со мною будет здесь удобно,
Я буду исполнять любую блажь.
За это в жизни тамошней, загробной
Ты тем же при свиданье мне воздашь.
© И. В. Гёте «Фауст»
Как печально! Я состарюсь, стану противным уродом, а мой портрет будет вечно молод. Он никогда не станет старше, чем в этот июньский день… Ах, если бы могло быть наоборот! Если бы старел этот портрет, а я навсегда остался молодым! За это… за это я отдал бы все на свете. Да, ничего не пожалел бы! Душу бы отдал за это!
© Дориан Грей, Глава II
Но в то же время роли искусителей несколько отличаются. Усилия лорда Генри направлены на то, чтобы сохранить фигуру Дориана Грея, «законсервировать» его личность. В качестве «консерванта» используется тот самый принцип удовольствия, который сосредотачивает человека на эгоистичных и/или материальных радостях мира сего, препятствуя и личностному развитию, и духовному росту. Сейчас бы мы назвали это состояние экзистенциальным вакуумом. Фрейд в своём труде «По ту сторону принципа удовольствия» утверждает, что:
…принцип удовольствия находится в подчинении у влечения к смерти…
© З. Фрейд «По ту сторону принципа удовольствия»
Принцип удовольствия стремится привести организм к уровню минимальной психической нагрузки. Лорд Генри — апостол нового гедонизма, и принцип удовольствия — его миссионерский подвиг. Проповедь о красоте, которая так воодушевила Дориана, по-хорошему, и является той самой отправной точкой, когда юноша высказывает своё желание поменяться с портретом.
В общем, Генри Уоттон предстает в книге одновременно и как искуситель — обновлённый гётевский чёрт, и как хуманизированный защитный механизм — что-то между интеллектуализацией и рационализацией.
На посошок…
Внезапно. Ещё одна мысль, которой я хочу поделиться. На протяжении всего повествования она жужжала в голове, обращая на себя всё большее внимание. Что, если у Дориана Грея, человека с идеальной внешностью и душевным уродством был бы антипод — человек с внутренней красотой, но уродством внешним? Такой персонаж, на мой взгляд, — главный герой романа «Человек, который смеется» В. Гюго — Гуинплен. Дориана Грея и Гуинплена можно противопоставить почти во всём.
Так же, как красота для Дориана Грея, уродство Гуинплена выступает для него защитной маской так же. Но, если Грей скрывает за идеальным лоском фасада внутреннюю пустоту, постепенно наполняемую гнилью, то Гуинплен под маской уродства прячет глубокую, зрелую личность. Вспомнить хотя бы выступление перед пэрами. Герой «Человека, который смеётся» использует маску как защиту богатого внутреннего мира от пошлости мира окружающего.
<…> сбросить с себя маску, вернуть свое подлинное лицо, снова стать таким, каким он, быть может, был, — красивым и привлекательным, — он не согласился бы ни за что. <…> С помощью этой уродливой маски он содержал себя и своих близких; благодаря ей он был независим, свободен, знаменит, удовлетворен и горд собою. Уродство делало его неуязвимым. <…> Гуинплен находился в плену у собственного уродства, но темница, мы уже говорили это, стала раем. Отнять у него успех? Невозможно. Для этого пришлось бы наделить Гуинплена другим лицом. <…> Несмотря на свое уродство, а может быть, благодаря ему, он был любим. <…> Гуинплен не поменялся бы лицом с Аполлоном. Быть уродом — в этом заключалось все его счастье.
© Виктор Гюго «Человек, который смеется»
Данное отличие, на мой взгляд, наиболее важное и существенное. В остальном, в образе жизни, личной истории и даже в деталях, наверно, стоит написать где-то отдельно. Если вдруг кто-то соберётся это сделать, поделитесь и со мной.
***
После того, как была перевёрнута последняя страница книги, я был удручён. Роман я оценил как посредственный, смутно ощущал разочарование. Наверно, слишком многого я ждал от книги, имеющей целую армию фанатов. И было ещё что-то подспудное: сомнение — а вдруг я просто не понял книгу? Признаю, так и есть. Я не смог сразу по достоинству оценить «Портрет Дориана Грея». По мере того, как писалась рецензия, всё чётче и чётче проступали черты гения Уайльда. Глубина романа возрастала по мере его осмысления. «Портрет» нельзя читать просто как художественное произведение, как некое приключение или декадентскую бульварщину. Роман ставит множество вопросов, и ответ на них найти предстоит читателю. На некоторые из них, интересные мне лично, я попытался ответить здесь.