Добравшись до вершины, продолжай восхождение
Рецензия на книгу Джека Керуака «Бродяги Дхармы»
Писать рецензию на Керуака оказалось одновременно сложно и просто. Просто, потому что Керуак. Сложно по той же причине. Джек Керуак писал очень легко, доступно. Его почти невесомые тексты как будто поднимаются в воздух и парят там, унося твои мысли куда-то к облакам. Почему сложно? За этими эфирами хранятся смыслы, до которых не так легко добраться. Попробуй-ка, друг, препарировать воздух.
«Бродяги Дхармы» была для меня одной из первых книг, прочитанных в сознательном возрасте. И уж точно первой книгой, с которой началось знакомство с американской литературой со свойственной ей самобытностью. Роман Керуака побудил послушать цикл лекций Влада Тупикина о контркультуре. Начну я с битников.
Битники
Мы битники, приятель. Битник — значит блаженный, это значит, что у тебя бьётся сердце, это что-нибудь да значит. Это изобрел я.
© Джек Керуак, интервью
Битники — чуть ли ни первая молодежная субкультура, возникшая как протест традиционным консервативным ценностям и потреблению. Потом уже были хиппи, панки и так далее, но битники были первыми. Джек Керуак приложил к тому свою руку — именно он описал бит-движение в своих книгах, определив образ нового героя — сентиментального и одухотворенного бунтаря, чей протест — эскапизм, горы, вино и медитация.
Такого рода контркультурное противостояние традиционным ценностям не было новым. Взять хотя бы позицию Гордона Комстока из «Да здравствует фикус!». Новшество было в массовости: движение битников распространилось на западном континенте, определив во многом субкультуру молодых американцев.
Юноши и девушки бит-поколения смотрели с презрением на обрыглую «американскую мечту» с новым домом в ипотеку, машиной в кредит и работой в какой-нибудь крупной корпорации. Представители нового поколения наперекор ценностям успешности и эффективности отправлялись в идеальный мир духовного созерцания и недеяния. Битники не устраивали широких политических акций, ведь протестом был сам их образ жизни.
Философия битников о том, что куда более приятно колесить по стране зайцем на товарняках, спать под открытым небом и греть консервы на костре где-нибудь под звёздами Аризоны. Свобода, раскрепощение духовного избавляет от зла. Что нужно для этого? Всего лишь как следует собрать походный рюкзак. Ведь это лучше, чем собирать ракеты, машины, тратить военные бюджеты и «мочить» недругов.
Лучше спать на неудобной постели свободным, чем на удобной — рабом.
© Глава 17
В романе наверно впервые трубно звенят первые ноты предостережения новому символу потребления — телевизору, заменившему радио. Пока голубой экран только начинает победоносное шествие к умам людей. Во времена Керуака ящик ещё не был абсолютным медиазлом, но уже стал символом пустого и картонного. Телевизор называется Глазом, ведь он приковывает к себе и в то же время осуществляет контроль. Так и стоит перед внутренним взором образ ока Саурона. Задумайтесь о той самой жути, которая льется в мозг со светом кинескопа — от рекламы до политической пропаганды.
Невольно вздрогнешь: «Бррр». Щупальца спрута проникают к тебе в дом, через синий экран они тянутся к глазам и потом — к мозгу. Они опустошают, сжирают лобные доли, лишают способности думать. Только веселые картинки, насилие, которое где-то далеко в Корее, и дорогое звёздно-полосатое отечество. Ты сам не понял, как стал деревянным. Ты кукла чревовещателя. Марионетка. Ты открываешь рот и извергаешь речевые конструкции диктора. Ты не живешь. Чем вам не сюжет фильма ужасов? А ведь это уже не фантазия, ведь это уже случилось с миром! Битники были первыми, и Керуак был одним из первых, кто об этом сказал. Потом уже был 1968-й, сюжеты про Вьетнам, Ги Дебор и Жан Бодрийяр, обнажившие нерв общества потребления.
Если не спать под открытым небом, не прыгать по поездам и не делать, что хочется, остается одно: с сотней других пациентов сидеть перед миленьким телевизором в шизарне и «находиться под присмотром».
© Глава 17
Призыв, провозглашённый Генри Дэвидом Торо, нашел продолжение в текстах Керуака, и так же, по-американски. Начинается он с вопроса «Зачем?», «Ради чего все это?». Они гробят свою жизнь на работу, нужную на оплату всего того, что им было бы не нужно, не будь у них работы. «Добропорядочные граждане» зарабатывают в год больше, чем битники за всю свою жизнь, они куда успешнее, у них — статус, престиж и уважение таких же «добропорядочных граждан». Ну, а кто счастливее, или, словами шофера Бодри, кто ловчее?
Дзен
И кто-то, как всегда, нёс чушь о тарелках,
и кто-то, как всегда, проповедовал Дзен…
© Майк Науменко «Сладкая N»
Дзен «Бродяг Дхармы» — это чистого рода философия, в которой читается буддизм Махаяны, приправленный солидной долей даосизма. Сочетание мистицизма и созерцательности. Сложно назвать дзен религией. Скорее — практика, философия или стиль мышления. Дзен служит мощным основанием для того, чтобы битники могли противостоять американским ценностям.
Вдумайтесь, «Американской мечте», до мозга костей успешно-капиталистической, противопоставляется дзен. Почему? Потому что дзен идеологически другой: вместо успеха — простота, вместо будущих накоплений — жизнь сегодня, вместо напряженной работы — удовольствие, против принципа «человек человеку — волк» — духовное единение.
Все эти люди, считающие себя прожженными практичными материалистами, ни черта не смыслят в материи, их головы полны призрачных идей и ложных представлений.
© Глава 29
Как только жизнь становится полностью материальной, когда только и думаешь что купить и кого сожрать, рождается противовес — духовность, гуманность, сосредоточение на своей душе, этика, созерцание. Поэтому стоит уйти из пыльных городов, где шум и свет; стоит слиться с природой и ощутить красоту мира, что повсюду — в траве и облаках, солнечном свете и росе, в запахе земли и цветов. Ощутить идеальную сторону мира, слиться с ним, быть бодхисаттвой, противопоставить идеальное просветление тупой материи прогнившего мира.
Рождается поиск, философия и тишина. Звук тишины разливается по миру, он проникает в каждую часть тела и души. А значит, всё — тишина. Смотри на пустоту, слушай пустоту, и она станет тише. Закрой глаза и увидишь больше. Умеющий ходить не оставляет следов. Чувствуете? Вот она — мудрость, сочетание Дхармы и Дао.
Тишина так глубока, что слышишь, как в ушах ревет твоя кровь, — но намного громче тот таинственный рев, который я всегда определяю как звучание алмаза мудрости, таинственный рев самой тишины — величайшее «ш-ш-ш-ш», напоминающее о том, что ты, казалось, давно забыл за напрягом дней, промелькнувших с самого рождения.
© Глава 22
Надобно здесь сказать: «Кхм-кхм, я не буддист, я христианин». Но все, что есть в романе о Боге, близко моему экзистенциальному и религиозному опыту. В моментах, когда речь заходит о трансцендентном, буддизм становится подвижным, границы практик размываются, и появляется Бог. Настоящий, живой Бог. В тот момент понимаешь мысли героя — «собаки умнее своих хозяев, потому что они любят Бога».
Речь идёт о настоящей любви — безусловной, ничего не требующей взамен. Но созерцающей Бога с надеждой и упоением.
На озере внизу всплыли отражения небесного пара, и я сказал: — Бог, я люблю Тебя, — и взглянул в небо, я не шутил. — Я влюбился в Тебя, Бог. Позаботься обо всех нас — так или иначе.
Гора
Центральное место произведения — это образы горы и восхождения к вершине. Всплывает множество вопросов и нюансов. Мы узнаем, например, что на вершине горы совсем не хочется алкоголя. Хочется чая, пить который — целая церемония:
— Теперь понимаешь, почему на Востоке так любят чай, — сказал Джефи. — Помнишь, я рассказывал про эту книгу: первый глоток — радость, второй — счастье, третий — спокойствие, четвертый — безумие, пятый — экстаз.
© Глава 9
Но даже не это важно. Гора — это символ пути бродяги Дхармы. Он уходит от рутины и экзистенциального вакуума к качественно иной форме пустоты. И достигнув вершины, продолжает восхождение. На вершине горы не нужно ничего из пыльного материального мира. Лишь спокойствие, умиротворение. Там обретаешь настоящее. Мешки в горах тяжелеют, поэтому нужно брать только самое необходимое, оставляя привычные тебе вещи ради главной цели — обретения смысла.
По мере восхождения растет усталость. За усталостью следует концентрация. Герои, в определенный момент восхождения перестают разговаривать. И это хорошо — они сосредотачиваются на настоящих смыслах — себе, своем теле, воздухе, дыхании и самой горе. Исчезает надоедливое мельтешение. Только мир и ты в этом мире.
Для меня гора — это Будда. Подумай, какое терпение, сотни, тысячи лет сидеть тут в полнейшем молчании и как бы молиться в тиши за всех живых существ, и ждать, когда ж мы наконец прекратим суетиться.
© Глава 9
Бродяги Дхармы — это пилигримы грядущего мира. Буревестники, бросающие вызов потреблению. Они страшны, потому что самим своим существованием ставят под сомнение ценности общества с непременными символами качества жизни — ипотекой и машиной. Они заставляют посмотреть на себя и задуматься, а так ли мы живем, как должно? Они — хирурги общества, дерзающие удалять «упокоительные» катаракты идеологии потребления — следствие долгого сидения перед телевизором. И не важно, кто ты и во что ты веришь, если ты — бродяга Дхармы.
Бродяг Дхармы, отказывающихся подписаться под общим требованием потреблять продукцию, а значит — и работать ради привилегии потреблять все это дерьмо, которое им все равно ни к чему: холодильники, телевизоры, машины, ну, по крайней мере, новые и модные, масло для волос, дезодоранты и прочее барахло, которое в конце-концов неделю спустя все равно окажется на помойке, все они — узники потогонной системы, производства, потребления, работы, производства, потребления, у меня перед глазами видение великой рюкзачной революции.