Прошлое. Оно многим не дает покоя...

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ ФИЛИПА К. ДИКА «ЧЕЛОВЕК В ВЫСОКОМ ЗАМКЕ»

Есть книги, что приходят совершенно случайно. Мельком кто-то что-то сказал, где-то кого-то упомянул, а твоё внимание уже выхватило из речи зацепившую тебя фразу, и ты заразился мыслью: «О! Вот что мне точно будет интересно!» В такие моменты решаешь — следующей читать непременно эту, едва зацепившуюся за глаз, книгу. Какие, к лешему, чек-листы? Спонтанный выбор — люблю так! Может быть, потому я не участвую в «хоровых» чтениях, когда несколько людей по договорённости знакомятся с одним и тем же произведением, а потом совместно его обсуждают. Обычно такие флешмобы интересны тем, кто хочет выработать привычку читать, тогда ответственность перед группой служит опорой воле. У меня же нет проблем с тем, чтобы «заставить» себя читать, потому что не читать я не могу.

Филип Дик приглашает поразмышлять, каким было бы наше общество, если во Второй мировой войне победили бы державы Оси? Действие происходит на территории США, спустя 15 лет после капитуляции — в 1947 году. То есть время действия — альтернативный 1962, то есть отрезок, когда разворачивается сюжет романа и дата написания романа совпадают. Важное замечание — Дик по сути описывает альтернативную реальность «здесь и сейчас». Фантазия разворачивается в тему — а что могло бы случиться сейчас, — в стране автора, в его штате, в городе; что мог бы писатель видеть из окна своей комнаты на улицах фашистской Америки? И кем бы он был сейчас, в этой альтернативной реальности?

Филип Дик сумел придать роману выразительную структуру. На мой взгляд, внимания заслуживают четыре сюжетных линии, содержащие столько же посланий. Не претендую на истину — каждый читатель увидит в книге что-то своё. Я опишу свой субъективный взгляд. В качестве иллюстраций я использую кадры одноимённого сериала, сюжет которого, к слову, совсем не отражает содержание книги.

Линия 1. Философия: Тагоми и Бейнс

Министр торговли Тихоокеанских Штатов Америки, Набусукэ Тагоми, встречается с предпринимателем из Швеции, мистером Бейнсом, который на деле оказывается членом НСДАП. Цель визита последнего — передать японской стороне сведения о планах Рейха развязать войну. Готовится операция с жутчайшим названием «Одуванчик» (на немецком Löwenzahn — буквально «львиный зуб»). Миссия на гране провала, потому что немецкий фюрер Мартин Борман (да-да, тот самый) скоропостижно умирает, и в Берлине начинается междоусобица.

Несмотря на лихо закрученный шпионский сюжет, линия Тагоми и Бейнса — наиболее философская. Поднимаются вопросы предопределения судьбы и персонального выбора, пути (дао) и желания следовать ему. Ставится экзистенциальный и этический вопрос, является ли одна конкретная жизнь такой же ценной, как и жизнь нескольких? Жизнь вора равносильна ли жизни праведника?

Тагоми убивает двух бандитов из СД, чтобы спасти жизнь одному человеку — Бейнсу. От шпиона, немецкого предателя теперь зависит жизнь миллионов, и это вроде бы служит мощным оправданием уничтожения явных отморозков. Но для Тагоми, верующего буддиста, любое причинение вреда немыслимо, а тут убийство — испытание, граничащее с безумием. Он может быть тысячу раз справедлив, защищая мир, но с точки зрения вечности так ли это важно?

Линия 2. Культура: Чилден и чета Казоура

Торговец антиквариатом, Роберт Чилден, — ярый японофил, и уже один только этот факт делает его фигуру парадоксальной. Ведь продаёт он раритет американской культуры. Однажды в руки коммерсанту попадает предмет современного искусства — вещь до того времени невиданная. Считалось, что культура новых ТША, и тем более под пятой японской оккупации, не может дать миру ничего нового; всё самобытное затерялось где-то между Декларацией независимости и Гражданской войной. Но вот художник Френк Финк создаёт брошь, и в этой бижутерии молодой чиновник, Пол Казоура, чувствует энергию «ву» (дзенский иррациональный способ восприятия прекрасного).

Вопреки тому, что украшение обладает статусом «подлинно новой вещью на лике мира», Пол предлагает Чилдену штамповать брошь для широкого потребления. Предмет искусства, созданный современным американским художником, должен стать дешёвкой. Впрочем, массовое производство изделия не просто выгодно для истинного торговца, Роберта Чилдена, имеются все шансы стать богатейшим жителем ТША. Однако, продавшись, бизнесмен оказывается соучастником в деле искоренения американской культуры. Тогда очевидные преимущества — богатство, расположение со стороны столь любимых высокопоставленных японцев, статус, репутация, рост популярности бизнеса, — вдруг становятся не важны. Становясь богатейшим американцем, Чилден должен был остаться ничего не стоящим, униженным рабом.

Сгорая от страха, Роберт восстаёт. Больше нет заискивающего, раздавленного, угнетённого «аборигена». Распрямляет плечи равный своим колонизаторам туземец. Чилден не просто отказывается от предложения Пола Казоуро, но теперь требует.

Роберт полностью осознаёт последствия для себя: ва-банк — большой риск потерять всё. И это только добавляет ему чести. Искусство побеждает угнетение, и не важно уже, как отреагирует высокопоставленный японец. Важен сам акт разрывание цепей — через живительную и гордую силу искусства, через осознание своего бытия через культуру. Через отрешение от материального, Чилден остаётся верен своей культуре, а значит личность его становится целостной, идентичность его складывается во вполне ясную Я-концепцию. На наших глазах лицемерный и ничтожный раб, старающийся предугадать мысли господ, становится исполином. Теперь он в состоянии потребовать признать и ценность собственной личности, и неповторимую культуру своего народа.

Линия 3. Политика: Крейн и Чинаделла

Нигде так не раскрывается жанр антиутопии, как в сюжетной линии о Джулиане и Джо. Водитель грузовика, Джо Чинаделла, знакомится с мисс Джулианой Крейн; завязываются отношения. Итальянский шофёр, ветеран роммелевской африканской кампании и герой битвы под Каиром, знакомит девушку с крамольным произведением — «И наестся саранча» (о нём речь пойдёт в следующей линии). Джо дискутирует с Джус о политике Рейха, вспоминает, как бесчестно вели себя войска союзников, а, в особенности, диверсии британских коммандос.

Ну, товарищ Дик, это удар ниже пояса! Неужели элитные войска союзников могли ТАК поступать? Хорошие герои должны по определению поступать честно, этично, правильно. А так, как поступали коммандос, ведь поступают только негодяи!

Стоит немного подумать эту мысль, немного разобраться, так мы запросто приходим к простой истине — победителей не судят. Судят проигравших. Обыкновенная готтентотская мораль.

Как в нашем мире сегодня всеобще осуждается нацизм, так в обществе, нарисованном Ф. Диком, осуждается капитализм. В речах героев он настолько дикий, настолько варварский, что уж нетушки — лучше любой тоталитарный строй. Каким чудовищным смотрится мир, в котором деньги правят бал. Где общество сегрегировано, где такая разница между богатыми и бедными, и первые чудовищно эксплуатируют вторых. В мире происходит откровенная грызня за рынки сбыта и передел собственности. За богатства элиты, подумать только, в тюрьмах и на полях сражений гибнут люди! И ничего нет определённого, ничего стабильного, свобода и мир — условны. Над миром главенствует неуправляемая стихия закона спроса и предложения — полный произвол дельцов. Жутко? Несправедливо? Посмотрите на эту уродливую альтернативу глазами Джо.

Что-то чужое, что-то неясное, невнятное видится герою в экономической и политической системах союзников. Выпочковываются явные её недостатки. В осуждающей речи героя недостатки перестают быть просто недостатками — речь идет уже о зловещей, ужасающей дисфункции, которой нет места в прогрессивном общественном строе. Да и не может быть — с таким-то кошмарным либерализмом.

По существу герой прав — английская и американская системы завязаны на капитале. Проблема фанатика (а Джо, бесспорно, им является), что он за конкретной дисфункцией не видит ничего. Проблема в том, что герой не видит альтернативы, он генерализирует проблему, соединяя её с враждебной системой. Срабатывает классическое когнитивное искажение — раз это плохо — всё плохо! Тут же делается вывод о бездуховности США и Британии. Вдумайтесь, можете ли вы назвать бездуховными народы, населяющие островную империю или жителей бывшей её колонии? Можно ли сказать, что Британия и США не являют миру черты собственной самобытной культуры? Я не могу! Шекспир и Торо, Диккенс и Твен, Хартия вольностей и Декларация независимости, Кромвель и Линкольн, английские баллады и джаз, шанти и кантри, fairy painting и риджионализм, викторианский стиль и дикий запад… Можно долго перечислять.

С другой стороны, есть отличное определение фашизма как капитализма в военной стадии. Так что отчасти Джо прав — победа капиталистической модели во второй мировой войне лишь отсрочит монополизацию капитала. В условиях отсутствия противовеса империалистическая война неизбежна. Можно менять декорации, но суть остаётся прежней — пока за спинами сильных мира сего стоят мега-корпорации, альтернатива ограничивается лишь длиной пути.

Линия 4. Физика: «И наестся саранча» и «Книга перемен»

Так называется своеобразный роман-в-романе, вокруг которого и вертится повествование. Автор бестселлера альтернативной вселенной — Готорн Абендсен, по-видимому, альтер-эго самого Филипа Дика. Название отсылает нас к Екклесиасту:

«И наестся саранча» — это антиутопия ТША, в которой союзники победили во Второй мировой войне, а Ось потерпела поражение. Книга замыкает на себе две точки, и такое ощущение, что именно эта крамола может создать эффект короткого замыкания… ну или там квантового скачка — кому как удобно. Ибо состояние покоя и инерциальное движение равны друг другу. Но покоящееся тело движется ещё и во времени. А это означает, что время и любая направленная составляющая пространства — одно и то же.

«И наестся саранча» — это антиутопия в антиутопии, которая является зеркальным отражением той альтернативной реальности, но передаёт альтернативу она всё же искажённо. Не всё соответствует событиям из нашей с вами истории. Абендсен описывает послевоенный спор между США и Британией, двумя империалистическими державами (Советский Союз уходит с политической арены) за рынки стран третьего мира.

Отличается, да, но всё же исторических соответствий и с нашим миром вполне достаточно. Роман «И наестся саранча» инверсивен относительно реальности «Человека в высоком замке»: победитель становится проигравшим, проигравший — победителем. Но по сути своей такой переворот мира с ног на голову ничего не меняет: «мир» Никсона оказывается не сильно лучше «мира» Гитлера. Таким образом, читатель (мы с вами), с одной стороны, вынужден идентифицировать наш мир с миром, описанным в «Саранче», а с другой — ощущать нереальность нашего настоящего. Тагоми лишь добавляет масла в огонь, когда во время медитации переносится уже в третью альтернативную вселенную, в наш мир. Выходит, наш мир — одна из возможных альтернатив реальности, а не реальность сама по себе — именно такие мысли возникают в голове читателя.

Дику удаётся написать фантастику «с эффектом присутствия», роман между сном и явью. Размывая границы реального мира, читатель невольно задумывается о прошлом, которое «многим не даёт покоя», и о настоящем, которое тоже не так реально, как мы о нём думаем, и о мультивариативном будущем. Возникает возможность крепко поразмыслить о нашем мире, попытаться понять его на контрасте других реальностей «Человека в высоком замке» и «Саранчи».

Впрочем, в книге есть ещё одна важная книга — «И цзин», или «Книга перемен». В гексаграммах находит мудрость чуть ли не половина персонажей романа. Супруги Абендсены рассказывают Джулиане, что «Саранчу» Готорн писал с использованием «Книги перемен», а значит «И цзин» выступает одновременно и персонажем «Человека в высоком замке», и соавтором «И наестся саранча». Итак, Оракул написал альтернативную реальность, близкую нашей, и в ней всё оказалось перевёрнутым. «Книга перемен» также даёт ответ и на вопрос Джулианы: «Оракул, зачем ты написал книгу „И наестся саранча“? Что мы должны узнать из нее?». Ответ книги — гексограмма «Чжун-фу» (Внутренняя правда): то есть «И цзин» утверждает, что книга Абендсена — правда, а реальность «Человека в высоком замке» — иллюзия. Снова перевёртыш.

Подумать — а ведь в любой альтернативной вселенной результат будет тем же: альтернативный мир реален, а твой иллюзорен. Но что если в перевёрнутом мире перевернуть и гексаграмму? Ничего не выйдет — символ останется тем же (см. иллюстрацию).

Гений Дика как раз и состоит в том, что он смог создать фантастику не о будущем, а, прежде всего, о настоящем. Автор не просто создал вариацию настоящего или прошлого, а смог сформировать такую модель альтернативного настоящего, которая обусловливает прошлое. Реальность и иллюзорность нашей вселенной весьма относительны, а потому, похоже, стоит здесь и сейчас поразмышлять о философии, культуре, истории, политике мира, в котором мы живём.