«ВАТЕРЛОО». ЛУЧШИЙ БАТАЛЬНЫЙ ФИЛЬМ В ИСТОРИИ

Сегодня, в рамках исторического темдня и рубрики #ОбществоЗаАдекватныеБатальныеСцены я расскажу всего-навсего о лучшем батальном полотне в истории кино.

Это фильм, в свое время ужасно и несправедливо недооцененный. Кино, какого в наше время уже не снимают, и вряд ли снимут когда-нибудь еще: здесь это не фигура речи и не олдфажеское брюзжание – просто история создания фильма совершенно уникальна. Картина, на мой взгляд, «самая-самая» во множестве аспектов – лучшая в истории батальная постановка, лучший фильм о наполеоновских войнах, лучшие киновоплощения самого Бонапарта и Артура Уэлсли, герцога Веллингтона – и одновременно самый грандиозный кассовый провал в истории советского кинематографа.

Речь пойдет, дорогие котогики, о «Ватерлоо» 1970 года режиссера Сергея Бондарчука.

УНИКАЛЬНОСТЬ

«Ватерлоо» родилось из уникальной в истории кино кооперации Мосфильма с легендарным продюсером Дино де Лаурентисом. Итальянский мастодонт киноиндустрии впечатлился эстетикой начала XIX века и батальными сценами в оскароносной адаптации «Войны и мира», и обратился к Сергею Бондарчуку с предложением снять исторический эпик о «ста днях» и последней кампании Бонапарта. Советский режиссер на тот момент планировал вообще уйти от военной темы в своем творчестве, но все же согласился вернуться к наполеоновской эпохе, в которую глубоко погрузился, экранизируя Толстого. Лаурентис привел в проект целое созвездие именитых западных актеров – Рода Стайгера, Кристофера Пламмера, Джека Хокинса, Орсона Уэллса – и раздобыл серьезный по тем временам бюджет в 25 миллионов долларов.

Впрочем, даже так фильм бы не вышел таким, каким вышел, если бы Бондарчук не договорился с министерством обороны СССР. Военные выделили для съемок еще больше солдат, чем на «Войну и мир» – в распоряжении режиссёра оказалось пятнадцать тысяч пехоты и две тысячи кавалерии из «мосфильмовского» 11-го отдельного кавалерийского полка.

Получив в распоряжение такие ресурсы, Сергей Бондарчук выбрал самый прямолинейный, но самый зрелищный способ воплотить на экране титульную битву – реконструировать сражение целиком в десятую часть реального масштаба. Именно это я имел в виду, когда выше говорил, что такого кино уже не снимают и не снимут: «Ватерлоо» до сих пор держит рекорд мирового кино по численности костюмированной массовки. Но одной толпой срочников реконструкция битвы, конечно, не ограничилась: съемочная группа создала еще и самое большое в истории кинематографа поле боя, срыв на месте натурных съемок два холма, пересадив пять тысяч деревьев и отстроив почти в натуральную величину шато Угумон.

В наше время компьютерной графикой можно, конечно, отрисовать любое количество солдат, а нейросетями визуализировать почти любой горячечный бред, но даже в качественный рендер все равно не поверишь так, как верится в живых людей и живых лошадей. Пусть даже деформированный взгляд заклепочника уцепится за то, что всадники в фильме держат сабли по советскому, а не наполеоновскому кавалерийскому уставу – как раз мелкие детали, которые почти невозможно нарисовать, и делают картинку в фильме настоящей. Не идеально ровные шеренги кавалерии, то, как пехотинцы на заднем плане порой теряют свои места в строю, или всадники подгоняют скакунов – такие вещи CGI-команда современного фильма просто не станет визуализировать, рассудив, что публика все равно не заметит, а в живой съемке это работает на погружение зрителя в мир по ту сторону экрана.

Но великолепие бондарчуковского «Ватерлоо» не только в масштабе съемочного процесса: все эти толпы «мужиков в форррме» и километры перекопанной земли ничего бы не стоили без таланта Сергея Бондарчука как постановщика и невероятной операторской работы Армандо Наннуцци.

ПОСТАНОВКА СРАЖЕНИЯ

Я разбираю сражения в кино для Катгика уже довольно давно, и еще в самом начале пути выработал основные критерии, по которым оцениваю качество батальных сцен в фильмах: это сюжетный контекст битвы, ясные ставки, различимость сторон, читаемость тактического рисунка боя для зрителя и его логичность, а еще раскрытие персонажей, принимающих участие в бою. И Сергей Бондарчук в «Ватерлоо» все эти пункты исполнил образцово – местами ради этого поступаясь достоверностью, но выдерживая при этом идеальный, на мой взгляд, баланс между зрелищностью, драматизмом и исторической канвой повествования.

Например, именно ради визуальной идентификации воюющих сторон Бондарчук пошел на сильные допущения в костюмном цехе. В фильме вся армия Веллингтона одета в знаменитые британские красные мундиры, ярко контрастируя с синими цветами французской армии. В реальном сражении больше половины войск фельдмаршала составляли не британские, а нидерландские и немецкие части, одетые, разумеется, не в красный цвет, но исторически верные на сто процентов мундиры создавали бы на экране путаницу для зрителя, затрудняя понимание картины битвы. Из схожих соображений Бондарчук перекрасил и пруссаков.

Основным цветом прусской армии той эпохи был тёмно-синий, но в фильме войска под командованием Блюхера одеты в чёрное, чтобы не смешиваться в кадре с синими мундирами французов. А еще, как мне видится, режиссер сделал чёрный цвет элементом визуального повествования: пруссаки в фильме символизируют неумолимый рок и крах надежд Наполеона, и мрачное цветовое решение тут как нельзя кстати. Ну и, конечно, прошедший Великую Отечественную Сергей Бондарчук явно не питал к прусской военщине больших симпатий – не просто так в кадрах с пруссаками он сделал такой акцент на гусарскую символику «мертвой головы».

Тут уж, думаю, задуманные творцом ассоциации зритель поймет без пояснений.

Ну да что костюмный цех – статистов можно одеть в сколь угодно правильные мундиры, но иной режиссер, руководствуясь своим гениальным видением и принципом «публика – дура» погонит их перед камерой бестолковым стадом, как Ридли Скотт в своем «Наполеоне». Дивизию мужиков в форме нужно еще применить так, чтобы это выглядело толково, не говоря уже о правдоподобии…

Сергей Бондарчук подошел к вопросу максимально серьёзно. Я не просто так назвал съемки битвы при Ватерлоо реконструкцией – они примерно в таком формате и проходили. По воспоминаниям советских срочников, задействованных в массовке, почти половину съемочного дня они посвящали строевой подготовке наполеоновской эпохи, потом снимали несколько дублей и уходили на отдых. Всей этой чудовищной массой людей режиссер руководил через офицеров, отдавая команды по рации – можно сказать, что в каком-то смысле Бондарчук командовал войсками в большом сражении, как и центральные персонажи его фильма.

И войска на экране выглядят так, как надо. Например, «Ватерлоо» – на моей памяти единственный фильм, где создатели попытались изобразить отличительную черту «суперлинейной» тактики наполеоновской эпохи: штурмовые колонны, когда роты батальона строятся для атаки одна за другой, обеспечивая силу штыкового удара.

Изображая в кино сражения наполеоники, создатели часто забывают и о стрелковых цепях, экранирующих строй линейной пехоты с фронта – а у Бондарчука они есть. Французская тяжелая кавалерия атакует двухшереножными эскадронами, а не стадом, как это обычно показывают в фильмах. Британская пехота отражает их атаку в правильных каре (а не в том недоразумении, что показывал потом Ридли Скотт), причем в кадр попадают все тринадцать, сколько и было в реальном сражении.

По фильму очень заметно, что Сергей Бондарчук тщательно изучал изобразительные источники по битве при Ватерлоо (что в доинтернетовскую эпоху само по себе непросто), и активно черпал в них вдохновение.

Например, многие кадры боя британских каре с кавалерией напоминают панораму битвы при Ватерлоо, которая с 1912 года выставлена на месте битвы, а один из кадров атаки Второго драгунского полка «Шотландских серых» прямо воспроизводит картину «Scotland Forever» художницы Элизабет Томпсон.

При всей визуальной грандиозности кинополотна Бондарчук с его со-сценаристами Гарри Артуром Крейгом и Витторио Боничелли не забывают и о тактическом рисунке сражения. Битва при Ватерлоо в фильме честно воспроизводит основные эпизоды битвы реальной, причем, поскольку это все же фильм о полководцах, персонажи проговаривают вслух и обсуждают большинство изменений в обстановке и командирских решений. Драматизма ради, некоторые моменты, по которым у историков нет четкого консенсуса, в фильме вольно конкретизированы. Например, роковую атаку французской тяжелой кавалерии без пехотной поддержки Ней здесь начал, приняв тактический отход Веллингтона за общее отступление, а Наполеона, по версии фильма, в это время скрутил приступ боли от рака желудка, так что помешать безрассудным действиям своего маршала он не смог.

Из показанных в фильме боевых действий и диалогов складывается довольно четкая картина сражения, которая, в основном, соответствует исторической. При этом зрителю всегда хорошо понятно, на чьей стороне находится чаша весов, кто из полководцев совершает ошибки или неверно оценивает обстановку. Более того, на этих моментах во многом построено раскрытие образов главных героев фильма, Наполеона и Веллингтона.

Важно, что за масштабной картиной битвы, коробками солдат в яркой форме, мелодиями маршей и величественной красотой атак пехоты и кавалерии не теряется заложенный Бондарчуком антивоенный посыл. Он раскрывается не только в невеселых диалогах Бонапарта со своим окружением, или в том, как вокруг Веллингтона один за другим гибнут офицеры его штаба, но и в мелких деталях, вроде мелькающих на полсекунды кадров гибели мальчишек-барабанщиков, попавших под залпы фузей.

Отдельным небольшим подсюжетом идет история британского солдата Томлинсона, примелькавшегося главнокомандующему в первой половине фильма: во время атаки кавалерии Нея он, не в силах выносить происходящее безумие, выбегает из каре и кричит, не столько бойцам вокруг, сколько всему миру, свои наивные, но весьма философские вопросы. Как могут люди, никогда друг друга не видевшие, убивать друг друга? Зачем они убивают? Персонаж гибнет, и вопросы повисают в воздухе, предлагая зрителю ответить на них самому для себя.

Одна из главных заслуг Бондарчука в постановке батальных сцен «Ватерлоо» – это построение кадра. Сергей Федорович мастерски владел почти забытым в наше время искусством работы с несколькими планами одновременно, и потому не стеснялся снимать дальние пейзажные кадры. Для этого и были нужны толпы массовки, управляемые по рации: на задних планах у Бондарчука также постоянно идет действие, причем осмысленное. Мой любимый пример – вот этот кадр:

Атака императорской гвардии остановлена бригадой Мейтленда, а на фоне отчетливо видно, как на фланг армии Наполеона обрушиваются прусские гусары: те самые, которых зрителю показали пару секунд назад. Если честно, я такого внимания к задним планам в сценах сражений не припомню даже у лучших современных режиссеров-баталистов уровня Питера Джексона: даже при современных возможностях компьютерной графики на фоне обычно изображают какое-то беспорядочное мельтешение.

Шедевральная баталистика в «Ватерлоо» – общепризнанное достижение Бондарчука-старшего, которое никто особо и не критикует. Однако на релизе критики уничтожили фильм за то, что якобы «за исторической реконструкцией потерялось художественное наполнение», и, в первую очередь, за «плоских персонажей» – этот один и тот же дурацкий тезис из раза в раз повторяется в половине рунета. Это все, вероятно, перепевки рецензии Роджера Эберта, продиктованной плохо прикрытыми политическими антипатиями самого критика, и, на мой взгляд, имеют мало отношения к фильму. Образы персонажей в «Ватерлоо» – это предмет отдельного разговора, и они выписаны не менее цепляющими, чем батальные сцены.

ПЕРСОНАЖИ

В «Ватерлоо» два главных героя – Наполеон Бонапарт и герцог Веллингтон, полководцы, столкнувшиеся в заглавной битве. Они оба в течение фильма проходят яркие дуги характера; и, хотя победитель в битве известен из учебников истории, в дуэли двух характеров победителей нет: оба главных героя уходят с поля Ватерлоо морально сломленными.

Сам Бондарчук о своих главных героях говорил, что его Веллингтон воплощает типичного англичанина, а Наполеон взят у Льва Толстого. Позволю себе дерзость не согласиться с творцом: Сергей Федорович явно лукавит. В том, как он рисует нам Бонапарта, нет толстовского презрения, пронизывавшего текст «Войны и мира»: режиссер, наоборот, явно ему сочувствует. Вообще взгляды Сергея Бондарчука на битву при Ватерлоо как историческое событие, судя по фильму, описываются скорее известной цитатой Герцена:

[Веллингтон и Блюхер] своротили историю с большой дороги по ступицу в грязь, в такую грязь, из которой её в полвека не вытащат…
(...) Сколько несчастий и слёз стоила народам эта победа! А сколько несчастий и крови стоила бы народам победа противной стороны?

Такое авторское отношение к экранизируемым событиям проходит и через повествование, и через образы не только персонажей, но и самих воюющих сторон. Впрочем, обо всем по порядку.

Наполеон в фильме, по моему мнению, получился лучшим в кинематографе вообще – хотя, увы, в кино великий корсиканец не самый частый гость. Род Стайгер воплотил на экране бешено энергичного человека, который не желает, да и просто не умеет сдаваться – каким история и запомнила императора французов.

Арка Бонапарта в фильме – это история человека, который в безвыходной ситуации обретает надежду только для того, чтобы она в последний момент рухнула, рассказ о том, как человек отчаянно сопротивляется неотвратимому року, не желая признавать, что его лучшие дни и былая слава уже позади – но все равно проигрывает.

Сила экранного образа Наполеона – заслуга в равной степени сильного сценария и лично Рода Стайгера как актера. Он одинаково хорошо показывает и умение взять себя в руки, и внутреннюю борьбу, и, когда нужно, экстремальные эмоции – и в них веришь.

В открывающей сцене фильма, например, когда маршалы требуют от императора отречения, стайгеровский Бонапарт буквально за несколько минут проходит знаменитые пять стадий принятия неизбежного, так, что каждая из них видна зрителю. Не так давно в связи с релизом фильма Ридли Скотта в интернете замемились изображения императора французов с фразой «There is nothing we can do» – а Наполеон из «Ватерлоо» уже ответил на это полувеком ранее легендарным «WE CAN FIGHT!!!».

Конечно, в фильме Род Стайгер произнес эту фразу несколько менее экспрессивно, чем Олег Соколов на «Цифровой истории», но с совершенно наполеоновским упрямством. И тем трагичнее выглядит момент его надлома в сцене прощания со Старой Гвардией: актер говорит с заметным усилием, делает долгие паузы между словами…

Без дополнительных объяснений понятно, что Наполеон наступает на горло собственной песне, что не хочет говорить те слова, что рваными выкриками вырываются из его рта, что его жгут горечь поражения и стыд перед доверившимися ему людьми. Поэтому в последующей сцене возвращения Бонапарта во Францию, в момент встречи с Неем и Пятым полком бывший император уже осознает, что уязвим, но пересиливает себя, демонстрирует решимость и самообладание. Страх и неуверенность, которые Наполеон волевым усилием загнал на самое дно сознания, Род Стайгер играет одной мимикой и жестами – нервно переминает ладони за спиной, едва заметно моргает, услышав команду «Огонь».

Когда Ридли Скотт снимал своего «Наполеона», он попытался воспроизвести эту сцену, чуть ли не дословно повторив реплики. Надо ли говорить, что в контексте того фильма и поставленных режиссером задач это выглядело жалкой пародией?

Бонапарт триумфально возвращается к власти и руководству армией, снова обретая надежду, но только для того, чтобы она в конце фильма рухнула – еще более катастрофично и на сей раз окончательно. Зритель знает исход заранее, но именно это послезнание делает наблюдение за бондарчуковско-стайгеровским Наполеоном интересным: персонаж, подхваченный кратковременной волной удачи, должен с размаху расшибиться о землю, но до последнего борется против неизбежного, отрицает безысходность ситуации и пытается повернуть вспять судьбу.

Говорить о «недостатке драматургии» в таком повествовании, и, тем более, что «главные герои фильма едва отличаются от статистов», как заявил в своей рецензии Роджер Эберт, может, по-моему, только человек, знакомый с фильмом «в напеве Рабиновича» или сознательно имеющий задачу облить картину грязью.

«Ватерлоо», кстати, очень выделяется демонстрацией Бонапарта в первую очередь именно как полководца, а не просто «частного лица» с личными проблемами, как это часто бывает в историческом кино. Я, например, пересматривал Ватерлоо вскоре после знакомства с ридлискоттовским «Наполеоном», где корсиканец прямо на полу занимался сексом с Жозефиной, и был чертовски рад видеть, что у Бондарчука он, лежа на полу, работает с картами кампании.

Бонапарт здорового человека против Бонапарта курильщика, так сказать.

Центральный момент дуги характера Наполеона в фильме – это осознание того, что силы воли одного человека, сколь бы велика она не была, недостаточно для того, чтобы развернуть русло истории. Победа или поражение даже величайшего полководца зависят не только от него самого, но и от других людей, и, порой, от случайности. Интересно то, что к такому выводу повествование «Ватерлоо» приводит не только Бонапарта, но и второго протагониста – фельдмаршала Артура Уэлсли, герцога Веллингтона.

Веллингтон впервые предстает перед зрителем на балу у герцогини Ричмондской, и сразу характеризуется режиссером как полная противоположность Наполеона.

В отличие от своего визави, он не демонстрирует эмоции или порыва – настоящий британский аристократ, он хранит полное самообладание и саркастическую невозмутимость. Кристофер Пламмер в роли Веллингтона, я бы сказал, держится чопорно, надменно и самоуверенно: в этом смысле его, скажем, прекрасно характеризует диалог с генерал-лейтенантом Аксбриджем. Аксбридж, как заместитель командующего, хочет уточнить план фельдмаршала на битву, на что получает ответ – «to beat the French!».

Показательна и разница в отношении двух военачальников к подчиненным. Веллингтон относится к своим бойцам с неприкрытым презрением: называет их отребьем, и даже говорит герцогине Ричмондской, что «джин – основа их патриотизма». Интересно, что когда герцогиня спрашивает, почему Веллингтон ждет, что такие солдаты последуют за ним, он не находится, что ответить. Наполеон же зовет солдат своими детьми, приветствует их, проезжая верхом перед строем, а последнюю атаку порывается повести лично. При этом характерно, что когда взволнованный адъютант докладывает, что Наполеон въехал в зону поражения артиллерии, Веллингтон запрещает открывать огонь: «главнокомандующие не стреляют друг в друга, у них есть более важные дела». Цитата, к слову, мне очень запомнилась с первого просмотра, и я потом частенько употреблял ее в сетевых баталиях Total War, когда противник начинал охотиться за моим генералом.

Циничное хладнокровие, отстраненно-надменное отношение к происходящему британский фельдмаршал старается удерживать большую часть битвы. Видя, что его кавалерия разбита уланами Наполеона, он раздраженно прерывает отчаянно сигналящего отступление трубача: «прекратите этот бестолковый шум, вы надорветесь». Впрочем, ближе к концу сражения, когда генералы и молодые адъютанты герцога погибают один за другим, из-за чопорности Веллингтона начинает прорываться беспокойство, а затем и страх. Критическим моментом для него, как и для Наполеона, становится осознание, что судьба больше не в его руках – она зависит от Блюхера, от того, успеет ли прусский маршал привести подмогу.

Видя, что Бонапарт посылает в атаку на его центр императорскую гвардию, намереваясь добить обескровленных британцев, Веллингтон срывается, и почти в панике кричит: «Every brigade, every batallion, here!», и только через несколько секунд, взяв себя в руки, добавляет: «I want every gun to them, sir, every gun». Это выглядит настолько нехарактерным для персонажа в контексте фильма, что зрителю становится ясно: произошел надлом. Невозмутимый британский главнокомандующий испытал страх настолько сильный, что он прорывается сквозь самообладание: причем боится Веллингтон не смерти или плена (ему едва ли что-то угрожает, времена не те), а позора, унизительного поражения.

Когда же Блюхер, наконец, приходит на помощь, в диалоге Веллингтона с Аксбриджем Кристофер Пламмер блистательно отыгрывает эмоции человека, чью армию и честь только что «смерть покурить отпустила»: дрожащим от облегчения голосом вновь начинает выдавать характерные английские шутки.

– The whole line now will advance.
– In which direction, your grace?
– Well, straight ahead, to be sure.

Несмотря на это, герцог Веллингтон в фильме уже не будет прежним. Стоя посреди поля, усеянного трупами людей и лошадей, он с тоской признает, что «выигранное сражение – зрелище немногим менее печальное, чем проигранное», и надеется, что битва при Ватерлоо была для него последней.

Образ британского главнокомандующего в «Ватерлоо» написан сценаристами и воплощен Кристофером Пламмером не менее блистательно, чем Наполеон: наблюдать за ними интересно в равной степени. Критики фильма на релизе сетовали, что второстепенные персонажи удостоились куда меньшей характеризации: с этим тоже можно поспорить. Младшие командиры сторон, кроме, может быть, маршала Нея, имеют мало экранного времени, но их образы весьма ярки и выпуклы (возможно, потому, что даже на небольшие роли Бондарчук с Лаурентисом приглашали именитых актеров), да и не чуждые истории наполеоновских войн люди без труда узнают знакомых героев. Главное в том, что это не вполне самостоятельные персонажи: они являются частью масштабных образов самих воюющих сторон, британской и французской армий. И как детали в характерах этих коллективных «сверхперсонажей», представляющих столкнувшиеся на поле Ватерлоо народы, второстепенные и эпизодические роли работают отлично. Они четко выдержаны в той же дихотомии, что изображена между Наполеоном и Веллингтоном: французы ведомы, в первую очередь, любовью к Наполеону и патриотическим порывом, их маршалы сами идут в атаку в первых рядах, а самого Бонапарта еле удается увести с поля боя, чтобы не дать разделить судьбу армии. Британские генералы обращаются к своим солдатам не иначе, как «пьяная сволочь, сукины дети», а сами бойцы перед битвой мародерствуют, пьют джин и поют похабную песенку «Boney was a warrior» – но сражаются с не меньшей отвагой, чем их противники. Эту борьбу противоположностей Бондарчук тоже сводит к единому выводу: между солдатами сторон нет особой разницы, когда они погибают, не видя в собственной гибели смысла.

Считаю, что критиковать «Ватерлоо» за слабость образов персонажей несправедливо: Бондарчук просто сместил фокус характеризации, раскрывая протагонистов индивидуально, а второстепенных персонажей – как часть совокупных образов армий и народов. Это очень непривычный для многих подход, но считаю, что в историческом кино он вполне имеет право на существование.

Кстати, об этом тоже стоит кратко высказаться.

ИСТОРИЯ

«Ватерлоо» Бондарчука снято настолько близко к реальным событиям, насколько это было возможно в 1970-м году без ущерба восприятию фильма. Уж кто-кто, а увлеченные историей люди найдут в картине предостаточно адресованного им фансервиса: от узнаваемых личностей и цитат (Кристофер Пламмер, например, настоял на добавлении в сценарий почти всех известных высказываний герцога Веллингтона) до бережно перенесенных в фильм исторических анекдотов о «ста днях» и Ватерлоо.

В фильм попали и британские офицеры, срывающиеся к войскам прямо с бала герцогини Ричмондской в Брюсселе, и легендарное «Merde!» генерала Пьера Камбронна, брошенное из последнего каре Старой Гвардии, и даже судьба ноги генерал-лейтенанта Аксбриджа, о которой есть даже статья в англоязычной Википедии. Конкретно эту сцену, кстати, Пламмер сымпровизировал, а потом выгрыз у Бондарчука право сыграть ее именно так: советскому режиссеру реакция Веллингтона казалась бесчеловечной, и, по воспоминаниям актера, ему пришлось объяснять, как в британской аристократии принято держать себя.

Отдельно должен упомянуть о саундтреке: кроме оригинальных работ композитора Нино Рота, в фильме есть замечательно воспроизведенная аутентичная музыка наполеоновской эпохи. Шотландский марш «Северный петух», кстати, вообще исполняет настоящий шотландский военный оркестр. А жемчужиной музыкального сопровождения «Ватерлоо», конечно, сияет написанный в Египетском походе марш La Victoire est à Nous, который еще называют La Vieille Garde: в кульминации фильма он звучит во время последней атаки императорской гвардии Наполеона, и поверьте, в сочетании с видеорядом вызывает мурашки, а то и желание самому встать с фузеей в строй «ворчунов».

ИТОГИ

«Ватерлоо» – выдающийся исторический фильм: в первую очередь потому, что почти не похож на другое кино в этом жанре. Это редкий случай картины, снятой не столько о персонажах и их пути, сколько о событии, как иллюстрация исторического процесса, где даже образы протагонистов сосредоточены на тех вещах, которыми они запомнились современникам. Именно этот почти уникальный подход в год выхода отпугнул зрителей и критиков, но он же делает кино замечательным; благодаря ему картина Сергея Бондарчука в наше время получила запоздалое признание, став классикой. Если вам хоть сколько-нибудь интересна наполеоновская эпоха или баталистика в кинематографе, обязательно посмотрите «Ватерлоо»: это уникальный артефакт эпохи, когда масштабные сражения снимали вживую, без компьютерной графики, и пример блистательной актерской школы того времени.

К счастью, ознакомиться с абсолютным шедевром батального исторического кино сейчас не очень сложно: фильм выложен в свободном доступе на ютуб-канале студии Мосфильм в авторском одноголосом переводе самого Сергея Бондарчука. Впрочем, я бы советовал смотреть «Ватерлоо» в оригинальной английской озвучке, чтобы не пропустить мимо ушей замечательную игру Рода Стайгера, Кристофера Пламмера и остальных актеров. И заклинаю не смотреть фильм в левых переводах: на Rutube, например, лежит странный одноголосник, в котором, например, фраза Веллингтона «Now, Maitland, now is your time!» перетолмачена как «Рано ты обрадовался, Наполеон!». Sapienti sat.

И немного моих личных впечатлений.

Я впервые посмотрел «Ватерлоо», когда только-только начал увлекаться Наполеоновскими войнами, примерно в восьмом классе школы, и фильм сыграл со мной злую шутку: сработал «эффект Элджернона», картина Сергея Бондарчука сразу задала мне планку кино об эпохе Наполеона, которая была заведомо недостижима: все фильмы на тему казались снятыми неизмеримо хуже, как визуально, так и драматургически.

Причины коммерческого провала фильма в 1970 году я отчасти осознаю: не понимал тогда западный зритель, да и, наверное, зритель вообще, такого исторического кино. Рядовому зрителю нужна понятная простая человеческая драма; ему, наверное, сложно понять, почему душа должна трепетать от последнего парада императорской гвардии Наполеона, почему драматичен момент, когда отчаяние Веллингтона прорывается наружу, или почему несчастный солдатик Пятого полка, целившийся в вернувшегося Бонапарта, упал в обморок. А человека, чуть погруженного в исторический контекст происходящего, это нешуточно цепляет. «Ватерлоо» - не единственный подобный фильм: они редко, но выходят, и каждый раз нравятся понимающим людям, но получают примерно одинаковую критику от непонимающих. Что с этим делать? Я не знаю. Может быть, ты знаешь, читатель.

Вдумывайтесь в батальные сцены, котаны, их так интереснее смотреть. И, конечно, подписывайтесь на CatGeek, чтобы не пропустить интересные посты!