Начало войны
Сергей Артёмов
В Мариуполе войну мы почувствовали раньше, чем остальная страна. Общество было напряжено, хотя никто не верил в то, что полномасштабная война вообще возможна. В западной прессе называли разные даты вторжения: начало февраля, десятые числа февраля, двадцатые числа... Каждый раз, когда наступал назначенный день, и война не начиналась, я вздыхал с облегчением, хотя и сомневался в возможности её начала.
Февраль у меня выдался неспокойным. В начале месяца я подхватил коронавирус и мучился с температурой. Стоило лишь немного поправиться, как меня известили о том, что меня готовят в новый рейс. Надо было снова пройти медкомиссию, пару тестов и докупить нужные вещи. Дата вылета была, примерно, в конце марта или начале апреля.
Не смотря на спокойный график и отсутствие постоянной занятости, меня постоянно что-то отвлекало от посещения вечерних тренировок по футболу, которые я очень любил. Но девятнадцатого февраля мне удалось вырваться. После занятия друг предложил подбросить меня домой на машине, я согласился. По пути к дому мы говорили о разном. О планах на будущее, о новостях мирового футбола, ну и, конечно, о политике.
— Игорёк, а я в рейс ухожу, — похвастался я.
— О-о-о, поздравляю, братик! Так что, ты теперь всё, опять моряк?
— Да, берут меня на новую должность. Приеду, съеду на новую квартиру. Может, компьютер обновлю.
— Ну давай, давай! Будем у тебя зависать. Так и что, когда летишь?
— Не знаю, компания даёт ориентировочную дату на конец марта, но это если так…
— Та какая война? С кем? С Россией? Не смеши. Фигня это всё. Сколько нас пугали этой войной? Не будет ничего, это выдумки просто. Путину это не выгодно, а мы сами на Россию не полезем, силушки маловато.
Игорёк подъехал к моему дому, мы попрощались, договорились встретиться через пару дней и я пошёл отдыхать.
Следующий день я бездельничал, читал новости и думал о том, что же будет. А также о предстоящей работе. В понедельник, двадцать первого февраля, я договорился встретиться с товарищем Дмитрием. Мы давно не виделись, хотели попить пива, обсудить актуальные политические новости и посмотреть некое «важное заявление» Путина по ситуации на Донбассе, где наблюдалось обострение. В нашей компании мы были не столь оптимистично настроены насчёт войны, как Игорёк, но считали, что если она начнётся, то хотелось бы как можно быстрого её завершения. Так как Мариуполь находится на передовой и в отдалении от остальных украинских городов, то мы ожидали быстрой сдачи города и продолжения обычной жизни.
В городе стемнело, прохожих почти не осталось, последние маршрутки разъезжались по местам своих стоянок. Было около девяти или десяти часов вечера. Мы сидели в моей машине, включив стрим на YouTube и параллельно читая новости в Telegram’e. На экране смартфона появился президент РФ и начал читать свою «историческую» речь. Мы слушали «лекцию» о том, как Украина всё потеряла после развала СССР, иронично посмеиваясь и задавая вслух риторические вопросы: «А Россия разве не потеряла?». В общем-то нам заранее было понятно, к чему это всё ведёт — к признанию ЛНР и ДНР Российской Федерацией. Когда Путин произнёс свои слова о том, что Россия покажет Украине «настоящую декоммунизацию» стало немного жутковато. Мы переглянулись, возникло ощущение, что сразу после этих слов над домами полетят боевые вертолёты, высадят десант и начнётся оккупация. Этого не произошло. Речь затягивалась, стало скучновато, я зевал. В конце Путин произнёс ожидаемую фразу о признании ЛДНР, и я отключил стрим.
— Ну что, к чему это всё? — спросил я Диму.
— Не знаю, ничего хорошего. Но можно, пожалуйста, без войны?
— Думаю, это к деэскалации. Сейчас ОДКБ введут миротворцев, как в Казахстан, и опять всё заморозится на неопределённый срок.
Дима кивнул, мы пожали друг другу руки, он вышел из машины и пошёл домой. Я развернулся и поехал в свой район, находящийся через реку на другом конце города. На улицах было пусто и темно. Я вёл машину в состоянии небольшого нервного напряжения. Будто испытал прилив адреналина. Я не знал, что нас ждёт в будущем. Определённо происходили исторические события, развязка вопроса Донбасса. Украина выходила из восьмилетнего статуса-кво и втягивалась в новый круговорот событий.
Приехав домой, я поставил машину во дворе, зашёл к родителям. Мы перекинулись с отцом мнениями по происходящему. Он, конечно, был в курсе событий, так как постоянно следил за новостями. Отец, как и я не был уверен, но хотел верить в то, что войны не будет или она пройдёт быстро. Никто тогда не представлял себе что такое война.
Рассветало. Город ещё был серым, до полного восхода оставалось около часа. Я резко проснулся от непонятного шума за окном. Сначала я даже не понял, что это было. То ли хлопок, то ли грохот. Показалось, что это и вовсе был сон. До меня вновь донёсся грохот за окном. Нет, это был не сон, это была настоящая канонада. Работала артиллерия, полноценная артподготовка и по характеру звука я определил, что это были «прилёты», то есть уже взрывы, а не выстрелы из орудий, которые так же громко слышны. Я схватился за телефон и открыл новости, но в них ничего не было о происходящем утром. Тогда я встал, оделся и вышел из комнаты.
Из-за двери напротив уже выглядывала сестра. Её тоже разбудили взрывы. Мы не испугались, скорее были удивлены. Звуки войны, выстрелов и взрывов для мариупольцев обычное дело с 2014 года. Но последний раз такую активность на фронте мы слышали в 2015 году. После этого лишь одиночные взрывы или краткосрочные арт дуэли. Хотя взрывы звучали далеко, но ввиду новостей прошедшего дня они напрягали, вызывали паническое состояние, хотелось знать, что же там происходит.
Мы с сестрой побежали по ступеням вниз, в комнату родителей. На первом этаже дома все спали. Из-за толстых стен и высоты им практически ничего не было слышно.
— Послушайте, какие взрывы! — будил я всех.
Мы открыли окно и прислушались. Через минуту до нас вновь донёсся гул. Он был продолжительный, одной тональности. Это звучали взрывы установок РСЗО БМ-21 «Град», очень известное оружие для жителей Донбасса, ведь оно применялось у нас очень часто. В том числе во время обстрела МР «Восточный» 24 января 2015 года.
— Ну, что мы можем поделать. Пошли дальше спать, — спустя пару минут сказал отец.
Я поднялся в комнату, лёг на кровать и закрыл глаза. Канонада затихла. Появилась надежда, что это было обычное обострение на линии соприкосновения, которые регулярно происходили. Вокруг них возникало много новостей и шуму, каждый раз пророчили наступление то одних, то других сил, но в целом всё всегда заканчивалось локальными стычками.
Когда мы проснулись, я поднял вопрос о том, что надо бы продумать план эвакуации из города и подготовить «тревожный чемоданчик» на случай, если война застанет нас врасплох. Все отнеслись к предложению скептически и сказали, что я паникёр. Поначалу было обидно, но потом я подумал, что, возможно, и правда зря паникую на фоне напряжённой обстановки и нагоняющих тревогу новостей. Тем более, весь последующий день было тихо. Я занимался своими делами, изредка пролистывая новости. СМИ утверждали, что везде происходят провокации, но призывали сохранять спокойствие, ведь мы должны были быть готовы к полномасштабной войне, которой, как они утверждали, и вовсе не будет.