Виктор Серж «Индивидуалист и общество» (1911)
Слово «общество» является синонимом слова «группа». Сегодня большинство людей составляют огромную группу, которая, хотя и подразделяется на бесконечное число различных подгрупп (расовых, национальных, классовых или идеологических), тем не менее может рассматриваться как единое целое. Именно это целое, эту громадную совокупность людей мы и обозначаем словом «общество».
Но рассматривать общество лишь как объединение личностей, отрицая всякую значимость и самобытную жизнь подобных коллективных групп, как это делали некоторые теоретики, было бы слишком упрощённым пониманием этого явления. Такое пренебрежение знаниями социальной психологии и психологии толпы выдаётся тем более удивительным, когда оказывается игнорированием и результатов наиболее элементарных наблюдений. В самом деле, наблюдения показывают нам, а исследования подтверждают, что люди меняются под влиянием тех, с кем они объединяются на почве схожих интересов, устремлений или общего происхождения. Таким образом создаётся новая психология, которая становится общей для всех членов какой-либо группы. С этого момента совокупность этих людей становится толпой, которая обладает своим менталитетом, жизнью и судьбой отличной от жизни и судьбы тех личностей, из которых она состоит.
Следовательно, существование общества регулируется законами, которые являются столь же непреложными, как и законы биологические, управляющие существованием отдельной личности.
Теперь же зададимся вопросом: благоприятны ли эти законы для личности? Согласуются ли они с её интересами?
⁂
В превосходной, но небольшой работе под названием «Очерк по социологии» господин Жорж Палант писал:
«Общество, однажды сформировавшись, стремится сохранить себя»[1], в силу чего «все индивидуальные силы во всех сферах – экономической, политической, правовой или нравственной – будут подчинены и поставлены строго на службу общей пользе. Горе же тем, кто не склонился перед этим порядком. Общество либо сломает его волю, либо же уничтожит без спешки и жалости. Делая это, общество сопровождает свою казнь абсолютным презрением к такой неповинующейся личности. Воля общества действует как слепой, непреодолимый и безжалостный инстинкт. Оно представляет в конкретной форме ту грубую силу, которую Шопенгауэр описал как “воля к жизни лишённая интеллекта”»[2].
«Несмотря на воззрения оптимистических утопистов, всякое общество является и будет являться эксплуататорским, узурпаторским, авторитарным и тираническим. Оно таково не по воле случая, а по своей сущности»[3].
Этих сведений более, чем достаточно, особенно если учитывать, что мы каждый день ощущаем нас себе мучительное давление этого «общего закона сохранения общества», который был признан почти всеми современными социологами.
И если мы к этому ещё добавим «закон социальной конформности», заключающийся «в том факте, что всякое организованное общество требует от своих членов определённого сходства в поведении, манерах и даже подобия во мнениях и убеждениях»[4], из чего, в свою очередь, «как следствие вытекает закон подавления личностей, бунтующих против этого конформизма»[5], то конфликт между личностью и обществом предстанет перед нами во всей своей полноте.
⁂
Стоит нам только оглянуться вокруг, как мы тут же поразительным образом убедимся в верности того умозаключения, к которому мы пришли теоретически.
Что может быть на самом деле несправедливее и возмутительнее так называемого «общественного договора», во имя которого каждый подавляется всеми остальными! Ты будешь рабочим, солдатом или проституткой, потому что этого требуют нужды общества и потому что тебя обязывает к этому договор, который никто никогда не просил тебя принять. В таком обществе ты будешь повиноваться законам, раболепствовать перед традициями и жить в соответствии с обычаями и понятиями «пользы» ... Тем не менее всё это является как раз тем, что будет препятствовать твоему развитию и заставлять тебя страдать. Повинуйся, прогибайся, отрекайся! – иначе ваши ближние не дадут вам покоя, засыпая вас обвинениями, а общественное мнение будет насмехаться над вами и требовать наихудших наказаний законом за вашу дерзость. В таком обществе ты будешь голодным, оклеветанным, ненавистным, обесчещенным и беспощадно подавляемым другими бунтарём.
Такова реальность. У моего «Я» – у меня нет ни страны, ни денег, ни имущества, которое нужно защищать. Какое значение мои интересы имеют для общества? Оно нуждается в солдатах, поэтому и навязывает мне Родину, помещает в казарму и одевает в форму...
Хотя моё «Я» больше не скованно ложью устаревших нравов, управляющих жизнью толпы, и стремится любить свободно, обществу же нужна любовь, уважающая закон, и поэтому если я не женюсь, проигнорировав официальную власть городской администрации, то вся строгость общественного мнения и законодательства тут же обрушится на меня...
Мне нравится работать, но я хочу заниматься вольным трудом... Наёмный труд ставит меня перед выбором: быть рабом, вором или умереть с голоду...
При этом мы всё же не осуждаем современную форму социальной организации – авторитарно-капиталистическую – больше, чем кто-либо другой. Несомненно, нам нетрудно представить себе общество несравненно менее пагубное по своему влиянию и более логично и разумно организованное. Но суть заключается в том, что помимо того, что более или менее далёкая перспектива построения такого обществ является одной из самых спорных гипотез, мы не должны закрывать глаза на тот факт, что такое общество всё равно было бы вечным творцом препятствий на пути развития личности.
Представления о приходе коллективистского завтра предвещают нам начало свирепой борьбы между государством и небольшим количеством личностей, желающих сохранить свою автономию. Даже понимаемая в самом широком смысле – в том смысле, которое придают этому понятию наши товарищи анархо-коммунисты – социальная группа неизбежно будет склонна к тому, чтобы навязывать своим членам одни и те же идеологические убеждения… Такое положение вещей всё равно приведёт к борьбе между личностью и обществом. Вместо того, чтобы бороться с тобой за твою свободу и материальное благополучие, эта группа будет лишь оспаривать и посягать на твою интеллектуальную и моральную независимость. И ничего не говорит о том, что для людей будущего – если это будущее ещё случится – все трудности этой борьбы не будут столь же мучительными, как и для людей современности, сражающихся за хлеб, любовь и свободу!
В любой социальной группе индивидуалист всегда будет и останется бунтовщиком.
⁂
Но если мы акцентируем своё внимание на существующем антагонизме между личностью и обществом, то из этого ещё не следует, что мы «нелюдимы» и что нам чужда всякая социальность. Однако в некоторых случаях наши противники пытались доказать обратное, желая запутать людей.
Жизнь в обществе имеет преимущества, которые никому из нас и в голову не придёт отрицать. Это так. Но, будучи эгоистичными и желающими жить в соответствии со своими воззрениями, мы не хотим мириться даже с её неминуемыми недостатками. Такова одна из характерных черт индивидуалиста: «он не склоняется ни перед чем, даже перед тем, что неизбежно».
Если под социальной личностью понимать того, кто не беспокоит или беспокоит других как можно меньше, то индивидуалист относится как раз к первому. Во многом он делает это из личных интересов: досаждение одним часто означает то, что досаждать эти другие станут и тебе. Поэтому он позволяет другим жить так, как им нравится, однако при условии, что они поступят с ним подобным же образом. Индивидуалист не пренебрегает преимуществами «ассоциации по свободному согласию» – временного добровольного объединения, образованного по соображениям практической пользы. Но в то же время он не хочет, чтобы идол Солидарности одурачил, а очередная группа товарищей, кружок или секта поглотили его...
Чем сильнее он, – а мы считаем, что нельзя утвердить свою волю, не будучи таковым, – тем социальнее.
Сильные люди великодушны, а потому, будучи достаточно богатыми духовно, могут позволить быть себе расточительными: наиболее энергичными бунтарями и наиболее неукротимыми врагами общества с большими сердцами.
1. Georges Palantes. «Précis de sociologie». Paris, Félix Alcan, coll. «Bibliothèque de philosophie contemporaine», 1901. Ст. 67.