Золотой век хоррора: Почему мы так любим ужасы

Первобытный ужас

Ужасы всегда были где-то рядом с нами. На наскальных рисунках можно увидеть полулюдей-полуживотных, а среди сказок любого народа обязательно найдутся леденящие душу легенды о злобных тварях и привидениях. Пугают даже классики. Когда в «Одиссее» Гомера циклоп встречает мореплавателей, он пожирает их «мясо, и внутренность всю, и мозгами богатые кости». Мы всегда рассказывали и будем рассказывать друг другу страшные истории. Ужасы — это творческое выражение древней истины: «Во многом нас формирует то, что мы отвергаем». Нейробиолог Антонио Дамасио пишет, что

причудливый бульон человеческих чувств появился благодаря тому, что мы начали понимать, «к каким местам, вещам и существам можно подходить, а каких лучше избегать».

Философ Стивен Т. Асма напоминает, что «во времена формирования человеческого мозга страх того, что тебя пронзят острыми когтями, утащат в темную дыру и сожрут заживо, не был беспочвенным». На протяжении 250 тысяч лет мы жили под открытым небом по соседству с гигантскими гиенами, саблезубыми кошками и другими хищниками. С точки зрения эволюции появляющиеся в хоррорах монстры олицетворяют собой те опасности, которые окружали нас во времена палеолита.

Из-за того, что хорроры почти напрямую обращаются к физиологии, у этого жанра сложилась не очень хорошая репутация. В основе западной культуры лежит представление о том, что мы возвышаемся над низменными инстинктами, но ужасы способны обойти наш интеллект и вызвать постыдно животную реакцию. А в более примитивных хоррорах часто встречается еще одно отвратительное напоминание о телесности — расчлененка. У нас вызывает отвращение и кровавое месиво на экране, и то, что это зрелище нас привлекает. Единственный жанр, который сильнее возмущает общественность, — это порнография.

Из-за плохой репутации более глубокие работы жанра часто называют другими словами. Лучшие «ужастики» часто определяют как «постхоррор». В литературе интеллектуальные ужасы переименовывают в «готические романы».

Страх с верой и без

Хоррор как вид искусства сложился относительно недавно. Прежде никто не пытался намеренно что-то сочинять. Кому нужны выдуманные кошмары, когда все вокруг ждут Страшного суда и ангела с серпом, который разольет кровь на сотни километров? До эпохи Просвещения все отборные ужасы обнаруживались в легендах и богословских трудах. В Библии Иисус проводит обряд экзорцизма не реже, чем исцеления. В Европе сатана нагонял на людей не меньше страха, чем клоун-убийца Пеннивайз, герой романа Стивена Кинга «Оно». Жители городов и деревень паниковали в ожидании нападения вампиров или оборотней, а тысячи женщин были признаны ведьмами и убиты.

Не случайно готический роман — предшественник современных хорроров — появился, когда многие люди поверили, что Бог мертв. Ужасы в своем современном виде показывают, что происходит, когда наши запуганные умы избавляются от веры.

В пантеоне жанров хоррор остается подростком, что выражается в его отношениях с прошлым: наполовину бунтарских, наполовину зависимых. С одной стороны, он часто обращается к самым радикальным формам атеизма. Тут уместно вспомнить мастера ужасов Говарда Филлипса Лавкрафта, который писал: «В основе моих историй лежит мысль о том, что все человеческие законы, деяния и эмоции не имеют для Вселенной решительно никакого значения». С другой стороны, хоррор веками был тесно переплетен с верованиями различных народов, и это тоже заметно. Например, в японских ужасах можно встретить персонажей мифов юрэй — призраков умерших, которые не могут попасть на тот свет.

Жить в эпоху перемен

Самым древним и сильным страхом Лавкрафт считал нашу неприязнь к неизведанному — она эксплуатируются почти во всех хоррорах, где миры рассудительных и конформных героев распадаются на части с приходом ужаса. Конец всего привычного и знакомого отражают даже режущие ухо диссонансы в саундтреках.

Замешательство и недоумение — благодатная почва для хорроров. Сегодня с ними сталкивается каждый. Одно и то же научное открытие или технологический прорыв приводят в экстаз топ-менеджеров Кремниевой долины и становятся причиной смутного беспокойства для миллионов людей. Как выразился главный герой фильма «Из машины»:

«Однажды наступит время, когда роботы будут смотреть на нас так же, как мы — на ископаемые скелеты на африканских равнинах».

Популярность зомби в жанре воплощает один из главных страхов современного человека — глобальной эпидемии: возможно, сегодня нас уже не так сильно пугает сатана, но эболы мы боимся адски. Вне лабораторий тоже есть вещи, которые грозят мировому спокойствию: например, изменение климата, которое может привести к еще одному кошмару — глобальному переселению. А это почти архетипический сюжет для хоррора, где чужаки вторгаются в прежде стабильное общество, пишет критик Лесли Клингер.

Возможно, в этом главная причина популярности хорроров: они отражают все наши переживания — от животных страхов до смутного подозрения, что в реальности все не так, как кажется на первый взгляд. Нас не покидает ощущение, что мир находится на грани глобальных перемен. Мы как будто готовимся к неминуемой катастрофе — эта идея кажется одновременно пугающей и притягательной. Но если раньше главной разрушительной силой в хоррорах становились сверхъестественные силы, то сейчас все чаще люди. И правда, конец света скорее случится из-за безалаберности программиста или нарушения правил карантина, чем станет карой небесной.

Голая жизнь

Хорроры легко сочетают консерватизм с радикальным анархизмом. Цепляться за все знакомое и следовать традициям часто не лучшая стратегия. Выживут те, кто быстро адаптируется к новым условиям. Не поможет ни высокое положение в обществе, ни богатство, и даже государство не способно никого защитить. Как говорил писатель Майкл Маршалл Смит:

«Есть только ты и монстр. Так было всегда. Так будет всегда». В кульминационный момент гендер, цвет кожи и национальность теряют важность.

В фильме «Бабадук» потерявшую мужа женщину преследует аморфный монстр в черной шляпе, воплощающий ее скорбь по умершему супругу. Монстр — то есть ее высасывающая жизнь травма — угрожает забрать ребенка и окончательно уничтожить ее семью. В конце героиня в крови и изнеможении кричит Бабадуку: «Тронешь моего сына — я тебя, сука, убью!» Монстр усмирен.

Первобытный ужас

Страх с верой и без

Жить в эпоху перемен

Голая жизнь

Рекомендуем подписаться на другие наши проекты: