Психология зависти: слепящий огонь взгляда

И все же зависть сложно спутать с какими-то другими чувствами, оно определяется довольно легко. Ведь оно не связано ни с какими желаниями и не удовлетворяет никакие потребности человека, как, например, ревность или вожделение.

На эту особенность зависти обращает внимание уже христианский богослов и философ Блаженный Августин в своей «Исповеди», где он вспоминает, как в возрасте пяти лет наблюдал сцену кормления грудью своего новорожденного брата. И завидовал он не ему самому, потому что на тот момент был уже достаточно большим, чтобы нуждаться в материнской груди, а тому чувству удовольствия и счастья, которое он прочитывал на лице брата, который, казалось, испытывал наивысшее наслаждение на свете. То есть принципиально важной отличительной чертой является то, что зависть (в отличие, скажем, от вожделения) направлена не на грудь, а на то удовольствие, которое пятилетнему мальчику в силу возраста оказывается недоступно.

Это описание Августина дает нам несколько важных фактов для понимания зависти:

Во-первых, мы завидуем не конкретному объекту, а тому счастью, которое другой получает от обладания этим объектом.

Во-вторых, мы вообще не нуждаемся в объекте зависти, потому что завистник желает отнюдь не получить то, что есть у другого, а оказаться на его месте. В отличие, например, от ревности, где чувства ревнивца как раз продиктованы правом собственности на некий объект, которым вероломно завладел другой. Ревность всегда строится вокруг объекта, а страдания ревнивца спровоцированы сценами присвоения его объекта и попирания его права собственности, сценами, которые он рисует у себя в воображении. Зависть же, напротив, отталкивается не от обладания объектом (совершенно очевидно, что объект зависти чужой и никогда не был моим, я не могу иметь на него прав собственности), зависть строится вокруг удовольствия другого, на которое я не претендую. Если ревнивец будет страдать от фантазий о том, как соседу хорошо с моей женой, то завистник, скорее, будет мучиться от мысли, что соседу так хорошо со своей женой, как мне с моей никогда не будет.

В-третьих, даже если завистнику вдруг удается завладеть тем объектом, который принадлежал его ближнему, тут же оказывается, что он ему совершенно не нужен, пользоваться он им не умеет и присвоить себе не в состоянии. Доказательства этого мы часто наблюдаем, когда дело касается так называемой «белой зависти», то есть того чувства, которое, дескать, должно мотивировать нас к достижению новых целей и приобретению новых предметов, качеств или свойств. Но стоит только завистнику заполучить тот предмет, который он думает, что вожделел, как он тут же обесценивается, и оказывается, что дело было вовсе не в этом конкретном предмете.

В-четвертых, зависть таким образом не имеет никакого отношения к желаниям. Она направлена не на объект, а на идентификацию. Завистник хочет не иметь, он хочет быть на месте другого. А значит, зависть ставит вопрос о собственном месте завистника и его идентичности. «Почему мне недоступно то, что доступно другому, почему он признан, а я нет?» – вот тот вопрос, который на самом деле мучает завистника.

Для чего нужна зависть? Она обозначает нашу нехватку, а значит, указывает на наше место. Зависть может являться конституирующим фактором личности: пусть даже я не могу присвоить себе объект зависти, но могу обозначить себя через его отсутствие: то, чего у меня нет, говорит обо мне больше, чем то, чем я обладаю. Таким образом, этот недоступный объект зависти становится неким моим тотемом. На этот аспект зависти и обращает внимание австрийский психоаналитик Зигмунд Фрейд, когда говорит о зависти к фаллосу как основе женской идентичности: женщина не может, да и не хочет, обрести или поиметь фаллос (если только речь не идет о крайних формах феминизма), но может заявлять о себе через зависть. И, таким образом, обрести свое место в социальном пространстве. Мужчина – это тот, кто иногда может фаллос иметь. Женщина – это та, кто иногда может фаллосом быть. Так устроена современная цивилизация, которая строится вокруг Эдипова комплекса, поэтому мужчины могут обладать фаллосом отца, а женщины им быть.

Еще одним фундаментальным исследованием зависти стала книга английского психоаналитика Мелани Кляйн «Зависть и благодарность», посвященная отношениям новорожденного ребенка с материнской грудью. Она называет зависть основополагающим чувством для обретения идентичности маленьким человеком и установления отношений с объектами в дальнейшей жизни. Кляйн исследует переход от зависти к агрессии, стремлению обесценить то удовольствие, которое получает другой от своего объекта, раз уж последним нельзя завладеть. В отличие от Фрейда, она полагает, что именно неразрешенная зависть становится причиной агрессии.

Мы можем ясно отличить зависть от ревности: первая направлена на объект, который не является моим и в принципе не может быть присвоен, вторая рисует картины утраты того, что принадлежит мне. Ревность дает идентичность через собственность, то есть через воображаемый порядок («я обманутая жена своего мужа, которая ревнует к другой женщине»), зависть дает идентичность через кастрацию, порядок символический («я завидую другой женщине, которая обладает мужчиной, который мне совершенно не нужен»).

Французский психоаналитик Жак Лакан называет зависть условием человеческой коммуникации, ибо само человеческое существо возникает в тот момент, когда отчуждает другому некий объект и взамен требует от него признания (имеется ввиду обмена объекта на признание, что и происходит в стадии зеркала, например, когда мы отождествляем себя лишь с проекцией своего тела, а остальную часть отбрасываем). Поэтому любая связь между людьми строится на том основании, что другой может что-то про меня знать и что-то мне дать, то есть это изначально отношения зависти. Неудивительно поэтому, что греческое слово «Ζῆλος» означает одновременно и зависть, и подражание, и эмуляцию. Поскольку любые человеческие отношения строятся на идентификации, зависть является естественным и неизбывным их спутником.

Лакан также обращает внимание на этимологию слова «in-vidia», которое в русском языке тоже восходит к глаголу «видеть». Зависть предполагает взгляд на другого, который выводит меня из равновесия, выбивает меня со своего места. В предельных клинических формах зависти исчезает сам субъект, полностью помещая себя на сторону другого, что мы видим, например, в случаях мании (когда человек полностью захвачен образом другого, поэтому не отвечает за свои поступки и не контролирует их).

Мы можем заключить, что функции зависти в психическом аппарате человека могут быть как в собирании идентичности (в случае зависти к фаллосу), так и полном распаде собственной идентичности субъекта (как в случаях психоза), поэтому в клинике чувство зависти заслуживает самого пристального внимания.

Дмитрий Ольшанский

Психоаналитик

Рекомендуем подписаться на другие наши проекты: