Леонардо да Винчи: Из личных записей

Леонардо да Винчи был потомком целой череды нотариусов, и, быть может, этим объясняется его тяга к ведению записей. Он то и дело записывал свои наблюдения и мысли, составлял перечни, делал зарисовки. В начале 1480-х годов, вскоре после приезда в Милан, он завел обыкновение регулярно вести дневники и до конца жизни сохранил верность этой привычке. Некоторые манускрипты представляют собой отдельные листы размером примерно с газетный лист. Другие — небольшие альбомы в переплетах из кожи или пергамента, величиной с маленькую книжку в бумажной обложке или даже меньше. Такие блокнотики он носил повсюду с собой, чтобы делать своего рода полевые заметки.

В эти тетрадки удобно было быстро заносить интересные подсмотренные сценки, особенно с людьми, ярко выражавшими чувства. «Старайся часто, во время своих прогулок пешком, смотреть и наблюдать места и позы людей во время разговора, во время спора, или смеха, или драки», — наставлял Леонардо самого себя. С этой целью он всегда носил с собой книжечку, прицепленную к поясу. Вот что писал об этом поэт Джованни Баттиста Джиральди, чей отец был знаком с Леонардо:

Когда Леонардо собирался изобразить фигуру, он вначале задумывался о том, какое общественное положение и какое чувство он желает показать: благородный ли это человек или худородный, веселый или суровый, встревоженный или спокойный, старый или молодой, разгневанный или смирный, добрый или злой. И, уразумев, что ему нужно, он отправлялся в такие места, где обычно собирались нужные ему люди, и наблюдал за их лицами, повадками, примечал их наряды и жесты. А когда находил то, чего искал, то делал зарисовки в маленькой книжечке, которую постоянно носил у себя на поясе.

Эти книжечки, свисавшие у Леонардо с пояса, а также листы покрупнее, хранившиеся у него в мастерской, сделались хранилищами и свидетелями его многочисленных страстных увлечений и навязчивых идей, причем часто многие из них соседствовали на одной странице. Как инженер, он оттачивал технические навыки, вычерчивая увиденные или придуманные механизмы. Как художник, он набрасывал идеи и делал предварительные рисунки. Как устроитель придворных увеселений, он рисовал эскизы костюмов, приспособления для сцены и для перемещения декораций, записывал басни и остроты, которые могли пригодиться для театральных постановок. На полях он набрасывал списки намеченных дел, записи о понесенных расходах, рисовал лица людей, поразивших его воображение. С годами его научные занятия становились серьезнее, и он исписывал целые страницы краткими тезисами и заготовками для будущих трактатов, посвященных полету, воде, анатомии, искусству, лошадям, механике и геологии. Едва ли не единственное, чего там нельзя найти, — это откровения личного характера или потаенные мысли. Это отнюдь не «Исповедь» Блаженного Августина, а скорее хроники беспощадно любопытного исследователя, зачарованного окружающим миром.

Собирая воедино пеструю мозаику идей, Леонардо следовал обычаю, довольно широко распространенному в Италии эпохи Возрождения. Такой альбом с разнородными заметками и зарисовками назывался zibaldone («смесь, мешанина»). Но записных книжек, которые могли бы сравниться по богатству содержания с Леонардовыми, мир еще не видел — ни тогда, ни, пожалуй, поныне. Его дневники справедливо назвали «самым поразительным свидетельством мощи человеческой наблюдательности и человеческого воображения, когда-либо письменно изложенным на бумаге».

Те 7200 с лишним страниц, которые дошли до наших дней, представляют собой около четверти всех когда-то существовавших записей Леонардо, но даже спустя пятьсот лет этот объем больше, скажем, объема электронных писем и цифровых документов Стива Джобса начиная с 1990-х годов, какие нам с ним удалось разыскать. Рукописи Леонардо — поистине невероятная удача для исследователя, документальное подтверждение его творческих поисков.

Однако, как всегда с Леонардо, здесь остались загадки. Он редко ставил даты на листках с записями, и часто непонятно, в каком порядке они следовали один за другим. После его смерти многие альбомы оказались разобраны на части, при этом отдельные интересные листы продавались, и разные коллекционеры собирали эти листы в новые кодексы. Из ранних коллекционеров стоит особо отметить скульптора Помпео Леони, родившегося в 1533 году.

Например, одним из множества перекомпонованных рукописных сборников стал Codex Atlanticus (Атлантический кодекс), хранящийся сегодня в Милане, в Амброзианской библиотеке. Он состоит из 2238 страниц, которые Леони выбрал из разных тетрадей Леонардо, относящихся к разным периодам с 1480-х по 1518 год. Codex Arundel (Кодекс Арундела), хранящийся в Британской библиотеке, содержит 570 страниц записей, созданных за тот же длительный промежуток времени; этот кодекс был составлен неизвестным коллекционером в XVII веке. А вот Codex Leicester (Кодекс Лестера) состоит всего из 72 страниц, посвященных, главным образом, геологии и наблюдениям за водой, и эти листы никто не разъединял с тех пор, когда на них писал Леонардо, то есть с 1508 по 1510 год; сейчас этот кодекс принадлежит Биллу Гейтсу. Всего существует 25 кодексов и разных собраний отдельных рукописных листов из тетрадей Леонардо, хранящихся в Италии, Франции, Англии, Испании и США. Современные исследователи, из которых особо отметим Карло Педретти, пытались установить хронологический порядок и датировку многих страниц, но эта задача весьма сложная еще и потому, что Леонардо иногда возвращался к старым, давно отложенным тетрадям и принимался делать в них новые записи, если находил свободное место.

Леонардо довольно рано принялся записывать мысли, которые казались ему полезными для занятия искусством или инженерными науками. Например, в ранней тетради, начатой в 1487 году (сейчас она известна как Парижский манускрипт B), есть рисунки, изображающие предположительно подводные лодки, малозаметные корабли с черными парусами и паровые пушки, а также архитектурные наброски церквей и проекты идеальных городов. Более поздние записные книжки свидетельствуют о том, что Леонардо стал больше удовлетворять собственное любопытство, и эти бескорыстные изыскания, в свою очередь, переросли в более глубокие научные исследования. Теперь его занимал не только вопрос о том, как все устроено, но еще и почему оно устроено так, а не иначе.

Хорошая бумага стоила дорого, и Леонардо старался использовать все края и углы большинства листов, втискивая как можно больше текста и рисунков на каждую страницу и помещая рядом, казалось бы, никак не связанные между собой темы и предметы. Часто он возвращался к какому-нибудь листу спустя несколько месяцев или даже лет и приписывал свежую мысль, — точно так же, как возвращался к «Святому Иерониму», а позднее и к другим своим картинам, чтобы уточнить или исправить какую-нибудь деталь. Ведь он продолжал развиваться, обретать новые знания и мастерство.

Иногда оказавшиеся рядом предметы и темы удивляют тем, что, на первый взгляд, не имеют между собой ничего общего, и в некоторой степени их соседство действительно произвольно. Мы видим, как ум и перо Леонардо перескакивают с какого-нибудь принципа механики на завитки волос и завихрения водяных потоков. Затем он принимается рисовать чье-то лицо и некое замысловатое устройство, потом переключается на анатомический этюд, и все это сопровождается пояснениями или размышлениями, записанными зеркальным способом. И все же эта пестрая мешанина очень нас радует, потому что позволяет подивиться красоте многогранного ума, который вольготно, не ведая оков и преград, блуждает по разным искусствам и наукам и попутно осознает, что все в мире связано.

Красота такой тетради в том, что Леонардо доверял ей свои полусырые мысли, недоношенные идеи, недоделанные наброски, еще не продуманные до конца заготовки для будущих трактатов. Все это вполне отвечало привычкам Леонардо: он давал своему воображению полную волю, чтобы строгие правила и четкий порядок не мешали набредать на блестящие находки. Время от времени он заявлял, что намеревается перебрать и упорядочить разрозненные записи и издать книгу, но в итоге оказался не способен на это — как не способен был и закончить некоторые свои произведения искусства. Точно так же, как Леонардо поступал со многими картинами, он подолгу возился с черновиками трактатов, периодически вносил кое-какие дополнения и уточнения, но так и не признал эти записи готовыми к публикации.

Один лист

Чтобы получить некоторое представление о рукописях Леонардо, можно внимательно рассмотреть всего один лист. Давайте возьмем в качестве примера большой лист бумаги (примерно 30×45 см), заполненный в 1490 году. Педретти назвал его «тематическим листом», потому что здесь охвачен очень широкий круг интересов Леонардо.

Левее центра изображена фигура, какие Леонардо очень любил рисовать или набрасывать: это полугероический профиль старика с длинным носом и выступающим подбородком. Он облачен в тогу и потому смотрится одновременно благородно и чуть-чуть комично. В перечне предметов, которые Леонардо привез в Милан в 1482 году, значится один рисунок «головы старика с огромным подбородком», и мы еще не раз встретим на страницах его рукописей этого заматерелого персонажа с некоторыми вариациями.

Прямо под стариком — ствол и ветви безлиственного дерева, они сливаются с его тогой и наводят на мысли об аорте и артериях кровеносной системы. Леонардо считал, что аналогии помогают постигать единство природы, и среди аналогичных форм, которые он изучал, были ветвистые узоры, какие можно наблюдать на примере деревьев, кровеносных артерий и сосудов, а также рек с их притоками. Он внимательно исследовал закономерности, проявлявшиеся в этих ветвящихся системах: например, как величина каждой ветви соотносится с величиной ствола, главной артерии или реки. Здесь, на этом листе бумаги, он явно намекает на сходство ветвистых структур, свойственных человеку и растениям.

Из спины человека вырастает геометрический рисунок — конусообразная фигура, состоящая из равносторонних треугольников. Леонардо подступался к проблеме, которая будет занимать его очень долго, — к великой математической задаче древности, «квадратуре круга». Задача эта состоит в том, чтобы построить квадрат, равный 24 106 по площади данному кругу, используя только циркуль и линейку без шкалы. Леонардо не был силен в алгебре и даже в арифметике, зато хорошо понимал, как при помощи геометрии можно преобразовать одну фигуру в другую, равновеликую ей. На этом же листе разбросаны геометрические рисунки, на которых заштрихованы участки, имеющие равную площадь.

Коническая фигура, приросшая к спине человека, напоминает по форме холм, и от нее Леонардо переходит к наброску гористой местности. В результате геометрический рисунок плавно перетекает в пейзаж, давая нам возможность бегло ознакомиться с пространственным мышлением Леонардо.

Если мы задержим внимание на этом рисунке, перемещая взгляд справа налево (то есть так, как рисовал Леонардо), то отчетливо проступит одна тема. Ветви голого дерева сливаются с телом человека, тело переходит в конусообразную геометрическую фигуру, а за ней берет начало горный пейзаж. Таким образом, эти четыре элемента, которые Леонардо, вероятно, принимался рисовать как совершенно самостоятельные наброски, оказываются, тем не менее, сплетены воедино, и это сплетение иллюстрирует важнейшую тему его искусства и науки: взаимосвязанность природы, единство ее закономерностей и сходство между человеческим организмом и устройством планеты.

А под этими слипшимися рисунками мы видим нечто более понятное. Это быстрый, но энергичный набросок конного памятника, который хотел воздвигнуть Лодовико Моро. Всего несколькими линиями Леонардо создал ощущение движения и мощи. Еще ниже и левее — два громоздких на вид механических приспособления, которые не сопровождены никакими пояснениями. Возможно, это некая система механизмов для отливки конной статуи. Внизу правой половины листа — едва различимый глазом эскиз шагающей лошади.

Ближе к линии разворота, в нижней части листа — два стебля с листьями, изображенные с мельчайшими ботаническими подробностями и, возможно, срисованные с натуры. Вазари писал, что Леонардо старательно зарисовывал растения, и дошедшие до нас рисунки свидетельствуют о его чрезвычайной наблюдательности. Ботаническая достоверность заметна и в его живописи — особенно в луврском варианте «Мадонны в скалах». И, как бы продолжая его излюбленную тему сходных форм в природе и геометрии, один из отростков, отходящих вбок от основания стебля, переходит в совершенный полукруг, начерченный при помощи циркуля.

У правого края листа мы видим наброски взбитых кучевых облаков, по-разному освещенных и затененных. Под ними нарисован столб падающей воды, вызывающей бурление в тихой заводи; эта тема будет преследовать Леонардо до конца жизни. А еще по всему листу разбросаны зарисовки предметов, к которым он будет еще часто возвращаться: церковная колокольня, завитки волос, блестящие ветки зелени, лилия, вырастающая из курчавой травы.

На этом листе имеется одна запись, по-видимому, никак не связанная со всем остальным. Это рецепт приготовления краски для волос: «Чтобы придать волосам рыжевато-коричневый цвет, возьми орехи и прокипяти их в щелоке. Окуная гребень в отвар, расчеши волосы, а затем просуши их на солнце». Возможно, это было как-то связано с подготовкой к придворному представлению. Но мне кажется более вероятным другое объяснение: этот рецепт — редкий пример записи личного характера. Леонардо было уже сильно за тридцать, когда он написал это. Возможно, он боролся с сединой.

Рекомендуем подписаться на другие наши проекты: