Заводной апельсин: Социологическое пособие

«Заводной апельсин» повествует о подростке Алексе, лидере молодежного преступного коллектива и классическом представителе делинквентной молодежи в целом, который после очередного нарушения общественного порядка попадает в руки правоохранительных органов. С этого момента государство с помощью всех имеющихся средств пытается исправить Алекса, но уже к финалу зритель прекрасно понимает, что социальные механизмы, которые должны дать желаемый для общества результат, работают не самым желаемым образом. Или всё же для кого-то желаемым?

Этот фильм Стэнли Кубрика может показаться экстравагантным гимном аморальности или даже просто бестактным изображением подросткового насилия. А ведь многие сцены «Заводного апельсина» прекрасно отражают причины распространенных социальных проблем (возникновение радикальной подростковой девиации, повышение уровня преступности, разрушение института семьи, деформация института религии и т.д.) и объясняют, что именно дисфункционально в обществе и его компонентах.

Институт семьи, или больная клеточка социального организма

Сцена семейного завтрака не может не натолкнуть на мысли о страшной болезни современной семьи, базового общественного института, из проблем которого, как показывает сюжет фильма, вырастают все остальные социальные сорняки наподобие массового подросткового девиантного поведения и морального кризиса. Вот как выглядит диалог отца и матери Алекса (см. Кадры):

Родители едва ли понимают, что вообще происходит с их ребенком; отец читает газету и, не поднимая головы, отчужденно отвечает на новость о плохом самочувствии сына: «Да, я слышал»; мать Алекса совсем не волнуется о происходящих в его жизни событиях и вряд ли собирается в них как-то участвовать.

Стоит обратить внимание на предыдущий кадр, в котором мама будит Алекса. Примечательно, что она не только абсолютно спокойно принимает очередной прогул Алекса в школе, но и не пытается предпринять что-либо для исправления ситуации: она разговаривает с ним через закрытую дверь и даже не пытается войти, чтобы хотя бы посмотреть на сына перед рабочим днем. Сцена наглядно демонстрирует, насколько вредоносным может быть равнодушное отношение и пассивное поведение родителей.

Самый настоящий семейный кошмар можно наблюдать ближе к концу «Заводного апельсина», в сцене возвращения Алекса в родной дом после тюрьмы. Оказывается, что родители главного героя за время его отсутствия успели найти молодого человека, который теперь арендует комнату их сына и во всем помогает, не доставляя лишних хлопот, которых было так много, пока в доме жил Алекс. Новый жилец буквально выгоняет Алекса из дома, а родители лишь разводят руками, не выказывая сильного желания заступиться за своего ребенка, который уже и не кажется им таким «своим».

Этот эпизод, кстати, заметил известный социолог Нейл Смелзер и проиллюстрировал им трансформацию социального института семьи в капиталистическом обществе. Так или иначе, факт оплаты новым квартирантом проживания на месяц вперед оказывается для отца Алекса более весомым аргументом, чем появление в доме сына, нуждающегося в поддержке близких.

Институт религии, или привет протестантизму

Cвященник, который читает заключенным проповеди в тюрьме, обозначил своим присутствием в фильме сразу две проблемы. Во-первых, через его поведение, социальный статус и зависимость от должностных лиц зритель узнает в церкви лишь очередной придаток государственного механизма. Это очень талантливо показано в сцене посещения тюрьмы политическим лидером.

Что же не так с самой деятельностью священника в тюрьме? Какая ирония скрыта в диалогах между Алексом и духовным лицом? Этими вопросами можно очертить вторую проблему, связанную с не самой однозначной тенденцией к формализации религиозных практик. Пятьсот лет назад против этого недостатка начал бороться Мартин Лютер, но даже сегодня явное расхождение между индивидуальной верой и её общественной оболочкой никуда не исчезает и остается одним из главных пунктов критики религии как социального феномена как такового. Конечно, Кубрик в некоторых сценах явно преувеличивает, дабы подчеркнуть карикатурность или явную нелепость происходящего на экране, но основной посыл сцены с речью пастыря о муках в аду остается актуальным и в наше время.

Политические институты, или мнимая автономность

Фраза священника «Если человек не может сделать свой собственный нравственный выбор, он перестаёт быть человеком» стала не только знаменитым афоризмом, но и ведущим лейтмотивом многих фильмов-антиутопий, снятых после выхода на экраны «Заводного апельсина». Почему инструменты, которыми пользуются представители власти в фильме, кажутся эффективными, но при этом оказываются губительными для частной инициативы? Что происходит со всеми остальными институтами в конце картины и не обманываем ли мы сами себя, полагая, что они-то к власти не имеют никакого отношения? Последняя сцена, в которой представитель власти кормит с ложечки бездвижного Алекса и размышляет о том, как они нужны друг другу, не похожа на предыдущие, она будто удивляет чем-то откровенным и немного подшучивает над человечеством, оставляя больше вопросов, чем ответов. Eteri советует пересмотреть «Заводной апельсин» Кубрика, чтобы самостоятельно оценить заключительный диалог картины. В конце концов, многое ли изменилось с тех пор?

Институт семьи, или больная клеточка социального организма

Институт религии, или привет протестантизму

Политические институты, или мнимая автономность

Рекомендуем подписаться на другие наши проекты: