"паразит"
— Ну что, договорились? Все придут вечером? Учтите, предки у меня сваливают из дома редко, поэтому устроить ночёвку в следующий раз получится фиг знает когда!
Громкий девичий хохот разлился звонким щебетом по школьным коридорам в суматохе перемены. Выжатые нескончаемым потоком уроков, вы плелись неразлучным квартетом в сторону выхода, грезя лишь об одном – как можно скорее покинуть духоту учебного учреждения, чтобы потом как следует оторваться, позабыв о тяготах уроков, что в конце учетного года повисли на ваших шеях кандалами, волочащимися по земле. Слабоалкогольные напитки, дресс-код в пижамном стиле, куча сплетен и бессонная но-о-очь под аккомпанемент криков из фильмов ужасов. Посиделки в кругу лучших друзей были потолком радости для выпускников, что сутками напролёт зубрили профильные предметы, готовясь к экзаменам; глотком свободы, в котором хотелось забыться и больше никогда не выныривать, наслаждаясь частичками беззаботности. Выходные дни и вот такие "вечеринки" дарили мимолётный вкус безмятежности, что танцевал на кончике языка после окончания уроков каждую пятницу, ведь спешить завтрашним утром было некуда.
Майская жара пришла в этом году быстрее ожидаемого, палила беспощадно даже после полудня, даже когда время близилось к семи. Косые лучи золотистого солнца играли меж колышущихся листьев деревьев, вырисовывая пляшущие тени на земле и других поверхностях; в глаза беззастенчиво светили, заставляя жмуриться. Тело всё – с самой макушки до пальцев ног, – от жары изнывало: неприятное ощущение дискомфорта будто пледом укутало и выбраться из него не представляло возможным. Ступни в лоферах горели, хотелось разуться и пойти дальше босиком. Спина потом обливалась, из-за чего форма так подло прилипала. Каждый сантиметр твоего тела был напряжён до предела, а мысли о холодном душе по приходу домой казались всё навязчивее и навязчивее, напоминая собой неисправную пластинку. Одни лишь морщинки на лбу да взгляд недовольный выдавали скопившееся до максимума раздражение.
Крикнув краткое «До вечера!» подругам, ты двинулась в сторону метро, прикрывая щурящиеся от солнца глаза ладонью, будто козырьком. Казалось, что даже переступив школьные ворота, дышать стало легче – воздух стал чище, а в груди больше не щемило. А может всё это было самовнушением! Но тот факт, что настроение улучшилось, стоило переступить порог этого места, оставался неизменным. Готовая уже достать наушники из рюкзака, чтобы скоротать время до станции в сопровождении прослушанного до дыр плейлиста, ты так и не успела надеть их, окликнутая знакомым голосом – громким, немного грубоватым, но всё же радостным. И коснулся он не только твоего слуха, заставив обернуться в его сторону, но и подруг по другую сторону дороги.
Сменяя быструю ходьбу на бег, юноша с лучезарной улыбкой бежал к тебе, крепко ухватив лямку ранца, болтающегося на одном плече. Черные волосы его развевались, в свете солнца отливая глубоким фиолетовым блеском, что так гармонично сочетался с бледной кожей. Клыкастая улыбка ни на мгновение не сходила с его уст, как и взгляд, неотрывно въевшийся в тебя, будто ты была его маяком.
— Джэмин? – от упоминания его имени, пусть оно и не было громким, лица подруг посунулись. Девочки переглянулись меж собой, а после взглянули на тебя, как бы спрашивая изогнутой бровью и взглядом: «может нам подойти?» На что ты быстро покачала головой, жестом руки показывая, что всё в порядке.
— Нуна, давай я тебя провожу? Тебе ведь к станции? – предложил он с тёплой улыбкой, стоя в метре от тебя. Черты твои разглядывал с интересом ученого, изучающего созвездия на небе – скрупулёзно, неотрывно. Взглядом скользнул сначала по юбке, а потом перебрался наверх к белоснежной рубашке с воротником. Шею, украшенную бусинами пота, что так блестел в свете уходящего солнца, тоже не пропустил, и то, как он стекал вниз к ложбинке меж грудей, но об этом Джэмин мог только догадываться...
— Сколько раз просила не называть так меня, – неловко отмахнулась ты, устремляя глаза куда-то в сторону, не выдержав напора, с которым одноклассник так бесстыдно рассматривал каждую родинку на лице, каждый его миллиметр, совершенно не скрывая этого. Делал он это не пошло, скорее со свойственным юношам его возраста интересом, не более. Однако внимание его всё равно смущало. — Я ведь всего-то на несколько месяцев старше. То же мне «нуна»!..
— Прости, ты так много для меня делаешь. Язык не повернётся обращаться к тебе неуважительно, – смешок сорвался с его уст так непринуждённо, что ты невольно подхватила его, глядя под ноги.
Джэмина нельзя было назвать плохим парнем, наоборот, он был довольно мил. Новеньким он стал в вашем классе в начале учебного года, и до самого его конца к нему так и обращались – «новенький». Одни лишь учителя называли по имени, все же остальные старались лишний раз не говорить с ним. Наблюдателем казался, вечно сидя на последней парте. Как ни обернись, встречалась ты с ним взглядом, неловко натягивая улыбку, тут же отворачиваясь.
Вёл он себя прилежно, учился тоже хорошо, однако к коллективу класса так и не смог прижиться. От чего-то ребята сторонились его, хотя причин на то никаких не было. «Изгой» слишком громкое слово – уж слишком хорош собой он был, да и в форме неплохой оставался. Ты лично заметила это, когда на физкультуре, краем глаза взглянула в его сторону... Худощавое тело выглядело подтянутым, рельефы мышц, будто горные породы в сумерках, украшали его, особенно чётко выделяя зону пресса. Он всего на секунду приподнял футболку, чтобы стереть её краешком пот с лица, как ты взглянула на него. Джэмин увидел, как ты смотришь на него, а ты увидела, что он увидел, как ты блуждаешь пытливым взглядом по его торсу! Смешок вырвался из его груди в тот момент, в то время как из твоей сердце готово было выпрыгнуть от того, как сильно чувство нахлынувшего стыда накачивало его!
После того случая ты старалась вообще не обращать на него внимания, даже не смотрела в его сторону. Сам он также не предпринимал попыток наладить отношения с одноклассниками – сидел себе в углу безучастно, на переменах ходил одиночкой, ни с кем не общаясь. И всех это устраивало: никто не тянулся к нему, как и он не тянулся к другим. Но чем дольше он учился с вами, тем чаще в груди твоей щипала жалость. Порой хотелось подойти к нему, подсесть и поинтересоваться его жизнью, узнать, неужели ему и вправду нравится это чувство отчуждённости, но что-то всегда останавливало, хватая резко за локоть. То ли возможное осуждение со стороны подруг, то ли боязнь пополнить ряды «не таких» в безобидной попытке сблизиться, что было бы тотчас поводом для насмешек. Поэтому ты выбрала и вовсе не замечать его, обращаясь к Джэмину только в случаях совместных проектов.
Однако слепая позиция твоя долго не продлилась...
Как бы ты ни хотела, просто не могла пройти мимо, когда увидела его поздним вечером в безлюдном кабинете. В это время в школе находились лишь те, кто посещал дополнительные занятия, а Джэмин точно не входил в их число. Ты точно знала это и оттого лишь сильнее волнение переполняло тебя. Шаг за шагом, ближе, осторожно, ты сокращала дистанцию меж вами. Казалось, тишина кабинета давила сильнее пресса, в то время как его мрак лишал зрения — не зная, что будет дальше, шла наощупь. Один лишь свет фонарей блекло проникал внутрь, слабо освещая его лицо.
В ссадинах. Щека припухшая. Губа разбита. Взгляда его не было видно за чёлкой взлохмаченной. В запутанных концах проблёскивали запёкшиеся капли крови, стекающие где-то с макушки.
«Жалкое зрелище», – тотчас пронеслось в голове мимолётно, но права отступать у тебя не было.
— Эй... – тихонько прошептала ты, став возле парты Джэмина. — Кто тебя так?..
А в ответ тишина. Слова ни проронил, только голову медленно поднял, будто в неверье, что перед ним действительно ты стояла. Не призрак твой, не проекция, а настоящая, во плоти, от чего безжизненный взгляд сменился чистым удивлением. Глазам своим не верил, смотрел на тебя при свете фонаря, под партой нервно заусеницы сдирая до крови.
— Ладно, не хочешь – не говори.
Не произнося больше ни слова, ты свесила с плеч рюкзак. Поставила его перед Джэмином на парту и начала шарить в нём в поисках подручной аптечки, в то время как сам он наблюдал пытливо из-под чёлки. За ней он чувствовал себя защищённым, будто никто его достать не сможет; не сможет узнать, что за огонёк в глазах его пляшет. Добрый? Навряд ли... Изучающий? Уже ближе к правде.
Глаза темнее чёрных вод пытливо прожигали взглядом – как заправляла за ухо непослушные пряди, как хмурила брови, в бардаке портфеля рыская в поисках нужного, как поглядывала в его сторону украдкой, будто задержать на нём взгляд чуть дольше было сродни преступления. Неловко, стыдливо, неуверенно.
— Руки в порядке? Или тоже... – не заканчиваешь от чего-то, но выпаливаешь, будто через рентген смотришь, и Джэмин послушно кладёт их на парту, показывая тебе окровавленные костяшки рук, и сердце твоё тотчас сжимается, видя в каком они состоянии. Теперь брови хмурятся отнюдь не от раздражения – смотреть на это больно становится на физическом уровне. Чувство вины фантомом оседает на плечах и стыдит за все те разы, когда хотелось подойти к нему и заговорить, помочь социализироваться и подружиться. Но каждый раз мнение окружающих одёргивало, держа вас на дистанции.
Распылив антисептик с запахом баблгама на наспех оторванную ватку, ты взяла руку Джэмина в свою. Твоя собственная дрожала, холодной была на контрасте с его тёплой: в воздухе витал сладковато резкий аромат спирта, что сразу бил в нос, но он даже рядом не стоял с запахом твоего парфюма. Ты была не настолько близко, но всё же Джэмин учуял его. Одурманил он юношу приторной сладостью вишни, завязался шарфом колючим вокруг шеи и чем дольше ты возилась с его руками, тем сильнее затягивался, перекрывая дыхательные пути. Но хотелось ли ему сорвать с себя этого змея? Никак нет. Закусывая и без того разбитую губу, Джэмин получал животный кайф от сладкого удушья, закатывая глаза за ширмой густой чёлки. Если бы только ты нагнулась к нему чуть ближе... Он бы точно сумел угадать все нотки твоего парфюма, смешавшегося с запахами твоей кожи и геля, ни чуть ни хуже опытного парфюмера. Если бы только...
— Готово, – вырвала ты его из мыслей. Дыхание перехватило, будто под дых ударили. Джэмин закашлялся, возвращаясь в реальность, где руки его уже были залатаны, украшены пластырями разноцветными. С заботой. Было это видно по тому, как аккуратно они прикреплены к ранам на костяшках, как тряслись твои руки, не унимаясь.
Поглощенный роем собственных мыслей, он даже не почувствовал боли пощипывания от дезинфекции. Ни-че-го, лишь только твой запах.
— Спасибо... – выдавил из себя Джэмин смущённо, но взгляда так и не поднял. Боялся, что заметишь румянец, что диким плющом разросся на его щеках, трогая даже кончики.
— Твоя губа... – заметила ты, неуверенно показывая на собственную, когда багровые бусины посыпались с его губы вниз, распуская мокрые бутоны на белоснежной рубашке.
— А, – запнулся он, приподняв голову. Ты выглядела так прекрасно в голубом свете ночи. Стояла прямо перед ним, глядя на него с обеспокоенным выражением лица – было ли это вызвано жалостью или искренней заботой, Джэмин не знал, да и не важно это было. То, что ты решила подойти к нему в момент, когда он был разбит, поселило в его сердце семечку еще не распустившейся привязанности, которой он не даст увянуть. — Ничего страшного. Царапина про...
— Давай и её обработаю. Выглядит ведь хреново. Кровоточит сильно, – не успел он договорить, как ты перебила его.
Взяла всё в свои руки решительно, уселась со стороны окна на его парту с краю, так, чтобы теперь свет фонарей падал на его лицо – поменялась с ним местами, не дав даже возразить, – и взяла за подбородок, разлив по телу разряд электрический. Не будь на нём школьной формы, ты бы точно увидела, как юношеское тело украсили тысячи мурашек, накалив и без того напряжённое тело до предела. Холодок от твоих пальцев, словно мороз, колол нежную кожу лица, успокаивая воспалённые участки синяков.
— Прости... – вырвалось вдруг стыдливо, когда рука с платком застыла в миллиметрах над его губой.
— За что? – недоумение танцевало в пурпурных глазах Джэмина. Застыв, будто твои руки и вправду могли превратить его в ледяную статую, он хотел услышать твой ответ, не сводя взгляда, в то время как твой устремился на разбитую губу.
Чувство вины разъедало изнутри кислотой, сдирая с сердца внешний слой. Обнажённое, оно обливалось кровью, видя к чему привело равнодушие и боязнь мнения окружающих. Сколько раз ты могла подойти к нему, когда взгляды чужие были вне поля зрения, сколько раз могла первой проявить инициативу, сколько раз шла на попятную, едва подошла к нему со спины?
«За то, что не подошла раньше»
— Щипать будет, – сказано было вместо правды сквозь зубы, превозмогая подкравшийся к горлу ком. — Потерпишь?
— Потерплю, – незамедлительно выпалил Джэмин, будто по команде, от чего смешок невольно вырвался из твоей груди. Впервые в его компании, так чисто и легко. И он готов был поклясться, что звук этот по звучанию чище псалмов. Сам его подхватил, разбавляя тишину пустого кабинета смехом. На мысли себя словил, что не хочет, чтобы смех твой слышал кто-то ещё, и от неё же застыл, глядя на тебя не отрываясь.
— Ты, главное, не дёргайся. Я постараюсь сделать как можно нежнее.
Нежно промокнув губу Джэмина платком, впитывая в него кровь, ты старалась касаться её едва ощутимо, боясь причинить ему ещё больший дискомфорт. Кровь всё шла и шла, пачкая алыми лужами розовый платок. В самой её середине виднелся разрыв, по бокам же – следы от зубов. «Разбил, так еще и кусал вдобавок?..» – пронеслось в голове, заставив поднять на Джэмина взгляд, который тут же встретился с его собственным. Довольным, с улыбкой в уголках губ, которая ещё больше растягивала ранку.
Тусклый холодный свет падал на его лицо, и прятаться ему было не за чем. Чёлка не спасала, даже за ней сейчас ты видела глаза цвета пурпурного, как смотрели на тебя, будто ничего другого не видели, и от этого холодок прошиб каждый позвонок, точно пересчитывал их. Может, ты надумывала себе лишнего, а может от настойчиво взгляда Джэмина тебе и вправду было не по себе, и потому ты вновь устремила внимание на его губу, стараясь не смотреть ему в глаза лишний раз.
Вновь брызнув на ватку антисептик, ты покрепче сжала его подбородок, приближаясь к его губам. Лёгкими касаниями приходилась по уголкам, убирая остатки запёкшейся и свежей крови, всё ближе приближаясь к глубокой ранке посередине. Шипел Джэмин тихонько, жмуря глаза, старался держать себя в руках, но стоило коснуться середины дёрнулся, громко замычал.
— Прости, прости! – искренне прощебетала, поддаваясь за ним вперёд. — Потерпи немного, нужно же обработать! – схватила бесцеремонно за подбородок и начала дуть на ранку, пытаясь унять щиплющую боль. Так по-детски и невинно, что боль и вправду начала утихать, словил себя на мысли Джэмин. Застыл как статуя, не в силах оторвать от тебя взгляда. Ты была так сосредоточенна заботой о нём, что сердце его забилось в диком плясе, затрепетало, грозилось вот-вот вырываться из груди. Так мила и невинна в этот момент...
Когда с губой было покончено, а щека обработана, ты отстранилась от него. Оглянула еще раз, и собралась спрыгнуть с парты, уходя домой, как вдруг Джэмин схватил тебя за запястье. Хватка его была крепкой, но больно не делала.
— С-спасибо тебе... Правда, спасибо, – произнёс он, глядя тебе прямо в глаза.
— Не за что... Не ввязывайся больше в драки, – ответила ты немного неуверенно, оглядывая его руку, впившуюся в твоё запястье.
— Не буду, – и вновь он выпаливает моментально, – но и ты больше не делай так с другими. Хорошо? – хватка его стала крепче, а в глазах воспылал огонёк надежды, голос мольбой был пропитан.
— Х-хорошо... – сказано было больше вопросительно, нежели утвердительно. Резкая смена настроения удивила, даже немного напугала, но испуг этот был недолгим – стоило Джэмину увидеть растерянный взгляд, он разжал пальцы вокруг тонкого запястья, а потом и вовсе отпрянул, натягивая улыбку.
— Я проведу тебя, нуна. Уже поздно, небезопасно ходить по темноте одной.
И ровно с того дня Джэмин сделал своей обязанностью провожать тебя до дома. Не важно – гроза, мороз или палящее, как сегодня, солнце, – он провожал тебя до самой двери словно личный телохранитель. Общение после того вечера тоже развязалось легко – стал чаще подходить к тебе на переменах, подсаживаться на лабораторных, а ты и не была против. На мнение чужое обращать внимание меньше стала, уделяя ему больше внимания. Звонки и сообщения с Джэмином сближали вас, но перечёркивать черту "друзей" ты не спешила.
Он присосался пиявкой, и разжимать острых зуб не собирался, искренне наслаждаясь общением с тобой. Заботу проявлял по-своему: делился домашним бенто, когда забывала еду дома, пиджак на тебя накидывал в непогоду, не принимая протестов, конспектами делился, старался объяснять непонятные темы на переменах или после уроков.
Между вами не было ничего "личного", ничего, что могло бы сделать вас близкими настолько, чтобы делить один зонт на двоих под проливным дождём без нарастающего в твоей груди чувства неловкости. Оно всегда шло с тобой рука об руку, лизало языком шершавым холку, от чего мурашки по телу табуном рассыпались, стоило вашим рукам в случайности соприкоснуться. И было это вызвано отнюдь не отвращением; чем-то, что пока что не вызывало в твоём теле ничего, кроме отторжения, каким бы привлекательным Джэмин не казался со стороны.
Проколотые мочки ушей, густые тёмные волосы, опрятный вид, как и запах одеколона – всегда свежий и в меру сладкий, – Джэмин был конвенционально красив, а его зажатость и неопытность в общении с девушками только добавляла юноше шарма. Поглядывая на него боковым зрением по пути к станции, ты в очередной раз убедилась в этом. Пыхтя от жары, он шёл рядом, то и дело оттягивая на шее удушающий галстук, хотел охладиться, но майский воздух был горяч точно пустынный. На одно лишь метро трепетала надежда остыть.
Чем ниже вы спускались, перешагивая ступеньку за ступенькой, тем отчётливее ощущалось приближение приятной сырости, обволакивающей ваши тела влажной простынёй. Какофония переплетающихся голосов разносились эхом по подземке, разбиваясь о холодные стены. Муравьями прохожие разбегались, спеша кто куда, старались как можно скорее добраться домой, ухватившись за свободное место в переполненном, точно муравейнике, вагоне. Девятнадцать двадцать на циферблате светилось ярко. «Поздновато... Дорога еще займёт час в лучшем случае, и только к девяти буду дома» – думала ты, зависнув на ярко неоновых цифрах. Одно только радовало – ночёвка у Каён. Марафон ужастиков, вредные снеки, ночной дефиле и примерка самых разных нарядов, в конце чего устроится фотосессия не хуже студийной...
— Нуна, скорее! – окликнул Джэмин, вырвав из мечтаний. За руку бесцеремонно схватил да на бег сорвался, волоча тебя за собой, чтобы успеть запрыгнуть в вагон.
— Да подожди ты! – со смехом вслед кричишь ему. Спотыкаешься обо что-то на лету, готовая уже поцеловать истоптанный пол, как Джэмин ловит тебя под руки, притягивая к себе.
— Поймал, – с улыбкой говорит просто, но в голосе отчётливо слышится гордость, будто выиграл олимпиаду по физике, занял первое место в забеге и одновременно покорил Эверест. Джэмин замер на долю мгновения, оглядывать личико твоё начал с приторно милой улыбкой – вроде ничего странного, но сжалось что-то внутри от его блуждающего взгляда.
— Я в норме, Джэмин... Спасибо, что словил, – начала ты, выравниваясь, желая отстраниться, – можешь отпустить теперь. Больше не упаду, – неловким смешком разбавила, делая шаг назад, но его это будто не тронуло. Длинные пальцы сомкнулись надёжным замком вокруг запястья и скорее потащили за собой в вагон.
«Может не услышал?» – подумалось, и, звучало это вполне правдоподобно.
Точной рой пчёл, люди гудели, залетая в вагон. Все спешили домой, к семьям, а у кого-то день только начинался, и теперь, когда солнце растворялось в закате, они вылезали из своих квартир, как вампиры, готовясь насладиться зрелищем, когда ночь опускается на город, зажигая его яркие огни. Шумно, людно, жарко. Кондиционер не спасал, как того хотелось, и, казалось, из-за такого большого столпотворения в капсуле было намного душнее, чем на улице. Трястись в ней около часа, так еще и стоя после целого дня за уроками было сродни пытки, от чего ты невольно замычала, комично жмуря глаза. Последнее, чего хотелось сейчас, так это тереться с потными телами незнакомцев, от чего озноб прошибал с пят до кончиков волос, заставляя те встать дыбом.
— Иди за мной, – пробормотал вдруг Джэмин и уверенно, всё еще удерживая тебя за руку, продвинулся вглубь, взглядом выискивая место, где вы бы могли спокойно стать. Не то что бы у вас была уйма вариантов...
Каждый хотел урвать уголок, в котором он сможет спокойно прислониться к стенке, засунув в уши наушники – всяко лучше, чем стоять в середине, как сардины в банке. Поэтому, протискиваясь сквозь толпу со словами «простите, извините», уже на следующей остановке, стоило некоторым выйти, Джэмин быстренько ухватился за этот самый уголок. Аккуратно вперёд тебя протолкнул, к самой стенке, а сам стал спереди, будто щит, ограждающий от потных тел незнакомцев. Словно знал, как сильно тебе это ненавистно.
— Теперь можешь не переживать о чужих прикосновениях, – с улыбкой благодетеля произнёс он, глядя на тебя сверху, и усмехнулся, умиляясь своим преимуществом в росте. В его глазах, что бы ты ни делала, всегда выглядела мило. Чертовски мило, что порой на него накатывало желание прижать тебя к себе и впиться зубами в мягкие щеки, пробуя на вкус каждую по очереди. Наверняка, они бы были такими же сладкими и мягкими как персики, думал Джэмин, поглядывая на твой профиль с последней парты.
— Да ты прямо мой спаситель, – хихикнула ты, поднимая голову, чтобы встретиться с ним взглядом.
Несмотря на то, что непрошеный контакт с незнакомцами больше не беспокоил тебя, желанная дистанция меж тобой и Джэмином всё равно отсутствовала, однако быть прижатой к нему казалось не таким уж и плохим вариантом. От него всегда приятно пахло, вы знали друг друга, хорошо общались – можно было и потерпеть час езды.
— Какие планы на вечер? – поинтересовался Джэмин, крепко держась за поручни для равновесия.
— Каён на ночёвку пригласила, так что сегодня я буду у неё. Родители её уезжают, наконец-то повеселимся, – мечтательный щебет твой разлился весенним ручейком. Так чисто и сладко, что уголки губ Джэмина расползлись в лёгкой улыбке, может даже глуповатой и влюблённой со стороны. — А у тебя? Опять дома проведёшь выходные?
— Кто-то еще будет? Мальчики может? Или вы чисто вдвоём? – проигнорировав твой вопрос, он продолжил интересоваться вашей ночёвкой. Без натиска. Свободно, со смешком непринуждённым.
— Я тебя умоляю, какие мальчики? – рассмеялась ты. — Я, Лиззи, Юна. Ну и Каён, понятное дело.
— Понятненько... Ну, повеселись там тогда.
Рука на поручне сжалась сильнее, в то время как вторая, будто инстинктивно, обвилась вокруг твоей талии, когда проходящий мимо вас, протолкнулся вперёд, задевая тебя своим телом. Джэмин сделал это так естественно, ничуть не изменившись в лице. Ты же – глаза округлила и слова проглотила, позабыв что хотела сказать. Как рыбка рот захлопнула, ресницами хлопая. Теперь вы вплотную стояли к друг дружке, а столпотворение вокруг вас разрасталось всё больше. Позади – стенка, спереди – грудь Джэмина, рубашка школьная, впитавшая в себя его аромат: запах парфюма, порошка для стирки и едва уловимого геля для душа. Соприкасаясь кончиком носа с нею не услышать сладкий букет было практически невозможно.
— Джэмин... – начала ты, разбивая бормотание о его плечо. — Это как-то неловко... Стоять вот так.
— Как "так"? – переспросил он, опуская взгляд, но встретился лишь с макушкой, от чего из груди вырвался смешок, что прошёлся по твоему телу вибрацией. — Не переживай, так тебя точно никто не заденет и не толкнёт. Всё под контролем.
Джэмин перебил тебя быстрее, чем ты успела ответить. Наклонился к тебе, и, словно в подтверждении своих слов, провёл кончиком носа по волосам, внюхиваясь. Не спеша, будто тема твоего шампуня и вправду волновала его больше собственного комфорта на данный момент. Ты чувствовала, как он вдыхает в себя аромат локонов, как проходится кончиком по линии роста волос, от чего волоски на руках становились дыбом.
Неожиданно это было. И близко. Очень близко. Настолько, что ты почувствовала, как его присутствие пробегает паразитом под кожей.
— Д-да вроде... – тема личного пространства вмиг позабылась. На смену ей пришли воспоминания прошедших дней. Ты и вправду сменила шампунь? Вещь настолько незначительная, мелочная, что даже вниманию не была удостоена. — Не помню, если честно... А что? Плохо пахнут? – самой себе не доверяя, ты поднесла к носу волосы, собранные в хвост.
— Нет, – рассмеялся Джэмин и ты готова была поклясться, что почувствовала как его губы изогнулись в ухмылке на твоей макушке. — От тебя всегда приятно пахнет. Сладко даже... Просто аромат другой в этот раз... – словно парфюмер, он продолжал вдыхать твой аромат, сжимая руку вокруг твоей талии стальным кнутом. Бесстыдно так, что мурашки невольно пронеслись по твоей спине от чувства внезапного дискомфорта, что с головой накрыл тело.
Смешанные чувства свербели в груди осиным роем: неловкость, смущение, тревожность. Они бурлили внутри на медленном огне, скручивая низ живота в нарастающем беспокойстве, от которого сердце стучало быстрее.
— Мист вишнёвый наверное... Я его утром перед школой на волосы распылила... – стараясь на обращать внимание на дискомфорт, ответила ты Джэмину, разрывая напряжённую паузу, пусть она и не была долгой. Ладошки начали потеть, грозились выронить ручки рюкзака из рук, что ты так сильно сжимала перед собой. Ногтями царапала ткань, губу изнутри кусала – делала всё, лишь бы отвлечь себя от мысли о Джэмине.
— Тебе подходит этот аромат, пользуйся им чаще, – проговаривая эти слова, уста его растягивались в чеширской улыбке. Он даже наклонился ближе к твоему уху, чтобы ты услышала их сквозь гул вагона. Медленно, но так чётко, будто пробовал их на вкус, вместо них перед глазами представляя тебя. Дыханием своим опалил и без того разгорячённую кожу, а после самодовольно ухмыльнулся, видя какой эффект оказывает на тебя.
Тело твоё тотчас дёрнулось, покрытое мурашками, дыхание спёрло, заставив рот захлопнуть, а руки... Руки только сильнее вцепились в ручку школьного ранца, безмятежно болтающегося под ногами в ритм вагона. Ты не смотрела на него, даже не думала об этом – взглядом зацепилась вдаль и отрываться не собиралась. И всё это в глазах юного Джэмина было более, чем просто умилительно. Но этого ему было мало – мало просто смутить тебя. Ему хотелось под кожу тебе залезть, в тепло внутренностей скользких окунуться, изучив тебя всю вдоль и поперёк; в подкорку мозга пробраться, чтобы стать ещё ближе. Однажды проявленная доброта, пускай она и была вызвана жалостью, раз и навсегда привязала его к тебе. Ни один день с той ночи в жизни Джэмина не проходил без мыслей о тебе – сама того не осознавая, ты притягивала его, не важно чем. Будь то мимолётная улыбка или простое приветствие, помощь со школьной программой, или же аромат. Тот самый, от которого глаза его закатываются, стоит лишь на расстоянии его уловить – точно маковое поле, он душил его своей пряностью.
При свете дня собранный, во мраке ночи Джэмин распадался на кусочки, лихорадочно втягивая запах подаренного тобой платка, что впитал в себя его кровь тем вечером. Он хотел постирать его и следующим утром отдать тебе, но ты заверила, что это ни к чему, что платок не так уж и дорог. И потому он оставил его себе – помятым и пропитанный запахом тебя и его засохшей крови. Стирать отказывался, боялся, что смоет то, к чему так сильно пристрастился, поднося к носу бессонными ночами, пока рука лихорадочно выжимала из него под одеялом нездоровую зависимость, что оставалась после на его ладони белёсым ликвидом. Грудь его рвано вздымалась, перед глазами – твоё лицо, а в воздухе запотевшей комнаты удушающий аромат маковых полей. Резкий запах излившегося семени, солоноватый пот, укрывший в свете уличного фонаря тело Джэмина блестящими бусинами, гнилистый аромат уже засохшей крови и сладость твоего парфюма, что впитал в себя платок – если бы он мог, пустил по венам это сочетание, ведь дурманило оно не хуже запрещённых веществ.
Джэмин старался – правда старался – не показывать тебе «эту» сторону, опасаясь, что ненароком спугнёт, потеряв ту тоненькую нить, которую ему с таким трудом удалось сплести меж вами. Обычного дружеского общения становилось для него мало, хотелось большего, и с каждым днём, какой бы силой воли Джэмин не обладал, он начал увеличивать дозу. Прикосновения задерживались на твоих руках дольше обычного, времени с тобой стал проводить больше и даже когда ты мягко отказывала, добивался своего, надавливая на жалость тем, что ты – единственная, с кем он общается. Смотрел на тебя как на благодетеля, поклонялся и боготворил точно святую, особенно жарко читая молитвы в школьном туалете, когда твоя форма для физкультуры пропадала и по счастливой случайности оказывалась именно в его руках. Закрывшись в кабинке, он опрокидывал голову назад и, поднеся ластовицу спортивных шорт к носу, изливался в собственную руку, пока сдавленные стоны разбивались эхом по кафельным стенам.
Одержимость тобой прогрессировала, опухолью разрасталась в клетках его воспалённого мозга и отравляла сознание. Ни вырезать, ни излечить. И чем дольше он терпел, тем больнее ему было на физическом уровне: сердце грозилось стать от бешеного сердцебиения, стоило подойти к тебе ближе дозволенного, руки потели и чесались, норовя вцепиться в тебя да разорвать, чтобы потом склеить и собрать воедино.
Джэмин не был уверен, что сохранит образ послушного ручного мальчика, к которому ты так привыкла. Стоя к тебе впритык, он изо всех сил сдерживался, чтобы не натворить глупостей, лишнего не взболтнуть. «Не мог, не должен был, права не имел», – остатки здравого смысла боролись с болезнью, но как только флуоресцентные лампы вагона погасли, фантомные следы ясности его разума рассеялись в красном свете аварийного освещения.
— Внимание, пассажиры! Произведена аварийная остановка по техническим причинам. Просьба сохранять спокойствие и оставаться на своих местах до получения дальнейших указаний, – раздался миловидный голос диспетчера. Но как бы располагающе он ни звучал, унять тревогу в груди не смог.
Муравейник зашевелился, шёпот волной накатил, заставив невольно дёрнуться. Шума только больше стало, не говоря уже о движении. В тусклом свете желтоватых ламп казалось, будто стены вагона сдавливают с обеих сторон точно под прессом. Дышать становилось тяжелее – дыхание участилось, в то время как сердце болезненно сжималось, качая бурлящую кровь, – зрение подводило, виньеткой сгущалось по углам, вгоняя в иллюзию чёрной дыры, что вот-вот проглотит. Выпрыгнуть хотелось, водой холодной облиться, но вместо этого по телу скатывались только капельки пота, стекающие вниз по шее, спине да пояснице. Свербёж знойный, как стрекот сверчков, раздражал; липко так было, громко до одури в ушах твоих. Казалось, ещё немного и...
— Успокойся, всё хорошо, – Джэмин голосом своим разломал пластинку на две части с громким треском, резко выдернув из проигрывателя твоей головы, и вмиг всё умолкло. – Обычно такие остановки не долго длятся. Минут десять, максимум, – он говорил размеренно и спокойно, поглаживая тебя по спине через рубашку. — Не переживай ни о чем, вон как сердце колотится! – смешок сорвался с его уст так непринуждённо, но от чего-то раздался он как ногтем по доске – так, что всё нутро сжалось. Быть может от того это, что рука его бесстыдно скользнула под форму, кружа в сантиметрах от застёжки бюстгальтера, а может и от того, что дыхание его опаляло мочку ухо, лишая в моменте способности даже пальцем дрогнуть. Просто застала в онемении, позволяя Джэмину фривольничать. — Давай подую.
Ответа твоего дожидаться не стал – отодвинул ворот рубашки да хвост на другую сторону, и принялся остужать кожу. Низко так. По-хозяйски, совершенно не боясь, что почувствуешь, как его губы едва касаются твоего плеча, скользя по нему всё выше и выше. Близко так. Что холодок его ментоловой жвачки опалял и без того разгорячённую кожу ещё жарче. Плетью хлестал, оставляя за собой морозные порезы, точно узор снежинок.
Доброта Джэмина отнюдь не помогала – ты лишь больше начинала задыхаться, отбросив уважение к личным границам, вцепившись в его рубашку. Аромат тленной сладости его тела притягивал, как нектар пчёл, но стоило впритык коснуться его, раскрывался запах гнилых фруктов, мяса сырого с привкусом мёда. Тошнота комом к горлу подскакивала, а виски разрывались, будто колонки от баса.
— Отодвинься!.. Мне дышать нечем, – на выдохе и грани срыва сказано, но услышано так и не было. Ни им, ни кем-либо другим. В подвешенном состоянии все пассажиры были охвачены только собственными переживаниями: яркие экраны смартфонов подсвечивали их лица в полумраке вагона. Никому не было бы дела скажи ты это громче.
— Так расстегни пуговицы, нуна, – так обыденно сказал, что пушок на шее встал дыбом, будто наэлектризованный. Усмехнулся и снова прильнул к изгибу, обдувая его в попытке охладить, в то время как рука, ранее выводящая круги на спине, играла с краем рубашки, колыхая её так, чтобы искусственно созданный ветерок целовал липкую кожу. — Или ты хочешь, чтобы я тебе помог? Ты всегда так добра ко мне, я никогда не откажу тебе в помощи, – и точно в подтверждении своих слов рука гадюкой шустрой поползла к верхним пуговицам, норовя избавить тебя от удушающей духоты.
— Джэмин, да прекрати ты! – теперь уже криком вырвалось из груди, и он замер. Как и несколько других мужчин и женщин, стоящих возле вас. Ты не видела их лиц – за широкими плечами Джэмина, что отгородили тебя от случайных прикосновений незнакомцев, видны были лишь тускло мигающие лампы, – но отчётливо расслышала осуждающее: «ни стыда, ни совести», «и как их только родители воспитали?!», «бесстыдники». И слова их ножом по сердцу прошлись, заставив глаза предательски намокнуть.
«Это не то, как выглядит! Он даже не мой парень! Я даже с мальчиком никогда... не была вот так!» – несправедливо обвинённая мимолётными, но такими презрительными взглядами, ты хотела оправдаться, сказать что-то в свою защиту, но чувство стыда комом в горле стало, не давая и слова вымолвить. Губы предательски задрожали, глаза запекли от скопившихся в них слёз. «К чёрту! К чёрту! К чёрту!» – в мыслях вихрем крутилось, и ты за ним – развернулась в мгновение ока, оттолкнув его от себя, и упёрлась плечом в перегородку, лицом к стенке. «Всяко лучше, нежели смотреть на Джэмина, да стоять к нему впритык... Придурок!» – думала ты, дрожащими руками выуживая телефон из кармана. Занять себя хотела — соцсети листала бездумно, переписки с подругами то открывала, то закрывала, связи всё равно не было, сколько не обновляй.
Дыхание стало приходить в норму потихоньку, сердце не так часто билось, и на мгновение ты словила себя на мысли, что буря миновала. Ты спрятала своё внимание от Джэмина. Возможно, немного по-детски, возможно, глуповато, став в угол и укрывшись ото всех и вся, но так действительно было спокойнее. Никаких прикосновений и шёпота, обжигающих кожу, с его стороны. Он понял намёк, и, отпрянул, сохраняя меж вами небольшую дистанцию, насколько это было возможно. Стоял себе молча, взглядом скользил по шее, но ничего не предпринимал, будто сам себя дразнил, изнывая от желания еще раз коснуться тебя.
— Успокоилась? – пять минут тишины и ты вновь слышишь его голос у уха. Не оборачиваешься, но видишь отчётливо ухмылку на его устах. Джэмин склонился над тобой хищным зверем, гиеной посмеивался, видя, как широко распахнулись глаза от страха, ведь его напускное смирение было лишь затишьем перед настоящей бурей.
Во рту пересохло. Ладошки вспотели. Низ живота вновь скрутило, предчувствуя что-то нехорошее.
— Ну ты чего кричишь, м? – кончиком носа проходит по волосам ласково так. — Подумают еще небось что-то не то, – хихикает смущённо, сокращая дистанцию. — А мы ведь этого не хотим, так ведь? – сзади пристраивается и вскоре ты чувствуешь то, что так сильно боялась ощутить. Тут-то твой пульс и подпрыгнул, заставив резко обернуться. По крайней мере, ты так хотела сделать. — Ну-ну, мы только заняли удобное положение, не дёргайся... – одна рука бесстыдно скользнула к груди, растягивая верхние пуговицы, в то время как вторая коснулась твоего бедра, подушечками пальцев проходя ими по юбке вверх-вниз. — Так-то лучше, нуна, – шептал он не своим голосом, ведь сейчас в нём не было ничего человеческого, только рык животный с придыханием тяжёлым. — Так тебе не будет жарко.
Джэмин больше не скрывал своей одержимости; не хотел больше в твоих глазах выглядеть обычным одноклассником с последней парты. Ни другом, ни знакомым – хотел, чтобы ты увидела его таким, каким он есть; каким ты его сделала, протянув в ту самую ночь то, чего ему никто раньше не давал. Он принял твою жалость за доброту, внушил себе, что ты играешь с ним, строя недотрогу, когда на деле больна им так же сильно, как и он тобой. До боли в груди, до жара внизу живота, до одури, когда ни одно лекарство не в силах унять пульсирующую лихорадку.
— Уважаемые пассажиры! Мы приносим извинения за временные неудобства. Поезд номер семнадцать готов продолжить движение. Мы вновь отправляемся в путь. Благодарим вас за терпение и желаем приятной поездки! – Голос диспетчера раздался по вагону, и он тотчас тронулся с места.
Толчком рванул на высокой скорости, оживив всех вокруг. Резко, да так, что многие дёрнулись по инерции. Извинения со смешком за причинённые дискомфорт другим эхом прокатился по вагону, когда пассажиры сталкивались друг с другом. Кто-то кому-то на ногу наступил, кто-то толкнул случайно, а кто-то со спины врезался, но извиняться не спешил. Только сильнее прижался, рукой твой рот прикрывая, пока бёдра тёрлись о школьную юбку, задирая ту вверх. Никто бы не обратил внимания, все были поглощены собственными заботами, чтобы поглядывать на парочку школьников, которых зажали в самом краю.
Одного эта мысль пугала до жгучих слёз, что скатывались по щекам; до дрожи в руках и нехватки воздуха. Другого же будоражила до чёртиков; до сбитого дыхания, что обжигало тонкую шею не хуже раскалённого масла, пролитого на неё.
— Выйдем на моей станции, нуна, – шептал он хрипло, двигаясь всё бесстыднее. Не замечал даже, как предплечье его кровоточит от впившихся в него ногтей. Слова звучали рвано и тихо, но сбитые вздохи в ушах твоих не уступали максимальной громкости наушников. Жаром опаляли да заставляли извиваться в его руках гадюкой, пока его правая пробиралась всё ближе к внутренней части дрожащих оголённых бёдер, что вот-вот готовы были подкоситься. — Устроим ночёвку у меня сегодня.