О смерти и самоубийстве

Проблема смерти волнует, пожалуй, каждого человека. Нам трудно осознавать, что однажды вся эта привычная для нас жизнь прекратиться, даже если мы прекрасно пониманием естественность процесса. Эпиктет объясняет, почему это нас беспокоит:

Право же, для чего родятся колосья? Не для того ли, чтобы и поспеть? Но вот они поспевают. А не для того ли, чтобы и быть сжатыми? Не обособленными ведь они родятся. Так значит если бы они обладали сознанием, то они должны были бы молить о том, чтобы им не быть сжатыми никогда? А никогда не быть сжатыми — это для колосьев проклятие. Знайте, что вот так же и для людей не умереть — проклятие. Это все равно что не созреть, не быть сжатыми. А мы, поскольку мы как раз те самые, которые и должны быть сжаты и вместе с тем понимаем это самое, что мы жнемся, возмущаемся этим! Это потому, что мы и не знаем, кто мы такие, и не приучили себя к тому, что касается человека, как искусные наездники — к тому, что касается лошади.

В этом фрагменте есть 3 важных посыла:

1. Мы ничем не отличаемся от других живых существ. Как и для колосьев, наше предназначение - созреть и быть "сжатыми".
2. В отличие от других существ мы осознаем свою конечность, но не в силах это изменить. Значит, следуя принципу дихотомии контроля, остается только повлиять на свое отношение к этому и именно над этим работать.
3. Боязнь смерти проистекает из-за незнания собственной сущности. Если бы мы глубоко понимали и принимали свою природу, как наездник знает природу лошади, мы бы не относились к перспективе смерти так болезненно.

Философ продолжает:

Так думаешь ли ты о том, что суть всех зол, неблагородства и малодушия у человека — это не смерть, а скорее страх смерти? Так вот, против него ты, у меня, упражняйся, сюда пусть будут направлены все рассуждения, упражнения на деле, чтения на занятиях, и ты узнаешь, что только так люди становятся свободными.

Или, например, вспоминая слова Эпикура из "Писем к Менекею":

Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет.

Иногда же людей страшит не столько смерть, сколько процесс умирания, например, в результате болезни. Эпиктет говорит:

- Так что же, если я заболею? 
- Будешь болеть правильно.
- Кто будет заботиться обо мне?
- Бог, друзья.
- Я буду лежать на жестком.
- Но как мужчина.
- У меня не будет подходящего жилья.
- Будешь болеть в неподходящем.

Это суровый ответ, но такова правда жизни. Эпиктет вносит поправки и в само представление о смерти:

Что ты имеешь в виду под этим "умереть"? Не изображай это дело в трагическом духе, но скажи как есть: "Вот уже пришло время этой материи распасться обратно на те первоначала, из соединения которых она составилась". И что в этом ужасного? Что может исчезать в мироздании? Что может возникнуть нового, противоразумного?

Эпиктет за тысячи лет предвосхищает слова астронома Карла Сагана, говорившего, что мы - звездная пыль: химические элементы, образовавшиеся в результате взрыва сверхновой звезды где-то в районе Солнечной системы, и эволюционно превратившиеся в то, чем являемся сейчас. Иначе говоря, мы - дети Вселенной, просто возвращающиеся к ней обратно в положенный час. И это — повод еще больше ценить тот ничтожный по космический меркам временной интервал, который нам дан для того, чтобы мы жили, ели, пили и любили. Сожалеть о том, что это время закончится, не просто иррационально, но и совершенно бесполезно.

Как пишет далее Пильючии, есть категория "технооптимистов", верящих, что наука поможет преодолеть проблему смерти, или по крайней мере сильно ее отсрочить. Например, загрузив сознание в цифру и затем каким-то образом его восстановив в новой оболочке. Вопрос, стоит ли тратить на это время и огромные средства, вместо решения проблем насущных - остается открытым, однако Эпиктет давал комментарий и на этот случай:

Нет, но я хотел бы еще быть на празднестве". Да ведь и посвящаемые в мистерии — продолжать быть посвящаемыми в мистерии, пожалуй, и зрители в Олимпии — смотреть других атлетов. Но всеобщее празднество имеет предел. Уйди, удались как благодарный, как совестливый. Дай место другим. Должны родиться и другие, так же как и сам ты родился, и, родившись, иметь место и обиталище подходящие. А если первые не уходят, что остается другим? Что ты ненасытен? Что тебе все недостаточно? Что ты создаешь тесноту в мироздании?

Здесь мы подходим к другому сложному вопросу - о самоубийстве. Эпиктет говорил следующее:

Если это для тебя нецелесообразно — дверь открыта. Если целесообразно — терпи. Ведь на все дверь должна быть открытой — и беспокойства у нас нет.

Дыму наделали в жилище? Если не чересчур, я остаюсь. Если слишком много, я выхожу. Нужно только твердо помнить о том, что дверь открыта. "Не живи в Никополе". — "Не живу". — "Ни в Афинах". — "Ни в Афинах". — "Ни в Риме". — "Ни в Риме". — "Живи на Гиарах". — "Живу". Но мне представляется, что жить на Гиаре — это много дыма. Я удаляюсь туда, где мне никто не помешает жить. Ведь то обиталище всякому открыто.

Гиар - это небольшой греческий остров в Кикладском архипелаге, куда во времена Римской империи ссылали преступников и неугодных. Одним из таких стал Музоний Руф, учитель Эпиктета, которого император Нерон сослал по ложному обвинению за якобы участие в заговоре Пизона. Таким образом Эпиктет метафорично подчеркивает невыносимость условий, в которых человек больше не может реализовать собственную добродетель, быть полезным и т.п.

Стоик говорит, что нас должна успокаивать сама возможность, право уйти, ведь "дверь" есть и она в любой момент может быть открыта. Это не означает, что ей нужно пользоваться, но знание, что всегда есть хотя бы такое решение, помогает переносить даже самые тяжелые испытания. По мнению стоиков, как смерть придает смысл жизни, так и возможность добровольного ухода дает мужество делать правильные вещи. Эпиктет говорил:

Ведь ноге быть по природе, скажу я, это быть чистой, но если ты возьмешь ее как ногу, то есть как не обособленную, то ей пристанет и в грязь ступать, и по терниям пройти, а то и быть отсеченной ради целого, — иначе это уже не будет нога. Такое примерно мнение следует принять и относительно нас.

Точно так же человек может получить «призыв», образно говоря, отсечь себя от остального (космического) тела. Но как нам узнать об этом призыве? Как нам правильно понять волю Вселенной? Благодаря разуму. Следовательно, это всецело зависит от каждого из нас — изучить ситуацию и решить, слышим ли мы призыв космоса уйти.

Иными словами, наши собственные размышления и вынесенные на их основе суждения определяют, пришло время выйти через открытую дверь или же мы должны остаться и продолжить борьбу. Однако причина должна быть очень весомой, поскольку человек даже в условиях бед и лишений все равно может сделать много полезных вещей как своим примером и наставлениями, так и просто будучи рядом с близкими людьми.

Будучи мудрым человеком, Эпиктет осознавал опасность легкомысленного расставания с жизнью и предостерегал против халатного отношения к принятию решения о собственной жизни:

Вот нечто подобное и в душе бывает у тех, кто превратно воспринимает эти рассуждения. Это как один мой друг, без всякой причины решил уморить себя голодом. Узнал я об этом, когда он уже третий день воздерживался от пищи. Я пришел к нему и стал спрашивать, что случилось. — Я так решил, — говорит. — Но все же что именно побудило тебя к этому? Ведь если ты решил правильно, вот мы здесь с тобой и мы готовы содействовать тебе в том, чтобы ты ушел. А если ты решил неразумно, то перемени свое решение».

И далее Эпиктет добавляет самое главное:

«Останьтесь, не уходите безрассудно».

End.

Больше интересного контента о философии и не только в ТГ-канале Гераклитовы слёзы