Письмо 55. О дружбе и разумной скуке
Я как раз вернулся с прогулки в носилках; впрочем, если бы я столько же прошел пешком, усталость была бы не больше. Когда тебя подолгу носят, это тоже труд и, видно, еще более тяжелый из-за своей противоестественности. Природа дала нам ноги, чтобы мы сами ходили, и глаза, чтобы мы сами глядели. Изнеженность обрекла нас на бессилие, мы не можем делать то, чего долго не хотели делать.
Однако мне необходимо было встряхнуться, для того ли, чтобы растрясти застоявшуюся в горле желчь, или для того, чтобы по какой-то причине стеснившийся в груди воздух разредился от качания носилок. <...>
По привычке я стал озираться вокруг, не найдется ли чего такого, что пошло бы мне на пользу, и взгляд мой упал на усадьбу, когда-то принадлежавшую Ватии. В ней он, богатый, как бывший претор, и ничем, кроме безделья, не знаменитый, состарился, почитаемый за одно это счастливцем. Ибо всякий раз, когда кого-нибудь топила дружба с Азинием Галлом, либо вражда, а потом и приязнь Сеяна (и задевать его, и любить было одинаково опасно), люди восклицали: "О Ватия, ты один умеешь жить!" А он умел не жить, а прятаться.
Ведь жить свободным от дел и жить в праздности - не одно и то же. <...> философия, мой Луцилий, внушает такое почтение и священный трепет, что даже сходство с нею, пусть и ложное, привлекает людей. Человека, свободного от дел, толпа считает добровольно уединившимся, безмятежным, независимым и живущим для себя, между тем как все эти блага никому, кроме мудреца, не доступны.
Этот, живущий в тревоге, неужто умеет жить для себя? И, самое главное, умеет ли он вообще жить? Кто бежит от дел и людей, неудачливый в своих желаниях и этим изгнанный прочь, кто не может видеть других более удачливыми, кто прячется из трусости, словно робкое и ленивое животное, тот живет не ради себя, а - куда позорнее! - ради чрева, сна и похоти. Кто живет ни для кого, тот не живет и ради себя. Но постоянство и упорство в своем намерении - вещи такие замечательные, что и упорная лень внушает уважение.
О самой усадьбе не могу ничего написать тебе наверняка: я знаю только ее лицевую сторону и то, что видно проходящим мимо. < Сенека описывает усадьбу, её удачное расположение и роскошь >. Видно, Ватия был неглуп, если выбрал это место, чтобы жить в безделье и старческой лени.
Но место не так уже способствует спокойствию; наша душа делает для себя каждую вещь такой или иной. Я видел опечаленными обитателей веселых и приятных усадеб, видел живущих в уединении, которые не отличались от самых занятых. Поэтому не думай, будто тебе живется не очень уютно оттого, что ты далеко от Кампании. Да и далеко ли? Достигни этих мест мыслями!
Письмо начинается с замечательного утверждения Сенеки о противоестественности некоторых вещей. Например, прогулки на носилках, благодаря чему дряхлеют мышцы, не практикующиеся в хождении. Именно практика является залогом мастерства, о чем любил упоминать Эпиктет. Чтобы стать хорошим бегуном - нужно бегать, плавцом - плавать, поваром - готовить, хирургом - оперировать. Теория закладывает фундамент и задаёт ориентиры, а дальше сплошное повторение с постоянным усовершенствованием техники.
Впрочем, философа можно понять. Проблемы с застоем в груди, по-видимому, вызваны хронической бронхиальной астмой, а болея, просто отсутствуют силы для самостоятельности. "Застоявшаяся в горле желчь" - производная от знаменитой "гуморальной теории" Гиппократа, представлявшей 4 жидкости в теле человека: кровь, флегму (слизь), черную и желтую желчь. Их баланс говорит о здоровье, а перекос приводит к болезням. В зависимости от того, к какой жидкости человек был больше предрасположен, складывался его темперамент: сангвиник (горячая и подвижная кровь), флегматик (спокойная и медлительная лимфа), холерик (бурная и истеричная желтая желчь), меланхолик (апатичная, грустная черная желчь). Также интересно, что данные представления наследуются прямиком от ранних философов-досократиков: количество жидкостей - это сакральное число 4 у пифагорейцев; оно же является 4 стихиями у Эмпедокла (огонь, вода, воздух, земля), соответствуя каждой из жидкостей, а их перекос по принципу противоположности стихий приводил к состояниям "сухое/влажное", "теплое/холодное" и т.п., в Гераклитовой диалектике.
Далее философ упоминает некоего богача Ватия, уединившегося в роскошном имении и предававшегося различным наслаждениям. Толпа обманчиво воспринимает состоятельных людей отошедших от дел счастливыми, приписывая им интеллектуальный труд и дела полезные, тогда как вне занятий философией это всё пустой звук. Такой человек продолжает жить в тревоге, размениваться на сиюминутные удовольствия и страсти, не принося пользы ни себе, ни обществу. "Кто живет ни для кого, тот не живет и ради себя", - заключает философ, вспоминая аристотелевскую максиму.
В завершении, Сенека напоминает, что не место делает человека счастливым, а его "внутреннее богатство", как источник неисчерпаемого счастья, который всегда берется с собой. Сколько богатых людей несчастны в своих шикарных хоромах, и сколько простых, занятых интересным делом, ощущают полноту жизни?
Не менее важный аспект касается и друзей. Даже в этом деле важна мера. Мы быстро пресыщаемся постоянством. Видя человека каждый день, исчерпываются темы для обсуждения, а интересные события не успевают накопиться. Всё больше хочется побыть в уединении. Мы меньше думаем о человеке, потому что проводим с ним всё время и можем перестать замечать важные детали. Разлука заставляет скучать, обостряет внимание, напоминает о ценности, сглаживает острые углы и противоречия.
Можно общаться и с отсутствующими друзьями так часто и так долго, как тебе самому угодно. В разлуке мы еще больше наслаждаемся этим общением, прекрасней которого нет ничего. Жизнь рядом делает нас избалованными, и хотя мы порой вместе сидим, вместе гуляем и беседуем, но, разойдясь порознь, перестаем думать о тех, с кем только что виделись.
<...> Друг должен быть у нас в душе, а душа всегда с нами: она может хоть каждый день видеть, кого захочет. Так что занимайся со мною, обедай со мною, гуляй со мною. Мы жили бы очень тесно, если бы хоть что-нибудь было недоступно нашим мыслям. Я вижу тебя, Луцилий, я даже слышу тебя, я так близко к тебе, что сомневаюсь, не слать ли тебе вместо писем записки.
Подписывайся на Telegram-канал Гераклитовы слёзы
