Письмо LXXVI. Об обучении и честности
<...> Я слушаю философа; уже пятый день, как я хожу к нему на уроки и с восьми часов слушаю его рассуждения. - Ты скажешь: "Нашел время! В твоем-то возрасте". - А при чем тут возраст? Разве не величайшая глупость не учиться потому, что прежде долго не учился?
"Что ж, и мне заниматься тем же, чем щеголи и юнцы?" - Не так-то плохи мои дела, если из всех моих занятий только это негоже для старости! В такую школу можно прийти в любом возрасте. <...>
Учись, покуда чего не знаешь, а если верить пословице, так и "век живи, век учись". И ни к чему другому не приложимо это правило лучше: век живи - век учись тому, как следует жить. Я же и учу там кое-чему. - Ты спросишь, чему? - Тому, что и старику надо учиться.
Всякий раз, как я вхожу на урок, мне стыдно за весь род человеческий. Ты знаешь, дорога тех, кто направляется в дом Метронакта, проходит у самого неаполитанского театра. Там битком набито, и все с жаром рассуждают, какой пифавлет хорош; греческий флейтист и глашатай собирают множество народу, а там, где изучают, что есть муж добра, и учат, как стать мужем добра, сидят считанные слушатели, да и те, на взгляд большинства, занимаются пустым делом, так что именуют их дураками и лентяями. Что ж, пусть посмеются и надо мною: брань невежд нужно выслушивать равнодушно, и тот, кто стремится к честности, должен презирать презирающих его.
<...> Чего ты ждешь? Знание никому не достается случайно. Деньги придут сами собой; почести тебе предложат; милостями тебя осыплют, в сан возведут. Но добродетель с неба не свалится; ее не познать ценою малых стараний и ничтожного труда. А потрудиться ради нее стоит: ведь ты разом получишь все блага. Благо только то, что честно, а в том, что одобряет молва, не найти ничего истинного, ничего непреложного.
<...> Каждой вещи придает цену присущее ей благо. О лозе мы судим по урожаю гроздьев и вкусу вина; об олене - по быстроте ног. Ты спросишь, крепок ли у вьючных животных хребет, потому что они ведь на то и нужны, чтобы носить тяжести. В собаке первое дело - чутье, если она должна выслеживать дичь, резвость, если она должна дичь преследовать, смелость, если нужно нападать и кусаться. В каждом должно быть наилучшим то, для чего он родится и по чему ценится.
А что лучшее в человеке? Разум, который его выделяет среди животных и приближает к богам. Значит, совершенный разум есть благо, присущее именно человеку, ибо все прочие он делит с животными. Человек силен? И львы тоже! Он красив? И павлины красивы! Он проворен? И лошади проворны. Я уж не говорю, что всем этим он уступает животным. И я спрашиваю не о том, что в нем самое большое, а о том, что присуще именно ему. У него есть тело? Есть оно и у дерева. Он может двигаться и произвольно направлять движенья? Но так же и звери, и черви! У него есть голос? Но у собак голос звонче, у орлов - пронзительней, у быков - гуще, у соловьев - приятней и подвижней.
Что же присуще именно человеку? Разум! Если он прям и совершенен, его довольно для счастья человека. Стало быть, если всякая вещь, усовершенствовав присущее ей благо, становится достойной похвал и достигает своей природной цели, то и человек, чье присущее благо есть разум, в той мере заслуживает похвалы и приближается к своей природной цели, в какой его усовершенствует. Этот совершенный разум носит имя добродетели, и он же есть честность.
<...> Ты не сомневаешься, что это благо, но сомневаешься, единственное ли благо. - Если тот, у кого все есть - и здоровье, и богатство, и множество изображений предков, и толпа в прихожей, - признан человеком дурным, ты его не одобришь. А если тот, у кого нет ничего из перечисленного - ни денег, ни толпы клиентов, ни знатности, ни череды прадедов и пращуров, признан человеком добра, ты его тоже одобришь. Значит, это и есть единственное благо человека: кто обладает им, тот, даже лишенный всего остального, заслуживает похвалы; кто не обладает им, даже когда он наделен всем остальным в изобилии, того осуждают и отвергают.
<...> Такой ум и зовется добродетелью или же честностью, он и есть единственное благо человека. Ведь коль скоро лишь разум совершенствует человека и лишь совершенный разум делает его блаженным, значит единственным благом человека и будет то, что дает ему блаженство. Мы говорим, что благо - также и все, исходящее от добродетели и ей причастное, то есть все добродетельные дела. Но она как раз потому есть единственное благо, что без нее блага нет.
<...> Ты согласишься, что человек добра не может не быть благочестив перед богами, а значит, что бы с ним ни произошло, он перенесет это спокойно, ибо знает, что случилось оно по божественному закону, по которому все совершается в мире. Кто так делает, - признает благом только то, что честно; а в нем заключено все - и долг повиноваться богам, и способность не горячиться при внезапных переменах и не оплакивать свою участь, но терпеливо принимать рок и подчиняться его веленьям.
<...> Ни один, кого ты видишь в пурпуре, не счастливее тех, кому разыгрываемая на подмостках драма вручала жезл и царское облаченье; пусть перед глазами народа высоко шествуют они на своих котурнах, - удалившись, они тотчас разуваются и вновь делаются обычного роста. Никто из тех, кого возвысили богатство и почести, не бывает велик. А почему он кажется великим? Ты меришь его вместе с подставкой. Карлик не бывает велик, пусть хоть стоит на горе; колосс сохранит свою величину, поставь его хоть в яму.
Это заблужденье - наш общий недуг; потому-то мы и обманываемся, что ценим человека не таким, как он есть, а с добавленьем всего, чем он украшен. Если хочешь знать истинную цену человека и понять, каков он, взгляни на него, когда он гол. Пусть сбросит с себя и наследственное достоянье, и почести, и все обманчивые прикрасы фортуны; пусть сбросит саму плоть: смотри на его душу, - какова она и велика ли своим или заемным величием.
Если он увидит блеск мечей и не опустит глаз, если знает, что нет никакой разницы, вылетит ли его душа из уст, или из перерезанного горла, зови его блаженным. <...> Удар предвиденного несчастья не так жесток. А глупцам, доверяющим фортуне, всякий поворот обстоятельств кажется нежданным и новым, и немалая доля несчастья для невежд - в его новизне. Знай же, что пережитые в мыслях тяготы благодаря привычке переносятся мужественнее.
Потому-то мудрец привыкает к будущим бедам, и то, что другие облегчают себе долготерпеньем, он облегчает долгим размышленьем. Мы слышим иногда от невежд такие слова: "Знал ли я, что меня ждет такое?" - Мудрец знает, что его ждет все; что бы ни случилось, он говорит: "Я знал"
Сенека начинает письмо с размышления о том, что учиться никогда не поздно. Луцилий спрашивает, зачем Сенеке в таком возрасте посещать лекции философа, но разве для умственного совершенствования есть возраст? Напротив, чем дольше у человека "работает" голова, чем более сложными вещами он занимается, тем "моложе" его нейронные связи, что служит хорошей профилактикой разных малоприятных болезней.
У Эпиктета в его метафоре с кораблем, в одном из размышлений "Энхиридиона", мы встречаем на первый взгляд противоположное умозаключение. Человек к концу своего жизненного пути должен "возвращаться на корабль", как бы готовясь к уходу, а не начинать "жизнь заново", пытаясь ухватиться за её бренные остатки. Действительно, противно видеть престарелых богачей, высокопарно рассказывающих об искренней любви к молодым девушкам, или продолжающих портить жизнь подрастающему поколению, пользуясь властью.
Однако, обучение - это не прерогатива молодых, а процесс, завершающийся только со смертью. Человек в возрасте, обучаясь, приобретает еще больше. Когда тело слабеет и уже не хочет покидать пристанище, разум может продолжать путешествовать по разным мирам, окунаясь в книги. Старец может поделиться полезным опытом, систематизированным благодаря философии и рефлексии, верно направить и посодействовать. "Век живи - век учись тому, как следует жить", - фраза, популярная еще со времен Сенеки.
В этом контексте стоик сокрушается, что проходя мимо театра, он видит толпу восхищающуюся флейтистом, и праздно проводящую время, тогда как философа слушают немногие, да и те плохо понимают, куда пришли. Массовое восприятие ценит внешнее, а не внутреннее, плохо расставляя приоритеты. Именно поэтому мнение таких людей не должно затрагивать душевный покой стремящегося к мудрости.
Центральный мотив письма - это конечно же добродетель. Она воплощает собой совершенство разума, являясь истинным благом, что в наибольшей степени соответствует человеку. Человек может быть силен, но не сильнее льва; может быть красив, но и павлины красивы. А вот что выделяет людей перед всеми остальными видами - это разум с его способностью к саморефлексии.
Совершенный разум делает человека счастливым, ведь он правильно понимает суть вещей, видит причины и следствия, верно расставляет приоритеты, а значит не тревожится, в любом деле сохраняя спокойствие и умиротворение.
Особый акцент Сенека делает на честности, хотя в данном контексте она тождественна добродетели ("Такой ум и зовется добродетелью или же честностью, он и есть единственное благо человека"). Только честный с самим собой человек сможет следовать пути добра. Сама же честность есть мерило, за которое человека можно уважать или осуждать. Хороший пример, когда у человека есть всё: здоровье, богатство, власть, но он бесчестный и заслужил плохую репутацию. Тогда и ты будешь считать его таким же.
Напротив. у человека может ничего не быть, кроме честности, и он все равно вызывает симпатию. Даже толпа чувствует, кто чего стоит. Пусть люди хотят обзавестись связями с теми, кто имеет деньги или высокий статус, но это чисто меркантильные, а не искренние отношения. Выговориться и получить поддержку пойдут к тому, кто искренен, не предаст и не воспользуется полученной информацией.
Больше интересного контента о философии и не только в ТГ-канале Гераклитовы слёзы
