Письмо LXXXV. Об однозначности и достаточности добродетели (ч. 3)
Текст
Беда - это то, что вредит; вредить - значит делать хуже; но страданье и бедность не делают нас хуже, следовательно, это не беды. "Но это ваше утвержденье ложно: не всегда вредить значит делать хуже. Буря и непогода вредят кормчему, но не делают его хуже". -
У стоиков и на это есть ответ. И кормчий из-за бури и грозы становится хуже, потому что не может выполнить свое намеренье и удержать направление; в своем искусстве он не становится хуже, в своем деле - становится. - Перипатетики говорят на это: "Значит, и мудреца делают хуже бедность, страдание и прочее в этом роде: они не отнимают у него добродетели, но делу ее мешают". -
Это было бы сказано верно, если бы обстоятельства у кормчего и у мудреца были одни и те же. Цель мудреца не в том, чтобы непременно добиваться в жизни всего, за что бы он ни взялся, а в том, чтобы все делать правильно; цель же кормчего - непременно привести корабль в гавань. Искусства - прислужники, они должны давать, что обещали, мудрость - госпожа и направительница. Искусство служит жизни, мудрость повелевает.
Я, впрочем, думаю, что отвечать надо иначе: буря не делает хуже ни искусства кормчего, ни применения этого искусства на деле. Кормчий обещает тебе не счастье, а полезную работу и уменье править кораблем, - оно же тем заметнее, чем больше ему препятствует какая-нибудь случайная сила. Кто мог сказать: "Нептун, иначе как на верном пути ты этот корабль...", - тот годен для своего искусства; буря же мешает не делу кормчего, а успеху. -
"Как же так, значит, кормчему не вредит то, что не дает ему достичь гавани, делает тщетными его усилья и либо несет его, либо держит и обезоруживает?" - Вредит, но не как кормчему, а как морскому путешественнику. Искусству кормчего непогода не только не вредит, но и помогает быть замеченным: в затишье, как говорится, всякий годится в кормчие. Препятствует она судну, а не тому, кто им правит, в его роли правящего.
Ведь у кормчего их две: одна - общая со всеми, кто сел на этот корабль, где он и сам - один из путешествующих; другая - особая, поскольку он кормчий. Буря вредит ему как путешественнику, а не как кормчему.
И еще: искусство кормчего - чужое достоянье, оно принадлежит тем, кого он везет, как искусство врача тем, кого он лечит. Мудрость же есть общее достояние - и тех, среди кого мудрец живет, и его собственное. Поэтому можно повредить кормчему, чей труд, отдаваемый другим, буря сводит на нет, и нельзя повредить мудрецу: тут бессильны и бедность, и страдание, и остальные жизненные бури. Ведь его дело сводится на нет только в том, что касается других. Сам он всегда деятелен, и с наибольшей отдачей тогда, когда фортуна ему противится: тогда-то он и делает дело самой мудрости, которая, как мы сказали, и общее достояние, и его собственное.
Да и тогда, когда его гнетет какая-нибудь необходимость, она не мешает ему приносить пользу людям. Бедность препятствует ему показать, как надо управлять государством, - и он показывает, как надо справляться с бедностью. Ничего нет в его жизни, что не служило бы делу мудрости. Никакая участь, никакие обстоятельства не отнимают у мудрого возможности действовать: ведь его дело - одолеть то, что мешает всякому делу. Ему по плечу и удачи, и беды: над одними он властвует, другие побеждает.
Повторяю, он так себя закалил, что обнаружит свою добродетель и в счастье, и в несчастье, так как смотреть будет лишь на нее самое, а не на то, что дает повод ее выказать. Ему не преграда ни бедность, ни боль, ни все прочее, что отпугивает невежд и обращает в бегство. Тебе кажется, беды гнетут его? Нет, служат ему!
Фидий умел ваять не только из слоновой кости; ваял он и в бронзе, а дали бы ему мрамор или другой камень, дешевле, - он сделал бы лучшее, что только можно из него изваять. Так и мудрец покажет, что такое добродетель, если возможно, - среди богатств, если нет, - в бедности, если удастся, - на родине, если нет, - в изгнании, если удастся, - полководцем, если нет. - солдатом, если удастся, - здоровым, если нет, - увечным. Какова бы ни была его доля, он сделает из нее нечто достойное памяти.
Есть укротители диких зверей, которые принуждают самых свирепых, одна встреча с которыми страшна, под ярмом возить человека. Не довольствуясь усмирением кровожадности, они приучают их жить с ним вместе. Львам, надсмотрщик сует руку в пасть, сторож целует своих тигров, слонов крохотный эфиоп заставляет приседать на колени и ходить на веревке. Мудрец - как они: его искусство - укрощать беды. И страданье, и нищета, и поношенье, и темница, и изгнанье, повсюду внушающие ужас, едва попадают к нему, становятся кроткими. Будь здоров.
Комментарий
В конце 85 письма Сенека рассматривает проблематику беды и страдания в контексте отличия мудреца от обычного человека, а также отвечает на критические замечания перипатетиков (последователей Аристотеля). Стоик использует метафору кормчего, ведущего корабль к гавани, и бури, как внешних неподвластных человеку обстоятельств.
Беда обычно воспринимается как то, что вредит, а значит делает хуже. Однако стоицизм интерпретирует это иначе. Для стоика важен его внутренний мир, стойкость и независимость от внешних событий. Беда - это нечто происходящее само собой, то, с чем мы ничего не можем поделать. В нашей власти находится только реакция на неприятные события, как мы их перенесем. Да, страдания и лишения неприятны, но они не влияют на нашу добродетель напрямую, а значит с позиции стоиков не могут вредить. И в изобилии, и в горести человек всегда может оставаться собою, с достоинством перенося капризы судьбы.
Перипатетики возражают, что бедность или страдания могут мешать мудрецу проявлять свою добродетель, также как буря мешает капитану в его плавании. С одной стороны, можно согласиться, ведь у богатого и здорового человека больше удобств для самосовершенствования. Он может арендовать уютное тихое место для размышлений и медитаций, нанять лучших учителей для самообразования, делать больше добрых дел, поскольку имеет финансовые возможности, а организм не отвлекает болезнями. Но, как замечает Сенека, основное отличие мудреца от кормчего (обычного человека) - в целях.
Мудрец стремится действовать правильно независимо от обстоятельств. Его борьба - это борьба с собой прежним, где победа - это постоянное преодоление собственных слабостей и реализация добродетели по мере сил, именно на том месте, на котором он находится. Искусство кормчего во внешнем достижении - доставить корабль в гавань, тогда как у мудреца, как гласит восточная пословица, - "есть только путь". И он сосредоточен на внутреннем правильном действии, независимо от того, какие внешние препятствия встречаются.
Более того, буря не вредит и искусству кормчего. Хороший капитан остается с теми же навыками, будь то буря или штиль. Но навыки капитана принадлежат не только ему, но и людям, которых он перевозит. При этом, он сильно зависит от наличия корабля, в рамках которого демонстрация навыков и уместна. Мудрец, помимо внешних обстоятельств, таких как взаимодействие с другими, остается еще и наедине с собой, без необходимости в подручных средствах. Даже если в силу каких-то причин мудрец не может действовать во благо других, он остается при своей добродетели, поступая наилучшим образом из доступных вариантов.
Сенека приводит метафору со скульптором Фидием, который делал статуи из любого данного ему материала: от слоновой кости до дешевого камня. Так и мудрец покажет наилучшее хоть в богатстве, хоть в бедности, хоть на родине, хоть на чужбине.
В конце Сенека сравнивает мудреца с укротителем диких зверей. Мудрец — это тот, кто может укротить любые беды, и как только они оказываются рядом с ним, они становятся "кроткими". Он способен использовать любые трудности как средство для проявления своей добродетели, что подчеркивает стойкость и способность мудреца адаптироваться к любым жизненным обстоятельствам.
Больше интересного контента о философии и не только в ТГ-канале Гераклитовы слёзы
