«Здесь танцуют, и всё будет хорошо»

Надеюсь, вчерашний День взятия Бастилии, знаменательный для каждого россиянина день, у вас не впустую прошёл. С праздником, граждане!

Однажды в 1369 году король Франции Карл V решил построить крепость. Не сам, конечно, и причины к тому же имел веские - Столетняя война. Так что делегировал задачу по укреплению Парижа полезными фортификациями тогдашнему мэру города, или как они это называли - прево, Гуго Обрио.
Гуго взялся за возведение крепости, чье полное название "Бастилия Сент - Антуан", закатав рукава и раскатав губу. Нарыл рвы, настроил подъемные мосты. Тоже не сам, конечно, посредством подрядчиков, что было очень выгодно в плане улучшения собственного благосостояния путем коррупции, откатов и отмывов. Преступная финансовая махинация не помешала Обрио выстроить прекрасную фортификацию в форме параллелограмма, длиной 70 и шириной около 30 метров, аж с восьмью пятиэтажными башнями, да с пушками, еще и стенами толщиной в три метра. Где также предусмотрительно были приготовлены места для содержания заключенных. Казематы предназначались для публики разной степени взыскательности - в верхних камерах имелись даже небольшие окна, правда с решетками, ну что уж теперь. Зато нижние были крайне неприятны: темные, душные, с мокрыми заплесневелыми стенами. Всего Бастилия могла вместить 42 заключённых.

Первым постояльцем стал сам Гуго Обрио. Мы могли бы возмущенно подивиться черной неблагодарности французов, засадивших создателя такой замечательной тюрьмы в ее же застенки, однако делать этого не станем. Потому что частично Обрио сел за дело - коррупционные схемы вскрылись, а частично по политическим мотивам. Казалось бы, ну возвел крепость, так займись - стреляй несчастных по темницам. Но так уж вышло, что времена тогда во Франции были неспокойные: война с Англией, распоясавшиеся студенты суверенного университета Сорбонны, сбивавшиеся в организованные преступные группировки и терроризировавшие горожан, вялость авторитета нового короля, ну и наконец, метания церкви, которая не могла определиться со ставками на победителя в Столетней войне, и кто у них, в конце-то концов, настоящий Папа - Климент VII или Урбан VI. Все это создавало кучу проблем куче народа и привело к тому, что герцоги Анжуйские, бывшие долгое время покровителями Обрио, решили ими больше не быть, своих проблем навалом, и по такому случаю, с энтузиазмом отдали прево на растерзание общественности и суда.

Суд с Обрио не церемонился, поскольку подсудимый сумел больно ранить каждого французского гражданина своими займами для строительства крепости у иудейских ростовщиков, ради полноты комплекта, ему вменили также: ересь, содомию и сожительство с еврейкой. Страшный человек он был, судя по всему. Так что суд безжалостно приговорил Обрио к казни посредством убиения. Потом, правда, передумал, все-таки мосты им тут понастроил, водосток с кирпичными сводами, дороги, и решил - не такой уж он и мерзавец, хоть и содомит, просте хосподе. Смертный приговор сменило пожизненное заключение, которое прево отправили проживать в его детище. Но там он не задержался, Обрио освободили во время народных волнений и бывший градоначальник быстренько уехал из Парижа в Дижон, плакать и есть горчицу.

Вообще, до царствования Людовика XIV в Бастилии редко когда хранили больше пары арестантов одновременно, к тому же узниками были преимущественно лишние принцы, мятежные маршалы, герцоги или, ну совсем на безрыбье, графы. Причем содержались они там весьма неплохо - уютные камеры, прислуга, кормят опять же хорошо, во всяком случае, к обеду ежедневно полагалось вино, а по праздникам могли и жареным голубем попотчевать. Все как у людей, только с решетками на окнах. А в качестве компенсации за причиненные неудобства, арестантам полагались прогулки в саду и визиты друг к другу в гости.
Но при Людовиках XIV и XV в Бастилию робко шагнули равенство и братство - заключенные разбавились буржуа, а иногда даже простолюдинами. Это безусловно привело к снижению стоимости заключенного человекочаса, однако, содержание такой тюрьмы комфорт-класса все еще больно давило на бюджет Франции. К тому же узники еще иной раз и просили продлить срок отбывания наказания. Ну, правда, кто откажется от таких санаторно-курортных условий? Я вам скажу кто - Вольтер. Да-да, думали философ? А человек то с прошлым.

Будучи еще молодым юристом по имени Мари-Франсуа Аруэ, Вольтер подвергся обвинениям в создании сквернословного памфлета о распутстве герцогини Беррийской, по совместительству любовницы герцога Филиппа Орлеанского. По последнему, кстати, в памфлете тоже прошлись, в основном на тему коррупции и казнокрадства. Герцог обиделся. То ли из-за того, что о его распутстве ничего не написали, то ли еще по какой неведомой причине, но принялся выяснять личность автора гнусного стихоплетства. Окружение Вольтера в едином порыве всепоглощающей дружеской любви показали пальцем на него и с энтузиазмом подтвердили, мол, он это, не иначе. Сам Вольтер все отрицал: "Ну не мог я такую бездарщину сочинить". Герцог подозрительно щурился и не верил, даже наоборот, все предлагал подозреваемому экскурсию в застенки, дескать, айда со мной, я вам такое сейчас место покажу, закачаетесь. Вольтер благоразумно отказывался, но почти на год по тундре, по железной дороге, таки, отправился. Хотя грех жаловаться, время провел плодотворно - написал поэму «Генриада» и трагедию «Эдип». Позже, герцог Орлеанский даже интересовался - как оно, творить-то в застенках? На что Вольтер отвечал благодарностью за заботу, но впредь просил об удобстве содержания в местах, не столь отдаленных от его вдохновения не волноваться.

Бастилия, как мы уже можем предположить, была довольно популярной локацией у парижской богемы и прочих одиозных личностей. Например, так называемый сам себя, граф Калиостро тоже имел удовольствие оценить прелести крепости изнутри. И Железная маска. Пусть никто не знал имени пленника и никогда не слышал его голоса, но согласно домыслам Вольтера, заключённый, которого выводили на прогулку в шёлковой (не железной) маске, был незаконным сыном Анны Австрийской, упрятанным подальше ее законным мужем. Ну и конечно же маркиз да Сад. Тот, что на свободе вел себя гнусно, что в заключении... Все жаловался, мол, вино ему к обеду подают отвратительного качества. Коменданту крепости даже пришлось просить жену маркиза организовать поставки любимого вина арестанта. Правда с де Садом нянчились в Бастилии недолго, в конце концов, комендант решил, что скворешня у маркиза протекла безвозвратно и передал подопечного в сумасшедший дом. Были тому причиной капризы относительно вина или привычные узнику извращения умалишенного характера, науке неизвестно.

За пять лет до взятия Бастилии в органах головного мозга государственных органов стали появляться проблески разумных мыслей об упразднении тюрьмы. Ну правда, денег уходит прорва, а номера пустые. Пытать, то малое количество сидельцев, нельзя. И даже в карцер посадить особо некого. Полное отсутствие рентабельности и какого-то ни было удовольствия от бизнеса. Уже готовились проекты будущей площади имени Людовика Людовиковича Шестнадцатого взамен снесенной Бастилии. И мысль то вполне почти здравая, только так сложилось, что крепость, изначально планировавшаяся для защиты города, стала для его жителей символом самодержавия и абсолютной власти феодалов. Народу такое неприятно, зато ненавидеть этот символ очень удобно. Поэтому мы не будем задаваться вопросом, почему французы во время волнений решили выплеснуть свой гнев именно на Бастилию, если в их распоряжении были гораздо более гадкие тюрьмы, например, Бисетр или Шарантон, просто смиримся.

13 июля 1789 года город очутился во власти вооруженных людей сомнительной, но революционной идеологии. Они начали злочинствовать и наводить беспорядки - грабить, убивать, жечь машины, оказывать сопротивление властям. Тогда Париж спасли только благодаря силам национальной гвардии. На площади перед Бастилией праздный люд, открыв рот от восторга, наблюдал за происходящим, аристократия же, заняв места получше, с возрастающим энтузиазмом рукоплескала реалити-экшену. Тогда еще никто не знал, что цена перфоманса составит несколько лет войны и заплатят за это жизнью шесть миллионов французов.

14 июля 1789 года, повстанцы решили, беспорядки - чек, теперь пора спасать "несчастных узников, томившихся в мрачных казематах Бастилии", по этому поводу два юных парижанина Даван и Дассен пробрались во внутренний, комендантский, двор крепости, тем самым, дав три зеленых свистка соучастникам - Оберу Бонмер и Луи Турне. Вчетвером они перерубили цепи подъемного моста, и тот рухнул вниз с такой силой, что подпрыгнул от земли почти на два метра, попутно раздавив одного зеваку и покалечив другого. "Эка невидаль!" - подумали повстанцы, которых во дворе крепости заметно прибыло, и собрались рубить цепи второго моста, что вел уже непосредственно в тюрьму, когда комендант Бастилии, Бернар Рене де Лоне, внезапно и нехотя поприветствовал их мушкетным залпом. Незваные гости подумали, что это какая-то военная хитрость и в смятении чувств принялись хаотично метаться по двору, с вежливой галантностью истинных французов перепрыгивая через убитых и раненных товарищей.

Само собой, это все несколько испортило им ощущение праздника. Тогда повстанцы организовали депутацию и отправили ее на переговоры в крепость. Парламентеры требовали от коменданта убрать пушки и вообще вести себя более гостеприимно. Де Лоне убрать-то совсем не мог, но в качестве жеста доброй воли предложил откатить пушки от бойниц и пообещал, что его солдаты первыми стрелять не будут. Члены депутации, не сказать, что сильно обрадовались такому предложению, но деваться некуда, приняли. А вот остальной народ отнесся к результатам переговоров крайне отрицательно, о чем поспешил сообщить коменданту и гарнизону лично, когда Де Лоне опустил мост для приема очередной депутации.

Видимо, тоже чисто из приветственных целей, толпа, ворвавшись в крепость, начала стрелять по солдатам. Солдаты ответили взаимностью, толпа обижено удалилась, но обвинила команду Бастилии в неспортивном поведении и нарушении соглашений. После чего собрала следующую депутацию, вручила ей в руки белый флаг, на шею барабаны, и снова отправила в крепость. Защитники Бастилии были готовы встретить визитеров с распростертыми объятиями и провести мирные переговоры, но часть депутации заявила, что не может работать в таких условиях, развернулась и ушла, а другая часть отчего то бросилась прорываться в крепость. Недоумевая от непредсказуемой логики повстанцев, Де Лоне, таки, дал приказ стрелять, вот тогда со стороны гарнизона крепости и раздался один выстрел из пушки тяжёлой картечью, а не пятнадцать, как потом будут рассказывать "свидетели".

Повстанцы решили, так дело не пойдет, и для пущей демонстрации серьезности своих намерений подожгли несколько построек. Правда, пожар мешал больше им самим, чем защитникам крепости, но это было дело принципа и вообще не так уж важно. Тем более, на всякий случай, осаждающие теперь, раз уж поджогом сами закрыли себе путь в крепость, принялись стрелять по ней из пушек. Гарнизон внутри Бастилии от такого вероломства окончательно загрустил и вынес на обсуждение вопрос о капитуляции. Де Лоне ничего не оставалось, и, получив гарантии безопасности, Бастилия открыла ворота. Ликующая толпа, попав в вожделенную крепость, на радостях народного единства, убила несколько офицеров и отхватила мясницким ножом голову коменданту, насадила на пику и по славной французской традиции понесла по парижским улицам.

От захлестнувшего их счастья, повстанцы даже не сразу и вспомнили про страдальцев королевского режима, ради которых все мероприятие, собственно, и затевалось. А когда узников, их было всего семь, наконец нашли и освободили, ими оказались: злостный уголовник, двое сумасшедших и четыре экономических преступника, отбывавших наказание за подделку векселей. Увы, маркиз де Сад, что мог стать жемчужиной бастильской коллекции, был переведен из тюрьмы за день до этого, и своим отсутствием лишил определенного лоска компанию «жертв деспотизма».

Так и закончился "штурм" Бастилии. Буквально за несколько часов она превратилась в руины, обломки которой горожане и предприимчивые граждане растаскивали на сувениры. Какое-то время развалины крепости привлекали к себе внимание публики. Там обнаруживались скелеты "замученных до смерти", которые, по факту, оказались останками протестантов, захороненных в Бастилии, потому что на католическом кладбище было нельзя. Шок и трепет вызывали "орудия пыток", в реальности бывшие когда-то печатной машинкой, и пушки, "беспрерывно палившие" по ни в чем неповинным людям, единственным выстрелом. А позже, на месте Бастилии некоторое время красовалась табличка "Здесь танцуют, и всё будет хорошо". Больше 850-ти человек были удостоены звания "Участники штурма Бастилии" и всю жизнь получали почетные пенсии. А с 1880 года день ее взятия стал национальным праздником Франции.

Лишь в 1927 году, когда созданная властями Парижа комиссия изучила архивы, результатом стало заключение: "Бастилию не брали штурмом. Ворота открыл сам гарнизон". Однако это совершенно не мешает французам ежегодно радоваться торжеству. Нам, возможно, трудно в полной мере понять, как из нелепой глупости можно соорудить целый культ, но кто мы такие, чтобы осуждать людей, питающихся лягушками?
Так что, Félicitations Pour le jour de la prise de la Bastille!