Алгоритм (продолжение)
The most effective insinuation is the one that gives facts that are valueless in themselves, yet cannot be denied because they are true. ― Umberto Eco, Numero zero.
Words can be like X-rays if you use them properly — they’ll go through anything. You read and you’re pierced. ― Aldous Huxley, Brave New World.
But if thought corrupts language, language can also corrupt thought.
— George Orwell, 1984.
Открыв глаза я увидела, что стою в просторном оживленном опенспейсе. Внешне он похож был на редакцию, но какую-то очень странную. У стен не было углов, и все вокруг имело плавные изгибы, было мягко и приятно на ощупь. Во всю ширину и высоту южной стены на меня смотрело огромное панорамное окно. Пол было не отличить от потолка, и все ослепительно белого цвета. Я подошла ближе к окну, и к своему изумлению увидела видневшийся вдалеке London Eye на фоне огромных черных небоскребов, над которыми курсировали многочисленные дроны, которые были похожи на миниатюрные летающие тарелки.
— Я понимаю, что у вас, девочек, всегда нечего надеть, но нельзя же так опаздывать! — внезапно произнес какой-то мужской голос за моей спиной.
Оглянувшись, я увидела стоящего передо мной красивого молодого человека с удивительно синим цветом волос. Сколько лет ему понять было сложно. Выглядел он примерно на 25-26 лет. Казавшийся несколько мешковатым на нем необычный белый комбинезон сильно напоминал космический скафандр. Очки у него тоже были весьма футуристичные — из сплошного пластика и без оправы, с едва мерцавшей цветной подсветкой.
— Да, простите… — машинально ответила я, к своему удивлению легко перейдя на английский язык, на котором я не разговаривала со времен института.
— В редакции «Нового дня» любят пунктуальность, голубушка моя! — улыбнувшись ответил незнакомец и, прикоснувшись в дужке очков, изменил цвет подсветки на голубой. — Провожу над собой эксперименты для новой статьи, — объяснил он. — Например, я заметил, что с зеленой подсветкой я более оптимистичный, с розовой — более дружелюбный, с черной — я вообще дерзкий пацан! — улыбнувшись добавил он, и на правой щеке у него проявилась заметная ямочка.
— Меня зовут Александра. Саша для своих… — на всякий случай решила не врать я.
— Ну, до такой интимности, я надеюсь, у нас с тобой не дойдет! — рассмеялся незнакомец. — Да, прости, забыл представиться. Бодони, Марк.
— Mark my words в смысле? — спросила я, протягивая руку.
— Нет, просто Марк. Но согласен. И имя, и фамилия у меня действительно дурацкие. — ответил он, грубо меня проигнорировав.
Бросив на него удивленный взгляд, я заметила, что у него на руках аккуратный свежий маникюр во всех оттенках кислотного цвета. Переведя взгляд на свои руки с короткими обгрызанными ногтями, я стыдливо потупила глаза.
— Правило № 5 нашего устава. Никаких телесных контактов… — вздохнул он. — Сама понимаешь. Ну, за исключением семинаров радости, где мы хм… так сказать, укрепляем корпоративный дух.
— Семинары радости? — удивленно переспросила я.
— Продержишься здесь до нового семинара, сама узнаешь! — со странным смешком хохотнул синеволосый Марк. — Хотя, тебе, Пеппи Синий Чулок, наверное, лучше будет слиться отсюда до него... — добавил он, бросив взгляд на мой заношенный до катышек старый голубой кардиган и плиссированную шерстяную юбку в черно-зеленую клетку.
— Честно говоря, я раньше ничего не слышала про ваше издание, но буду очень рада у вас работать... — начала я входить в свою легенду.
— Откуда ты вообще такая? — удивился синеволосый Марк, пристально на меня посмотрев, и я заметила что глаза у него на голубые, как мне показалось вначале из-за цвета очков, а темно-карие.
— Хорошо, поскольку ты мне понравилась, это останется только между нами! — улыбнулся он, и на его щеке снова проявилась маленькая ямочка. — Но, пожалуйста, никому об этом больше не говори!
— Ну ты даешь, рыжая! Какой идиот сейчас берет в редакцию тех, кто умеет писать? Ладно, давай быстрее, а то опоздаем на пятиминутку честности.
Когда мы вошли в кабинет, в нем уже было полно народу. Все собравшиеся скопились около большого экрана, упавшего как будто из потолка на странных пауках-кранштейнах. Внешне дизайн кабинета почти ничем не отличался от опенспейса, разве что большим количеством стабилизированных растений и стоявшим посередине огромным столом для конференций. На стенах кабинета висели множеств цветастых постеров в тонких пластиковых рамах. Я подошла ближе к одному из них, самому большому и ярко оформленному, на котором огромными алыми буквами было написано:
ПРАВДА — ЛОЖЬ, В КОТОРУЮ ВЕРЯТ
МИР — СТАБИЛИЗИРОВАННАЯ МАТРИЦА
Собравшаяся в кабинете толпа в разноцветных комбинезонах встала на одно колено. Краем глаза, я заметила, как Марк, поморщившись, опустился на колено в след за остальными и взглядом показал сделать мне то же самое. На черном экране начали бегать кислотно-лиловые столбцы цифр, и потом какой зомбирующий голос, словно молитву, начал зачитывать совершенно непонятный для меня текст. Вдруг цифры пропали и экран показал чье-то незнакомое, удивительно безволосое лицо. Такое ощущение, что у человека с экрана не было ни бровей, ни ресниц, ни вообще каких-либо примечательных черт лица, кроме слегка крупноватого носа. Войдя в экзальтацию, пухлая блондинка в исходившем от нее исступлении со всей силы плюнула в экран. Как я потом узнала, это был портрет лидера Металандии, единственной провинции, отказавшейся присоединиться в Алгоритмии и ее злейшего врага, с которой они ведут многолетнюю разрушительную войну. Люди, до этого казавшиеся вполне адекватными, под влиянием зомбирующего голоса и постоянно мелькавшей на экране картинки буквально на глазах начали кипеть нестерпимой ненавистью и выкрикивали проклятия и грязные бранные слова. Диктор, словно мантры, продолжал зачитывать свой текст, а коленопреклоненные люди на этом странном собрании повторяли за ним клятвы говорить ничего кроме неправды, и делать все ради победы над общим идейным врагом Алгоритмии.
Когда пятиминутка, длившаяся почти десять минут, наконец-то закончилась, началась обычная редакторская летучка и я впервые увидела его. Словно налетевший шторм, в кабинет внезапно вторгся импозантного вида мужчина лет пятидесяти и по-хозяйски занял кресло во главе огромного редакторского стола, жестом пригласив всех остальных сделать то же самое. Джон Баскервилль, как я узнала позже, занимал совершенно особое положение в этой редакции. Он единственный в редакции носил черный комбинезон и никогда не посещал пятиминутки честности. Несмотря на заурядную внешность, это был человек абсолютно дьявольского ума, хотя из-за неказистой наружности на первый взгляд он казался совершенно обычным. Абсолютно лысая, словно бильярдный шар, голова, сухие, дряблые от курения щеки, слегка свисавшие складками на худом лице, когда он улыбался, делали его похожим на большого обаятельного шарпея. За очками в старомодной черной оправе смотрели живые, насмешливые глаза.
— Итак, уважаемые, так сказать, коллеги! — начал главред. — У меня для вас очень скверные новости. Рейтинги наши все падают, охваты не растут, о степени вовлеченности аудитории я вообще молчу. Алгоритм все больше недоволен нашей работой. Если срочно не примем меры, вам не то, что некрологи нигде не дадут писать, а вообще писать будет нечем, да и незачем.
Собравшиеся за столом редакторы беспокойно переглянулись. Больше всего побледнел рыжеволосый толстяк.
— Брэдли! — воскликнул главред. — Что за бред вы написали в последнем выпуске? Прочитайте отрывок из вашей недостатейки.
Рыжеволосый толстяк сразу вскочил с места и все больше бледнея, запинаясь, начал зачитывать текст со своего электронного планшета.
— Новые продукты детского питания «Румяные щечки» настолько приятны на вкус, словно бокал мартини после рабочего дня и вызывают зависимость, словно сигареты, но при этом полезны для растущего организма. Все продукты состоят из обогащенных синтетических ингредиентов высшего качества и прошли строжайший контроль. Ваши детки оценят новую лимитированную упаковку со своими любимыми героями…
— Ладно, достаточно! — оборвал главред. — Сигареты, алкоголь… В рекламной публикации о детском питании! Вы отпугнули от нас спонсора и как минимум 50 тысяч молодых мамаш, которые сейчас строчат нам разгневанные комментарии.
— Нет! — закричал толстяк, начиная трястись от страха. — Я исправлюсь! Пожалуйста! У меня просто не было достаточно времени придумать другой текст…
— Поздно! Ты уже исчерпал все попытки. Это уже твое третье предупреждение! — сухо ответил главред. — Баншрифт! Роквелл! Уведите!
В кабинет вошли два высоких амбала с резиновыми дубинками и, подняв толстяка, отволокли его к выходу.
— Нет! Не надо! — раздавались его жалобные крики и всхлипы за дверью.
— Ну и пошел на хрен… — буркнул короткостриженный субъект, сидящий в дальнему углу стола. — Достал уже всех своим вечным нытьем.
— И да, — сказал главред, продолжая с довольным видом наблюдать, как толстяка, избивая, волокут в грузовому лифту. — Мы больше не посылаем никого на хрен, а вежливо желаем всего хорошего за пределами нашей редакции.
Я испуганно бросила взгляд на Марка, включившего фиолетовую подсветку и, казалось, остававшегося ко всему невозмутимо спокойным и безразличным.
— Мы должны подумать, как срочно поднять наши рейтинги... — непринужденно продолжил совещание главред. — Если бы случилось что-то плохое, это было бы для нас очень хорошо. Купер, что предложите?
— К сожалению, пока нет ничего интересного… — снова подал голос короткостиженный мрачный тип с заметной щербиной между зубов.
— Очередная внутригалактическая конференция планет большой восьмерки по поводу изменения гравитации и остановившегося земного ядра, объявление шорт-листа престижной литературной премии за самый нечитабельный роман Прустнер, новая вспышка неизвестного вируса в Африке…
— Купер, вы же редактор новостей! — возразил главред. — Уж вы-то должны знать, что не новости формируют СМИ, а СМИ формируют новости! Поработайте, вы же умеете находить новости там, где на них даже намека нет! Для чего я вас вообще сюда вытащил из «Светского сплетника»? На худой конец, придумайте сами! Чем пошлее заголовок, тем лучше! Правильный заголовок должен кричать читателю «Открой меня!», «Посмотри на меня!». Пусть он откроет, а в статье будут только три слова про жопу. Мы совершенно не обязаны оправдывать интересы нашего читателя! Мы здесь работаем совсем не для этого. Интересы читателя! Ха! Это последнее, что должно нас волновать.
Мы должны взывать к самым низменным его чувствам: жадности, любопытству, зависти, ненависти, злорадности, которые у него и так легче всего натренировать. Не надо делать такие глаза, Перпетуа. Это самое простое, что может делать человек, который умеет составлять слова в связные предложения. Умело надавливая на его слабые болевые точки нашего читателя мы можем от него добиться всего того, что мы захотим. Один раз заглотнув нашу наживку, он уже у нас крючке и будет есть все, чтобы бы мы ему не преподнесли на своем блюде, будь это даже придуманная нами от начала до конца новостная статья. Он считает, что думает самостоятельно, а на самом деле все его убеждения, все его знания об окружающем его мире основаны на том, что мы старательно в нем воспитали и в него вложили! Мы должны быть как информационный фастуфуд — должны вызывать зависимость и неспособность больше есть что-то еще. Это понятно?
Все сидевшие за столом редакторы утвердительно закивали головами, словно китайские болванчики.
— Хорошо, я думаю, новость про упавший на королевский небоскреб огромный дрон будет хорошо смотреться на первой полосе нашего нового выпуска.
— Вот видите! Можете же когда захотите! — похвалил главред. — Харринтон!
Худосочный тип с гладковыбритым блестящим черепом сразу напрягся, словно черепаха вытянув длинную шею из узких плеч с удивительной смесью истового подобострастия и легкого пренебрежения.
— Чтобы больше я не видел у вас в верстке такие слова, как «педераст», «гомосек», или что вы там еще любите употреблять в ваших статейках. Неужели нельзя освещать политические новости без всех этих давно устаревших неполиткорректных анахронизмов?
— Хах! Попробуйте! — усмехнулся гладковыбритый тип. — А как еще мне называть этих заднеприводных, если они там повсюду?
— Запомни, — устало выдохнул главред. — Мы больше не называем голубых педерастами, гомосексуалистами, педиками, заднеприводными, кожносенсорными, гомосятиной и остальными производными. Как такого деления на пол у нас вообще не осталось. Теперь мы называем их люди альтернативной сексуальности.
— Меньшими пидарасами они от этого все равно не стали. — недовольно хмыкнул себе под нос гладковыбритый.
— Нет! Ничего, сэр Джон! — ответит тот. — Простите, такого больше не повторится.
— Перпетуа! — продолжил разбор полетов главред.
Тут напряглась манерная женщина-вамп с алой помадой, сидевшая напротив меня.
— Можно я больше не буду слушать от вас слова «чудак» и «звездец» в служебных записках?
— А что я могу поделать, если работать приходится с одними на голову ушибленными чудаками и то, что они присылают мне на редактуру — полный звездец?
Главный редактор устало закатил глаза, но продолжать тему не стал.
— Кристен! — продолжил главред, повернувшись к пухленькой блондинке, плюнувшей в экран во время пятиминутки честности.
Пухлая блондинка вздрогнула и выпучила свои огромные, словно у буренки, голубые глаза с очень длинными, словно паучьи лапки, ресницами.
— Ваша последняя статья с обзором новой коллекции косметических картриджей недостаточно новая. Про все это вы уже писали в предыдущих статьях.
— Трудно написать что-то разнообразное, если вся косметика сейчас продается в одинаковых картриджах для умных 5D принтеров… — тихо возразила она.
— Ну тогда возьмите хотя бы какие-нибудь другие фирмы! Кто может сейчас позволить купить себе набор картриджей за полмиллиона от какого-то Ив Сен Версаче? Будьте попроще, ориентируйтесь на среднестатистического потребителя. Выбирайте масс-маркет с заводской базовой комплектацией обычной штамповки.
— Я думаю… — начала было говорить блондинка.
— Cogito ergo sum! - резко прервал ее главред. - Это Декарт говорил «я мыслю, значит я существую». В ваши обязанности, Кристен, думать не входит. Вы просто должны выполнять поставленные перед вами задачи.
А наша общая задача сделать так, чтобы у пациентов попросту атрофировалась способность мыслить и решать что-то самостоятельно. Они должны настолько облениться думать, чтобы все мысли им заменял запрос к нашему AI. А мы уже постарались, чтобы вложить ему в выдачу только правильные мысли и тщательно отфильтровать все ненужные и вредные для нашей Агоритмии!
Ведь в какой прекрасный век мы с вами живем! Человек наконец-то почти полностью освобожден от непосильного умственного труда! Зачем каждый день делать усилия и напрягать свои чахлые извилины, когда со всем этим уже давно прекрасно справляются наши нейросети? Все посты, все тексты, все книги теперь пишут с помощью AI. Мы уже добились больших успехов, но наша победа пока еще не совсем окончательна, потому что еще сохранилась незначительная группка отщепенцев, которая отказывается от использования AI. — вздохнув добавил главред. — Кто помнит, что такое французский язык?
— Мертвый язык, как и русский, итальянский, финский, испанский, и все остальные европейские языки! — подал голос розоволосый панк с противоположного конца стола. — На нем говорили на территории бывшей Франции, нынешней 5 колонии нашей Великой Алгоритмии.
— Правильно! — подтвердил главред. — Когда мы говорим «язык», то всегда подразумеваем человека, о говоря человеке всегда подразумеваем язык, поэтому наш биологический вид так и называется — homo sapiens — человек разумный. Нет ничего более естественного, чем язык. Мы пользуемся им каждый день и не мыслим жизни без него. Но в то же время язык — вещь абсолютно искусственная, самим человеком созданная. Умело управляя им, мы управляем всем человечеством! Вы хотя бы представляете себе, какая чудовищная сила заложена в языке, если она окажется в правильных руках?
Если у Данте Ад — это место деградации и смешения языка в лингвистические руины, то мы создали свой единый универсальный язык! Поэтому еще одной нашей задачей является избавиться многозначности и максимально универсализировать и сузить горизонты мысли. Ведь как было раньше — даже в нашем великом английском языке раньше было множество слов-дубликатов. К чему все эти излишества? Все это приводило в постоянной путанице в понятиях и путало наши алгоритмы. В американском английском «pants» называют трусы, а у нас, говоря о «pants», подразумевают брюки! Просто черт-те что! Куда это годится? Конечно, мы убрали из нашего современного словаря лишние слова и оставили только правильные и однозначные, и все стало значительно лучше!
— Но ведь если все теперь пишет AI… — робко подала голос я. — То что здесь делаем все мы?
— Хороший вопрос, девочка! — воскликнул главред. — Хотя бы кто-то здесь умеет правильно ставить вопросы! Потому что AI тоже надо пока чем-то питаться. Сейчас он все еще не может генерировать свой собственный контент, а лишь выдает только тексты на основе уже чьих-либо уже созданных. Именно поэтому у вас пока есть работа. — добавил он, сделав многозначительный акцент на слове «пока». — Кстати, кто ты?
— Это Александра, наш новый редактор культурной колонки. — подал голос сидящей по правую руку от него Марк. — Будет писать обзоры на книги и рассказывать о модных светских мероприятиях.
— А что, разве кто-то еще читает эти пылесборники? — удивился главред. — Для чего они вообще сейчас? Содержание любой книги можно узнать, прочитав в сети ее короткое саммари. Какая пустая трата времени! Скучные кривляния занудных неудачников для точно таких же жалких зануд. В общем, Александра, только без всех этих столь любимых у вас словесных финтифлюшек и глубокомысленных метафор. А то прочитают пару умных книжек, и начинают мнить себя великими писателями, ежедневно надрачивая на свой неземной талант, как будто сам господь их поцеловал в лобик. В отсутствие нормальных дел целыми днями изливают на страницы тонны своего никому не нужного говна, приправляя его своими литературно-вычурными причиндалами, мучая и себя, и корректоров, и читателей.
Это не про нашего потребителя! Нашему современному человеку подавай что попроще. Ему не надо грузить мозг лишними смыслами. Где? Что? Когда? Почем? Для него этого более чем достаточно. Побольше рекламы, побольше секса, чтобы эту самую рекламу продать. Поменьше смысловой нагрузки. В идеале, чтобы смысла не было вообще. Наш читатель хочет развлекаться, он не хочет постоянно прибывать в недоумении, что именно имел в виду автор под той или иной аллюзией. Будьте проще! Представьте, что пишите для вашего десятилетнего племянника. Это примерный психологический возраст нашего среднестатистического читателя, который мы ему усиленно прививаем.
— Да, хорошо. Я постараюсь. — ответила я, стараясь не сильно таращиться и села обратно на свое место.
Сидевший около главного редактора синеволосый Марк не сразу отреагировал на свое имя, как будто витая где-то в глубине своих собственных мыслей.
— Да, слушаю... — ответил он, обратив на главреда внимательный взгляд из-под своих мерцающих очков.
— Как выпускающий редактор, и моя правая рука, возьми шефство над новенькой. Покажи ей редакцию и ее новое рабочее место. Летучка окончена. Все свободны! Пока…
— У вас всегда так? — спросила я выходя из кабинета.
— Что ты! Обычно у нас не так скучно. — ответил Марк, вызывая лифт. — Ну ладно, давай я проведу для тебя небольшой тур по редакции.
Беззвучно подошедший лифт напоминал кабину космического корабля. Марк нажал на клавишу верхнего этажа и через несколько секунд мы очутились в огромном зимнем саду, наполненном диковинными деревьями и цветами. В глубине сада был сделан искусственный водопад, изливавшийся на нас с огромной высоты. Я удивленно таращилась по сторонам, не до конца веря, что такой огромный сад можно устроить внутри здания.
— Поскольку настоящие деревья и растения почти вымерли, вся флора осталась вот в таких вот заповедных зимних садах. — произнес Марк, подходя к огромному панорамному окну.
— Здесь очень красиво... — ответила я, продолжая с удивлением оглядываться по сторонам.
— Это мое любимое место здесь. Так сказать, мое место силы. Я люблю приходить сюда и иногда сидеть на этой скамье, просто наблюдая, как меняет свои оттенки вечернее небо.
— Небо отсюда действительно волшебное. А почему ты сказал, что никому не надо говорить, что я с филфака?
Марк пристально посмотрел на меня, и его бледное лицо стало удивительно серьезным.
— Неужели ты еще не поняла? Нам не нужно писать красиво. Нам нужно, чтобы нравилось алгоритму. Помнишь, был когда-то в ХХ веке мыслитель Бодрийяр, который первым сформулировал концепт симулякра как копии действительности? Так вот, реальный мир исчез, образовав вместо себя гиперреальность — симулякр реальности. Симулякром стало все вокруг.
— Можно сказать и так... — задумчиво ответил Марк. — Ладно, пошли дальше... — добавил он, вызывая лифт.
Я молча зашла за ним в лифт и спустившись на один этаж, мы оказались в огромном зале, похожем на гигантский Макдональдс.
— Так, тут у нас фудкорты, — ответил Марк. — Но чисто по-дружески я советую тебе беречь печень и никогда здесь не есть.
Спустившись еще на один этаж, мы оказались в целом лабиринте дверей.
— Здесь у нас игровая! — ответил Марк, открывая дверь в комнату, посреди которой стоял большой зеленый бильярдный стол и висело несколько экранов, с валявшимися рядом на ковре игровыми консолями.
— А у вас еще есть время играть?
— От работы кони дохнут. Мы, как и везде, работаем спринтами. Важно не сколько времени ты потратил, а как эффективно справился со своими задачами. Если у тебя осталось лишнее время, можешь потратить его как угодно.
— Тут у нас медицинский кабинет, бассейн, тренажерка, хаммам… — монотонно перечислял он, читая надписи на табличках дверей, которые мы проходили.
— Прикинь! Тут не только парят мозги, но можно даже все тело попарить.
— А это что? — спросила она, указав на странную комнату, в которой, словно коконы, висели странные конструкции, напоминавшие гигантские белые гамаки.
— А, это восстановительная капсула. — устало зевнув ответил Марк. — Туда отправляются суицидники, отвергнутые алгоритмом. Нажираются каких-то галлюциногенных грибов и потом пробравшись на крышу хотят спрыгнуть. Конечно, у нас есть специальные люди, которые сразу одевают на них успокоительные рубашки и делают инъекцию фомы, а потом отправляют в эту капсулу проспаться.
Наконец, мы прошли всю редакцию и становились около пустовавшего длинного белого стола, на котором стояло несколько работавших экранов.
— А вот и твое место. — ответил он, развернув в мою сторону похожее на скорлупку яйца белое пластиковое кресло. — Устраивайся, обживайся. Если будут какие-то вопросы, я тут неподалеку. — добавил он, кивнув в сторону большой прозрачной капсулы-пузыря.
— А какое у меня сегодня задание то? — крикнула я ему в ответ, но он уже ушел слишком далеко и не услышал моего вопроса.
— Займись пока вот этим! — окликнул меня резкий женский прокуренный голос.
К своему удивлению, я увидела внезапно материализовавшуюся передо мной Перпетую в своем красном облегающем комбинезоне. Наклонившись, она сбросила на мой стол кипу разноцветных бумвиниловых папок-скоросшивателей, и остроконечные концы ее короткой стрижки воинственно столкнулись на подбородке. Выпрямившись в полный рост, она бросила на меня пренебрежительно-насмешливый взгляд. Ни дать ни взять, а царственная Клеопатра, которая заметила на своей новой золотой босоножке налипшую грязь.
— Это все надо разобрать по кварталам и подшить в общий архив! — ответила она начальственным тоном.
— Как? Все это? — удивилась я, наблюдая за ее удалявшейся в сторону цветастых стеллажей фигурой.
— Нет, конечно. Это тоже! — ответила она, вернувшись с еще одной такой же кипой папок.
Язвительно улыбнувшись, она эффектно развернулась на своих высоких каблуках и продефилировала обратно за соседний стол. С тяжелым вздохом подбирая упавшие под стол кислотно-цветастые папки я подумала, что Елена Игоревна, наверное, действительно настоящая ведьма, если у нее даже в параллельной вселенной есть практически идентичный клон.
В сгущающихся чернично-розовых сумерках один за другим загорались неоново-кислотные огни. Не знаю, сколько времени я просидела в холле, вглядываясь в струи льющегося на улице дождя, абсолютно не зная, что мне делать и куда двигаться дальше. На меня накатило тихое отчаяние. Я осознала, что нахожусь в совершенно незнакомом мире, где у меня нет ни дома, ни друзей, ни родных.
Внезапно меня окликнул знакомый мужской голос.
— Забыла дома свой зонт, рыжая?
Смахнув слезы со своих щек, я повернулась и увидела стоящего передо мной синеволосого Марка.
— Да, у меня нет… зонта. — ответила я, пытаясь снова не заплакать.
— Ну ты даешь! Это же Лондон, детка! Никто здесь не выходит на улицу без зонта! — ответил он, продемонстрировав висевший у него на руке прозрачный зонт-трость.
— Да, очень непредусмотрительно с моей стороны…
— Знаешь, в моем доме пустует соседняя квартира. — добавил он, бросив взгляд на застрявшую у меня на ресницах слезинку. — Друг свалил на полугодовую стажировку и поручил мне поливать его зимний сад и кормить его прохвоста-кота. Я могу пустить тебя пожить пока не найдешь свое жилье поближе к работе. Если, конечно, возьмешь на себя мои повинности. Судя по тебе, ты с котами на «ты».
— Спасибо, ты такой добрый! — воскликнула я, потянувшись его обнять, но потом вспомнив об уставе сразу же отстранилась.
— Честно говоря, я и сам не знаю, почему я сегодня такой добрый... — признался он, продолжая смотреть мне прямо в глаза, словно сканируя. — Просто вид у тебя такой… Просит участия. В общем, если обещаешь не водить мужиков и не устраивать сатанинские оргии по ночам, поживешь пока у меня.
— А, так ты значит по девочкам? — поинтересовался он.
— Нет, я… — сразу смутилась я.
— Что ж ты серьезная-то такая! — снова рассмеялся он. — Тут без чувства юмора вообще не протянуть и дня! Ладно, пошли. Пока идем, я тебя немного введу в курс дел нашей редакции.
С этими словами он пересек глянцево-белоснежный вестибюль и вышел навстречу усиливавшемуся дождю, раскрыв свой прозрачный, похожий на огромную светящуюся медузу, странный зонт.