Оптимист
Every cloud has a silver lining (?)
У Валерия Чугункова была улыбка, которая, казалось, была навечно вшита в его лицо. Он как будто родился с врожденой усмешкой, которая бросала вызов мрачным реалиям окружавшего его мира. Он был человеком, которого обычно описывали как «ходячее солнце». Это был не просто оборот речи. От него словно отходило природное сияние, которое, казалось, делало мир вокруг него чуть ярче и светлее. Его волосы, лохматая копна золотистых кудрей, вечно подпрыгивали вместе с жизнерадостностью, отражающей его оптимистичный дух. Он любил носить красивую одежду — жизнерадостные желтые и оптимистичные оранжевые цвета — делающую его похожим на ходячую рекламу особенно жизнерадостной марки лимонада.
В мире, балансирующем на грани хаоса, где газетные заголовки постоянно кричали о грядущих катастрофах, а социальные сети были переполнены мрачными прогнозами и отчаянием, неутомимый оптимизм Чугункова выделялся как одинокий подсолнух на поле чертополоха. Он всегда смотрел на жизнь через поднятый средний палец, превращая все минусы жизни в понятные только ему плюсы. Он видел светлую сторону в каждой неудаче и искренне верил, что завтра всегда будет лучше, чем сегодня, — какими бы непостижимыми ни были доказательства обратного.
Чугунков жил в ничем не примечательной квартире в ничем не примечательном доме на ничем не примечательной улице в маленьком приморском городке Нищанск, затерявшимся где-то на самой крае Куршской Косы. Название города, конечно, было ироничным прозвищем. Его так окрестил какой-то давно проезжавший мимо знаменитый юморист, который, вероятно, обратился к нигилизму, став случайным свидетелем гнетущего упадка города. Это место было печально известно своим бесконечным списком бедствий: экологические катастрофы, экономические спады и общее чувство неблагополучия, которое, казалось, буквально пропитывало воздух. Это был город, который видел лучшие дни — если не годы — и все же Чугунков всегда находил причины ходить по его потрескавшимся тротуарам с жизнерадостностью ребенка новогодним утром.
Каждое утро он стоял перед зеркалом, с жаром чистя зубы, кивая своему улыбающемуся отражению, словно подтверждая некий молчаливый договор со Вселенной. Пена зубной пасты энергично пузырилась, как и его хаотичные мысли, проливаясь на подбородок, а затем в раковину, незамеченная.
— Сегодня будет просто потрясающий день! — заявлял он себе, словно мантру, даже когда новости по радио трещали от бесконечных рассказов о надвигающемся экономическом крахе и очередном урагане, надвигающемся на побережье.
Его жена, Екатерина, как всегда, наблюдала за ним со смесью веселья и раздражения. Она давно уже отказалась от попыток привязать его к гнетущей суровой реальности.
— Валера, дорогой... — говорила она тоном, в котором слышались и нежность, и тихое отчаяние, — возможно, сегодня тот день, когда ты считаешь, что стакан не просто наполовину полон, а, возможно, чуть треснул?
— Моя дорогая Катюша! Если стекло треснуло, это еще один повод насладиться водой, прежде чем она прольется! — отвечал он, нежно целуя ее в лоб, прежде чем выскочить за дверь.
В своей фирме, расположенной в унылом здании, которое, казалось, провисало под тяжестью собственной монотонности, Чугунков тоже был аномалией. Его немногочисленные коллеги ходили по офису, словно бесплотные призраки, привязанные к своим столам невидимыми цепями скуки. Флуоресцентные лампы мерцали с энтузиазмом умирающего светлячка, бросая бледность на тесный опенспейс, который, казалось, поглощал всю надежду. Чугунков, однако, был маяком света — или, возможно, слепого невежества. Каждый день он подходил к своему столу, словно к королевскому трону, размахивая степлером, слоно своим скипетром.
— Доброе утро, команда! — как всегда энергично поздоровался он, вызывая стоны и периодические закатывания глаз у своих вечно замученных жизнью коллег.
— Валера, ты слышал? — прошептала Евгения, главная офисная сплетница, голосом, похожим на заговорщическое шипение. — Мне моя подруга из серкретариата по дружбе вчера рассказала, что наше руководство планирует очередной раунд увольнений!
Чугунков кивнул, его глаза сверкнули неземным светом.
— Ах, серьзно? Очень жаль... Но зато подумай о возможностях, Жень! Шанс для новых начинаний! Для поиска своего истинного призвания!
Удивленная Евгения недовольно моргнула, на мгновение обезоруженная его неустанным оптимизмом.
— О Боже... Ты неисправим, Валера... — устало пробормотала она, поворачиваясь обратно к экрану компьютера и покачав головой.
По мере того, как шли недели, внешний мир, казалось, был полон решимости доказать, сколько несчастий можно вместить в один короткий новостной цикл. Стихийные бедствия, политические скандалы и общественные беспорядки разыгрывались как трагическая пьеса, каждый акт которой был еще более удручающим, чем предыдущий. Первая катастрофа, которая испытала непреклонный позитив Чугункова, случилась в среду, день, который начинался как любой другой. Солнце светило ярко, птицы за окном мелодично щебетали, а аромат свежесваренного кофе разносился по воздуху. Чугунков был на кухне, готовя свой фирменный завтрак — тост с вареной колбасой и капелькой оптимизма, — когда неожиданно разнеслось:
«СРОЧНЫЕ НОВОСТИ: КАТАСТРОФИЧЕСКОЕ НАВОДНЕНИЕ В НИЩАНСКЕ. ЗАТОПЛЕНА ПОЛОВИНА ГОРОДА!» — заревел телевизор.
Чугунков остановился на середине разреза, его нож завис над ломтем колбасы. На экране тут же замелькали изображения затопленных улиц, паникующих горожан и плавающих в потоке мутной воды машин.
Однако Чугунков все равно оставался стойким, его оптимизм был щитом против надвигающейся тьмы апокалипсиса. Когда очередной ураган наконец обрушился на город, срывая крыши с домов и вырывая деревья с корнем, словно капризный ребенок кукольный домик, Чугунков увидел в этом только возможность для сплочения местной городской общины.
— Подумайте о том товариществе, которое расцветет, когда мы поможем нашему городу снова восстановиться! — с надеждой агитировал он, махнув рукой соседям, которые спешили заколотить свои дома и уехать.
Жена Екатерина, все это время молча наблюдавшая за происходившим с крыльца, не могла не рассмеяться над его словами.
— Валера, ты понимаешь, что твой неисправимый оптимизм уже граничит с безумием? — тревожно крикнула она, и ее голос был едва слышен из-за завывания ветра.
— Безумие? — ответил Чугунков, его голос по-прежнему был полон убежденности. — Да ведь это единственный разумный ответ на наш безумный мир!
Оптимизм Чугункова не обошелся без нападок окружающих. Для некоторых его раздражающая жизнерадостность была оскорблением, отказом признать вполне реальные страдания вокруг него. Одним из таких людей был Аркадий Анатольевич, вечно ворчливый пенсионер, живший в доме по соседству. Аркадий Анатольевич видел все — войны, потери, медленное увядание надежды, которая, казалось, просачивалась в саму почву высаженного перед его домом вишневого сада.
— Зачем ты это делаешь, Валер? — спросил он однажды вечером, когда они сидели на его крыльце, потягивая из железных чашек слегка тепловатый горький чай, в котором чувствовался легкий привкус оптимизма. — Зачем продолжать улыбаться, когда мир настаивает на том, чтобы хмуриться?
Пока Чугунков обдумывал вопрос, его глаза отражали угасающий свет заходящего солнца.
— Потому что, Анатольич... — сказал он наконец. — Иногда улыбка — это все, что у нас есть. Это единственное, чего мир не может отнять, если мы не позволим... Это наш собственный выбор! Образ мышления и, прежде всего, дар, который может осветить даже самые темные дни...
Старик устало кивнул, недовольная улыбка дернула уголки его рта.
— Ты дурак, Валера... Но, возможно, миру нужно больше таких дураков, как ты!
Шли месяцы, и оптимизм Чугункова подвергся еще более серьезному испытанию способами, которые он даже не мог себе представить. Экономический спад еще более усилился, и его компания объявила о закрытии. Друзья и семья убеждали его взглянуть реальности в лицо и приготовиться к худшему. Но даже перед лицом личной катастрофы Чугунков отказывался сдаваться. Он увидел в закрытии фирмы шанс следовать новым мечтам и принять грядущую неизвестность с распростертыми объятиями.
— Валера, — вздохнула его жена однажды вечером, когда они сидели вместе на своем покосившемся изношенном диване. — А что, если ситуация не улучшится? А что, если мир действительно так мрачен, как кажется?
Он взял ее за руку, его пожатие было как всегда теплым и успокаивающим.
— Тогда мы найдем красоту в хаосе, мое солнышко! Мы создадим свой собственный свет, даже если это всего лишь неясное мерцание!
Жена тяжело вздохнула и положила голову ему на плечо, едва ли утешенная его непоколебимой верой в лучшее. В этот момент она поняла, что оптимизм Чугункова был рожден не глупостью, а глубоко укоренившейся верой в стойкость человеческого духа.
Молва о несокрушимом оптимизме Чугункова распространилась далеко за пределы их маленького городка, привлекая внимание столичных журналистов и любопытствующих. Некоторые приходили поиздеваться, другие — выразить свою признательность за удивительный пример человеческой стойкости. Придя вечером с работы, Чугунков, как обычно, включил телевизор и с удивлением увидел шедший там репортаж:
«СРОЧНЫЕ НОВОСТИ: УНИКАЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ КЛИНИЧЕСКОГО КРЕТИНИЗМА!»
— Как вам это удается?» — спросила молодая репортерша с радужной стрижкой «пикси», в глазах которой читалась смесь скептицизма и сарказма. — Как вам удается сохранять такой удивительный оптимизм, когда все вокруг вас разваливается?
Он стеснительно пожал плечами, его улыбка была такой же лучезарной, как и всегда.
— Потому что... — смущенно ответил он через паузу, глупо глядя на наставленную на него камеру, — я выбираю видеть мир не таким, какой он есть, а таким, каким он мог бы быть.... И в этом видении я нахожу надежду.
Однако окружающим мир не разделял его отчаянного оптимизма. Когда очередным вечером Чугунков вернулся домой, он обнаружил письмо, спрятанное под дверью. Не без труда открыв несколько раз упакованный конверт, он увидел, что это было уведомление о выселении. Хозяин здания, ссылаясь на неуплаченную аренду из-за всеобщего экономического краха, решил выселить всех жильцов.
— Это просто небольшая заминка, — пробормотал он, пытаясь вызвать в себе былую искру оптимизма. — Я всегда могу найти новое место! Или, может быть, мы просто немного поживем в гараже!
Стоявшая в дверях жена мрачно качнула головой.
— Что это? — спросил он, кивнув он на стоявший у ее ног чемодан.
— В своем гараже живи сам. Я уезжаю к родителям...
Чугунков чувствовал, как незнакомое до этого чувство отчаяния давит ему на грудь. Он был так занят попытками оставаться позитивным, что проигнорировал реальность своего печального положения. Он сидел на диване, окруженный ярко окрашенными стенами, которые теперь на мрачном фоне вокруг казались удушающе жизнерадостными. Его собственные веселые желтые обои в цветочек и смайлики, казалось, издевались над ним.
«Может, я действительно просто дурак?» — прошептал он в пустоту и вопрос эхом отозвался у него.
В последующие дни Чугунков бродил по руинам Нищанска, его сердце было тяжело от неопределенности. Однако неожиданная встреча вдруг полностью изменила его точку зрения. Сидя на скамейке в парке, погруженный в свои мысли, он заметил пожилую женщину, кормящую голубей неподалеку. Она посмотрела на него с понимающей улыбкой, ее глаза озорно сверкали.
— Вы выглядите как человек, которому нужно посмеяться! — улыбнулась она.
— Полагаю, что так оно и есть... Раньше я был тем, кто распространял смех, но теперь мне кажется, что весь мир смеется надо мной...
— Ах, ирония жизни! Мы все просто игроки в этом грандиозном представлении, пытающиеся во всем этом разобраться. Но иногда лучшее, что мы можем сделать, — это принять абсурд, но не терять чувства реальности.
— Принять абсурд? — повторил он, заинтригованный.
— Действительно! — кивнула она. — Жизнь полна бедствий, но она также полна моментов радости, пусть и мимолетных. Иногда нужно просто найти свою золотую середину во всем этом.
Чугунков неожиданно понял, что, возможно, он был слишком сосредоточен на поддержании фасада позитива. Что, если вместо того, чтобы навязывать счастье, он позволит себе почувствовать тяжесть реальности? Что, если он примет хаос и найдет юмор в абсурдности всего этого?
Когда он шел домой той ночью, он смотрел на звезды, мерцающие в ночном небе. Он чувствовал умиротворение, зная, что хотя мир может быть хаотичным, он также наполнен моментами радости и надежды.
Внезапно он увидел пред собой пылающую трущобу и отчаянные крики. Не раздумывая, он бросился в огонь, и ватащил из обломков молодую мать с маленьким ребенком, вынеся их из рушащегося дома в последний момент.
«СРОЧНЫЕ НОВОСТИ: УДИВИТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ ГЕРОИЗМА! — ревел телевизор следующим утром. — НЕДАВНИЙ ГЕРОЙ НАШЕГО РЕПОРТАЖА В ОДИНОЧКУ СПАС МОЛОДУЮ МАТЬ С РЕБЕНКОМ ИЗ ГОРЯЩЕГО ДОМА!»
В один момент из всеобщего посмешища Чугунков стал национальным героем, преподав окружающим самый ценный урок из всех: надежда, даже когда она граничит с глупостью, — это мощная сила.
— Валеру в президенты! — начала кричать на улице собравшаяся толпа под его окном.
«Валера, Валера... Любовь, надежда и вера... Валера, Валера!» — начала повсюду раздаваться попсовая песенка.
— А что, в Америке уже сделали своего идиота президентом! Чем мы хуже?