Хорошо быть тихоней
«Мэнсфилд-парк» — это волшебная сказка, но ведь по сути все романы — сказки. Стиль и материал Джейн Остен на первый взгляд кажутся устарелыми, ходульными, нереалистичными. Это, однако же, заблуждение, которому подвержены плохие читатели. Хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее — занятие бессмысленное. В книге правдивость изображения человека, явления или обстоятельств соотносится исключительно с миром, который создан на ее страницах. Самобытный автор всегда создает самобытный мир, и, если персонаж или событие вписываются в структуру этого мира, мы радуемся встрече с художественной правдой, сколь бы ни противоречили персонаж или явление тому, что рецензенты, жалкие писаки, именуют реальной жизнью. Для талантливого автора такая вещь, как реальная жизнь, не существует — он творит ее сам и обживает ее. Ощутить прелесть «Мэнсфилд-парка» можно, только приняв его законы, условности, упоительную игру вымысла. На самом деле никакого Мэнсфилд-парка не было и обитатели его никогда не существовали. — «Лекции по зарубежной литературе», Владимир Набоков.
Прочитала наконец последний оставшийся в моем списке непрочитанного роман Остин. Перечитала в лекциях Набокова то, что он написал про «Мэнсфилд-парк». Не рассчитывая хоть в чем-то превзойти детальный блестящий разбор данного романа, данный заслуженным мэтром изящной прозы, остановлюсь лишь на тех интересных на мой взгляд моментах, оставшихся по тем или иным причинам им незатронутыми.
Самый противоречивый роман Остин
Заканчивая читать «Мэнсфилд-парк» я наглядно представила себе как, наверное, страдал Набоков, читая данный роман. Потому что это явно не его cup of tea. История Фанни Прайс, плотно вплетенная в историю Мэнсфилд-парка — это, конечно же, история Золушки. Нравоучительная (читай — нудная) история взросления о том, что заблуждения рано или поздно разрушаются, а добродетель всегда вознаграждается. Тема, которую Остин затем уже во всем своем блеске раскроет в следующем романе «Эмма».
Ни тебе пламенных страстей, ни неожиданных поворотов сюжета. Прекрасно осознавая свою литературную нишу, Остин самокритично троллит себя в начале семнадцатой главы третьей части романа: «Пусть другие авторы подробно останавливаются на прегрешениях и несчастье. Я как можно скорей распрощусь с этими ненавистными материями, мне не терпится вернуть толику покоя каждому, кто сам не слишком повинен в произошедшем, и покончить со всем прочим». Главным желанием Остин было принести толику покоя и счастья своим читателям. Может быть именно поэтому при том, что пишут все, ее книги читают и любят до сих пор по всему миру.
Как и в остальных романах Остин, сквозь одно взятое семейство мы прослеживаем жизнь и нравы английского буржуазного общества георгианской эпохи. В зажиточное поместье Мэнсфилд-парк приезжает бедная племянница Фанни Прайс, которую Бертрамы берут на воспитание. В большой семье богатого баронета она выглядит девочкой совсем чужой. Перекопав достаточно большое число отзывов и статьей о данном романе, могу сказать, что совсем у немногих поклонников творчества Остин «Мэнсфилд-парк» является любимым романом.
Главной причиной тому его главная героиня — тихая, пассивная, болезненная, неприметная серая маленькая паразитка Фанни Прайс, которая не делает в романе вообще НИЧЕГО, а в итоге получает ВСЕ, что хотела.
Кто-то называет ее Золушкой, кто-то моральной отщепенкой. Но все сходятся только в одном — в ней нет АБСОЛЮТНО ничего примечательного. Так думает даже ее собственная мать, называя свою дочь слишком пресной. Ни тебе харизматичной самоуверенности Эммы («Эмма»), ни тонкой иронии Элизабет Бэннет («Гордость и предубеждение»), ни жизнерадостности Марианны Дэшвуд («Чувство и чувствительность»), ни рассудительности и доброты Энн Эллиот («Доводы рассудка»).
Но это только на первый взгляд.
Новый вид атипичной главной героини
Внимательно прочитав роман «Мэнсфилд-парк» с точки зрения современной психологии сразу же замечаешь насколько инновационный этот персонаж среди романов своей эпохи. До Остин еще никто не выводил на страницах своего романа на первый план такой ярко выраженный аутический типаж героини. Среди гиперактивных экстравертов — истероидных, жаждущих внимания девиц Марии и Джулии Бертам и таких же красивых, пышущих здоровьем статных братьев Тома и Эдмунда — Фанни кажется очень болезненным, необщительным, постоянно испытывающим трудности с коммуникацией забитым интровертом.
Только приехав в усадьбу она не может ни есть, ни пить, испытывая жесточайший стресс от переезда. Все вокруг нее чужое и враждебное. Она очень тяжело переносит смену обстановки, даже если она, учитывая бедность ее родной семьи, очень положительная. Все вокруг вызывают у нее робость и страх. Она не может не то, что постоять за себя, но даже порой толком не может что-то ответить. У нее нет ни широты кругозора, как у девиц Бертрам, ни силы характера, как у братьев. Слабое здоровье может быть и простой генетикой из-за пьющего отца, а может быть и чистой психосоматикой из-за постоянного стресса и реакцией на агрессивное экстравертное окружение. Не совсем по своей воле ненадолго вернувшись в своем родной дом через десять лет она снова испытывает дичайший стресс — от ужасной шумной обстановки чужого дома, где почти невозможно остаться одной из-за постоянного бардака и суеты большого количества детей.
Разговаривать с окружающими ей страшно, танцевать на балу — страшно, участвовать в домашнем спектакле — СТРАШНО. Она от страха не может вымолвить и слова. Все, что она хочет — спрятаться куда-нибудь в угол и не отсвечивать. Фанни совсем не из тех, кто действует. Но это не значит, что она совсем не интересна. Просто главное действие происходит у нее в голове, а своих тараканчиков там более чем хватает.
Когда наконец стали слышны подъезжающие экипажи, когда начали наконец собираться гости, Фанни уже не ощущала прежней веселой легкости на сердце, при виде стольких незнакомых лиц она сжалась, ушла в себя; мало того, что образовался солидный круг важ ной и церемонной публики, вполне под стать сэру Томасу и леди Бертрам, Фанни опять и опять призывали для испытания куда более тяжелого. Дядюшка представлял ее разным гостям, и ей приходилось участво- вать в разговоре, и делать реверансы, и опять разговаривать. Трудная то была обязанность, и всякий раз она смотрела при этом на Уильяма с какою непринужденностию он проходил в глубине залы — и жаждала быть подле него.
Глава семейства, сэр Томас — упорядоченный эпилептоид — при всей широте своей души выступает в этом семействе небольшим тираном — все в поместье подчиняются ему и никогда не перечат. Как только он возвращается с Антигуа он в авторитарном порядке разгоняет стихийно созданный мэнсфилдской молодежью самодеятельный театр, разрушив уже созданные для спектакля декорации. Сестра леди Бертрам, Миссис Норрис — ярко выраженной слишком общительный гипертим — одновременно и главный комический, и главный отрицательный персонаж, своей вечной лживой лестью и потаканием испортившая девиц Бертрам, выросших ветреными эгоистками.
Единственные в доме люди, с которыми юная Фанни находит общий язык — ее кузен Эдмунд, у которого можно проследить некоторые черты (боязливость, нерешительность, сомнения во всем) психоастеника (другой особенностью данного редкого психотипа — способность к эмпатии), который сразу хорошо ее «почувствовал» и, увидев ее слезы, взял ее под своего крыло и помог освоиться в новом доме. В некоторой степени — леди Бертрам, такая интровертная натура, как и сама героиня, которая на протяжении всего романа едва ли несколько раз вставала с дивана и мало чем интересуется кроме своих мопсов.
В происходящих событиях Фанни почти не принимает никакого участия, выступая всегда обычным наблюдателем. Яркий пример — любительская постановка «Обетов любви», которую задумали поставить в Мэнсфилд-парке, пользуясь отсутствием строгого отца семейства. На предложенную ей роль она отвечает умоляющим отказом, что не сможет вымолвить и слова на сцене, а пробежавшись глазами по сценарию ужасно вульгарной пьесы с удовольствием занимает место пассажира в зрительном зале и с попкорном в руках смотрит, как, сами того не осознавая, позорятся другие, чтобы потом втихую самой выйти под софиты. Своеобразная метафора всего романа в целом.
Скрытое противостояние героев-антиподов
Типичное для романов Остин противостояние good guy — bad guy, Дарси — Уикем, полковник Брэндон — Уиллоби, также не отходит от своей модели, и в «Мэнсфилд-парке» пополняется новым: Эдмунд Бертрам — Генри Крофорд.
Оба героя так или иначе претендуют на руку главной героини. Для первого завоевать Фанни — своего рода трудная цель влюбить в себя ту, кто не поддается так просто, как другие девушки его коварным чарам. В своем тщеславии и самолюбии он не может смириться, что ему никогда не добиться ее сердца. Потому что оно изначально давно занято другим человеком. Второй является для Фанни тайным объектом всех ее хотелок и на протяжении почти всей истории относится к ней как своего рода жилетке, в которую всегда можно выговориться и поплакать.
С самого детства Эдмунд был для героини своего рода кумиром, на которого она спроектировала образ своего идеального мужчины. Рыцаря без страха и упрека. Она всегда видела от него только добро, а поскольку от других она добра практически не видела, его достоинства быстро стали для нее, никогда не покидавшей Мэнсфилд-парка, более чем очевидными. Он давал ей читать свои книги и разговаривал с ней о прочитанном, постепенно формируя ее мировоззрение, вкладывая в нее свои идеалы и свой образ мыслей. Неудивительно, что они чувствуют друг с другом как родственные души — ведь все свои суждения и мысли Фанни взяла у него.
Но мы ведь сами не знаем, как знакомимся с Шекспиром. Для англичанина он — неотъемлемая часть души. Его мысли, его красоты растворены в самом нашем воздухе, и мы повсюду соприкасаемся с ними, бессознательно их впитываем. Всякий человек, если он не совсем глуп, открыв Шекспирову пьесу на любой странице, тотчас проникнется ее мыслью.
При всей своей положительности и непогрешимости, Эдмунд для меня в этой истории один из самых неинтересных персонажей. Что интересно, он единственный из героев Остин, имеющих духовный сан, является положительным персонажем. Во всех остальных романах духовники обычно являются карикатурными и весьма неприятными персонажами. Сразу вспоминается самовлюбленный мистер Эллиот из «Эммы», а также еще один комичный истовый служитель культа, который сватался к Лиззи Бэннет в «Гордости и предубеждении».
Здесь явно прослеживается явно выраженная нелюбовь автора к данному сословию. Во многом показательно в этом контексте презрительное отношение возлюбленной Эмунда Мэри Крофорд к священнослужителям, так неосторожно ей высказанное еще до того, как она узнала, что ему предстоит в скором времени процедура вступления в сан. Всеми доступными способами она безрезультатно пытается отговорить его от данного поприща и пытается уговорить его вместо церкви выбрать юриспруденцию.
Известие, что Эдмунд примет сан так скоро, было для нее как удар, который угрожал давно, но все оставалась надежда, что он минет, что до него далеко, и теперь ее охватил гнев и разочарование. Она была безмерно возмущена Эдмундом. Ей казалось, она имеет на него большое влияние. Ведь она уже начала о нем думать, она это сознавала, с истинным расположением, с вполне определенными намерениями; но теперь станет относиться к нему так же прохладно, как и он к ней. Поставив себя в положение, до которого, как ему известно, она не снизойдет ни в коем случае, он ясно показал, что не имеет на нее серьезных видов, не питает к ней подлинного чувства. Она сумеет ответить ему таким же равнодушием. Отныне она будет относиться к его благосклонности единственно как к сиюминутному развлечению. Если так может владеть своими чувствами он, то уж она со своими справится без труда.
Не знаю, может это одна я такая, но для меня такие безусловно положительные персонажи всегда очень скучны. В этот вечном соревновании харизматичности добро всегда проигрывает злу. Потому что зло всегда обаятельнее.
Если составить себе рейтинг сексуальности главных героев Остин (если бы мне вдруг когда-нибудь в голову пришла такая ужасно дикая идея), то Эдмунд бы занял в нем одно из последних мест. Со своей прямолинейной добродетельностью, приспособленчеством и нерешительностью он неимоверно плоский персонаж, не вызывающий ровно никаких эмоций кроме скуки. Сразу вспоминается известное довлатовское высказывание «тургеневские девушки вызывают в душе любое чувство кроме желания с ними познакомиться». Эдмунд вызывает у меня примерно похожие ощущения.
Кроме очевидного противостояния хорошего парня — плохого парня есть в романе и гораздо более интересное женское противостояние good girl — bad girl. Фанни и Мэри Крофорд. Они обе претендуют на сердце Эдмунда и являются «двумя самыми главными людьми в его жизни».
Мэри Крофорд, пожалуй, один из самых интересных и любимых для меня персонажей в этой истории. Осознавая всю блеклость главной героини, Остин не могла не ввести в историю вторую главную героиню, которой, по сути, является Мэри. По своему тонкому уму, характеру, манерам, изворотливости и авантюрности она напоминает немного разбавленную версию незабвенной сердцеедки леди Сьюзен в экранизации романа «Любовь и дружба».
Приехав вместе со своим братом к своим родственникам Грантам, она, привыкшая к оживленным столичным развлечениям, конечно же, ужасно скучает. Братья Бертрам для нее поначалу просто лекарство от скуки. Конечно же, в первую очередь сначала она обращает внимание на старшего наследника, но надо отдать ей должность, быстро осознав его никчемность, быстро переключается на Эдмунда. Обладая тонким ироничным умом, светской искушенностью и женской наблюдательностью, она начинает плести в Мэнсфилд-парке свои интриги, сближается с Фанни, чтобы быть как можно ближе к Эдмунду.
Как всего лишь мужчина, Эдмунд не может не поддаться чарам лондонской красавицы и сразу попадает в ловко расставленные сети. В этом плане очень показательна аллегория с лошадью. Из-за слабости здоровья Фанни требовались конные прогулки, и поэтому он одолжил ей свою самую смирную лошадь. Но приезд Мэри, тоже жаждущей развлечений, сменил его приоритеты, и он разделил своего коня между двумя девушками. Когда Мэри накатается на его коне «для удовольствия», на него уже залезает Фанни, чтобы проехаться на нем «для здоровья».
Эдмунд в этом отношении оказался несравнимо счастливее. Ему не надобно было ждать и искать кого-то, кто был бы достоин занять освободившееся в его сердце место Мэри Крофорд. Едва он перестал сожалеть об утрате Мэри и объяснять Фанни, что никогда он более не встретит другую такую девушку, ему пришло на мысль, а не подойдет ли ему девушка совсем иного склада… не будет ли это много лучше; не стала ли Фанни, со всеми ее улыбками, всеми обыкновениями, так дорога ему и так необходима, как никогда не была Мэри Крофорд; и нельзя ли, нет ли надежды уговорить ее, что сестринское тепло, с каким она относится к нему, послужит достаточным основанием для супружеской любви.
Четыре Марии, или проблемы нейминга
Открой любое пособие по писательскому мастерству, и на первых страницах почти везде вы увидите: НИКОГДА НЕ НАЗЫВАЙТЕ ГЕРОЕВ ПОХОЖИМИ ИМЕНАМИ. Даже имена, начинающийся на одну и ту же букву — плохая идея. Видимо, у Джейн Остин были другие представления на этот счет, или ей просто не хотелось сильно заморачиваться с именами своих героев.
Как иначе можно объяснить, что на страницах одного романа встречаются одновременно четыре Марии? Первая Мария — Леди Бертрам, вторая — мисс Бертрам, старшая дочь, третья — Мэри Крофорд (не вижу принципиальной разницы в переводе между Марией и Мэри, которые, по сути, являются просто разными вариантами одного имени), наконец, четвертая Мария — по-диккенсовски зловещая младшая сестра Фанни Прайс, погибшая в раннем детстве.
Ладно, если леди Бертрам всегда фигурировала в романе именно под этим наименованием, то Мария и Мэри, часто участвовавшие в одних и тех же эпизодах, часто создавали путаницу. То же самое у меня было с романом «Эмма», где Остин не особо думая о читателях часто называла своего героя просто «мистер Найтли». А если учесть, что в романе у главного героя есть младший брат, тоже мистер Найтли, у меня в начале книги часто возникала путаница кто же конкретно имеется в виду, и только иногда употреблявшееся имя Джон вносило необходимую ясность.
Пожалейте читателя. Даже если вам очень нравится какое-то имя или лень придумывать другое — чтобы не создавать путаницу все же не употребляйте в своей истории похожие имена.
Но самая моя большая претензия — имя главной героини. Назвать главную героиню так же, как и ее мать еще полбеды. Беда в том, что Фанни и по звучанию, и написанию звучит очень легковесно и незначительно. Возможно, Остин даже именем хотела подчеркнуть скромность и непритязательность героини, но… fanny на английском языке означает женские репродуктивные органы, а в американском английском и того хлеще — задницу. Ну, такое.
Сложности стиля
Стиль есть у всех. Диккенс, Флобер, Бальзак известны тем, как неистово они относились к каждой строчке, каждому слову, каждой букве своих произведений. Даже если вы считаете, что у вас нет стиля — это тоже стиль. Вопреки тому, что некоторые говорят, что стиль это то, ЧТО ты пишешь, для меня все же стиль — это то КАК ты это делаешь. Остин принято считать отличным стилистом, но для меня ее манера письма всегда очень тяжеловесна, а местами вообще слишком сложна для восприятия. Не знаю, кого в этом случае винить, но пролистав оригинал в такой тяжеловесности слога сложно винить только переводчика. За исключением «Гордости и предубеждения» мне всегда попадались весьма адекватные переводы.
Мне самой часто приходится слушать критику в своей адрес относительно моей любви к сложносочиненным предложениям. Я прекрасно знаю, что при большом желании придраться можно абсолютно ко всему, но мне просто интересно послушать, что сказали бы мои критики относительно вот этих пассажей.
Немного о союзах, или не надо побольше «и», автор!!11!!!
Миссис Рашуот подчинилась, И теперь, вероятно, надобно было ждать, что все примутся оживленней прежнего обсуждать, кто И на чем отправится обозревать парк, И миссис Норрис приготовлялась заняться тем, какие всего лучше подобрать экипажи И лошадей, когда молодые люди, оказавшись пред входною дверью, соблазнительно растворенною на лестничный марш, ведущий прямо к кустам И всем усладам обложенной дерном площадки для игр, все словно в едином порыве, в жажде воздуха И свободы, вышли наружу (1 предложение, 71 слово).
Слишком много придаточных, или короче, Склифосовский!
Недостаточно монструозно? Тогда еще ОДНО предложение:
И, не пытаясь более увещевать брата, она предоставила Фанни ее судьбе, так что, не будь сердце Фанни защищено особым образом, о каком мисс Крофорд не подозревала, судьба ее оказалась бы много тяжелей, чем она заслуживала; ибо хотя, без сомненья, существуют такие непобедимые восемнадцатилетние девицы (недаром же мы о них читаем в романах), которых ни за что не склонишь к любви, несогласной с их здравым смыслом, — и тут не поможет ни искусство, ни обаяние, ни внимательность, ни лесть, — Фанни я бы к ним не причислила, не подумала б, что при столь отзывчивом нраве и столь присущем ей вкусе ей удалось бы уберечь сердце от ухаживаний (пусть бы они и длились всего только две недели) такого человека, как Крофорд, — несмотря даже на то, что ей пришлось бы побороть прежнее дурное мненье о нем, не будь ее чувства уже поглощены другим (1 предложение, 141 слово).
Вторая претензия к стилю Остин — что в конце романа, не зная как быстрее закончить книгу, она в третьем акте нарушила главный принцип идеальной театральной постановки (как судя по всему задумывался «Мэнсфилд-парк») — единства времени и места действия, отправив Фанни к своим родным в Портсмут, сбившись на свой любимый жанр эпистолярного романа. Вся главная кульминация романа как бы происходит за кулисами и мы вместе с героиней лишь сидим и ждем автобуса приезда Эдмунда.
Вместо заключения
Все смешалось в семействе Бертрам с приездом Крофордов, послуживших хорошим катализатором для бродившего в Мэнсфилд-парке тихого омута страстей. Ничтожны их интересы, безрассудны и тщеславны их устремления и желания. В трех актах своего романа Остин со всей блеском прекрасного драматурга разыгрывает прекрасную комедию нравов. Весь мир театр, и в этом спектакле для каждого уже подобрана своя роль. И пусть все ужасно фальшивят, но никому не уйти от прописанного пьесой сценария, а инженю иногда может затмить более яркую приму.
От острого пера Остин не уходит ни один порок окружающего ее общества. Внешне благополучное семейство, лишь номинально единое и дружное, стало заложником своих заблуждений, низменных желаний и предрассудков. Во всем этом испорченном котле бурлящих страстей побеждает тот, кто вопреки своей хрупкой внешности оказался сильнее всех — потому что, как и в любой настоящей сказке, побеждает всегда тот, чье сердце чисто.
Цитата: «Life seems but a quick succession of busy nothings.»