Исследование работ ДИОНИСИЯ АНДРЕАСА ФРЕЕРА, заложившего фундамент философской традиции ЯКОБА БЁМЕ. Глава 1

Автор: Чарльз Мьюзес (1949-51)

Предисловие

Это исследование, как и следует из названия, посвящено Дионисию Андреасу Фрееру (1649-1728).
Труды Фреера за всё это время цитировались только в двух печатных работах (C. Walton, "Notes andMaterials...," London, 1856; and A.J. Penny, "Studies in Jacob Boehme," London, 1912.), хотя одно из последних исследований Беме объемом в книгу, "Mystic Will" Бринтона (1930), а также самая современная на сегодняшний день редакция работ Беме на английском языке, К.Дж. Баркера, подтверждает, что Фреер был величайшим толкователем Беме.

Такое пренебрежение становится более понятным, если учесть, что работы Фреера до сих пор существуют только в рукописях, за исключением печатных выдержек из некоторых из них, которые можно найти в op. cit. Уолтона. Однако нынешний автор имел доступ ко всем рукописным работам Фреера, находящимся в коллекциях Британского музея, сфотографированным, либо микрофильмированным, представляющим собой более семи тысяч страниц письменного материала, изучение которого было очень полезным. (У нас также были микрофильмированные работы Фреера, которых нет в Британском музее, но которые можно найти в библиотеке доктора Уильямса в Лондоне.) Именно давний интерес автора к Беме привел, благодаря тому, что можно было бы назвать естественной телеологией, к исследованиям, кульминацией которых и стала настоящая работа.

Касательно некоторых нюансов

Нумерация страниц рукописей Фреера часто двойная, некоторые из них были позже последовательно разбиты им на страницы. Таким образом, в "Five Conferences" каждая из пяти частей первоначально была отдельно пронумерована в рукописи Британского музея, в то время как более поздний владелец последовательно пронумеровал страницы всех пяти конференций. Во всех таких случаях непрерывная разбивка на страницы принята здесь для справочных целей. Во многих частях рукописных книг нумерация ведется по фолиантам, отмеченным в правом верхнем углу правой страницы. В этих случаях цитату можно найти достаточно легко без дополнительной конкретизации, что делает все ссылки на рукописи взаимосогласованными, с номером рукописи (MS - manuscript, MSS, cоответственно - мн. ч.) за которым следует номер фолианта. В интересах облегчения чтения источники цитат будут, в основном, включены в текст, а сноски, как правило, оставлены для комментариев более развернутого характера [добавлены к соответствующим параграфам текста и выделены курсивом и синей заливкой (прим. пер)].

Сокращения, используемые в ссылках на работы Беме и Фреера, разъясняются в списке сокращений. Фреер, хотя немецкий и был его родным языком, тем не менее в своих работах на английском языке цитировал Якоба Беме также на английском ради большей понятности; мы будем придерживаться той же политики, добавляя, однако, немецкоязычный дополнительный текст там, где, по нашему мнению, он вносит существенные уточнения. Все использованные здесь цитаты из Беме на английском языке взяты из надежного перевода Спарроу-Эллистоуна (превосходное переиздание Баркера), если не указано иное. Все немецкие цитаты Беме взяты из гамбургского издания 1715 года (2 тома) под редакцией Глузинга.

Остается только добавить, что данная работа — первая, полностью посвященная Фрееру, — выходит в трехсотлетнюю годовщину его рождения. Таким образом, возможно, это сможет надлежащим образом послужить пробуждению заслуженного интереса к истинному философу и деятелю, стремящемуся к большему взаимопониманию между людьми, и выразить некоторую признательность, слишком долго скрываемую временем.
Чарльз А. Мьюзес, Нью-Йорк, 1949

Благодарности

Прежде всего, я хотел бы выразить искреннюю благодарность профессору Ирвину Эдману, заведующему кафедрой философии Колумбийского университета, за то, что он дал мне возможность, с его разрешения, продолжить мое докторское исследование философии Беме в качестве общей темы, и за постоянный неподдельный интерес к моим планам и исследовательской работе.
Также выражаю признательность профессорам Горацию Лиланду Фриссу, Джеймсу Гутману и Джону Герману Рэндаллу-младшему с философского факультета за потраченное время и труды по прочтению машинописного текста, а также за предложения и рекомендации, принятые при подготовке этой диссертации в ее нынешнем виде.
Я чрезвычайно признателен профессору Фриссу за наши конференции и дискуссии с 1946 года, в связи не только с защитой этой диссертации, но и с моим предыдущим магистерским эссе; и я не допущу самонадеянности, считая, что его советы были советами друга, а также философа.
Также выражаю признательность Британскому музею, попечителям Библиотеки доктора Уильямса, Лондон, и мистеру Мэнли П. Холлу, основателю Библиотеки Общества философских исследований, Лос-Анджелес, за их готовность сотрудничать в отношении фотофиксации и микрофильмирования рукописей из их коллекций. Моя благодарность за это также руководству библиотеки Колумбийского университета.

Сокращения

Здесь будут использованы аббревиатуры нескольких английских и немецких работ Бёме. В четырех, а именно "Aurora", "De Signatura Herum", "Мysterium Magnum" и "Clavis", будут использованы латинские названия, под которыми эти произведения наиболее известны как в английском, так и в немецком написаниях.
В отношении цитат из Беме используются два набора чисел, разделенных двоеточием. Любые цифры, следующие за двоеточием, относятся к пронумерованным абзацам. номер, предшествующий двоеточию, относится к цитируемой главе; или к номеру вопроса в случаях с 40 вопр. и 177 вопр.; и к номеру эпистолы, если пассаж взят из письма.
Название / Аббревиатура:

Сочинения Бёме:
Von den Dreyen Principien Göttlichen Аesens (Tри принципа Божественной Сущности) / Drei Princ. (3 Принц.)
Vom Dreyfachen Leben des itenschen (Тройственная жизнь человека) Dreifach. Leben (Тройственная жизнь)
Vierzig Pregen von der Selen (Сорок вопросов о душе) / 40 Pragen (40 вопр.)

Von der Menschwerdung Jesu Christi (О воплощении или становлении человеком Иисуса Христа) / Menschwerd. (Вопл.)
Von Vier Complexionen(О четырёх комплексиях [темпераментах]) / Vier Complex. (4 компл.)
Der Weg zu Christo(Путь ко Христу) / Weg (Путь)
Wider Balthasar Tilken (Две апологии Бальтазару Тилкену) / Wider Tilk.. (Пол. Тилк.)
Bedenken über Esaiah Stiefels Büchlein (Полемика со Штифелем) / Wider Stief. (Пол. Штиф.)
De Signatura Rerum (Значение всех вещей) / Sig. Rer.
Von der Gnaden-Wahl (О выборе благодати) / Gnaden-Wahl (Elec.)
177 Fragen von Gtittlicher Offenbarung (177 вопросов Божественного Откровения) / 177 Fragen (177 вопр.)
Сочинения Фреера:
Serial Elucidations of the Principles of Philosophy and Theology of Bohemius / Ser. Eluc
Hieroglyphics Sacra, or Divine Emblems / Hieroglyph.
Sixteen Conferences Concerning the Modern Doctrine of Predestination / 16 Conf.
N.B.: Поскольку исходная нумерация страниц для 16 Conf. является непрерывной, проходящей через BMS 5775-82 (за исключением отдельно пронумерованной 16-страничной вставки в BMS 5781 - копии выдержки Фреера из Gottfried Arnold), мы будем использовать в наших ссылках непрерывную нумерацию страниц, которая продолжается через 1377 номеров фолиантов, относящихся к любой части 16 конференций. В этом случае номер MS (рукописи) будет следовать за номером фолианта и указывать на конкретную рукопись среди MSS 5775-82, в которой найдена ссылка.
Five Conferences... / 5 Conf.
Three Tables, with their Explanations / 3 Tables Epistles
/ Epist.
Paradoxa, Emblemata, Aenigmata... / Par. Embl.

Другие сокращения:
"Notes and Materials for an Adequate Biography of William Law" by Christopher Walton
/ NM
The Collected Works of William Law, 1762 edition / Law's Works
N.B. В других ссылках будет указана фамилия автора, составителя или редактора, которая затем может быть указана в алфавитном порядке раздела III библиографии. Анонимные работы будут найдены там в разделе anon. страница, или страницы / стр. фолиант / ф.

Дополнительно:
Рукопись, находящаяся в коллекциях Британского музея / BMS
Рукопись из коллекции Уолтона в библиотеке доктора Уильямса, Лондон / WMS
Рукопись в библиотеке Колумбийского университета, Нью-Йорк / CMS
Рукопись в библиотеке Общества философских исследований, Лос-Анджелес, Калифорния / PMS
Рукопись в библиотеке Четэма, Манчестер, Англия / ChMS

Глава I. ДИОНИСИЙ ФРЕЕР - ЕГО ЖИЗНЬ, КРУГ ОБЩЕНИЯ И ВЛИЯНИЕ

Портрет, созданный его другом-учеником, художником Й. Д. Лойхтером, для книги Фреера "Paradoxa, Emblemata..." (1), сообщает нам, что Фреер родился в Нюрнберге 12 сентября 1649 года и скончался в Лондоне 24 ноября 1728 года. Предполагается, что обе эти даты даны по старому стилю, поскольку в 1649 году протестантская Германия ещё не приняла григорианский календарь, в отличие от англиканской Англии, сделав это в 1752 году (2); таким образом, согласно нашему нынешнему календарю обе даты были бы: 22 сентября 1649 года и 5 декабря 1728 года, соответственно - портрет Лойхтера для книги Фреера был создан, вероятно, вскоре после смерти его учителя, в течение четверти века после этого (3).
Возможно, нет особого смысла или изящества в том, чтобы таким образом начинать рассказ о жизни и творчестве Фреера, за исключением того, что, кроме этих двух определенных и основных фактов, нам известно не так уж много того, что могло бы с уверенностью составить подробную внешнюю картину практически утраченной биографии.

Мы достоверно знаем, что Фреер уже жил в Англии в 1715 году, поскольку в его письме к Лейтбехеру (4), датированном 5 февраля 1723 года, упоминается о подарке в виде оленьей шкуры, который Фреер получил от своего друга Лейтбехера более двух лет назад, и, наконец, о событии, произошедшем в Англии около шести-семи лет до этого, то есть в 1718. Но его английский период можно проследить и далее. Работы Фреера, начатые в 1699 году (5), были написаны на английском языке по просьбе английских знакомых (6), и, следовательно, на основании одних только этих свидетельств — даже не зная, что фактической датой был 1694 год - разумно заключить, что он приехал в Англию(7) несколько раньше 1699 года, когда начал писать свои пояснительные рукописи в ответ на запросы, просьбы и дискуссии на различные философские и религиозные темы.
Вероятно, он овладел этим языком до своего прибытия в Англию, судя по тому, как использовал его в своих первых работах; кроме того, как мы увидим, Фреер был хорошо образованным человеком, знавшим - в дополнение к немецкому и английскому - латынь, греческий и, вероятно, французский, поскольку существует свидетельства того, что он переписывался с Антуанеттой Буриньон (v. Byrom Journal, vol. 2, pt.l, стр.105) и последователем её доктрины Пьером Пуаре (NM, стр.586).

Это письмо к Лойтбехеру (Epist.#ll), за единственным исключением очень важной 1-й эпистолы, биографически является самым важным из немногих писем Фреера, которые у нас имеются, являясь одним из наиболее выразительных из них, и единственным письмом на немецком языке. Также интересно отметить, как пережиток старых времен, что полуофициальное обращение в форме Er, Sein с заглавной буквы используется вместо современных Sie, Ihr и т.д. Более старый полуформальный способ обращения продолжал использоваться, например, детьми к своим родителям, в Германии вплоть до середины девятнадцатого века.
Продолжая, мы обнаруживаем, что общий знакомый (неназванный) писал Лойтбехеру, что Фреер сломал ногу в результате несчастного случая, новость, которая послужила непосредственным поводом для письма Лойтбехера от 14 октября 1722 года, полученного Фреером, как он сам свидетельствует, 2 февраля 1723 года.

Здесь следует отметить, что для доставки этого письма из Германии в Англию потребовалось около трех с половиной месяцев, и что Фреер ответил очень быстро (в течение трех дней), как и многие корреспонденты XVIII века, которые хотели максимально сократить время транспортировки. Завершая инцидент со сломанной ногой, Фреер сообщает, что в результате падения (8) ему пришлось пользоваться костылями в течение десяти недель, но перелома конечности не было: "Ich habe zwar einen schweren Fall gehabt, der mich so lahm gemacht hat, dass pei 10. wochen lang auf mginer Stube, zweye Krücken mich bedienen müsste; habe aber kein Bein gebrochen."(BMS 5791, f.68)
Главный смысл письма в целом заключается в том, что Фреер мягко упрекает своего друга за то, что тот принял участие в каких-то беспочвенных сплетнях о нем, не cвязавшись предварительно с ним:
"Wenn ich meines Orts etwas bflses oder Rrgerliches an meinem Freund ersehe, so stelle ichs ihm selber mit Beschelden unter seinen eigenen Augen, and gegen andere bin ich hinter seinem Rflcken stille davon. Dieses hat Er, mein Fruend, an mir nlcht getan. (lb.,f .66)

Важная подсказка "Нюрнберг, 1649", предоставленная Лойхтером в подписи к портрету на фронтисписе, дает ценное дополнение к информации о семейном происхождении Фреера, которая в противном случае была бы недоступна. Еще одним фактом является то, что фамилия Фреер довольно уникальна в генеалогическом отношении.

Начнем с того, что очевидное классическое образование Дионисия Фреера (ссылки на античных философов и цитаты на греческом и латыни встречающиеся в рукописях) указывает на тот факт, что его семья была соответствующе образованной, учитывая ограничения, установленные положением в обществе в 17 веке. "Nürnbergishes Gelehrten-Lexican"(4 vols., Nürnberg and Altdorf, 1755), составленный Георгом Уиллом, является наилучшим источником. Там мы находим, что Фрееры из Нюрнберга были знатным семейством (9), состоявшим из множества юристов, теологов и врачей, и что эта фамилия уникальна в нюрнбергских анналах, поскольку все перечисленные там Фрееры были родственниками. Генеалогическими фактами, имеющими центральное значение для нашего исследования, являются следующие:
1. Пауль Фреер (старший), 1571-1625, был доктором права и практикующим адвокатом в Нюрнберге, младшим братом Маркварда Фреера IV (1565-1614).
2. Его оставшиеся в живых сыновья, перечисленные в завещании (том l,
стр.475), возможно, в порядке убывания возраста: Филипп, Пауль (младший), 1611-82, Марквард, Яахим, Андреас, Иоганн. То, что они перечислены в порядке рождения, становится более очевидным из заявления Уилла о том, что четверо названных по имени сыновей были отправлены учиться в Женеву в одно и то же время, остальные, вероятно, были еще слишком молоды.
Об этих сыновьях Уилл замечает (том 1, стр.475): ”Es ist uns aber von alien diesen Söhnen, den Paul ausgenommen, nichts bekannt (но нам ничего не известно об этих других сыновьях)"; и мы отмечаем, что только Пауля (младшего) возможно хоть как-то датировать. Итак, заявление Уилла было написано в 1775 году в Нюрнберге, где у него был доступ ко всем необходимым документам и архивам, и некоторые из них, несомненно, на сей день уничтожены. Однако на этом след не заканчивается, поскольку на основе полученных фактов мы можем сделать еще один шаг вперед.

В то время в Германии было обычной практикой, когда сын принимал имя своего отца в качестве своего второго имени (в этом случае он обычно был старшим сыном), но не в качестве своего собственного имени. Таким образом, мы можем определить Карла Иоахима Фреера (племянника Пауля-младшего) как сына Иоахима Фреера, а нашего Дионисия Андреаса Фреера, соответственно, как сына Андреаса Фреера (см. выше). К сожалению, кроме Карла Иоахима не указаны имена других сыновей Пауля Фреера (старшего), вероятно Пауль (младший) остался бездетным. Тем не менее, мы отмечаем, что поколение Карла Иоахима Фреера (род. в 655 году в Нюрнберге) совпадает с поколением Дионисия Андреаса Фреера (род. в 649 году в Нюрнберге), которого теперь с большой вероятностью можно считать сыном Андреаса Фреера и двоюродным братом Карла. Нам действительно повезло, что мы смогли выполнить эту реконструкцию и вновь осознать, в каком долгу мы перед переписчиками (в частности, Лойхтером), которые сохранили второе имя Фрехера и точный год и место его рождения, без которых происхождение Фреера осталось бы неизвестным. (Также благодаря Лойхтеру сохранился герб Фреера (WMS 1147), который однозначно указывает на родство Фреера с фреерами из Нюрнберга.)

Пауль (младший), хотя и был врачом по профессии, сегодня главным образом известен как биограф благодаря своему огромному труду (1562-страничный фолиант) "Theatrum virorum eruditione..." (Нюрнберг, 1688)., биографической энциклопедии всех тогдашних ученых мужей и философов стран Европы. (Современным свидетельством ценности "Theatrum Eruditorum" Пола Фреера является то, что он был использован для сбора данных в томе современных исследований, одном из последних описаний истории комет: научная диссертация Клариссы Д. Хейлман "Комета 1577 года" (Нью-Йорк). Йорк, 1944), стр.444.) Этот труд был посмертно подготовлен к публикации его племянником, также доктором медицины, Карлом Иоахимом Фреером (1655-1690), о котором мы только что говорили.

Семья восходит к первому из четырех (10) выдающихся Марквардов Фрееров, великому врачу своего времени (Завещание, том l, стр.473), родившемуся в 1425 году в Дюнкеншпиле (ныне Динкенсбюль), Германия. Резиденция семьи в Нюнберге восходит к Маркварду Фрееру III (1542-1601)(11), юристу, политическому послу и юридическому советнику в Нюрнберге. Принимая во внимание религиозные убеждения Дионисия Фреера, которые, как и у Бёме, сильно антииерархичны и отдают ранним апостольским христианством, интересно отметить, что уже при Маркварде Фреере II (1460-1535) (11), активно продвигавшем лютеранскую евангелизацию, реформация достигла Фрееров.
В качестве оставшейся части дошедшей до нас информации о прошлом Фреера мы отмечаем, что его жизнь и деятельность до приезда в Англию включали в себя тщательное изучение работ Бёме, что, конечно, неудивительно. Фактическое обоснование этого содержится в 1-й эпистоле, написанной в Англии около 1712 года (12), где Фреер описывает свое чтение Бёме "как здесь, так и за морем". Его чрезвычайно глубокие и систематизированные знания, несмотря на характерное для 1-й эпистолы скромное преуменьшение, являются прямым доказательством уместности замечания Баркера (13) о том, что Фреер посвятил изучению Бёме времени больше, чем любой другой писатель в Англии, в прошлом или настоящем; или, если уж на то пошло, мы можем добавить - и в Америке.

В качестве одного из примеров кропотливой практики Фреера в этом отношении, на ум приходит длинный список ключевых отрывков из Бёме, процитированных в пятой из "Пяти конференций”, для демонстрации масштабов и определения базовой концепции семи свойств, списка, о котором Фрехер сообщает нам, что он был составлен "для моего личного пользования и опытов примерно 10 или 12 лет назад"(14). Поскольку "Пять конференций” были составлены в 1716 году, этот список датируется 1704-06 годами, как раз вскоре после написания первых томов "Последовательных разъяснений". Очевидно, тщательное изучение Бёме, начатое Фреером на континенте, только усилилось после его приезда в Англию.
Этот переезд, по-видимому, связан с массовым отъездом граждан Германии — многие из коих были хорошо образованы - в Англию во времена правления Вильгельма III. В качестве лишь одного известного примера этого миграционного движения мы приведём имя Иоганна Эрнеста Грабе (1666-1711), который приехал из Кенигсберга в Англию, получив должность капеллана в Крайст-Черч, Оксфорд, в 1700 году.

Возможно, в связи с этой немецкой эмиграцией в Англию важно упомянуть, что некто Филипп Фреер (в то время резидент герцога Курляндского) проживал в Лондоне в 1663 году, о чем свидетельствует его письмо британскому послу во Франции, датированное 8 октября 1663 года (BMS 15857, f. 244). Также в библиотеке Джона Райленда в Манчестере хранится редкий том Филипа Фреера, озаглавленный "Трактат, касающийся мира в Церкви, или апостольское правило, как верно судить о разногласиях, касающихся религии", опубликованный в Лондоне в 1646 году (см. стр.707, том 2, "Каталог печатных работ и рукописей в библиотеке Джона Райленда"). Эти даты пребывания Филиппа Фреера в Великобритании (1646-63) хорошо вписываются в хронологические рамки жизни дяди Дионисия Фреера, Филиппа Фреера (15), точные даты жизни которого неизвестны, но чей брат, Пауль, датируется 1611-1682 годами (см. выше, стр.6).

Принимая во внимание
1) сочетание теологических и политико-юридических интересов, обнаруженных у вышеупомянутого англичанина Филиппа Фреера,
2) преобладание тех же видов деятельности в анналах Фрееров из Нюрнберга,
3) сравнительную редкость имени Фреер и
4) хронологическую гармонию между двумя Филиппами,- в худшем случае это действительно наводящее на размышления предположение о том, что они могут быть идентичными или, по крайней мере, родственниками, и что один из родственников Дионисия Фреера, живущих в Англии, таким образом, может быть связан с приездом последнего в конечном итоге в ту страну, где и должна была быть выполнена его самая главная работа.

Начиная свою жизнь в Англии, как мы знаем, помимо других знакомых, Фреер собрал вокруг себя круг учеников-последователей, помощников-переписчиков и рисовальщиков, двое из которых, по-видимому, были коренными англичанами, а трое - немцами по происхождению, хотя и жили в Лондоне, как и их учитель. Письмо Лойтбехеру оказывает незаменимую помощь в установлении имен этих ближайших лондонских друзей Фреера, по крайней мере тех, кто также был известен Лойтбехеру, что само по себе является фактом, имеющим определенное значение. Мы читаем:
"Alle unsere Freunde Mr. Berry, Leppington, Leuchter, Lorentz u. Carlshoff, lassen Ihn, u. seine Frau(wo Sie noch bey Leben ist, denn Er meldet nichts von Ihr) hinwieder herzlich grflssen." ("Все наши друзья, мистер Берри, Леппингтон, Лойхтер, Лоренц и Карлсхофф, сердечно приветствуют его и его жену (буде она все еще жива, поскольку он ничего о ней не сообщает)". (BMS 5791,f.68)

Имена этих друзей Леппингтона и Берри написаны латинским шрифтом, в то время как остальные - немецким, что показывает (в дополнение к структуре самих имен), что первые двое из группы были англичанами, в то время как последние трое были уроженцами Германии, как и Фреер, и, возможно, даже связаны с его жизнью до отъезда с континента. Метод, позволяющий таким образом отличать тевтонские слова от нетевтонских по форме используемого шрифта, был широко распространен в немецкой письменности и книгопечатании того времени. Например, во всем издании Бёме 1715 года (современнике Фреера) мы находим заимствованные слова, такие как conjugiret, напечатанные с окончанием et готическим шрифтом, тогда как остальное слово - римским шрифтом, тем самым в значительной степени сохраняя такие различия.
Об особой преданности Леппингтона и Лойхтера мастеру безмолвно говорит тот факт, что практически все копии работ Фрехера, которые были сделаны, были написаны от руки и отрисованы ими. Лойхтер, чье полное имя, соответствующее Й. Д. Лойхтеру, неизвестно, был ближайшим соратником Фреера. Он не только выполнил задачу по рендерингу огромного количества копий рукописных работ Фреера — и они прекрасно выполнены, - но он также несет ответственность за великолепный том в формате кварто (WMS), содержащий все иллюстративные рисунки из всех работ Фреера, во главе с фронтисписом, изображающим их автора. То, что Фреер посвятил свой трактат "О добре и зле" (1720) в качестве будущего послания, младшему сыну Лойхтера, Иеремии Лойхтеру, является дополнительным свидетельством их дружбы. Из этого посвящения и даты можно составить некоторое представление о возрасте (l6) скромной, а ныне загадочной фигуры, о которой мы знаем немногим больше, чем его почерк и имя.

Из рукописей мы также узнаем, что второго по преданности члена (судя по количеству проданных им копий MS.) ближайшего окружения Фреера, Леппингтона, звали Аллан; а полное имя Берри, Джон Берри (17), любопытно вписано Лойхтером в одну из иллюстраций — часы — в "Paradoxa Emblemata".
Мы должны понимать, что Лойхтер и Аллан Леппингтон ни в коем случае не были простыми переписчиками. Из материала, который они нам оставили, и даже из скудных оставшихся сведений об их отношениях и работе с Фреером совершенно ясно, что оба — особенно первый — проявляли активный интерес к идеям своего учителя и досконально понимали его цели и смысл. Среди рукописей есть два символических рисунка — в дизайне, а не только в набросках, о которых, возможно, догадывался Лойхтер (18); и все портреты Фреера, которые дошли до нас, были сделаны этим верным его другом.

Человек, который смог собрать вокруг себя такую преданную группу единомышленников, так высоко ценивших его работу и цели, должен был иметь внутри себя твёрдую личную уверенность и веру в дополнение к простому интеллекту, способному проявлять их посредством речи и письма. У Фреера они имелись, и основным средством выведения первых принципов были не просто работы Бёме, но сам путь Бёме - способ жизни и эмпирической демонстрации, лежащий в пределах реакций и природы собственного сознания и осознанности, рассматриваемых как материал и предмет исследования, а не как инструмент познания других предметов обсуждения. Фреер в своих "Последовательных разъяснениях..." (том A, f.8-10, BMS 5767) говорит:

"Следовательно, все те вещи, которые здесь могут быть приняты во внимание и относятся к Его Вечному проявлению, мы истинно носим с собой, в наших собственных теле, душе и духе. И мы нашли бы их там все вместе, более или менее четко, ясно и вразумительно, коли бы мы не были такими чужаками по отношению к собственному тварному существу. Отсюда бесспорно вытекают две вещи: 1. Что многие книги и сочинения, написанные без нас, даже самые лучшие из них, настолько далеки от того, чтобы дать нам какое-либо истинное и основательное знание о нас самих и о Боге, нашем создателе; что они, скорее, представляют собой множество помех и преград, затемняющих свет нашего интеллектуального ока из-за заполнения нашего мозга великим множеством пустот (19) и пустых понятий... Хотя мы не должны отрицать, что некоторые из них... могут быть в состоянии дать нам — главным образом в начале — некоторое руководство, подходящее для того, чтобы направить нас на наш истинный и ближайший путь; в этом и заключается вся их ценность и польза, помимо и сверх которых мы не должны... ожидать от них ничего другого".

И второй вывод, который в некоторой степени подходит для описания как современной ситуации, так и 18-го века, заключается в том, что:

"...читать нашу собственную книгу, которая читает... наисерьёзнейше рекомендуется всем нам, особенно в наш нынешний век; когда, более чем когда-либо прежде, разум человека возбужден великим желанием проникнуть в самую глубину этого таинственного древа, уходящего корнями в Вечность и простирающего свои ветви по всему этому временному принципу. (20) Таким образом, в этой нашей собственной книге мы можем найти более наглядную демонстрацию, чем в любой математике..." (Там же) (21)

Плотин создал пассаж (Эннеады VI, bk.ix, раздел 4) (22), цитируемый во втором абзаце первого отрывка из Фреера (выше).:

"Поэтому Платон сказал, что это нельзя ни произнести, ни написать. Но мы говорим и пишем, чтобы направлять людей к этому и пробудить их от споров к видению, как бы указывая дорогу тому, кто хочет видеть. Инструкция описывает дорогу и процедуру, но видение - это работа того, кто пожелал видеть" (23).

Ссылка на Платона, конечно же, относится к знаменательному седьмому письму, к которому приведенные выше цитаты Плотина являются практически перефразированным комментарием и представляют собой пример того, насколько хорошо Плотин понимал философию Платона в ее изначальной и окончательной форме. Более того, из его биографии мы знаем, что Плотин написал приведенный выше отрывок с добавлением и предварительным подтверждением своего собственного опыта, являющегося высшим пробным камнем как философии, так и науки.

Малоизвестный до сих пор, но хорошо сохранившийся от непоправимой безвестности, Дионисий Андреас Фреер - один из известных в истории людей духовных убеждений, которого также следует причислить к философам и который, благодаря своим классическим и историческим познаниям, возможно, менее неуместен в академических кругах, чем некоторые другие из его окружения. Ему было что сказать о традиции, которую мы рассматриваем, - в отношении ее прохождения через греческую и римскую древность (24). После упоминания этики Сократа, Антисфена и некоторых философов-стоиков, цитируя, в частности, "Рассуждения Арриана об Эпиктете", дальнейшие замечания:
"Но дабы не слишком беспокоить своих друзей количеством цитат, я довольствуюсь уже приведенными (26), добавляя только это замечание, что достоверное собрание божественного учения, которому учили некоторые святые души среди язычников, составило бы своего рода естественную Библию... Я, со своей стороны, хотел бы, чтобы у нас был такой документ в открытой печати, чтобы мы могли бесплатно раздать его копию каждому обитателю Вавилона". (5 Conf., BMS 5785, f. 175)
"...едва ли возможно представить себе более чистого, более святого, более божественного и великодушного человека; такого, с которым очень немногие, если вообще кто-либо, сейчас в христианском мире смогут сравниться по добродетелям... Я люблю и чту их ради божьего Слова, которому они повиновались в своих сердцах...Ибо Бог не рассматривает ничего, кроме работы его собственного духа в человеческой душе, которая и была свершена в них в высочайщей и выдающейся степени".(Там же, стр.170, 175)
"Как приятно поэтому нам ускользать от этого убеждения, льстя себе мыслью, что мы единственные любимцы Бога... Мы догадываемся об их намерениях. Мы считаем математически достоверным, что добродетели язычников были splendida peccata... Если мы будем судить о других по этой мерке, я осмелюсь утверждать, что ни один святой не выдержит испытания". (Там же, стр.170-1)

Здесь следует отметить, что замечания Фреера об античных философах не являются частью комментария Фреера к Бёме, но появляются в отступлении, в Четвертой конференции (Conf., BMS 5765), суть которого заключается в том, что дух христианской этики предшествовал и мог предшествовать физическому воплощению Христа, что язычники или "неиудеи" не могут по истинной теологии считаться проклятыми in toto и ex post facto, и что дух Христа можно было в сущности найти везде и всегда, когда люди жили в целостности такого духа.
В этой связи он называет (стр.169) — но не более чем имена - Диогена Киника, Эпикура, Хрисиппа, Антисфена, Сократа и Зенона-стоика, а также пифагорейцев.
За этой цитатой следует:
"Едва ли возможно представить себе более святые, более божественные и великодушные души" и т.д., что мы уже цитировали. Фреер специально упоминает, не обращая внимания на рассказы об "распутстве Эпикура" и "зверином бесстыдстве Диогена", как на клевету современников, попавшую в исторические хроники (там же, f. 169). Фреер в особенности отсылает нас (ib.) к "божественному старцу" Эпиктету, "наделенному совершенными добродетелями", за тем, что он считает наиболее правдивым изложением доктринальной и личной этики Хрисиппа, Антиэтена, Диогена, Зенона и Сократа, говоря, в частности:
"Эпиктет в своем рассказе о Диогене подает нам пример жизни настолько святой, что трудно найти более сообразный жизни Иисуса Христа [Фреер говорит именно "сообразный", а не "сравнимый"], очевидно, он был таким же ярким примером язычникам, как святой Франциск, который, как говорят, пребывает среди христиан этих последних времён. Тот, кто судит непредвзято, легко убедится, что Гений, который учил Сократа, наставлял его на путь истинный, побуждал к добродетели и давал ему добрые и спасительные советы во всех случаях, был не кем иным, как благой Дух Божий, которому этот святой человек всегда себя вверял, воздавая Богу должное за дарованную ему благодать исполнять во всем Божественную волю, а не свою собственную: и которую он так преданно исполнял, что перед смертью... отказался от любых апологизирований себя; поскольку, как он сам сказал, Дух, который вёл его, запретил ему это". (lb., f.170)

Фрееру остается сделать только одно краткое замечание о Платоне и Аристотеле в ходе того же отступления, которое имеет общую форму беседы:
"Б. Очень хорошо, мистер Адам... Скажите на милость, каково ваше мнение об этих двух знаменитых языческих философах, Платоне и его ученике Аристотеле? "А. Этот вопрос задан очень своевременно, потому что он дает мне наилучшую возможность для моей собственной безопасности тщательно оградить себя, чтобы меня не так легко было неправильно понять, т.е. на то, что он сказал о некоторых из древних этиков, и я отвечаю так: я не смею ручаться, что труды Платона не следует ставить в один ряд с теми, которые (Рим. 1:21), познав Бога, не прославляли Его как Бога и не были благодарны Ему, но тщеславились в своих разглагольствованиях: отрицая внутренние памятования сердца из-за тщетного любопытства созерцать лишь деяния Божьи, а иногда и просто химеры, как часто поступал слепой Аристотель, Бог школ нынешнего христианского мира. Следовательно, меня смогут понять только те, кто старался созерцать Бога в своем внутреннем мире, как это делали те, кого я назвал вместе с другими, коих немало; исключая тех, кто, будучи их учениками или притворяясь ими, дегенерировал добродетели своих предшественников; несчастье, слишком распространенное среди тех христиан, по которым мы не должны судить о тех, чьими учениками они себя называют. Тем более меня не поняли бы в целом язычники, которые жили в очень порочном, развращенном мире; хотя я осмеливаюсь утверждать, что если бы все они практиковали те же средства с этими святыми душами, то достигли бы того же высшего знания и совершенства, что и они."(BMS 5785, f.173-4)

Фреер продолжает [в ходе 4-й беседы (BMS 5785) — делая отступление от того, что касается комментариев к Бёме - Фреер специально цитирует рассуждения Арриана об Эпиктете (Bk.3, гл.24, и Bk.4, гл.l0), а также заключительные пассажи "Энхиридиона" (lb., f.178-9). Затем, в f. 180-1, он цитирует некоторые из Золотых Стихов, приписываемых Пифагору и/или пифагорейцам. На стр. 176-7 Фрехер цитирует главу 38 комментария Симплиция к руководству Эпиктета, центральным моментом которой является характерное единство божественной природы как единственного и окончательного источника жизни и бытия всех вещей.] мимоходом, еще одно упоминание о Платоне:
"Должен ли я пытаться представить, какой возвышенной мудрости и каких твердых добродетелей достигли некоторые язычники; что они знали о Б-ге, о его могуществе, его благости, премудростях, милосердии, провидении, святости, единстве и даже о тайне Святой Троицы и Божественного Слова, которое освещает души людей; их практика самого твердого благочестия и добродетели; их покорность Богу, смирение, умерщвление плоти, нищета духа, постоянная молитва, презрение к преходящему в их природе, благотворный труд и любовь к Богу и ближнему - всего этого хватило бы на целый том. И этого иные язычники добивались собственными силами. Если вам интересно узнать больше по этим вопросам, вам нужно лишь прочитать Речи Эпиктета, собранные Аррианом, или Комментарий Симплиция к его Руководству - книги, которые не подозреваются в благочестивом мошенничестве, как "Стихи Сивилл" и "Поймандер" /sic!/ Трисмегиста. К этому вы можете добавить труды некоторых платонистов и самого Платона". (BMS 5785, f.176, Беседа № 4)

Таким образом, поскольку критическая теория, утверждающая, что "Герметический Корпус" был написан в христианские времена, уже обсуждалась во времена Фреера, он опускает его из своего списка древних святынь, чтобы избежать ненужных споров, поскольку у него и без того достаточно доказательств своей точки зрения.

Продолжая теперь наш рассказ о широте круга общения Фреера в Англии (27), мы не можем не упомянуть преподобного Эдварда Уопла из церкви Святой Гробницы на Скиннер-стрит, Лондон (NM, стр.680) - серьезного и явно озадаченного ученика Беме, вопросам и просьбам которого посвящена вся длинная восьмая книга Фреера (том H) "Последовательные разъяснения...." Мы также в долгу перед Уоплом за незаконченный, но поучительный трактат Фреера "Три беседы немецкого теософа с английским богословом".

Факты об их отношениях очень скудны в доступных сейчас источниках и едва ли превышают то, что Уолтон почерпнул из аннотаций в оригинальных рукописях и писем, собранных им. Фреер, очевидно, был в дружеских отношениях не только с преподобным Уоплом, в доме которого проживал до смерти последнего в 1712 году (28), но и с друзьями Уопла (29), среди которых в основном были ученики и поклонники трудов Беме. Судя по объему пояснительных материалов, которые он написал по поручению других, Фреер, несомненно, и справедливо считался мастером-толкователем Якоба Беме (30), и хотя его слава при жизни — как и впоследствии — была весьма ограниченной, что, очевидно, было следствием полного отсутствия заботы о славе, она плодоносит и до настоящего времени в сравнительной безвестности, которая окружала его и его работы.
Что такой вывод имеет основания, становится ясным, когда мы читаем то, что вполне можно было бы назвать "послесловием к беседам Уолтона—Фреера", выдержку (31) из того, что первоначально было письмом (Epist.#1), отправленным одному из его знакомых ок 1712, который за год до этого письмом пытался убедить Фреера стать членом клуба — и которому удалось заинтересовать его посещать религиозную и дискуссионную группу, посвященную трудам Бёме. Эта ассамблея проводила свои заседания на Боу-Лейн, куда и адресованы некоторые из оставшихся писем Фреера. В соответствующей части выдержки говорится следующее:

"Один друг придрался к тому, что я так много живу уединенно или втайне, и посоветовал мне заявить о себе, больше общаться, уехать за границу и своим талантом принести пользу нынешнему поколению, наставляя других и обращая в свою веру: ибо, сказал он, я счел бы себя обязанным сделать это, если бы у меня были те знания, которые есть у тебя, и т.д. Этому другу я ответил, но тогда очень коротко..." (ММ, стр.581)

Помимо личной незаинтересованности Фреера в имени и известности, существовала еще одна проблема — на этот раз возникшая вне его самого. Общество на Боу-Лейн, по-видимому, было довольно высокомерным в духовном отношении, состоявшим из людей, считавших себя хорошо сведущими в учении Бёме, что поначалу произвело на Фреера значительное впечатление. Однако, как он позже увидел и подметил, вряд ли можно было сказать, что они практиковали то, чему учил Бёме, без чего, как постоянно указывает Бёме, невозможно достичь фундаментального понимания его слов.

Такое несоответствие интеллектуальной честности было не по вкусу Фрееру, и из-за его замкнутости его упрекали различные его друзья - главным образом получатель 1-й Эпистолы - за то, что он не был разговорчивым на собраниях, члены группы также критиковали его перед третьими лицами. Раньше он говорил им в ответ: "каждому, кто желал бы поговорить о великих вещах непосредственно с Я.Б., я полагаю, нужно кое-что знать об этих вратах и точке (32) и обладать столь же проницательным духом (33)...И все же их поступки я никогда не мог примирить с тем, что носил в своем собственном сознании..." (NM, стр.583)

На этом этапе он чувствовал, что молчание лучше любой критики, высказанной публично или нет, в его адрес. Его сомнения, однако, разрешились довольно быстро: "Но через некоторое время личные споры, частые размолвки, постоянные раздоры, перепалки и враждебность, которые всегда возникали в этом собрании....выводили меня все больше и больше из моего замешательства; ибо они убеждали меня в правильности того, что я ранее был столь медлительным, отсталым и осторожным". (Там же)

Тогда он взял курс на примирение различных фракций внутри общества. И не только словами, но и действиями:
"Вы знаете, что было сделано с моей стороны, чтобы сгладить все эти разногласия и сохранить мир и единение". (NM, стр.583)
Но безрезультатно. Возможно, беспрецедентный пример усилий Фреера от имени церкви на Боу-Лейн содержится в его письме "Моим друзьям", свидетельствующем о его неиспорченном характере:
"...И теперь, мои возлюбленные братья и сестры, да, действительно, только здесь, в этой любви, которая постоянно распространяется среди всех своих братьев и любит их... да, только здесь наш золотой пенни становится щелоком, который не поглощается нашей разлукой... и здесь также будут найдены первоначало и конец концов, а именно единодушие и единство, как в нас самих, так и друг с другом".(BMS 5791, f.64)

В заключение Фреер обращается к своему корреспонденту, делающему ему выговор, в 1-м послании в качестве окончательного объяснения своего разочарования в группе Боу Лейн: "Поэтому, друг мой, не обижайся на меня, но помни, что я уже говорил тебе, что буду откровенен; и учти, что откровенность, так же как и справедливость, не ценят люди...Мне же нужны лишь простота, искренность, смирение и любовь...Хотя я очень хорошо знаю, что в каждом из них подразумеваются и остальные три... ни одно из них на самом деле нельзя получить, не имея всего остального. И я уверен, что эти четыре будут наилучшими и наиболее компетентными "казуистами и комментаторами" — коих достаточно для всех необходимых мне инструкций во всех случаях и по любым вопросам".(NM, стр.585)

Нам вспоминаются слова Иоганна Гихтельфа в конце предисловия к изданию Беме 1682 года:
"Тот, кто искренен сердцем, узнает эту жемчужину, полюбит её, будет искать её и стремиться к ней, чтобы получить её и сохранить в чистом, вновь обретенном сердце..."

Все эти чувства хорошо согласуются с тем поразительным отрывком из процитированного ранее письма Фреера, которое адресовано его друзьям:
”О благословенное, во веки веков благословенное смирение... кто способен выразить твою мощь и крепость, коими ты вооружен в своей кротости? И кто может поведать о том чудесном способе, коим ты побеждаешь Царя Гордыни? Все остальные добродетели открыты его ярости, и он может противостоять им, только к смирению у него нет доступа, ибо смирение внизу и опускается вниз, именно поэтому он не может преследовать его или следовать за ним, потому что не может опуститься, а может только взлететь ввысь... "Все наши победы могут быть снова утрачены, если они не будут сохранены смирением. Ибо эгоцентризм - это главный разбойник, который подстерегает их прямо в нашем собственном сердце. 0 сколько духов человеческих имели в себе великие качества, и снова были ограблены этим Царём Гордыни и его разбойниками из-за недостатка смирения... Если кто-либо не соблюдает смирения, он погиб, хоть бы он находился посредь Рая или на вершине горы Сион... Смирение - вот единственная обитель любви, и любовь - единственный обитатель в ней". (BMS 5791, f . 63,65)

Даже Уильям Лоу не смог бы более красноречиво описать то, что, возможно, является центральной этической проблемой Бёме, или выразить дух его работ так полно и ясно, с добавлением индивидуального гения (34). Действительно, здесь мы не находим и следа той профессиональной и беззастенчивой ораторской витиеватости, которая нередко становится тревожащим и даже умаляющим элементом стиля и письма Лоу. Лоу был далеко не учеником Фреера, как по идеологическим качествам, так и по историческим. Ученик, излагающий Бёме, сам не унаследовал всего, что мог дать учитель.

Среди личных знакомых Фреера в то время, когда он жил у преподобного Эдварда Уопла, мы должны упомянуть одного из самых выдающихся из них доктора Фрэнсиса Ли (1661-1719), литератора и ученого, стипендиата Оксфордского университета Святого Иоанна, члена Королевского колледжа врачей (35) и доктора философии, самого интеллектуально-яркого представителя сильно оклеветанного в свое время "Филадельфийского Общества" Джейн Лид (1623-1704) (36), на дочери которой Ли женился около 1696 года.

Общество было организовано вокруг группы, первоначально вдохновленной врачом и последователем Бёме, доктором Джоном Пордиджем (1607-81), вокруг которого собралось несколько друзей-доктринеров и просто друзей, включая миссис Лид и доктора Эдварда Хукера. Публичные собрания проводились с 1697 по примерно 1703 год и завершились со смертью Джейн Лид.

Поскольку Фрэнсис Ли был главным апологетом Общества и почитаемым писателем по истории, теологии и философии, глубокое уважение и преклонение, с которыми — как мы увидим — Ли относился к Фрееру, делают историческую позицию Фреера гораздо более значимой. Важный отрывок в этой связи содержится в длинном письме — фактически трактате, — разделенном на тридцать разделов, которое Ли написал Генри Додуэллу (37) в защиту доктрин Джейн Лид:

"И я знаю человека великой остроты мышления и хладнокровия ума, а также самой святой и простой жизни, который стремится сделать его /Беме/ понятным путём правдивого и неподдельного изложения его принципов, как божественных, так и философских, после прочтения всех его книг в оригинале более десяти раз, хотя и не без величайшего отвращения, какое только можно вообразить в начале."(NM, стр.206)

Дата этого письма, 9 апреля 1699 года, показывает, что оно было написано во время пребывания Фреера в Англии, как раз когда тот приступал к своим “Последовательным разъяснениям...”, посвященным философии и теологии Бёме, - работе, хорошо описанной Ли выше. Уолтон (NM, стр.460), по-видимому, считает, что здесь могли быть упомянуты либо Гихтель, либо Фреер, хотя его суждение выдает предпочтение в пользу последнего.

Но, поскольку в 1699 году Гихтель жил в Голландии, тогда как Фреер жил в Англии - в Лондоне, в одно время с Фрэнсисом Ли,- выражение "Я знаю человека и т.д.” с гораздо большей убедительностью относится к Фрееру, а во-вторых, Гихтель не создавал столь систематизированного трактата, как описанный Ли, за исключением, но это откровенно притянутая за уши возможность, работы, которую он сочинил вместе с Иоганном Грабером (Eine kurze Erflffnung und Anweisung von dreyed Prinoipien...), содержащей анализ иллюстрации Бёме к главе ix "Тройственной жизни человека”. Но эта работа Грабера и Гихтеля появилась в 1696 году и, следовательно, хронологически не могла быть тем объектом исследования, на который Ли ссылается в приведенной выше цитате, которая довольно конкретно описывает суть "Последовательных разъяснений" Фреера. ...
Есть и второй отрывок, на этот раз из панегирического стихотворения (38) Ли о Бёме и его последователях, в котором, хотя и не так откровенно, как в письме к Додуэллу, снова упоминается один из современников Ли таким образом, что фактически исключается кто-либо, кроме Фреера:
"Херувим-серафим, пылающий в высях Послан твой /Бёме/ покров разорвать, Твой гордиев узел распутать:... Он второй после тебя... Благодаря его четкому стилю в каждой прозрачной грани сияют твои грубо ограненные, но хорошо оправленные и отполированные алмазы".(NM, стр.253-4)
[* Остается сказать, что Уолтон не был уверен в приписывании этого стихотворения Ли, поскольку изменил свое первоначальное мнение о Ричарде Роуче как об авторе, который также был связан с Филадельфийским обществом.] Ли не мог здесь иметь в виду английского бёмениста Джона Пордиджа, поскольку его имя фигурирует в более ранней части стихотворения как имя одного из тех, кто привел к последнему великому интерпретатору Бёме, анонимно описанному в приведенных выше строках. И, как отмечалось ранее, Гихтель не пытался столь полно изложить Беме, как о том говорится в стихотворении Ли.

Наконец, говоря об интеллектуальном влиянии Фреера, нельзя не упомянуть о его знакомстве в 1670-80 годах с Пьером Пуаре, редактором и учеником французской теологини Антуанетты Буриньон (39).
Её точка зрения, вызвавшая в то время настоящий ажиотаж на континенте и в Англии, и заключавшаяся в том, что Распятие было ненужным злом, вызвала несогласие Фреера, чьи "Пять бесед..." почти полностью посвящены опровержению ее взгляда и подобных ему.

Позже его примеру последовал Лоу, который был гораздо более резок в своем несогласии... Интересный отрывок можно найти в дневнике Джона Байрома (1691-1763) (40), близкого друга Лоу, иногда называвшего его Босуэллом, который пишет об их разговоре 13 апреля 1737 года:
"Он /Лоу/ упомянул рукопись Фреера (41), в которой говорилось, что тот указал ей /А. Буриньон/ на сорок пять противоречий, извлеченных из ее работ...Когда я высказал несколько оправданий в её адрес, он, казалось, отнесся к ней очень тепло... и сказал, что если она заблуждающийся человек, то несправедливо говорить о ней ...что она сварлива, капризна и явно выступает против жертвы Христа." (Byrom Journal, vol. 2, pt.l, стр.105-6)

Когда же Байром попытался возражать против дальнейшего восхваления ее работ, последней резкостью Лоу было (там же): "Я полагаю, вы хуже его”, и Байром добавляет, "имелся в виду мистер Уокер”, который был последователем взглядов Антуанетты Буриньон и тем джентльменом, которому Уильям Лоу писал 24 января 1735 года в совершенно ином ключе (42):
"Хотя я не и рискнул бы рекомендовать ее книги кому-либо из-за некоторых необычных высказываний и отрывков, которые, как я опасался, могут быть использованы не по назначению, все же я читал и часто читаю ее работы с большим восхищением от заключенной в них духовной экстраординарности". (Byrom Journal, том l, pt. 2, с. 558)

Тот же Джон Уокер сыграл еще одну второстепенную роль в истории отношений Уильяма Лоу с Фреером, поскольку Джон Байром сообщает в письме к своей жене от 26 июля 1739 года, что "прошлой ночью я был у Джоз. Клаттона - известного квакера, большого поклонника Як. Бёме, который одолжил мне рукопись о нем, думаю, такую же, как у мистера Дж. Уокера". (Byrom Journal, loc. cit., стр.258). О том, что эта рукопись принадлежала Фрееру, мы быстро узнаём от Байрома, который в записи от пятницы, 27 июля того же года, отмечает: "Мистер Фреер в своей рукописной книге, одолженной мне мистером Клаттоном, говорит (согласно словам того апостола, который был единственным ученым человеком среди остальных): "Давайте же остерегаться быть испорченными суетной философией" (Колоссянам 2,8)."(Там же)(43)

Этот отрывок из дневников Байрома является основой несколько неточного отчета, данного Хобхаусом в его книге "Уильям Лоу и квакерство 18-го века", стр.237, - отчета, в свою очередь, цитируемого Бринтоном (44); который, помимо неправильного перевода имени Дионисия Фреера как "Андреас Фреер"(45), создает ошибочное впечатление, что изучать Фреера Лоу начал только после контакта с Клаттоном в 1739 году через Байрома. То, что это не так, можно легко подтвердить нашей предыдущей цитатой из записи Байрома от 13 апреля 1737 года, из которой очевидно, что Лоу был знаком с работами Фреера по меньшей мере за два года до того, как его друг Байром позаимствовал рукописную книгу у Джозефа Клаттона (46).

Поскольку известно, что Лоу впервые открыл Бёме (47) между 1735-36 годами (NM, стр.364,492), и поскольку теперь мы можем быть уверены, что он изучал Фреера по меньшей мере еще в 1737 году (48), мы можем с уверенностью заметить, что взгляды Фреера также были заложены и в основу первой книги Лоу, написанной под влиянием идей Бёме, "Обращение ко всем сомнениям...", которая была закончена к 1740 году. И долгое литературное молчание со стороны Лоу в течение следующих девяти лет красноречиво свидетельствует о серьезном изучении им работ Беме и Фреера.

Детали изучения работ Фреера Лоу могут быть уточнены на основе фактов, которыми мы обязаны Кристоферу Уолтону (см., в частности, NM, стр.622, 631, 684 и исправления к стр. 684 на стр.xxviii), поскольку он первым обратил на них внимание. Действительно, некоторые друзья нашли среди его посмертных бумаг длинные выдержки из рукописных работ Фреера и копии с них, написанные его собственным почерком. Очевидно, что авторство Фреера не было указано в выдержках Лоу; ибо только примерно через тридцать лет после смерти Лоу, т.е. около 1795 года, некий мистер Эдвард Пишер из Бристоля, библиофил и коллекционер работ Лоу и Беме, который также знал о существовании произведений Фреера, - путем тщательного изучения литературного наследия Лоу установил точное авторство выдержек из Фреера, написанных рукой Лоу (49). Последний сделал эти объемистые копии, которые включают письма Фреера в церковь на Боу-Лейн (NM, стр.631), все тома A, B, P и G "Последовательных разъяснений..." о Беме, весь текст "Трёх очень разных таблиц Фреера с их объяснением" и большие фрагменты "Шестнадцати конференций..." (NM, стр.684-87 и исправления на стр.684) - для его собственных исследований. Сейчас они хранятся в коллекции мисс Уолтон в библиотеке доктора Уильямса в Лондоне (50). Очевидно, что то, что Лоу написал в своем письме Кларку от 3 ноября 1759 года, было не совсем честным, а именно: "После Священного Писания моя единственная книга - просвещённый сапожник (Бёме)"."(NM, стр.600).

Вдобавок к обильному заимствованию им из работ Фреера, которые он мог позаимствовать у дружественных владельцев, таких как Джозеф Клаттон (см. выше), Лоу удалось самому раздобыть некоторые из них, например, копию "Трёх...Таблиц с их пояснением" Лойхтера, которая позже прошла через руки Томаса Лангкейка, одного из редакторов издания Беме 1764-81 годов (NM, стр.621). Лоу также, вне всякого сомнения, имел доступ к любым работам Фреера, находившимся во временном или постоянном владении его близкого друга Джона Байрома, который, как указано (NM, стр.363), приносил книги по просьбе Лоу. Отметим здесь мимоходом, что в каталоге библиотеки Джона Байрома, опубликованном в 1848 году, указаны два рукописных тома Фреера (51). При любой оценке работ Лоу следует помнить, что он открыл для себя Бёме и Фреера почти одновременно и до того, как была написана какая-либо из его основных работ, излагающих доктрины Беме; следовательно, мы в полной мере пользуемся подробным и доходчивым изложением Фреера, которого, как очевидно, интенсивно изучал Лоу.

Обычно считается, и это повторяется от одного критика к другому, что работы Уильяма Лоу являются наиболее компетентным изложением Бёме, которое у нас есть. Но очевидно, что основным источником для изложений Лоу были работы Дионисия Фреера, однако даже без доказательств предшествующей виртуозной трактовки Бёме Фреером и изучения её Лоу, мы были бы склонны не согласиться с вышеупомянутым критическим мнением. Ибо, в перспективе философского изложения, Лоу упоенно выражает языком англиканской ортодоксии (52), от которого ему так и не удалось полностью избавиться, лишь некоторые из этических мыслей Бёме, а именно те, которые наиболее доступны для понимания без разъяснений, о чем наглядно свидетельствует содержание его самого популярного произведения "О Пути Христа", впервые опубликованного при его жизни. Действительно, несмотря на то, что Лоу был столь хорошо ознакомлен с работами Фреера, он пренебрегает метафизикой Бёме — и ее важной связью с этической доктриной — фактически до такой степени, что не дает полного её объяснения. Говард Бринтон, похоже, почувствовал это и, говоря о работах Лоу, имел смелость сказать так: "они показывают, что их автор не вполне постиг глубину философии своего учителя". (цит, стр. 69).

В этой связи слишком очевидно стремление Стивена Хобхауса игнорировать имя Фреера или его работы, что, однако, может быть всего лишь прискорбно ошибочным желанием того, чтобы заслуги Лоу и его роль в отношении Бёме не достались предыдущему автору. Из книги Хобхауса "Избранные мистические труды Уильяма Лоу, отредактированные с примечаниями и 24-мя эссе". 1938) ясно, что он имел доступ не только к "заметкам и материалам..." Уолтона, но и ко всей коллекции уолтоновских рукописей в библиотеке доктора Уильямса, где хранится в общем доступе полный комплект работ Фреера вместе с оригинальными выписками Лоу из них. Однако имя Фреера не фигурирует в "Указателе имен" Хобхауса (стр.393), где, однако, мы находим имена Джона Байрома и Пьера Пуаре, которые оказали на работы Лоу отнюдь не прямое влияние.

Чтобы сделать это явное упущение более очевидным, а точнее наглядно осознанным, после тщательного поиска можно найти имя этого автора (цитируется всего один раз на протяжении всех 24 эссе о Лоу и Беме) которое действительно появляется на стр.356, где Хобхаус вынужден включить сей ключевой факт таким незначительным и вводящим в заблуждение образом, чтобы свести на нет его историческое и критическое значение: там вскользь говорится, что между 1740 и 1749 годами "он" /Лоу/ был вовлечен в тщательное изучение работ "просветленного сапожника" и расшифровку трудов по меньшей мере двух его учеников, Андреаса Фреера и Фрэнсиса Ли"(53).
Но Хобхаус делает не больше, чем его герой Лоу, а оправданий у него еще меньше; ибо во всех письмах Лоу или его работах, где упоминаются многие авторы работ по мистической философии, напрасно искать хоть малейшее упоминание имени Фреера или даже намек на него, не говоря уже об откровенном признании философского долга Лоу перед ним, как перед человеком, который ранее досконально исследовал не только этику Беме, но и всю целокупность его философии. Однако это не должно нас особенно удивлять, поскольку Лоу, по общему признанию, не собирался упоминать даже имени Бёме, пока современный критик, некто доктор Трап, открыто не обвинил его в плагиате у Бёме; и Лоу упоминает Бёме только в тех своих работах, которые написаны после обвинения Трапа.

Факт того, что Лоу широко заимствовал из работ философа, не называя его при этом, может быть легко доказан как из его ответа Трапу, где он заявляет, что главной причиной исключения имени Бёме из своей книги ("Обращение...") было то, что он, Лоу, мог быть высмеян как "энтузиаст" (54) — чего он, очевидно, очень боялся, и это следует из самого текста его "Обращения...". Эта причина представляется малодушием на контрасте с откровенным мужеством самого Бёме, который сталкивался не только с критикой, но и с преследованиями. Возвращаясь к случаю доктора Трапа, - несмотря на то, что в нем так много необоснованного, и на все очевидные ошибки в критике "Обращения... " Лоу (в котором практически всё заимствовано у Бёме, за исключением англиканской ортодоксии), - этот пункт в настоящее время не может рассматриваться как одна из таких ошибок.

Мы вправе задаться вопросом, как долго Лоу продолжал бы перефразировать Бёме, если бы Трап не указал на это публично. Лоу продолжал до самого конца не упоминать Фреера в своих работах. Более того, со времени появления перевода Бёме Спарроу-Эллистоуна в 1647-1662 годах, за полвека до Лоу, многие умные и сведущие люди в Англии читали великого философа-мистика; и Лоу вовсе не попал бы в число изгоев, хотя, возможно, подвергся бы неизбежной критике с жестко ортодоксальной позиции. Что бы мы ни думали об этичности Лоу во всей этой истории, меньшее, что можно сказать, - его поведение было недостойным.

Теперь мы снова обратимся к Фрэнсису Ли, еще одному мыслителю, чьим работам был обязан Уильям Лоу, и еще одному случаю из той древней пословицы, про то, что трудятся одни, а плоды пожинают другие.
Что касается связи между Ли и Лоу, то определенное, хотя и непризнанное влияние первого на второго может быть подтверждено любым, кто потрудится прочитать и сравнить письмо-трактат Ли Генри Додуэллу (NM, стр.94 и далее), которое, как мы уже отмечали, было скопировано и выдано за собственные мысли Лоу (примечание 37 выше). Мы предлагаем следующий комментарий Уолтона по сути данного дела:

"Многие из рукописей, на которые ссылается его /Ли/, дочь /Дебора де Лафонтен/ в своем предисловии к его посмертным "Диссертациям’ /2 vol., Лондон, 1757/, автор этих строк /т.е. сам Уолтон/ недавно изучая записи мистера Лоу, обнаружил из какого источника были взяты приведенные выдержки... судя по тщательным копиям, которые он сделал со многих из этих документов, и его собственному согласию по некоторым загадочным теологическим пунктам в вышеупомянутом апологетическом письме /т.е. Ли к Додуэллу/, он, должно быть, питал большое уважение к таланту Ли как ученого духовного писателя. Парафраза "Сверхчувственной жизни" была включена в последнее издание четвертого тома сочинений Бёме, опубликованного в 1781 году, и в примечании к ней ошибочно указано, что она /т. е. рукопись, найденная в его бумагах/ была создана мистером Лоу, в то время как она была написана Ли, и просто скопирована Лоу (55). Автор этих строк располагает как оригиналом Ли, так и копией Лоу". (NM, стр.223)

Мы также узнаем (NM, стр.223), что Лоу позаимствовал рукописи Ли у своей дочери в 1740 году; а Уолтон позже сообщает нам, что "мистер Лоу позаимствовал рукопись Ли, которая оставалась у него до самой его смерти и, не будучи возвращена, перешла во владение мисс Гиббон (56) и ее наследников в Кингсклиффе".(NM, стр.505)

Принципиальное значение этих подробностей состоит в том, что значительное количество разрозненных листов и рисунков Фреера, найденных среди вещей Лоу, вполне возможно, попало во владение последнего, когда он позаимствовал бумаги Фрэнсиса Ли, который был современником Фреера, его знакомым, и изучал его труды, о чем свидетельствуют содержащиеся в них примечания (см. NM, стр.684, и опечатку на стр.259).

Влияние Фреера на более поздних критиков или толкователей Бёме после Лоу почти полностью скрыто, что объяснимо двумя простыми фактами. Во-первых, Лоу никогда не называл его имени; и, во—вторых, Фреер никогда больше не появлялся в печати как автор своих работ, пока примерно через два столетия после его смерти (57), Кристофер Уолтон не попытался опубликовать его - хотя и без особого успеха - в виде выдержек из его работ и примечаний к ним в "Заметках и материалах... ." Игнорирование фактов привело к тому, что работы Фреера стали недоступными, и эта недоступность, по-видимому, сохранялась даже после одиноких усилий Уолтона, эффект от которых, вероятно, был ещё сильнее уменьшен почти микроскопическим шрифтом, которым она напечатана. Из-за этой неразборчивости даже имена типографов "Reed and Pardon", приведенные в конце тома на стр. 688, несомненно, были сочтены многими читателями шутливым извинением.

После публикации Уолтона в 1854 году единственное проявление влияния Фреера можно найти в эссе Энн Джудит Пенни (1825-1893), самой компетентной почитательницы Бёме, о которой мистер К.Дж. Баркер сказал в своем предисловии к её посмертно опубликованному сборнику "Этюды о Якобе Бёме", что "возможно, ни один писатель в этой стране, за исключением Дионисия Андреаса Фреера, никогда не посвящал изучению Якоба Бёме больше времени, чем миссис Пенни... тридцать девять лет."

Как мы отметили в предисловии, до сих пор никто из авторов, писавших о Бёме, кроме Уолтона и Пенни, не цитировал Фреера, и никто, кроме Лоу и Пенни, не использовал в литературе обширных ссылок на работы Фреера. Косвенное осуждение Уильяма Лоу (устами "пастыря Джона") за попытки принизить комментарии и объяснения Бёме (58) звучит не очень убедительно, поскольку противоречит его собственной практике: обширному использованию цитат из Фреера и тому факту, что его основные работы сами по себе являются изложением и комментарием к Бёме. Короче говоря, Фреер все еще ожидает дальнейшего изучения, и Говард Брентон с очевидной правдивостью отмечает, что труды Дионисия Фреера "являются величайшей из сохранившихся сокровищниц неисследованных работ Бёме" (цит. по:, стр. 71).

В своих "Сорока вопросах о душе" (37:27-8) Бёме выражает пожелание, чтобы некто, обладающий просветлённым проницательным умом, но более образованный, чем он сам, смог донести его послание:
"В таинствах Божиих нет докторов, а все только ученики; однако при всем том ученый ученик может проникнуть весьма далеко. Если бы рука сия знала великие искусства, помимо высокого дара, который движет ею, то вы конечно увидели бы другое; но Богу так было угодно, дабы тем посрамить мудрость века сего."

Мы уже мимоходом упоминали об образовании Фреера. Несмотря на хорошее образование, он был достаточно проницателен, чтобы не рассматривать знание или ученость как мерило или пробный камень мудрости и понимания (см. выше). И Бёме, не имевший высшего образования, обладал равной и взаимной мудростью — как мы только что видели - не презирать, а скорее ценить внешнее образование за то благо, которое оно может принести.
Бёме также сказал (3 Принц. 9:47), что доктор или ученый, который к тому же был бы внутренне просветленным, - было бы одним из лучших, хотя и редчайших сочетаний, которых только можно желать:
"Если он тоже отыскал эту жемчужину, то он более значимый для общественного блага человек, нежели я; как святой Павел был значимее других учеников".

Приведенных отрывков, подобных этим, должно быть достаточно, чтобы сделать очевидным, что Бёме ни в коем случае не презирал сам разум, как иногда ошибочно предполагалось. Он лишь настаивал на том, чтобы разум служил выявлению не худших, а лучших побуждений людей, и чтобы ему не поклонялись как самоцели, а скорее рассматривали как то, чем он и является — орудие человека. Слово "простой" применительно к описанию такого человека может означать либо похвальное отсутствие сложности и ложной гордости за свои достоинства (59), либо оно может обозначать простоту, подразумеваемую в словах "простодушный" или "необразованный". Даже немного утомительно отмечать, что многие авторы, писавшие о Бёме вплоть до наших дней, сразу же хватаются за очевидность его биографически известных недостатков в образовании и внешних занятий, чтобы назвать его "необразованным" (60) или "простым" в худшем смысле. Руфус Джонс в своих "Духовных реформаторах..." особенно подвержен этой ошибке: — напр. "этот простой сапожник" (стр.171), "простой сапожник" (стр.67), "скромный сапожник-пророк" (стр.151), - обороты, которые в лучшем случае, безусловно, изобилуют слабой похвалой и являются явно разбавленными комплиментами, несмотря на другие вкрапления фраз в "Духовных реформаторах..." об общепринятом признании, которое Бёме получил благодаря самой силе своего исторического свершения. Точно так же, хотя в данном случае было бы совершенно очевидно, что суть была упущена, Иисуса из Назарета можно было бы назвать "простым плотником”, а пророка Амоса - "простым пастухом и садовником". И снова, когда Беме признается читателю в предисловии к своей первой книге "Аврора”, что при ее написании он еще не привык к силе и проницательности своего духовного прозрения, Джонс, комментируя мотивацию Бёме, использует здесь "интеллектуально комплиментарный" оборот "безыскусность" (op.cit., стр.166), а не "прямота", коей это, очевидно, и является.

Из имеющихся документов мы знаем, что в Гёрлице Бёме посещал школу, учебная программа которой включала немного латыни (61). Кроме того, Бёме сообщает нам в первом из своих трудов, в "Авроре” (10:45), что он прочитал работы многих выдающихся мастеров, но не нашел в них ни решений своих проблем, ни ответов на вопросы, которыми он задавался. То же самое он говорит в "Трех принципах. ."(10:1). Далее, в двадцать пятой главе "Авроры" он демонстрирует превосходное знакомство с научными теориями своего времени, упоминая расстояние от Марса до Солнца и обсуждая теорию Коперника с лаконизмом и ясностью. Его "Апологии" к Тилкену, Штирфелю и Метцу доказывают, что он был хорошо информирован относительно актуальных в то время религиозных вопросов. И он, безусловно, прекрасно умел и читать, и писать, что доказывают и история, и сама его гениальность, - одного этого было бы достаточно, чтобы исключить эпитет "неграмотный".

Кроме того, собственные слова Беме ясно демонстрируют, что он вполне осознавал разницу между "простотой сердца" и "простотой ума". В письме Карлу фон Эндерну (7 мая 1624 г.), предваряющем книгу о внутреннем значении крещения ("Von der Heiligen Tauffe"), интересна та часть, где Бёме объясняет причины своего решения переписать текст в более упрощенной версии, которая была близка к завершению третьей главы, прежде чем его смерть остановила его:

"И я намереваюсь представить в печать эту маленькую книгу в более детской манере, чтобы лучше выразить суть простоты... так возвышенного понимания может требовать то, что является высшим, а простого - то, что является низшим по смыслу; и тем не менее имеется единое понимание их обоих; хотя в более низшем смысле можно было бы использовать и более простые слова."

Затем, в заключительном предложении ответа на первый вопрос "Сорока вопросов о душе", адресованного Бальтазару Вальтеру, мы читаем:

"Это вход; далее мы будем отвечать на ваши вопросы, но только вкратце: ибо все ответы на них можно бы найти в сем описании; но по желанию вашему и ради простых душ, не имеющих наших познаний, ответим вам и на прочее."

Перед лицом всех этих фактов слишком сомнительное и повторяющееся использование прилагательного "простой” при описании Бёме или слишком частое упоминание сапожного дела, к сожалению, скорее напоминают нам о невежестве его ревнивого современника Грегори Рихтера, чем о каких-либо принципах просвещенной критики. Ибо, даже если бы Бёме не получил никакого образования и написал то, что написал, нам тем более пришлось бы вспомнить неоспоримую истину сэра Томаса Брауна:
”Несправедливо превозносить слабый ум за некоторую способность к латыни и недооценивать твердое суждение того, кто он не знает генеалогии Гектора”.(”Христианская мораль", стр.2, см. 4).

Комментарий Леонардо да Винчи в ’Атлантическом кодексе” дает окончательный ответ на критику в духе "бедный, безграмотный, простой Бёме и т.д.", поскольку, как известно, Леонардо подвергался такому же типу придирчивой снисходительности со стороны определенных кругов:
”Я полностью осознаю, что тот факт, что я не являюсь литератором, может заставить некоторых высокомерных людей думать, что они могут с полным основанием осуждать меня, утверждая, что я человек несведущий в изучении книг. Глупцы, неужели они не понимают, что я мог бы возразить как Марий римским патрициям: "Те, кто украшает себя чужим трудом, не позволят мне заниматься своим собственным. Они скажут, что из-за отсутствия у меня книжной образованности я не смогу должным образом выразить то, о чем хочу рассказать. Разве они не знают, что мои сюжеты требуют скорее опыта, нежели чужих слов? Ведь именно опыт был "возлюбленной" того, кто написал: "Итак, я принимаю ее как свою возлюбленную, и обращаюсь к ней во всем". ("Записные книжки Леонардо да Винчи", Маккарди, стр.45-6)

Очевидно, что Бёме находится в отличной компании; и взгляды Фреера по этому вопросу (см. выше, стр.15-16, и всю Эпистолу №1) идентичны его взглядам.
Теперь мы снова обращаемся непосредственно к книге "Духовные реформаторы...", в которой Джонс много говорит (например, стр. 148,154-5) о якобы имевшем место "влиянии" Ганса Денка, Себастьяна Франка, Каспара Швенкфельда и Валентина Вейгеля на Бёме. И о "духовном влиянии" Вейгеля на последнего. Фреер, хорошо осведомленный об отношениях Бёме с предшествующими и современными ему религиозными деятелями, придерживается совершенно противоположных взглядов, которые, как мы увидим, хорошо подтверждаются как фактами, так и трудами Бёме:
"Мы знаем непосредственно из трудов Бёме (62), что в его дни существовало несколько ошибочных мнений, распространяемых Вейгелиусом, Швенкфельдом и т.д., которые он никоим образом не одобрял, но все же очень уважительно отзывался об авторах и возлагал всю вину на недостаток знания ими двух вечных принципов ...поскольку не извращение воли было источником их ошибок, а лишь дефект их понимания". (5 Конф., BMS 5785, f.35)

В свете этого ясного комментария, а также того факта, что везде, где Бёме упоминает Вейгеля и Швенкфельда, это означает несогласие с ними, и попытка в "Духовных реформаторах...", стр.156, приравнять их к тем "высоким мастерам", о которых Беме говорит в ”Авроре"(10:45) вводит в заблуждение. Тем более, что Беме говорит об этих "высоких мастерах" как о "полумертвом духе", в коем он не нашел ничего ценного — продолжение, которое не цитируется Джонсом.
Однако и собственного заявления Бёме в его письмах поистине достаточно: "Свенкфельт спотыкается на этом этапе... он еще не постиг принципов."(Эпистолы 2:54)
И снова, после несогласия с одним из постулатов Вейгеля, Бёме говорит: (там же. 2:60)
"Кроме этого, Вейгелиус пишет о новом рождении... нам очень хорошо известно о чем здесь говорится, и я опускаю это, поскольку написал об этом ясно и подробно; но я не презираю ни его трудов, ни тех, кто их читает".
Это, очевидно, вовсе не утверждение человека, воздающего интеллектуальный долг; и Бёме, как из этого следует, не считал Вейгеля ни совершенным, ни полностью правым в понимании затронутых вопросов. Мы можем добавить здесь в качестве некоторого исторического пояснения, что, помимо предыдущих свидетельств, работы Валентина Вейгеля были впервые опубликованы в 1609 году, через девять лет после того, как Бёме пришел к великим прозрениям, на которых базировал свою "Аврору". Даже если — что очень маловероятно — молодой и пока еще интеллектуально изолированный Бёме (63) случайно услышал о трудах Вейгеля между 1609-12 годами, любой вывод о влиянии всё равно был бы неверным; ибо, если не считать вытекающей из этого невероятности, все основные убеждения и концепции Бёме уже возникли и формировались в течение десятилетия. Наконец, как уже указывалось, Бёме вовсе не был полностью согласен с мнением Вейгеля и еще меньше - с мнением Швенкфельда (64). Взгляды Фреера, в частности, на отношение Беме к Швенкфельду и Вейгелю основаны на прочных основаниях.

Можно с уверенностью утверждать, что взвешенное и непредвзятое суждение является одним из главных условий для ученого; и его преимущество у Фреера также проявляется в интересном отрывке о манихействе, демонстрирующем типичную для него невозмутимую справедливость при подведении итогов:

"И все это в достаточной степени свидетельствует о том, что наш друг Якоб вообще ничего не знал о манихеях и не имел никакого отношения к тем бредовым и нелепым мнениям, которые обычно приписываются им теми, кто называет себя ортодоксами: Насколько они правы, пусть судят сами, ибо мы очень мало знаем о Манесе и манихеях; все их собственные сочинения утеряны, за исключением нескольких коротких фрагментов, и из них не следует, что они были такими глупцами и чудовищами, какими их описывают. Поэтому я, со своей стороны, не буду ни оправдывать, ни обвинять их". (5 Conf., BMS 5785, f.241)

Вышеизложенное представляет собой безупречность научного понимания, поскольку подлинные манихейские или родственные им гностические тексты были обнаружены примерно через два столетия после Фреера. И только после интенсивных исследований в 20 веке — благодаря исследованиям, подобным исследованиям профессора А.В.У. Джексона, - оригинальные манихейские рукописи начали изучаться на Западе. Суждение Фреера (65) о том, что они не были "такими глупцами и чудовищами", было в высшей степени оправдано, и его можно заслуженно считать просвещенным критиком и ученым своего времени.

Значительный контраст представляет "Письмо епископу Бангорскому", написанное Уильямом Лоу в 1717 году и сопровождаемое двумя письмами пояснений. Без взаимного ведома, Фреер и Лоу в то время оба были активны в Лондоне и его окрестностях, и стоит сравнить письмо, которое Фреер, в свою очередь, написал епископу Бангора в 1717 году, с письмом, написанным Лоу.
Так называемый "бангорианский спор" возник из-за проповеди епископа Эдварда Ходли, произнесенной перед королем Англии в 1717 г. Доктор Ходли высказал мнение, что истинная христианская Церковь заключается не во внешних организациях, вызывающих разногласия в христианском мире, а скорее в живом духе пронизывающем жизнь тех, кто старается практиковать учение Евангелия. Эта точка зрения епископа Бангорского была отчетливо раннехристианской и нон-сектарианской по своей сути; и поэтому подверглась резкой критике со стороны более узкоортодоксальных фракций англикан на том основании, что - как они утверждали - она ставит под угрозу внешнюю церковную организацию, которой они придавали первостепенную важность.

Три письма в Бангор впервые принесли Лоу славу полемиста. Книга же Фреера осталась незамеченной, поскольку не была напечатана в виде трактата и распространена, как предыдущие. Однако позже Уильям Лоу сменил свои прежние взгляды, выраженные в бангорских письмах, на зеркально противоположные, и закончил теми же выводами, с которых начал Фреер, и которые ему не пришлось пересматривать.

Лоу писал в своем первом письме Ходли, намереваясь нанести решительный удар:
"...Таким образом у квакеров, независимых, пресвитериан, по мнению вашей светлости, столько же оснований считать своих учителей полезными для себя и истинными служителями Христа, сколько у членов Епископальной общины должно быть оснований считать таковыми своих учителей”. (Law's Works, vol.l, стр.14)
И далее, более конкретно, из второго письма: (там же, стр.81)
"Ваша светлость поставили искренних евреев, квакеров, социнианцев, магглтонцев и всех еретиков и схизматиков на один уровень, в отношении милости Божьей, с искренними христианами" - в эту последнюю категорию Лоу включил последователей его собственной религиозной конфессии, поскольку в отрывке, предшествующем только что процитированному, он поместил "папистов” на более низкий уровень, чем квакеров. Третье письмо в Бангор не оставляет у нас никаких дальнейших сомнений относительно рассуждений Лоу, когда он сообщает нам о том, что тогда было его собственной разновидностью англиканской догмы: "любой другой способ поклонения либо порочен, либо ущербен" (там же, стр. 223).

Уильяму Лоу в то время было уже за тридцать, и, несомненно, он не изменил бы своего мнения коренным образом, если бы примерно двадцать лет спустя не познакомился с работами Беме и Фреера. В его письме безымянному адресату, написанном, вероятно, в 1750-х годах, по этому поводу есть следующие строки:
"Давайте также остерегаться религиозных фарисеев, которые восстают против духовной религии, поскольку она затрагивает самую сердцевину всякого систематического богословия и сотрясает само основание каждого ВАВИЛОНСКОГО столпа в каждой стране; ибо ни одна система богословия, с тех пор как существуют эти системы, будь они папистские или протестантские, не заслуживает лучшего названия" (lb. vol.9, стр.156)
Здесь мы видим, что Лоу занял диаметрально противоположную позицию. Фактически, он занимает позицию, прямо противоположную позиции его трех писем епископу Бангорскому, в своем "Кратком, но полном опровержении... доктора Уорбертона" (V., eg., Law's Works, vol.8, стр.38,69-70.), в виде письма епископу Лондонскому в 1757 году. Лоу, как мы видим, вернулся в Бангор через Лондон.

Взгляды Фреера на проповедь епископа Ходли, вызвавшую множество споров, выраженные в его письме "переданом его светлости собственноручно”, и датированном 8 августа 1717 года, были совершенно иными:
"Этот печальный, прискорбный и, возможно, фатальный спор поднят в Церкви Христа епископом Бангора... проповедующим странные и неслыханные доктрины, которые полны пагубных последствий; а потому ему должно быть стыдно за свою проповедь, произнесенную перед королем. Это история многих, но не моя. Ибо все это совершенно ложно, что я и попытаюсь доказать..." (BMS 5791, f.50) И еще: (Там же, f.51-2)
"Царствие Божие не приходит явно", - говорит наш Господь... Но другое царство, ложно называемое Церковью Христовой, пришло в самом начале и все еще приходит с великой наглядностью. Ибо дата его рождения относится ко времени правления Константина Великого, когда в нем начали наслаждаться желанными вещами мира сего... До того времени Царство Божие было внутри людей, согласно ясным словам нашего Спасителя; с того же времени оно последовательно все больше и больше пребывало вне людей, в огромных зданиях из тесаных камней, и вот оно наступило... с большой помпой. Я не против зданий из камня... ибо эти здания изначально были возведены с добрыми и благочестивыми намерениями... и между Церковью Христовой и домами или храмами, построенными из камня вражды нет, но лишь между Церковью Христовой и царством мира сего..., воздвигнутым и поддерживаемым теми, для кого нет Христа, царствующего над ними, но которые сами явятся хозяевами и правителями".

Слишком поразительное сходство — несмотря на разный настрой (чтобы избежать сравнения с мыслью Фреера), представляет собой резкое письмо Баруха де Спинозы, датированное декабрем 1675 года, написанное в ответ на обвинения молодого человека Альберта Бурга, бывшего друга, недавно принявшего римско-католическую веру.:
"Вы, однако, не сможете отрицать, если только вы не потеряли память вместе с разумом, что в каждой Церкви есть много очень честных людей, которые поклоняются Богу в праведности и милосердии; ибо мы знали многих людей такого рода среди лютеран, реформаторов, меннонитов и энтузиастов, не говоря уже о других... Святость в жизни не свойственна только Римской Церкви, но является общей для всех... Справедливость и милосердие - это истинные плоды Святого Духа, и где бы они ни были найдены, там воистину есть Христос, а где их нет, там и Христа нет... Я вижу, и ваше письмо ясно это доказывает, что вы стали рабом этой Церкви под влиянием не столько любви к Богу, сколько страха перед адом, который является единственной причиной суеверий..." (Вольф, "Переписка Спинозы", стр.351,354-5)

Возвращаясь от Спинозы снова к Фрееру, в свете ранее процитированного отрывка из его бангорского письма, у нас не может возникнуть недопонимания заявления Бёме в "Mysterium Magnum" (63:47).:
"В каменных домах церквей святости не более, чем в других домах...Но Церковь или собрание, которые входят туда, и там собираются вместе, и там объединяются молитвой в единое тело во Христе... в этой Церкви находится святой храм Иисуса Христа".
Что в противном случае могло бы стать жертвой неправильного толкования.

Завершая обсуждение отношения Фреера к бангорскому спору, не следует думать, что даже представители англиканских консерваторов придерживались того же мнения, что и Лоу в "Трех письмах...", поскольку это создало бы ложную картину епископальной церкви XVII-XVIII веков. Например, вот что можно процитировать из анонимного и ныне малоизвестного тома в библиотеке данного автора, опубликованного в Лондоне в 1793 году и озаглавленного; "Замечания по поводу спорного отрывка из "Иустина мученика"", автор которого, явно демонстрируя себя членом англиканской ортодоксии, говорит следующее: (указ.соч., стр.31)
"Религиозная вражда среди нас нередка; обстоятельство, достойное сожаления; но Галликанская церковь была свидетелем того же самого... мы разделены на множество сект, как и должно быть там, где есть свобода совести. Но из этих сект вышло много очень ученых и благочестивых людей, которые оказали большую честь религии как своей практикой, так и своими писаниями".
Вот подлинная демократия религиозного духа, напоминающая о том, что выражено в оригинальной проповеди епископа Ходли и письме Фреера к нему.

Что касается тона и настроения всех его произведений, то они, как правило, вызывают реакцию — как очень часто и на слова Бёме, - которые отсылают к речи Эдипа, обращенной к Тесею из "Эдипа в Колонне": "О незнакомец, не удивляйся моей искренности!" Фреер, как и Бёме, был глубоко озабочен насущной реальностью того, о чем писал; и это всепоглощающее осознание присутствует во всем откровенном, но обычно холодном спокойствии его произведений XVIII века. Иногда его немецкий мог быть более откровенным, например, когда в более поздней немецкой версии "Объяснения первой таблицы" один из его аллегорических персонажей, дух упрямого, укоренившегося на протяжении веков неразумия, причудливо представляется: "Mein Nahme ist weit and breit im gantzen Land bekannt, ich heisse Hans Ochs, und jederman weiss, dass ich von einem uhr-alten ehrlichen Geschlecht entsprossen sey. (Моё имя известно по всей стране, меня зовут Ганс Окс, и все знают, что я из старинного благородного рода)"(BMS 5792, f.246)
До этого Д. Андреас Фреер с иронией замечает: "A bedeutet in diesem Gesprfich Andreas, und B, einen solchen Ba-Bylonischen BaBel-Bauer (В данном случае А означает Андреас, а Б - Ва-вилонский Бабель-крестьянин)".(Там же)

Метод диалога для изложения мыслей Бёме был впервые использован самим Бёме в "Vom Ubersinnlichen Leben" и "Gesprаch einer erleucht- und unerleuchteten Selen"; но Фреер, помимо интересных контрастов своих удивительно лаконичных рисунков и диаграмм, использует его очень широко - что, конечно, проясняет ситуацию в целом, но кажется слишком неторопливым на вкус современного читателя. Именно чтение Уильямом Лоу Фреера, несомненно, имело большое значение для того, чтобы первый также использовал диалогическую форму изложения практически во всем, что он написал в качестве комментариев к Бёме. Часто используемый Фреером схоластический метод изложения возражений с последующим подробным ответом на них характерен для эпохи, в которую он писал, и был распространенным способом изложения в семнадцатом и восемнадцатом веках. Нам достаточно вспомнить изложение Декартом основ своей системы, изложенное в "возражениях" и его ответах на них (66), причем возражения были получены, когда Декарт наказал своему другу, священнику Мерсенну, распространить рукописи среди различных ученых.

Однако стиль Фреера, как уже было показано, был не только исследовательским и разъяснительным по своей природе, но и предлагал - как в работах, так и в посланиях-эпистолах - множество граней проницательного наблюдения и диалектического мастерства, которые, однако, всегда остаются выше уровня простой эристики. Процитируем, в качестве дополнения к этим ремаркам, письмо Гилдерсливу: (Послание №8)
"И ты говоришь далее: "Другое моё доказательство, единственное, которым я побеспокою тебя, исходит от твоего очень хорошего друга Якоба." Здесь, конечно, по твоему мнению, ты поверг меня столь сильно, что я никогда больше не смогу подняться, потому что, как ты полагаешь, ты нанес мне сильный удар огромной палкой моего собственного Друга, которого я так высоко ценю и так часто хвалю и ссылаюсь на него. И этого одного удара, по-твоему, достаточно, чтобы заставить меня крепко прижаться к земле, и поэтому ты благоразумно говоришь, что это единственный удар, которым ты меня побеспокоишь. Это предполагает, что у тебя есть еще много доказательств твоих утверждений, но ты считаешь излишним приводить их, потому что одно это может закончить всё дело... Но позволь мне напомнить, что сказал мой очень хороший друг Я.. Я задаю вопрос и отвечаю на него /только/ из сокращенного изложения мистером Тейлором его "Авроры"..." (BMS 5791, f.4) (67) И далее: (со ссылкой на Беме):
"Когда я, со своей стороны, слышу или читаю что-либо, сказанное или написанное другим человеком, я должен сначала, прежде чем либо соглашаться с этим, либо начинать придираться к этому и оспаривать это, - хорошо понять способ и манеру выражения этого человека и по-настоящему понять его истинный смысл. Ибо, если я соглашаюсь с тем, что слышу или читаю, до этого, я поступаю опрометчиво, неосмотрительно, просто глупо... И если я начинаю спорить с ним и извлекать странные следствия из его слов, прежде чем действительно пойму его, я сражаюсь в темноте, разоблачаю себя, открываю ему свое собственное невежество и сражаюсь не против него... а только против этого обманчивого представления своей собственной фантазии".
Здесь Фреер держит руку на пульсе многих лихорадочных критиков философии Бёме.

Прежде чем закрыть эту главу нашего исследования, давайте на мгновение рассмотрим самого Фреера - его независимость, отсутствие гордости за себя и его собственное отношение к себе и своим ценностям. К счастью, мы можем найти эту информацию в выдержке из одного из его писем знакомому, которое можно найти в конце рукописи Лойхтера и Леппингтона "Три таблицы с их пояснениями" в коллекции Уолтона в библиотеке доктора Уильямса, и которая первоначально была включена в текст об этой работе. Важного эпистолярного отрывка, о котором идет речь, нет ни в копии Британского музея (BMS 5786), ни в более поздней немецкой версии "Объяснений" Фреера (BMS 5792).
Это бесценный для нас текст, действительно единственный в своем роде среди всего множества дошедших до нас рукописей, хотя Уолтон и не упоминает его в своем списке писем Фреера (NM, стр.683), где ему самое место, и где мы указали его в библиографии (68). Он был напечатан Уолтоном (NM, стр.581-7), но поскольку он не приводит ни указателя, ни оглавления, он почти затерялся среди его гигантских примечаний в триста с лишним страниц, набранных мельчайшим шрифтом. Мы обращаемся к печатной версии в том месте, где Фреер ссылается на утверждения своего бывшего друга, который обвинил его в том, что он "непригоден для общения" (69):

"Что касается тебя, мой добрый друг, и твоей персоны, то ты показал и доказал более чем достаточно, что достоин общения с величайшими принцами и придворными в мире. Но позволь мне сказать тебе, что ты более подходишь для общения именно с такими, нежели с простыми, подлыми и презренными людьми; хотя я признаю, что иногда ты можешь снисходить, и в некотором роде принуждать к этому и своего слугу. Чтобы доказать это, помимо моего собственного наблюдения, я мог бы сослаться на свидетельства моих близких друзей, которые ты выдвинул против меня. Но с моей стороны было бы большой глупостью поступить так, и это дало бы тебе справедливый повод думать, что я рассердился на тебя, что я воспринял твои слова как оскорбление и был возмущен ими. Ничего подобного. Как я мог гневно отнестись к ним, когда ты сказал не более того, что я много раз сам говорил себе о себе; не из жеманства и ханжеского смирения, а из глубокого понимания моей собственной натуры. И если я не показывал внешне и не был тронут изнутри, когда ты однажды назвал меня дураком..., то почему я должен теперь плохо отнестись к тому, что не настолько резко и грубо? Кроме того, я знаю и признаю перед Богом, что твои слова, объявляющие меня непригодным для разговора, не имеют того глубокого, вредного и злобного смысла, который мог бы вызвать сильное возмущение, как может показаться, но только показаться. Ибо я отношусь к ним с большим различением, нежели ты думаешь, и мое намерение при написании этих вещей выглядит совсем иначе..” (NM, стр.584)

Презрительные обвинения, взятые вместе со всей ситуацией и возвышенной и острой реакцией Фреера, весьма напоминают пронзительную поэму в прозе Лао-цзы, который, видимо, пережил примерно то же самое:

“Все люди сияют от счастья, как будто наслаждаются великим праздником, как будто весной поднимаются на башню. Один я спокоен и не выказываю никаких признаков радости. Я подобен младенцу, который еще не улыбался, несчастному, коему негде приклонить голову... Я человек глупый сердцем, тупой, сбитый с толку.. Для всех людей есть польза; один лишь я дурак и шут.... И все же в моих словах ключ, в моих действиях глубинный принцип. Именно потому, что люди не знают разгадки, они не понимают меня. Тех, кто знает меня, немного, и поэтому моя честь выше. Так, Мудрец носит грубую одежду, но драгоценный камень под ней". ("Король Дао дэ", стр.54, пер. Джайл)

Что касается предыстории Эпистолы № 1, то, как говорит Уолтон (70) (что подтверждается другими свидетельствами), Фреер начал “Объяснение Первой Таблицы" между 1703-05 годами, после того, как была завершена первая половина "Последовательных разъяснений...". Но Фреер, несомненно, продолжал работать над своей первой версией “Объяснения Первой Таблицы" примерно до 1712 года. Ибо Эпистола № 1, вставленная в заключение этой работы, как объяснялось ранее, относится к группе Боу-Лейн, собрания которой начались не ранее 1706 года (NM, стр.683), и которые Фреер посещал не ранее 1706 года. (NM, loc.cit.; и Epist. №9, в WMS 1104, f.22).
В рукописи второго и третьего объяснений (BMS 5787) есть примечание, датированное 9 ноября 1712 года, демонстрирующее, таким образом, что эти два последних и, безусловно, первое были закончены до этого времени и распространялись; поскольку примечание написано не рукой Фреера, который написал это конкретное объяснение.

Несмотря на интерес для нас сегодня, Эпистола № 1, очевидно, рассматривалась даже ранним переписчиком BMS 5786 (71) при жизни Фреера как несущественное отступление. В этой копии (законченной 20 ноября 1727 г.) приведены (f.144-5) только первое и заключительное предложения Эпистолы № 1 с "и т.д." между ними. В более поздней и дополненной версии 1717 года на немецком языке (BMS 5792) текст также опущен, но по другой причине; поскольку Фреер в ней (f.82 и далее) продолжает объяснять то, что он пятью годами ранее, в этом первом послании, отказался делать. Из той же Эпистолы № 1 вытекает важный факт, что в жизни Фреера произошло некое глубокое внутреннее переживание, подобное тому, глубина и мощь которого сформировали первое прозрение Бёме в 1600 году, но, как он сообщает нам, предчувствия этой силы различения — хотя ранее и не были такими сильными или глубокими — испытывались им ранее. Поскольку первая часть "Последовательных разъяснений..." была завершена к 1705 году, а Фреер к тому времени уже приступил к своей "Первой таблице", основной опыт, о котором здесь говорится, датируется 1705-12 годами, со средней датой 1709.
Мы получаем некоторое представление об отношении Фреера к искренним человеческим чувствам, когда он пишет в Эпистоле № 1 о беседе, в которой...- как утверждали его корреспонденты — он был небрежен и мизологичен, как на некоторых встречах в Боу-Лейн; Фреер отвечает: (72)

"Поэтому моя просьба к вам заключается в следующем: впредь будьте любезны не искать больше недостатков в моей непригодности... То, что мы называем в этом мире беседой, справедливо называется по отношению к другому миру общением святых. Беседа касается двуногого зверя, которого пожрут черви и который обратится в прах и пепел; но общение исключает этого зверя, хотя в течение этой смертной жизни его и нельзя полностью исключить. Это общение должно быть внутренней основой и основанием беседы, дабы беседа не погибла... Если она оживляется этим общением, то становится благословенной и священной и способна приносить добрые плоды".(NM, стр.585)

Цели духовной жизни Фреера также изложены им самим в этом важном письме, демонстрирующем острую способность обнаруживать мотивы, не вытекающие из честности с самим собой, и самое пронзительное, но мягкое психологическое прозрение:

"Все мои намерение и целеустремленность состоят в том, чтобы непрестанным обращением к Богу, моему Спасителю, искать Его совершенное проявление в своей душе... но при этом никогда не исключать из своего ума эту же внутреннюю почву ни в одном из моих собратьев-членов Церкви, в которых его Дух посеял хотя бы малейшее зерно благодати... Я намерен делать это без лицемерной показухи, жеманства или хвастовства, как будто я не такой, как другие люди; одним словом, без каких-либо изменений по сравнению с тем, каким казался до сих пор..." (NM, стр. 585)

Он многозначительно продолжает: (NM, стр.586)

"Моей конечной целью при этом не должно быть спасение и счастье моей собственной души; нет, ибо если я сделаю это своей конечной целью... Я буду действовать, исходя из очень тонкого, тайного и почти незаметного корня эгоизма" (73), добавляя, что его неизменные цели сосредоточены и стремятся к полному соответствию божественной природе.:
"И к этой фундаментальной доктрине соответствия Ему я приложу свой разум и дух не из страха перед адом и не из надежды на небеса... не с беспокойством и неохотой, как если бы его принуждали силой; и не корыстно, как если бы его нанимали за плату; но свободно, охотно и с восторгом, получив из своей собственной свободной благодати этот дух стремления".(NM, local.cit.)

Мы остановимся на мгновение, прежде чем сделать заключение, только для того, чтобы заметить, что, помимо его более технически философских работ, уже два приведенных выше отрывка позволили бы сравнить Фреера с лучшими и наиболее четко сформулированными образцами западной этической и религиозной мысли и опыта. Перед нами человек, который был доволен тем, что работал и жил в неизвестности, посвятив себя своей уникальной и требовательной внешней задаче прояснения и сопоставления всех обширных областей философского прозрения Беме. Исключительно силой своего примера и самопроявления он создал группу преданных помощников, которые взялись за тяжелую задачу - хотя и представляющую для них большой интерес и важность — по изготовлению копий комментариев и изложений своего друга, а также по изготовлению мастерски нарисованных образцов его лаконичных, но содержательных рисунков и диаграмм. Это была маленькая благородная группа, которая добилась немалых успехов.

Перевод: Инвазия , 11.04.2023

Друзья, если при прочтении Вы заметили вкравшиеся, по наущению бесовскому, в текст ошибки, неточности и некие странности, будем премного благодарны за указание нам на них, ради вящей славы Свободного Гнозиса.