Свист Гекаты
Собрание волшебных вещей, как медиаторное место встречи с нуминозным. Собрание вещей, как магический ритуал. Но как работает ритуальная машина? Как устроена экстатическая онтология? Тема настолько огромная, что я решусь показать лишь несколько примеров. Воспользуюсь античным материалом.
Обратимся к позднему неоплатонизму, как наиболее артикулированной магической системе. Начиная с Ямвлиха, неоплатонизм из добропорядочной созерцательно-умозрительной системы превращается в корибантствующую теургию – в теорию и практику магии, достигая своей вершины у Прокла Диадоха. Сменилась сама духовная техника. Если ещё Плотин практиковал вполне себе платонические по происхождению медитации, то уже Ямвлих в своём трактате «О египетских мистериях» заговорил совсем о другом:
«…ведь не мысль связывает теургов с богами: в таком случае что препятствовало бы людям, занимающимся теоретической философией, вступать в теургическое единение с богами? На самом же деле это не так. Теургическое единение дают свершение неизреченных и богоугодно осуществляющихся превыше всякого мышления дел и сила мыслимых только богами невыразимых символов. Именно потому мы и не свершаем эти дела при помощи мышления. Ведь тогда их осуществление будет чисто умным и зависящим от нас, а ни то ни другое не является истинным. Ибо, даже когда мы не мыслим, синфемы сами по себе делают свое дело, и неизреченная сила богов, к которым восходят эти знаки, узнает свои изображения сама по себе, но не потому, что побуждается нашим мышлением.»
Что такое синфемы поясню позже, а пока стоит уточнить, что такое «неизреченное». Какие-нибудь неизреченные восторги под сенью пенных струй тут совершенно ни при чём. Слово «неизреченное» (απόρρητος), помимо житейских смыслов, имело чёткое мистериальное значение. Во-первых, это нечто запрещённое к разглашению, табуированное, помещённое под обет молчания. Например, то, что происходило в эпоптее Элевсинских мистерий. А во-вторых, это то, что и невозможно выразить ни словами, ни образами. Например, то, что происходило в эпоптее Элевсинских мистерий, хмм…
В XIX веке среди учёных модно было пренебрежительно отзываться о магических увлечениях поздних неоплатоников. Дескать, рациональная античная философия на старости лет впала в маразм и предалась постыдным суевериям. Сейчас, конечно, никто так уже не считает в научном мейнстриме. Изучение теургии в её связи с эллинистическим религиозным синкретизмом – ныне бурно развивающая область религиоведения и антиковедения. Написано большое количество научной литературы, но останавливаться на всём этом я не стану, даже бегло. Как я уже сказал, попробую осветить лишь некоторые моменты.
Как известно, определяющее влияние на поздний неоплатонизм оказали так называемые «Халдейские оракулы». Это собрание религиозно-философских речений второй половины II века, созданных при любопытных обстоятельствах. Некий маг Юлиан Халдей ввёл своего сына – Юлиана Теурга – в медиумический транс и явившаяся тому душа самого Платона надиктовала священную истину. Для позднего неоплатонизма «Халдейские оракулы» стали в прямом смысле Священным Писанием. Этакий языческий «ответ Чемберлену» – тогдашним христианам с Библией. Речения оракулов, естественно, загадошные, многие места тёмные, да и сами «Халдейские оракулы» отдельным текстом не сохранились, мы их знаем по фрагментам у других авторов – Прокла, Дамаския, Синезия Киренского, Михаила Пселла и прочих.
Онтология «Халдейских оракулов» вполне платоническая по структуре. Это всё та же триада: Единое (в оракулах – Отец), Ум-Нус и Мировая Душа, которая в оракулах персонифицирована богиней Гекатой. Ниже расположен материальный космос, который объемлется Мировой Душой. Геката, и раньше-то бывшая богиней лиминальной, ко временам II века общепризнано стала богиней колдовства и магии. По «Халдейским оракулам» нашим миром заведует богиня магии. Мы живём в её колдовском мире.
И тут важнейший для нас момент. Огрубляя, можно сказать, что любой платонизм это иерархическая, эманационная система: от верхнего Первоначала вниз нисходят истечения (ἀπορροί) с уровень на уровень. Каждая нижняя онтологическая ступень является следствием предыдущего уровня-своей причины. Этажей может быть много, каждый из них организован, как правило, по принципу триад. Так вот. В платонизме от Платона до Плотина основным мироустрояющим принципом были идеи. Идеи, эйдосы, логосы, которые сеял в мир демиург, оформляя его. Это световидные, умные энергии Первоединого, которые как раз и ухватывались в медитативном созерцании, буквально умо-зрением. Таким образом, медитирующий философ и возвращался умом к Нусу, в свою духовную отчизну. Ведущим каналом восприятия был визуальный, пусть это был и взгляд ума. Но в «Халдейских оракулах» всё радикально меняется. Этими речениями утверждается следующее: «Отчий Ум, который мыслит умопостигаемое и облекается в невыразимую красоту, рассеял по миру символы» (фр. 108 по Де Пласу и Рут Майерчик). И далее: «Отчий ум не принимает во внимание желание души вернуться к нему до тех пор, пока она не выйдет из забвения и не изречет слово (ῥῆμα), припомнив (μνήμην ἐνθεμένη) Отчую священную синфему» (фр. 109).
Пора пояснять. Греческое слово «σύμβολα», «σύμβολον» переводится дословно как «вместе брошенное», в значениях «знак», «условный сигнал» (например, дым сигнального костра). Но ещё одно из значений этого древнегреческого слова – «пароль». Симболонами, среди прочего, у эллинов назывались особые преломленные пополам дощечки, используемые в качестве паролей. Соединяя половинки, можно было понять, что перед тобой «свой». Симболоны использовались также в обычае ксении (ξένια), в котором представители двух родов, как правило, из разных полисов обязывались оказывать гостеприимство друг другу и всяческую помощь. А поскольку ксения передавалась по наследству в роду, то необходимо было узнавать незнакомых ксенов из другого рода. Для этого и нужны были пароли-симболы. В древнегреческой магии-гоэтии «симболы» получили ещё одно конкретное значение. Это были какие-нибудь минералы, субстанции, особые растения, животные, которые использовались в ритуалах симпатической магии. Это пароли, по которым призываемые боги узнают своих. В этом качестве симболон перешёл в теургию.
Теперь о синфемах. Слово «συνθήμα» дословно значит «вместе сказанное», «совместное речение». Использовалось в древнегреческом языке в следующих значениях: «условные письмена», «шифр», «отличительный знак», «примета», «знамение» и хмм… «условный сигнал» и «пароль». Но синфема не вполне синоним символа, хотя в позднем неоплатонизме они всегда используются в одном контексте, вплоть до того, что часто отождествляются. Тут дело тонкое. У них разный конкретно-ритуальный смысл, а философский смысл почти один и тот же. И тут начинается самое интересное. У Прокла в «Комментарии на Алкивиада I» есть параллельное место на вышеприведённый 108-й фрагмент оракулов: «По словам теургов, невыразимые имена богов (ἄρρητα ὀνόματα τῶν θεῶν) наполняют целый космос». Ясно, что синфемы суть имена богов, которыми можно воспользоваться, как паролями, чтобы вернуться к богам. Но эти имена душа забыла, и их следует вспомнить в платоновском анамнесисе.
Далее. В «Халдейских оракулах» сказано: «Не изменяй варварских имён (ονοματα βαρβαρα)» (фр. 150 по Де Пласу). Имеются в виду имена богов. Но почему они варварские? А вот это ключевая штука. Во-первых, потому что перед нами буквальная демонстрация их невыразимости (ἄρρητα) и непонятности душе, которая их забыла. А во-вторых, потому что у варварских имён богов было конкретное историческое значение. Это так называемые voces magicae. У магических имён богов в античном мире славная история. Они использовались в «Греческих магических папирусах», на дефексионах с проклятиями, и появлялись в эллинистическом религиозном синтезе, например, у гностиков с их Йалдабаофом и Барбело. Вот, например, замечательное из «Большого Парижского магического папируса» (цитировать это надо обязательно сплошным куском, чтобы была ясна специфика):
«Прислушайся ко мне, слушай меня, такого-то, [сына] такой-то, Господи, связавший духом огненные засовы, вращающийся в огне, пентитероуни, стяжавший свет Семесилам, огнедышащий псюринфеу, огнедухий Иао, духовный свет оаи, радующийся свету елоуре, свет прекрасный азаи, Эон ахба, властитель света пеппер препемпипи, огнетелый фноуэниох, светодавец, огнесемянный Арей еикита, приводящий в смятение огнем галлабалба, сила света иаиаио, огневорот пюрихи боосэйа, светодвижец санхероб, приводящий в смятение молнией иэ оэ иоэио, слава света бесгенэте, световзраститель соусинефи аренбарадзей мармарентеу астродама, отвори мне, пропрофеггэ, сметейре мориомотюрэфилба, потому что я призываю ради настоятельной, и острой, и вынужденной необходимости не имеющие нигде места в смертной природе и невыразимые членораздельно человеческим языком или смертной речью или смертным голосом бессмертные, живые и честные имена: hew ohew iww oh hew hew oh ew iww ohhe whe woh ih hw ow oh iew oh woh iew oh ieew eh iw oh ioh whw eoh oew wih wih ew oi iii hoh wuh hwohe ew hia aha eha heeh eeh eeh iew hew oheeoh hew huw oh eiw hw wh wh ee ooo uiwh» (PGM, IV, 467-849, пер. А.В.Петрова).
Восходят все эти божественные дыр бул шылы, судя по всему, к так называемым Эфесским письменам (Ἐφέσα γράμματα), которые были нанесены на знаменитую статую Артемиды Эфесской. Вот эти письмена: «ἄσκιον κατάσκιον λὶξ τετρὰξ δαμναμενεὺς αἴσιον». Литературный перевод такой: аскион катаскион ликс тетракс дамнаменеус аисион. Ничего это не значит, пустые слова. Однако в античности Эфесским письменам приписывалась исключительная чудодейственная сила.
Молитвы и заклинания Греческих магических папирусов и дефексионов лишь на первый взгляд выглядят безумно. На самом деле, всё сложнее. Во-первых, во многих voces magicae вполне сознательно использованы древнеегипетские и семитские корни. Это, собственно, и делает истинные имена богов варварскими. Во-вторых, даже древнегреческие корни, намешанные, казалось бы, хаотично, и, как правило, намеренно искажённые, несут определённую семантику. Например, в «Вызывании Афродиты с помощью сосуда» (PGM, IV, 3209-3254) встречаем: «Радуйся, богиня многославная Илараоух (ἱλαρά – буквально «веселая»)». В-третьих, на дефексионах и магических папирусах часто используется технический приём «технопегнион» (τεχνοπαιγνιον) – графическое написание слов в виде букв, образующих какую-либо фигуру (треугольник, сердце и так далее). В-четвёртых, в voces magicae нередко присутствуют палиндромы, которые, вообще говоря, обычное дело для магии (достаточно вспомнить знаменитое «Sator arepo tenet opera rotas»). В-пятых, часто использовались устойчивые магические формулы. Например, т.н. «Маскелли маскелло» (μασκελλι μασκελλω), т.н. палиндром Абераменто (αβεραμενθωου λερθε ξαναξ εθρελ υοωθνεμαρεβα), вариации Эфесских письмен и т.д. В-шестых, многие варварские имена богов имеют чёткий изопсефический смысл. Изопсефия (ἰσοψηφία) – древнегреческая нумерология.
Короче говоря, совершенно ясно, что античная магия – продуманное искусство, требующее специальных знаний от посвящённых. Всё это магическое словотворчество технично и обладает изощрённой структурной логикой. Казалось бы, проще понять происхождение спонтанных ритуальных восклицаний и междометий – «иэою», «иэи», «оаи» и прочих. Наговорили в трансе, подумаешь. Нет, не проще. Именно этот волшебный шум является ключом к пониманию позднеантичной теургической онтологии.
Прежде чем собрать воедино онтологическую конструкцию теургов, разметим наше смысловое пространство ещё несколькими важными понятиями.
Одним из рабочих терминов античной магии было слово «характир» (χᾰρακτήρ). Характирами были конкретные штуки – магические знаки, начертания на ритуальных предметах в виде особых графических пиктограмм. Это сигилы, иначе говоря. В античности они были простенькие – кружки, руноподобные резы, какие-то палочки с завитушками. А в средневековых гримуарах они уже приобрели затейливый вид.
Словарные значения «характира» следующие: отпечаток, клеймо, начертание, черта, знак, примета, признак, изображение, особенность. Русское слово «характер» был заимствовано из греческого языка через польский достаточно поздно, в XVIII веке, в значении «сан», «должность». Χᾰρακτήρ по смыслу родственен греческим словам τυπος и σφραγίς. «Тюпос» это тоже отпечаток, например – след в воске от печати. А «сфрагис» это и буквально перстень-печатка и оттиск, им оставляемый на договорах и прочих документах. Но у этих лексем было и философско-духовное употребление. Например, у Платона «тюпос» это след, оставляемый эйдосом в материи. Употребляется «тюпос» и в Новом Завете. Например, «раны от гвоздей на руках Господа» (Ин, 20:25). А «сфрагис» присутствует в Новом Завете в значениях: «печать праведности» (К Рим., 4:11), «печать апостольства» (1-е Кор., 9:2), «печать познания Господом своих» (2-е Тим., 2:19).
«Характир» так же используется в Новом Завете в выражении «Сын Божий – образ ипостаси (χαρακτὴρ τῆς ὑποστάσεως) Бога» (К Евр. 1, 3-4). Вот это очень интересное значение – «характир ипостаси». Во времена христианских триадологических споров IV в. н.э. православные богословы использовал термин «характир» в значении «особенность». Характир характеризует какую-либо особу. В отличие от современного «характера», который, скорей, говорит о внутренних, душевных качествах, характир в христианском богословии есть совокупность так называемых внешних идиом. «Идиома» (ίδίωμα, ίδιότης) это почти синоним «характира»: своеобразие, особая черта. Одно из значений ίδιότης общеизвестно – это «идиот», то есть «человек особенный, не такой, как все, альтернативно одарённый». Но в Древней Греции так называли и людей частной жизни, манкирующих своими общественными обязанностями в полисе. Идиоты – граждане, которым нужно особое приглашение на агору.
В теологическом контексте идиомы характеризуют отношения внутри Святой Троицы, доступные для внешнего, человеческого восприятия и понимания. Всё, что мы, люди можем сказать внятного об ипостасях Святой Троицы это то, чем они, Божественные ипостаси отличаются друг от друга. Другими словами, мы лишь способны высказать их ипостасные особенности, не касаясь Божественной непознаваемой сущности, общей всем трём ипостасям. Можно сказать иначе: идиома – некая внешняя сущностная особенность, которая характеризует внутреннюю непознаваемую сущность. Я имею в виду знаменитую догматическую формулу из Никео-Цареградского Символа веры: «Отец не рождён. Сын рождается от Отца. Святой Дух исходит от Отца». В связи с этим, католическая Filioque это тоже идиома. Терминологически отличия идиомы от характира таковы: характир, как я уже сказал, есть совокупность идиом, но каждая из ипостасей Троицы обладает лишь одной идиомой, следовательно, характир в триадологии совпадает с ипостасной идиомой. Но если речь идёт о человеке, то идиом у него много, соответственно, их множество и будет характиром. Оба этих термина позднее активно использовались в христологических спорах и в борьбе против иконоборчества. Не буду об этом подробно, я и так увлёкся деталями.
Однако упомяну о важном слове, однокоренном «характиру». Это «харагма» (χάραγμα). Слово это очень любят современные христиане-алармисты. Ну как любят… ненавидят. Слово это общеизвестно. То самое «начертание» из Откровения св. Иоанна Богослова. Оно употребляется в Апокалипсисе несколько раз (всегда в одном и том же нехорошем смысле), но самые знаменитые строки это, конечно, из 13-ой главы, стихи 16-18. Сами понимаете, не могу не процитировать полностью:
«И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.»
Да-да, «харагма» практически синоним «характиру». Словарные значения такие: знак, след, отпечаток, клеймо, укус змеи (христиане-алармисты, как вы догадываетесь, от этого значения в жуткой ажитации), изображение, начертание, надпись, монета, деньги. Древнегреческая харагма это, прежде всего, печать эмитента на аверсе монеты, подтверждающая её подлинность и полномочия эмитента. И в этом смысле христианские фундаменталисты совершенно правы в своих страхах – апокалиптическая харагма имеет прямое отношение к товарно-денежным отношениям.
Итак. Магический характир есть уникальная печать бога или богини, удостоверяющая его или её имя. Характир работает по принципу различения – «А не есть Б». Кроме того, характир является формой присутствия божественной особы, также как след от перстня в сургуче есть форма присутствия перстня и, тем самым, кольценосца. Характир – знак власти. Будучи печатью-подписью, этаким божественным факсимиле, характир фиксирует договорные обязательства бога или богини.
Поехали дальше. Следующий термин магического лексикона – «агальма» (άγαλμα). Агальма это ритуальная статуя божества или же вотивный предмет в его честь. В некоторых Греческих магических папирусах подробно описывается, как делать ритуальные агальмы (из какого материала, в какой форме и так далее). В некотором смысле агальма главный термин теургии. Поясню. «Теургия» (θεουργία) дословно – «божья работа». Или по-другому – «работа по созданию богов». Странно, верно? Синонимом «теургии» у неоплатоников выступает слово «телестика» (τελεστικά), буквальный смысл которого – «искусство и наука мистерий». Далее. Божественным Платоном (как его величали неоплатоники) в «Тимее» сказано:
«Ведь бог, пожелавши возможно более уподобить мир прекраснейшему и вполне совершенному среди мыслимых предметов, устроил его как единое видимое живое существо, содержащее все сродные ему по природе живые существа в себе самом (30d)». И чуть ниже:
«И вот когда Отец усмотрел, что порожденное им, это изваяние (άγαλμα) вечных богов, движется и живет, он возрадовался и в ликовании замыслил еще больше уподобить [творение] образцу (37d)».
Вселенная – живая агальма богов. Это следует понимать буквально. А раз так, то и соединение смертных с богами станет агальмой – общим ритуальным телом. Выходит, что агальма это не только статуэтка бога в ритуале, но и, в некотором смысле (естественно, мистериально-неизреченном) и само божье дело.
При сравнении философских стилей «Халдейских оракулов» и поздних неоплатоников в глаза бросается существенная разница между ними. У Прокла и Дамаския основа эстетики – описанная Лосевым эллинская статуарность: триада за триадой, постепенное, дотошное до занудства, описание каждого этажа божественного небоскрёба. Всё чинно, покойно, освещено южным солнцем и светом разума. Красиво, но обсессивно. В «Халдейских оракулах» не так. У халдеев «буря и натиск». Огненная буря в самом прямом смысле. Но это различие броско лишь на первый взгляд. При внимательном анализе становится понятно, что в «Халдейских оракулах» возвышенным гекзаметром выражены не только ориентальные образы, но, прежде всего, исконно эллинские интуиции. И то, что у Прокла и Дамаския огненные прозрения Юлиана Теурга с отцом кристаллизовались в стройные, спокойные концепты, также не должно вводить в заблуждение. Эллинский дух пылал божественным огнём до самого своего заката. Поздний неоплатонизм – вечерний «пояс Венеры», осветивший напоследок эллинское умное небо.
Чтобы понять, что такое теургия, следует прежде всего прочувствовать её эстетику. Я имею в виду эстезис (αἴσθησις) в самом простом смысле – чувственное восприятие. В простом ли? Чувство удивлённости огненным божественным дивом непременно должно сопровождать созерцание структур теургической картины мира. Это красивый мир. Он танцует, как пламя.
«Халдейские оракулы» написаны языком мифа. Это язык богословов – Гомера, Гесиода и Орфея. Именно так – богословами (θεολογοι) величали в античности этих эпических поэтов, иногда добавляя к ним Мусея и Лина. Богослов – тот, кто рассказывает истину о богах. И «Халдейские оракулы» написаны богословским языком. Он ухватывается мифологическим мышлением. Чтобы понимать теургию, надо мыслить цельными мифическими образами, буквально телесными.
Итак, прежде всего надо ясно представлять, что теургия есть ритуальная работа с существами-медиаторами. В «Халдейских оракулах» описана своя иерархия посредников, соединяющих небо и землю. В «Оракулах» это телетархи (τελετάρχαι), синохи (συνοχεῖς) и иунги (ἴυγξ, мн.ч. ἴυγγες). Есть ещё некоторые персонажи, упомянутые у Пселла в его комментариях на «Халдейские оракулы», но про них я пока не стану, чтобы не перегружать. Тем паче, что ассоциированы они в триады и их функции пересекаются. Для понимания онтологической роли этих сущностей обратимся к самому интересному их классу – к иунгам. Упомянуты они прямо или косвенно в нескольких фрагментах «Халдейских оракулов» (фр. 76, 77, 78, 223 по Де Пласу и Рут Майерчик). Кроме того, о иунгах много толкуют Прокл и Дамаский, сортируя их по своим иерархиям и чинам.
Буквальный перевод ἴυγξ – «вертишейка». Это такая птичка из семейства дятловых. Латинское название вида – Jynx torquilla. Причём здесь вообще вертишейка и какое отношение она имеет к теургии? Дело в том, что птичка-невеличка эта вполне себе невзрачная, пёстренькая такая, но у неё есть одна примечательная повадка: когда вертишейке грозит опасность, она вытягивает шею (неожиданно длинную для пичуги размером с воробья) и начинает вертеть ей из стороны в сторону и прикольно-мерзопакостно вращать её, издавая при этом звуки, похожие на шипение. Точь-в-точь змея. Так вертишейка пытается отпугнуть своих врагов. Для магического сознания вертишейка – существо химерическое. Она соединяет в себе свойства двух миров: вертишейка – птица, жительница неба и она же – змея, хтоническая обитательница нижнего мира. Идеально для магии.
Самое ранее упоминание в древнегреческой литературе вертишейки и ритуала с ней связанного мы встречаем у Пиндара в «Пифийских песнях» (462 г. до н.э.):
И тогда правительница острейших стрел
Припрягши к колеснице пеструю вертишейку,
Научился молитвенным заклятьям.
Чтобы отнялась у Медеи дочерняя любовь,
Чтобы под бичом Зова [Пейто (Πειθώ), прим. моё]
По желанной Элладе охватил ее жар. (213-220)
Поэтический перевод М.Л. Гаспарова не совсем точный. Переведу подстрочно начало фрагмента, там самое важное для нашей темы. Древнегреческий оригинал таков: «Πότνια δ᾽ ὀξυτάτων βελέων ποικίλαν ἴυγγα τετράκναμον Οὐλυμπόθεν ἐν ἀλύτῳ ζεύξαισα κύκλῳ μαινάδ᾽ ὄρνιν Κυπρογένεια φέρεν πρῶτον ἀνθρώποισι». Мой подстрочный перевод: «Владычица острых стрел, пёструю вертишейку о четырёх спицах с Олимпа, нерасторжимо спряжённую с колесом, птицу неистовства, Кипрогенея принесла впервые людям». На первый взгляд, не вполне ясно, что имеет в виду Пиндар – то ли реальную птицу (пёструю вертишейку), то ли особое колесо, названное так же (буквально – «вертишейка четырёхспицевая»). Хотя очевидно, что «птица» (ὄρνιν) там всё же есть.
Так вот. По закону подобия птица-вертишейка ассоциирована с магическим колесом. В древнегреческой вазописи есть изображения, как именно использовались иунги. Вертишейка представляет собой колесо диаметром примерно сантиметров двадцать. Через центр его пропускался шнур и обод раскручивали, читая заклинания. Современные исследователи даже модели делали, вроде крутится. В поздних схолиях на Пиндара утверждается, что ворожеи (φαρμακίδες) якобы привязывали, распинали бедную птичку (или даже её внутренности) на таком колесе. Это вызывает сомнения. Такое просто физически неудобно, птица будет мешать верчению. Да и кроме того, судя по вазописи и сохранившимся вотивным иунгам, реальных вертишеек заменяли фигурки птиц по окружности колеса или даже какие-то зубцы на ободе, представлявшие, возможно, упрощённые символы вертишеек.
Но тут важный момент. Упомянутые схолиасты связывали рассказ Пиндара о вертишейке с мифом об Иксионе. Этот древний царь проявил нечестие – возжелал богиню Геру и даже хвастался своей связью с ней, хотя на самом деле это был призрак Геры. За что Иксион и был наказан богами – его распяли на вечно вращающемся крылатом колесе. Но есть любопытные варианты мифа, они нам пригодятся. У Еврипида в трагедии «Геракл» главный герой восклицает: «Что ж, или обратиться напоследок мне в Иксиона, с вечным колесом из пламени, которое он крутит?» (1297–1299). Как видим, колесо огненное. У Вергилия в «Георгиках» есть такие строки: «…змей ужасающих вкруг Иксиона, свивших его с колесом…» («Георгики III, 38–39). Тут ещё и змеи. Очень интересно.
Акцентирую: вертишейка первоначально была даром Афродиты, богини любви. Иунг – колесо Афродиты. Ритуал с вертишейкой – часть приворотной магии. И есть мнение, что колдунство это было специфическое. Кристофер Фараоне в своей работе «The Wheel, the Whip and Other Implements of Torture: Erotic Magic in Pindar Pythian 4.213-19» считает, что ритуал с вертишейкой мог быть связан с изуверской симпатической магией: несчастной, распятой на колесе, птичке причинялись физические страдания, вращением магического колеса переносимые на жертву ритуала. Например, у Пиндара такой жертвой должна стать Медея. Отсюда образность пыток – бич Пейто и жжение (кстати говоря, в древнегреческой вазописи встречаются изображения богини Пейто,– персонификации любовного зова и обольстительной речи, а также спутницы Афродиты – с иунгом в руках). И отсюда же связь с пыткой Иксиона. Фараоне считает, с многочисленными ссылками на источники (приводить которые мне лень), что этот миф восходит к реальным древним наказаниям преступников и врагов, которых распинали на колесе и подвергали порке или даже прижиганиям. Это, конечно, всё спорно. Есть мнения, что реального мучительства не было и для ритуала достаточно было «безумного» вращения птичьей шеи. Как бы там ни было, целью античной приворотной магии было вызвать у жертвы любовное страдание, эротическое сумасшествие, возбудить огонь неистовой, болезненной страсти. Бич любовной мании должен гнать жертву приворота к объекту желания. Задача ритуала – вскружить голову жертве, как у вертишейки. Ум жертвы должен «поехать», как магическое колесо. У Елени Пачуми в её работе «The Erotic and Separation Spells of the Magical Papyri and Defixiones» приведены подробные примеры приворотных ритуалов и заклинаний из Греческих магических папирусов и дефиксионов, в которых колдовские насылания любовных мук представлены в изобилии. Недаром в древнегреческой вазописи с иунгом в руках часто изображали и Гимероса – бога страстного влечения, брата Эроса.
Судя по сохранившемся вотивным иунгам, традиция этих ритуалов очень древняя. Самые ранние колёса-вертишейки датируются VIII в. до н.э. Это ранняя архаика. Эллины крутили вертишейки задолго до Пиндара. Но вертишеешный охмурёж описан и у многих более поздних авторов. Все их свидетельства приводить в одном посте нет смысла. Интересно, что уже во времена классики иунгами стали называть и просто чары, магическую силу. Но о кое-какой силе всё же упомянуть надо. О силе Пейто.
Сара Айлз Джонстон в своей работе «The Song of the Iynx: Magic and Rhetoric in Pythian 4» спорит с Кристофером Фараоне. Её позиция очень интересна и для нашего расследования принципиальна. Джонстон аргументировано отвергает не только применение пыток в ритуале с иунгом, но и само использование реальной птицы-вертишейки. Согласно Джонстон, базовое в ритуале – это звук, издаваемый вращающимся магическим колесом. Благодаря спицам и зубчикам на ободе, раскручиваемый иунг производил громкий свистяще-жужжаще-шипящий шум. Таким образом, возникает симпатическая связь между звуком колеса и гипнотической силой голоса. Собственно, древнегреческое слово ἴυγξ – однокоренное со словами ίύξω («кричать», «вопить»), ίυγμός («крик») и ίυκτής («певец»).
Джонстон приводит немало примеров связи иунг и силы звука. Упомяну несколько. В одном из мифов Иунг – ореада, дочь Эхо и Пана. По другому мифу, она – прямо дочь той самой богини Пейто. Ещё в одном мифе сёстры Эматиды бросили вызов Музам в песенном состязании и проиграли. За свою дерзость Эматиды были превращены птиц, одной из которых и стала вертишейка. Во всех этих мифах иунг связана с голосом и звуком (вторящее эхо, свирель Пана, убедительная речь, песня).
Диоген Лаэртский, описывая жизнь Диогена Синопского, говорит: «Этот человек обладал поразительной силой убеждения (τοιαύτη τις προσῆν ἴυγξ τοῖς Διογένους λόγοις), и никто не мог противостоять его доводам» (Кн. 6, 76). Совершенно симметричное встречаем у Оригена в книге «Против Цельса»: «В речах Иисуса заключалась такая увлекательная сила (τοσαύτη γάρ τις ἴϋγξ ἦν ἐν τοῖς Ἰησοῦ λόγοις), что следовать за Ним в пустыни проявляли желание не только мужчины, но даже женщины, которые забывали слабости своего пола и не обращали внимания на то, что о них могли подумать, когда они уходили вслед за Учителем в пустыни» (III, X).
Флавий Филострат в «Жизни Аполлония Тианского» пишет: «Впрочем, и ее-то бог [Аполлон], по разумению моему, счел тесною и недостойною мудрости своей, так что пожелал себе новых и новых храмов, на сей раз величественных и просторных: один из них, говорят, был еще и украшен золотыми вертишейками (ἴυγγας), чарующими, словно Сирены» (6, 11). То есть, вертишейки каким-то образом завораживали своим звуком, как Сирены завораживали моряков своими песнями. К Филострату и его звучащим вертишейкам мы ещё вернёмся.
Сара Айлз Джонстон вообще утверждает, что аудиальность была сущностным качеством эллинской магии, в отличие от древнегипетской, представители которой больше верили в магию изображений и письменных слов. Смелое, конечно, утверждение. Однако, существующие в древнегреческой культуре многочисленные примеры волшебной силы звука, которая даже вращает небо, скорей, это подтверждают. В конце-концов эллинские богословы,– Гомер, Гесиод и Орфей – были не только поэтами, но и музыкантами.
Подобное отношение к магической силе звука сохранилась и в эллинистической магии. Например, в Греческих магических папирусах, в одном из фрагментов сохранилась молитва богине Мене (Селене) с такими словами: «Первое, что сопровождает твоё имя – тишина, второе – хлопающий звук, третье – стон, четвёртое – свист, пятое – радостный крик, шестое – стенание, седьмое – лай, восьмое – рёв, девятое – ржание, десятое – звуки музыки, одиннадцатое – шумящий ветер, двенадцатое – шум, создающий ветер, тринадцатое – принуждающий звук, четырнадцатое – принудительная эманация совершенства» (PGM VII. 765–780 по Бетцу).
Да и само древнегреческое слово γόης («колдун», «маг») – однокоренное со словом γοάω («рыдать», «стонать», «вопить»). Выходит, что в некоторых значениях, γοάω – синоним ίύξω.
Кроме того, как указывает Джонстон, пейто была и политической, гражданской добродетелью. В демократическом полисе гражданин на агоре должен настаивать на своём не грубым насилием, а силой убеждения – пейто. Однако, как прекрасно понимали сами эллины, понятие это амбивалентное. Пейто – не только обычная убедительная речь, но и речь прямо суггестивная, гипнотическая. Именно поэтому и возник идеологический конфликт Сократа с софистами, злоупотреблявшими чарующей силой речи. Об этом достаточно сказано в платоновских диалогах.
Но у того же Платона пейто это ещё и онтологическая сила. В «Тимее» Ум-демиург становится начальником над Ананке при помощи пейто: «Однако рассуждение наше должно перейти к тому, что возникло силой необходимости (ἀνάγκη), ибо из сочетания ума и необходимости произошло смешанное рождение нашего космоса. Правда, ум одержал верх (ἄρχοντος – буквально «стал начальником, архонтом») над необходимостью, убедив (πείθειν) ее обратить к наилучшему бóльшую часть того, что рождалось. Таким-то образом и по таким-то причинам путем победы разумного убеждения над необходимостью была вначале построена эта Вселенная…» («Тимей», 47e–48a).
Есть совершенно аналогичное место и в «Халдейских оракулах»: «Страха Отец не внушает, [во всем] предпочтя убежденье (πειθὼ)» (фр. 14. пер. А.П. Большакова, по Де Пласу).
Ладно, про Пейто мы ещё поговорим, а пока вернёмся к иунгам. В «Халдейских оракулах» магическое колесо названо «строфалом» (στρόφαλος, буквально – «вертушка, крутилка»). В «Оракулах» сказано: «работай с Гекатиным строфалом» (фр. 41 по Кроллу).
Прокл в своих комментариях на этот фрагмент пишет: «Строфал Гекаты – это золотой шар с сокрытым в центре сапфиром, вращаемый на шнуре из бычьей кожи и весь покрытый символами (χαρακτῆρας, что характерно). Вращая его, [теурги] совершали свои призывания (ἐπικλήσεις, эпиклезы). Такие предметы обычно назывались вертишейками (ἴυγγας) и могли быть не только шаровидными, но и треугольными или иной формы. Творя же свои призывания, они [= теурги] испускали нечленораздельные или звериные крики, смеясь и бичуя воздух. Итак, оракул учит, что обряд вершится движением строфала, ибо тот обладает неизреченной силой. Он называется «Гекатиным», так как посвящен Гекате» (перевод Анны Блейз, дай Бог ей здоровья).
Прокл и сам активно пользовался строфалом. Об этом пишет его ученик Марин из Неаполя Палестинского в своём труде «Прокл, или о счастье»: «Философ наш еще и раньше, очистившись по халдейскому обряду, видел воочию светоносные призраки Гекаты и общался с ними, как сам о том упоминает в одном сочинении. Мало того: вращая вертишейку, он навел на Аттику дожди и отвратил от нее роковую засуху; талисманами он усмирял землетрясения; и, пытая вещую силу треножника, произносил стихи о своей собственной судьбе».
Не могу не упомянуть занятное. В английском языке есть слово jinx (или по-другому jynx). Означает оно «сглаз» и всякое такое суеверное. Встречается jinx в английском языке века с семнадцатого в значении «заклинание» и восходит к латинскому iynx, которое, в свою очередь, есть вариант древнегреческого ἴυγξ. Если вы читали «Гарри Поттер и Дары Смерти», то можете вспомнить сюжет, где Гарри, Гермиона и Рон под чужими внешностями проникают в Министерство магии. И там Корбен Яксли, принявший Рона Уизли за Реджа Кроткотта, требует, чтобы тот остановил дождь в кабинете Яксли. И Рон делает это с помощью заклинания «Метео Реканто». Но в английском оригинале заклинание другое: «Meteolojinx Recanto». Тот же мотив вертишейки и дождя, что и у Марина. Джоан Роулинг определённо в теме.
Вернёмся к античности. «Работай с Гекатиным строфалом». Так чьё это колесо – Гекаты или Афродиты? Для начала понимания обратимся к знаменитой II идиллии Феокрита. В ней описывается, как девушка Симайта пытается колдовством приворожить юношу Дельфиса. Приведу пару показательных отрывков:
Нынче ж заклятьем и жертвой свяжу я его; ты, Селена,
Ярче сияй! И к тебе обращаюсь я, дух молчаливый,
К мрачной Гекате глубин, лишь заслышавши поступь которой
В черной крови меж могил дрожат от страха собаки.
Страшной Гекате привет! До конца будь мне верной подмогой,
Зелье мне сделай страшней, чем яды напитков Цирцеи,
Ядов Медеи страшней, Перимеды отрав златокудрой.
Вновь привлеки, вертишейка (ἶυγξ), под кров мой милого друга! (10 – 17)
Как под рукой Афродиты кольцо (ῥόμβος) это быстро вертится,–
так же пускай повернется к дверям моим Дельфис тотчас же.
Вновь привлеки, вертишейка, под кров мой милого друга! (30 – 32)
Как видим, в одном контексте присутствуют Афродита и Геката. Вообще, это редкость. Селена, например, мифологически прочно связана с Гекатой, вплоть до отождествления. А смысловую связь Афродиты и Гекаты надо рассматривать отдельно. Хотя в данном случае это, конечно, просто. Поскольку контекст II идиллии колдовской и эротический – речь о любовном привороте, то, естественно, что богиня колдовства и богиня любви тут вместе. Кстати, пару слов о ромбосе. Среди специалистов нет единого мнения о нём. То ли это синоним иунга, то ли это отдельная магическая приспособа – что-то вроде волчка. В некоторых литературных источниках это вообще явно трещотка. Кстати, ромбос – одна из игрушек младенца Диониса (это я для тех, кто в теме мистерий). Ладно, бог с ним, с ромбосом, строфал вон у Прокла так вообще шар и ничего, теурги крутили только шум стоял.
В Большом Парижском магическом папирусе Геката, среди прочих эпиклез, названа Пейто (PGM IV. 2549 по Бетцу) и Афродитой Эрототокейей (ἐρωτοτόκεια – Мать Эрота, Мать любви) (PGM IV. 2557). Но как я уже сказал, это редкость.
Но зато не редкость отождествление Гекаты с Любовью в «Халдейских оракулах». Об эросе-любви сказано в 39-м, 42-м, 44-м, 45-м и 46-м фрагментах «Оракулов» (по Де Пласу). Вот, например, 39-й фрагмент: «Ибо, задумав дела [свои], ум самородный Отцовский огненной цепью любви неизбывной сковал все [на свете], чтоб преходящее все в бесконечное кануло время, но не уменьшил бы замысел умного света Отцова, коему вместе с любовью поручены мира стихии» (пер. А.П. Большакова).
Отмечу, что перевод Большакова не вполне верный. В древнегреческом оригинале этого фрагмента Отцовский Нус не сковывает сущее цепью, а буквально насаждает цепь, обременённую любовью, сажает (ἐνσπείρω), как растение. Это цепь не только горизонтальная, удерживающая стихийоны-элементы от распада, а прежде всего вертикальная, спущенная с неба. Есть параллельное место у Прокла в «Комментариях к "Тимею"» (1, 210, 1–26), где он описывает эманационные «светлые цепи» – вертикальные характирные чины богов и подчинённых им сущностей, вплоть до смертных. Символ светлой цепи вообще популярный в неоплатонизме. Встречается даже у псевдо-Дионисия Ареопагита. Восходит этот образ к «Илиаде» Гомера. Зевс в VIII книге (19–27), желая показать свою власть и превосходство над прочими богами, вещает, что если он спустит с неба золотую цепь и все боги повиснут на ней, то не смогут совлечь его с неба, он же, если захочет, подымет всю вселенную. Образность лучей верхнего Солнца, лучей, сажающих и собирающих особые растения, а также золотой цепи подробно рассмотрена В.В. Петровым в статье «"Возводящие лучи Блага": Солнце в позднеантичном платонизме и "Ареопагитском корпусе"». Я не во всём согласен с автором, особенно с интерпретацией «цветка ума», но статья хорошая.
Так как же связана Афродита с Гекатой «Халдейских оракулов»? Абсолютно так же, как у Феокрита. Халдейская Геката – богиня любовного колдовства. Боги привораживают мир. Вселенная создана любовной магией. Мир держится приворотными чарами. Элементы космоса связаны не просто симпатией, а эросом. И если он раскроется в уме, как цветок, то жгучее пламя эроса вознесёт смертного на огненное небо.
Огонь – важнейший образ «Халдейских оракулов». Я подчёркиваю – не просто божественный, умный свет, который усматривается в медитационном созерцании, как у Плотина, а именно буйное пламя. Нет смысла приводить все фрагменты «Логий», в которых упомянут огонь. Их огромное количество. Совершенно справедливо утверждение, что учение «Оракулов» – это гнозис Огня.
В эманационной космологии «Оракулов», среди прочих уровней, описаны ещё два: эфирный мир и Эмпирей. Но они вовсе не статичны. Это не просто какие-то этажи. Первоначально в древнегреческой мифологии эфир – это место обитания олимпийцев – верхний слой неба. Но эфир и «горний элемент-стихийон» (τὸ ἄνω στοιχειον). Он – Начало, архэ (ἀρχή). Эфир – тонкий воздух богов. Но по стоической этимологии «эфир» (αἰθήρ) происходит от глагола αἴθω – «гореть, зажигать». Боги дышат чистым огнеродом. В орфическом гимне Эфиру читаем: «Ты, всеукротитель, огнедышащий (πυρίπνους), ты – искра (ἔναυσμα) живого!» В Греческих магических папирусах одно из имён Гекаты – Пюрипну (Πυρίπνου), Геката Огнедышащая (PGM IV. 2559). Напомню, Геката – Мировая Душа в «Халдейских оракулах». Там же эфир – субстрат Эмпирея и отдельный надзвёздный мир. «Эмпирей», «эмпирос» буквально: «огненный» (ἔμπυρος). Боги – насельники небесного огня и сами суть сверхсущие пламена. Согласно стоикам, радикально повлиявшим на средний платонизм и поздний неоплатонизм, эфиром пронизано всё сущее, эфир – субтильный «творческий огонь» (πυρ τεχνικόν). Он не сжигает, как обычное, грубое пламя (πυρ ατεχνον), напротив, выводит космос к бытию. В «Халдейских оракулах» так и сказано: «…искусный творец космоса творческого огня (ἐργοτεχνίτης͵ κόσμου τεχνίτης πυρίου)» (фр. 33). Эфир – огненная пневма, дух, которым дышит вселенная. Но это же и тот самый Гераклитов огонь, выходящий прямиком из зияния Хаоса. Бездна пышет огнём, созидая мир.
Но в «Халдейских оракулах» есть ещё один удивительный образ: огненный цветок ума. В 1-м же фрагменте «Оракулов» сказано: «Ибо существует некое Умопостигаемое, которое ты должен воспринять цветком ума (νόου ἄνθει)…». Но это цветок огненный (πυρὸς ἄνθος), как о том говорят фрагменты 34-й, 35-й и 42-й. Казалось бы очевидно – всполох пламени похож на цветок. Но не всё так просто. В традиционной древнегреческой иконографии Зевса его молнии-керавны изображались в виде антемиона (ανθέμιον) – особого цветка. Чаще всего, это был стилизованный лотос. Античный архитектурный орнамент – антелий (то же что антемион), представлявший собою ритм пальметт и лотосов, есть не что иное, как канонизированный образ молний Зевса. В отдельной статье я рассмотрю эту тему детальней с подробными иллюстрациями. Так вот. Огненный цветок ума – это молния Зевса, вспыхнувшая в сознании посвящённого.
Так кто же такие иунги? В начале 35-го фрагмента «Халдейских оракулов» читаем: «Τοῦδε γὰρ ἐκθρῴσκουσιν ἀμείλικτοί τε κεραυνοὶ καὶ πρηστηροδόχοι κόλποι παραφεγγέος αὐγῆς πατρογενοῦς Ἑκάτης…». Приведу мой подстрочный перевод: «Ибо вот неумолимые молнии, бросающиеся (ἐκθρῴσκουσιν) от [Отца] и престероприимные лона рассветно блистающей Отцерождённой Гекаты…». Что это за «престер» (πρηστὴρ), присутствующий также в 34-м, 81-м и 82-м фрагментах? А.П. Большаков переводит интересующий нас выражение,– πρηστηροδόχοι κόλποι – как «лона, в себе заключившие вихри». А в английском переводе Рут Майерчик это lightning-receiving womb – «молнию принимающее чрево». И «вихрь» и «молния» – переводы одинаково верные и уместные в данном контексте. Кроме того, πρηστὴρ это ещё и «укус ядовитой змеи» (вспоминаем «харагму», со всеми её смыслами). Одно из имён Гекаты – Дракайна, Змея-драконица. Кроме того, хочу заметить, что Эдвард Батлер в своей работе «Flower of Fire: Hekate in the Chaldean Oracles» подчёркивает верность перевода слова ἐκθρῴσκουσιν, сделанном Рут Майерчик. Это именно leap – «прыгать, соскакивать». Молния внезапной, резкой вспышкой соскакивает, бросается в чрево Гекаты. Кстати, что такое κόλπος – тоже чрезвычайно интересная тема, но об этом в другой раз, отдельной статьёй о поясе Гекаты.
Дело в том, что полисемия древнегреческого языка и современных английского и русского языков разная. Поэтому при переводе часть важных смыслов теряется. Важно понимать, что текст «Халдейских оракулов» устроен по принципу суперпозиций: значения ключевых образов накладываются друг на друга, как кальки. Логии мерцают смыслами. И от каждого многозначного образа-символа тянутся семантические нити к прочим образам, как в самом тексте «Оракулов», так и в других, связанных с ним, произведениях, которые знал любой образованный человек поздней античности. Этакий гипертекст с параллельными местами и ссылками.
Далее. Сейчас почти уже консенсус среди учёных считать Халдейскую Гекату Мировой Душой. У Платона в «Тимее» есть показательное место: «И вот душа, простертая от центра до пределов неба и окутывающая небо по кругу извне, сама в себе вращаясь (αὐτὴ ἐν αὑτῇ στρεφομένη, буквально «сама в себе строфалясь»), вступила в божественное начало непреходящей и разумной жизни на все времена» («Тимей», 36e).
Геката строфалится, как вертишейка, и в «Халдейских оракулах». Слова, образованные от στρεφω встречаются в «Оракулах» очень часто. Но если просто статично полагать Гекату Мировой Душой на положенном ей месте, то это приводит к неразрешимым противоречиям в анализе халдейской онтологии. Если считать, как принято: сначала Первоединое, потом Нус, потом Мировая Душа, а уже внизу космос, то остаются непонятны принципиальные моменты. Халдейская Геката то – материнское чрево, принимающая в иерогамии логосные молнии Отца (фр. 32, фр. 35), то есть, она едва ли не хтоническая хора-материя, то Геката пребывает между Отцами-Умами на самой онтологической вершине (фр. 50). Но всё дело в том, что Геката – богиня лиминальная. Она – медиатор. Она «как вверху, так и внизу». Геката динамически соединяет небо и землю, пронизая миры насквозь. И вертишейки-иунги суть её манифестации. Учение «Халдейских оракулов» связано с экстатической практикой теургии. Отсюда и бурный динамизм халдейской картины мира.
Вертишейки тоже гекатят и гекатствуют. Они соединяют богов с миром, танцуя и гремя. Иунги – корибанты великой Богини. Иунги – огненные смерчи, уходящие в вышину. И они же – молнии Зевса Керавна. Прокл учит о том, что боги суть генады – едИницы. Каждая из них по-своему, особо манифестирует Единое. Генады не смешиваются. Каждая из них обладает уникальными идиомами. Отсюда характиры в ритуале. Отдельная генада организует свой особый чин связи высшего с низшим. Эти чины тоже не смешиваются. Генады спускают вниз золотые цепи бытия – иунгов. Каждый нижний уровень онтологического здания устроен генадами, как синфема и симболон предыдущего этажа. А теперь представьте всё это нисхождение/восхождение в яростной динамике. Эманационные уровни соединяются огненными торнадо. Иунги – огненные колонны, на которые опирается небесный антаблемент пламенного Эмпирея. Молнии Зевса Отца – архитектонический каркас нашего мира.
Но иунги – это и те самые колесницы богов. Не божье дело – пешком летать. Они могут и сами, но у каждого уважающего себя Божества есть служебный транспорт – небесная колесница. Её же боги отправляют на землю за верными, заслужившими высокое доверие. Образ этот общий для всего Средиземноморья и Ближнего Востока. Сразу вспоминается сюжет из Ветхого Завета о вознесении пророка Илии: «Когда они шли и дорогою разговаривали, вдруг явилась колесница огненная и кони огненные, и разлучили их обоих, и понесся Илия в вихре на небо» (4Цар. 2:11). И, конечно, нельзя не вспомнить видение пророком Иезекиилем божественной Меркабы. Транспорт этот представляет собой метонимию божественного Присутствия, метонимию, возогнанную до состояния символа. Колесница бога или богини – онтологический симболон.
Эдвард Батлер в своей уже упомянутой работе утверждает, что халдейские вихри иунгов имеют также прямое отношение к вихрю-δῖνος Демокрита. Это как раз ничуть на удивляет, если помнить о синтетическом характере теургического учения, претендовавшего на завершение целой эпохи мысли. По учению атомистов, вселенский вихрь упорядочивает хаотическое движение атомонов, распределяя их по отдельным местам – подобное к подобному. Отсюда в «Халдейских оракулах» образы разделения и сепарации. Кроме того, там же присутствуют и натуралистические образы древнегреческой физики: молнии оставляют в сущем борозды (ὁλκοί) (фр. 36); животворящий огонь по огненным каналам проходит к каналам хюле-материи (фр. 65). Ещё в нескольких фрагментах явно присутствуют понятия эллинских физиологов-досократиков. Батлер находит даже паренклизис-клинамен Эпикура в учении «Оракулов». Не стану углубляться в эту тему, но замечу, что это красивый образ. Огненный смерч изгибается и колеблется. Всё ходит ходуном.
Иунг – это ещё и магическая вертишейка Гекаты Эрототокейи. Иунг – пламенеющее колесо Иксиона. Огненные змеи эроса жалят распятого на колесе смертного, влюблённого в богиню. Что тут скажешь? Нас всех намотало на колёса любви.
И вот, подобно строфалу, мы возвращаемся по кругу к силе Пейто. Вращающаяся вертишейка издаёт свистящий звук. Дамаский в «Комментарии к "Пармениду"» говорит: «Она [Геката] издает животворящий свист (ῥοῖζος)…» (II.8.1.б.4.). Несколько ниже Дамаский добавляет: «…данная богиня [Геката] и издает пронизывающий всю сферу раздельного и зримого свист животворящего света и демонстрирует неумолимую силу» (II.8.1.б.5.). «Свист животворящего света» – прямая отсылка ко 2-му и 111-му фрагментам «Халдейских оракулов», в которых присутствует образ «шумного света» (φωτὸς κελάδοντος).
Геката вообще особа шумная. Её так и зовут – Геката Бромия (βρόμος – шум). Это имя роднит её с другим божественным дебоширом – Дионисом Бромием, а также с Артемидой Бромией, тоже любительницей похулиганить. В Греческих магических папирусах Геката постоянно пронзительно кричит, воет, как собака, ревёт быком. Все эпитеты, связанные с криком Гекаты, в магических папирусах перечислять нет смысла, их очень много.
Итак, мы подошли к кульминации. Но вернёмся к самому началу наших поисков. В 109-м фрагменте «Халдейских оракулов» сказано: «Отчий ум не принимает во внимание желание души вернуться к нему до тех пор, пока она не выйдет из забвения и не изречет слово (ῥῆμα), припомнив Отчую священную синфему». Это непонятно. Как вообще можно вспомнить в платоновском анемнезисе эти «варварские имена богов»? Как мальчишка вспоминает в анемнезисе, при помощи майевтики Сократа, теорему Пифагора в платоновском диалоге «Менон» – это я понимаю. Потому что там работает логос – логика и здравый смысл. Но как можно припомнить бессмысленный набор звуков, якобы врождённых уму? Что это за анемнезис такой странный? Но ответ очевиден.
Это глоссолалия. И об этом прямо говорит сам Ямвлих в своей книге «О египетских мистериях»: «Впрочем, нужно исследовать причины божественного помешательства; а ими являются нисходящий от богов свет, посылаемые от них духи и исходящая от них совершенная власть, всецело охватывающая нас, совершенно изгоняющая наши собственные сознание и движение и произносящая слова не в согласии с мышлением говорящих, – напротив, как утверждают, те высказывают их безумными устами (μαινομένῳ στόματι), но все прислуживают и повинуются лишь действию Владыки» (III, 8).
Ямвлиху вторит Прокл в «Комментариях к "Кратилу"»: «Таково то, что именуется символами богов. В более высоких порядках они существуют единовидно, а в тех, что уступают [им] – многовидно. Подражая этому, теургия тоже задействует их [символы] посредством высказываемых, хотя и нечленораздельных [выражений]» (71, 39-120).
Упоминавшийся мной ранее Флавий Филострат в «Жизни Аполлония Тианского» пишет: «В этом чертоге царь вершит суд: поэтому к потолку подвешены четыре золотые вертишейки (ἴυγγες), напоминая ему об Адрастее, дабы не заносился он перед людьми. Говорят, будто маги, имеющие доступ во дворец, и подвесили здесь этих птиц, прозываемых "языками богов" (θεῶν γλώττας)» (I. 25). «Языки богов» до чрезвычайности напоминают Новозаветные «ангельские языки». Апостолом Павлом сказано: «Если я говорю языками (γλώσσαις) человеческими и ангельскими (ἀγγέλων), а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Кор. 13:1). Кстати говоря, «медь звенящая» и «кимвал звучащий» суть намёки на экстатические корибантские и вакхические ритуалы, сопровождавшиеся грохотом тимпанов и кимвалов. Приводить все многочисленные Новозаветные свидетельства раннехристианской глоссолалии, в том числе и из этого Послания апостола Павла, нет нужды, они общеизвестны.
Как только мы примем глоссолалию в качестве объяснения, все элементы теургической конструкции сразу встают на свои места. Божественные имена суть свёрнутые в бутоны молнии Зевса Керавна. В ритуале синфема раскрывается огненным, экстатическим цветком ума. Ритуал теургов был корибантским. Внезапное вспоминание божественных имён в теургическом анамнезесе подобно мгновенной вспышке-ενθρωσκον. Цветок огня загорается на небе ума, как молния, разрядами-скачками. Спонтанно начинается глоссолалия. Сознание теурга охватывается пламенем экстаза и само становится огненным цветком. Раскаты грома сопровождают всполох. Божественные имена в глоссолалии грохочут как гром и гудяще свистят как огненный смерчь. Теург видит и слышит «шумный свет» – κελάδοντος φωτός. Эротическая сила Пейто захватывает душу и возносит её вихрем к объекту любви. Выкрикивая в трансгрессивной глоссолалии огненные эпиклезы, телест сам мечет молнии в небо. Теург призывает богов их пламенными именами. И по словам Прокла, боги с радостью отвечают. Синфемы разверзают небеса. Геката Ключница даёт посвящённым пароли – ключи от неба. Теургический экстаз подобен ответному стримеру – разряду, бьющему снизу, с предмета, выступающего над поверхностью земли, навстречу ступенчатому лидеру молнии – основному разряду из грозовой тучи. Молнии встречаются. Это единораздельное движение. Одно и то же событие.
Есть ли богам дело до людей? Богам есть дело до всего мира. Божье дело от века – творить мир своими именами-синфемами. Боги извечно мечут в миры свои молнии-имена, ими держится сущее. Каждая вещь универсума представляют собой симболон – отвердевший эфир. Но в ритуале спящее пламя вещей оживляется божественными именами. Богов нельзя связать заклинаниями, нельзя умолить. Боги бесстрастны. Но боги сами от начала времён выступают навстречу миру и дарят сущему свои имена.
Геката – богиня многоименная. Она Полионимос. У каждого божества много имён – Иэою, Оаи, Иох, Ои… Но все они об одном – о Едином. Это Отчая Бездна (πατρικὸν βυθὸν) «Халдейских оракулов». Мир создан богами в священном бреду. Ведь они и сами вышли из Бездны. Если человек, житель хтонической материи – нижней бездны, входит в единение с богами в ритуале, ими же и дарованном, то он, смертный, начинает говорить на языке бессмертных. Бездны встречаются. Материя – симболон Первоединого зияния. Огненные смерчи имён, извергаясь из зева Единого, возвращается к Нему же, к Тому, кто за пределами всякого смысла.