Femme Fatale
Викторианская эпоха сформировала идеализированный образ женщины, в котором она играла роль заботливой, смиренной спутницы, жены и матери, но прав на отдельное существование и самовыражение практически не имела. Викторианской морали соответствовали целомудрие и покорность, что очевидно противоречило всякому проявлению женской свободы... Среди художественных примеров викторианской морали мы недавно рассматривали «Алису в Стране чудес», а в противовес ей исследовали образ ведьмы, который широко распространялся еще со времен Средневековья как пример женской распущенности.
В начале 1850-х годов возникло направление прерафаэлитов, основной целью которого была борьба с нормами морали викторианской эпохи. Тогда же начал возрастать интерес к архетипу роковой женщины «femme fatale», высвобождавший женщину из оков домашнего очага и намекающий на ее властность...
Архетип Femme fatale имеет глубоко уходящие в древность мифологические корни и происходит из литературных образов Саломеи (лишившей головы Иоанна Крестителя), Юдифь (иудейской спасительницы), первой жены Адама Лилит (отказавшейся подчиняться и ставшей демоницей), Цирцеи (превращавшей мужчин в зверей), Медузы с ее «окаменяющим» взглядом и сирен с их манящими голосами...
Все эти образы говорят о женской угрозе, разрушающей силе и власти, контролирующей этот мир... Среди них: Артемида, Геката и Никта, а еще такие исторические персонажи, как Клеопатра, Моргана, Елена Троянская, воительницы Хутулун и Боудикка.
Первобытная страсть, исходившая от женщины Femme fatale, априори вытеснялась культурой Викторианской эпохи. Автономность женщины и ее сексуальность воспринимались как угроза общественному порядку, как нечто животное и разрушительное. Образ Femme fatale в Викторианскую эпоху — это ответ культуры на страх перед женской свободой.
Визуальный код
Осязаемые элементы женского образа в искусстве начинают меняться и раскрывают перед зрителем мир роскошных, свободных от рамок женщин-искусительниц, их естественную красоту и «коварство». Это и телесные детали, одежда и украшения. Но одним из самых ярких образов становятся распушенные волосы как символ чего-то дьявольского, приближенного к ведьмовским образам (исходя из общественных норм ушедшей эпохи, женщины вынуждены были всячески закалывать волосы, словно сдерживая и пряча свою силу и власть).
Кроме того, этот символ подтверждает распространенное мнение о женской силе, кроющейся в длине волос. Таким образом, героини Уотерхауса, Данте Россети (брата поэтессы Кристины Россети), Лейтона и других художников изображаются с копной длинных волнистых волос. Они красуются перед зеркалом, расчесывают волосы, бросают задумчивый взгляд, направленный больше внутрь себя, чем на объект противоположного пола...
Важно отметить и то, что героини картин становятся более самодостаточными — они являются объектами красоты, не представленными мужчине, а, скорее, созерцают себя. Акт расчесывания волос отсылает к колдовскому приворотному ритуалу, а расположение героинь говорит об их возвышенности и независимости.
Сирена Уотерхауса сидит на скале и склоняется вниз к мужчине, завороженному ее чудесным пением. На другом полотне девушка буквально опутывает своими волосами рыцаря, приближая его к себе.
Одежда женщин на полотнах прерафаэлитов выведена за пределы повседневности: длинные драпированные платья из тяжелых тканей то и дело сменяют легкие полупрозрачные одеяния, облегающие тело и создающие некую мистическую ауру. В обоих случаях одежда становится медиатором между телом и властью. Среди атрибутов прерафаэлитских героинь появляются зеркала, цветы и шкатулки, оружие, магические предметы, подчеркивающие принадлежность к архетипу Femme Fatale.
Символизм работы «Монна Ванна» заложен уже в названии, которое переводится как «тщеславная женщина». Здесь же важную роль играет пышный наряд героини и наличие говорящих аксессуаров: от веера с тигровым принтом, до заколок в виде раковин и массивного ожерелья.
Ключевым символом одной из картин Джона Уильяма Уотерхауса становится ящик (как аллегория скрытого, манящего, тайного), который приоткрывает Пандора. В этом контексте Пандора перешагивает запрет, не разрушая ничего руками, но запуская необратимый процесс через знание и желание. Она никого не «соблазняет», но становится источником страданий других, потому что действует автономно — и тем самым выходит за рамки патриархального порядка...
В архетипе Femme fatale сочетаются искушение, осознание женщиной собственной силы, манипулятивность, чувство возвышения и величия. «Роковая женщина» не подчиняется, она подчиняет; в ее пленяющей красоте и наслаждении собой скрыта огромная сила, которую искусно воспели прерафаэлиты.